-- Черные ангелы в пригороде, -- сообщил я Виктору Ханыкову, убирая телефон.
-- Значит, будет с кем воевать! - обрадовался он.
-- Плакать надо, -- вздохнул я, представляя, что переживает Катажина.
Он покосился на меня, как на пораженца - видать, я еще больше усугубил свою вину. Ну и черт с ней! После этого я позвонил по очереди Лехе и Полине. У обоих были заблокированы линии. Вообще, со связью творилось что-то неладное. Было такое ощущение, что ее кто-то глушил. А вдруг это результат появления астросов? подумал я. Ведь известно, что астросы могли жить только в сильных магнитных полях, а линейный Марс для них был смерти подобен. Наверное, поэтому они выбрали Землю, где было хоть и относительно слабое, но все же магнитное поле. Правда, марсиане по привычке установили на севере и юге по электромагнитной станции, чтобы использовать земные технологии, но все равно магнитное поле Марса было жалким подобием Земного.
Лехе я сообщил, где нахожусь и что мне нужен Жора Мамырин (конечно, без подробностей). А Полине - что беспокоюсь за нее и Наташку. Что в общем-то, конечно, было правдой. Я не кривил душой. После стольких лет это было бы глупо.
-- И куда мы теперь? - спросил я.
-- Куда? - переспросил Виктор Ханыков. - Сейчас узнаем. - Он отошел на десяток шагов и забубнил, прикрыв правое ухо ладонью: -- Девятый... девятый... отзовись... отзовись... пятый на связи... пятый на связи...
Спасаться бегством было бессмысленно: слева Кронверкский мост, до которого еще надо было добежать по перепаханному осколками пляжу и по наваленным кучам земли, впереди Нева-Москва-река, позади - чадящие развалины Петропавловской крепости. А ведь меня ждет Катажина, подумал я, даже не представляя, что решит Виктор Ханыков. Как он ловко завладел нибелунши!
-- В общем так, -- сказал Виктор Ханыков, возвращаясь, -- велено двигать в Солнцево - там меньше разрушений, и вообще...
Солнцево... Солнцево... Боровское... Боровское... вертелось в голове, Переделкино... Переделкино...
И вдруг я понял, куда мы двигаем - в "кальпу", точнее, в московский центр. Он и на Земле находился в санатории "Переделкино". Только ведь группа "кальпа" всегда выполняла заказы по проблемным признакам, то есть попросту занималась уничтожением хлыстов и всяких странных и нестранных людей. А ведь я не хлыст! Никогда им не был, и с внутренними органами у меня все в порядке! Хотя как журналист претендую на некоторые странности психического порядка. Значило ли это, что "кальпа" поменяла ориентацию и принялась за простых смертных?
-- А что мне там делать? - спросил я, хотя вопрос прозвучал, конечно, глупо.
-- Сам знаешь, -- как-то безжалостно произнес Виктор Ханыков. - Так что топай. Кончилась наша дружба.
-- Зря... -- сказал я.
-- Что зря? - спросил Виктор Ханыков как бы между делом.
-- Зря я тебя спас.
-- Не старайся, не разжалобишь, -- заверил он меня.
-- Да уж... -- произнес я.
-- Ты думаешь, я не знаю, что мне делать. Сдам тебя и займусь каменами. -- Виктор Ханыков многозначительно похлопал по стволу нибелунши. - Топай... -- он ткнул меня в спину.
Виктор Ханыков хотел сказать, что он не чета мне, что он сильный и смелый, что он пойдет и разделается со всеми каменами, которые попадутся ему на пути.
-- А меня женщина ждет, -- поведал я Виктору Ханыкову.
-- Может, тебя отпустят, -- сказал он через мгновение. - Допрос снимут и отпустят.
-- Может, и отпустят, -- согласился я. - Только ты знаешь, что так не бывает.
-- Ты на жалость не дави. Видел я твой козырный пропуск. Видел!
Я хотел рассказать, откуда он у меня, но подумал, что это ничего не даст. Не поверит мне Виктор Ханыков. Не поверит! Только хуже будет - комиссар этот Ё-моё, наверное, большая шишка у каменов или у черных ангелов. Так что гордиться знакомством с ним не имело смысла. К тому же надо будет объяснять, что такое бабон, кто такой Леха, этот Рем Понтегера... И поедет и потянется - хлопот не оберешься. Нет, просто так меня "кальпа" не отпустит. Шкуру спустит, но все выпытает. А потом на всякий случай шлепнет.
Со стороны Замоскворечья слышались глухие разрывы. Порой небо с той стороны освещалось яркими вспышками. На Выборгской стороне тоже стреляли, но взрывы сопровождались голубоватыми всполохами, которые то становились яркими, то блекли, отбрасывая на тучи мертвенные отблески. Не хотелось думать о худшем, но так могли взрываться только тактические ракеты. Интересно, кто их запускал?
Ближе -- на Троицком мосту -- периодически велась стрельба. Стреляли с обоих сторон - непонятно кто и зачем - на мосту никого не было. Трассеры, черканув о мостовую, веером уходили в небо или в темнеющие на его фоне купы деревьев. Мы решили, что угоним аэромобиль в зоологическом парке.
Потом мы увидели вспышку. Яркую, как солнце -- по душу "дживы". Затем над мостами пронеслись, разбрасывая тепловые ловушки, два армейских аэромобиля - "титаны", выкрашенные в стальной цвет неба, и пропали в районе Смольного. На их фюзеляжах в отблесках взрыва блеснули красные звезды. Мне показалось, что одним из них управлял мой друг и однокашник, летчик высшего класса, герой России - Федор Березин по прозвищу Мама ту-ту, с которым, когда он вырывался со службы, мы пили самые разнообразные крепкие напитки и вообще отрывались по полной.
Он любил напевать детский стишок:
Мы не будем долго пить -
Будем денюшку копить.
Мы накопим рублей пять -
Выпьем водочки опять.
Мы опять не будем пить -
Будем денюшку копить...
Ну и так далее -- до бесконечности. Из-за этого на трезвую мы с ним обычно долго пререкались, потому что Березин таким странным образом отстаивал право на свободу слова.
-- Пошли сюда! -- приказал Виктор Ханыков, перелезая через горы земли. - Здорово наши влупили?!
-- Здорово... -- вяло согласился я. -- А мне еще говорили о гуманности власти... -- вернулся я к своим баранам, полагая, что после увиденного душа сыщика размякнет.
-- Ха... -- с презрением отозвался Виктор Ханыков, ступая на Кронверкский мост.
Несомненно, он хотел сказать, что я зря надеюсь.
-- Ты бы лучше подумал, что следователю расскажешь!
Мне осталось только вздохнуть. Действительно, все складывалось против меня: бабон с Кагалмой, комиссар со своим понедельником, мои статьи с намеками на войну в астросами... Но это были только цветочки. Дальнейшие события показали, что я не знал и половины того, что происходило на самом деле.
Не успели мы добраться до середины моста, как неожиданно со стороны протоки вынырнул злополучный "гирвас" с мордатым комиссаром Ё-моё и Сорок пятым юмоном. Наверное, "гирвас" где-то прятался, пережидая заварушку.
Собственно, деваться было некуда. Мы бросились что есть силы в сторону парка, чтобы было глупее глупого, потому что мост был длинным, как аэродромное поле.
Почему Виктор Ханыков со всей решительностью и смелостью не выстрелил, я так и не понял. Да и сам я сплоховал - надо было прыгнуть в воду, что ли. Хотя, я думаю, и это было бесполезно.
На этот раз глушитель мыслей сработал неотвратимо, как гильотина. Дело в том, что мы с Виктором Ханыковым окончательно протрезвели.
Прежде чем я почувствовал запах фиалок и потерял сознание, раздался восторженный вопль:
-- Попались, голубчики, ё-моё!..
Глава 4.
Тайна понедельника
Мы застряли в прошлом, как не знаю, в чем. В общем, влипли. И я решил, что это на всю оставшуюся жизнь. Но вначале очнулись за старой танцплощадкой. Слава богу, обошлось без расслабления гладкой мускулатуры, иначе бы пришлось отмокать в Неве-Москва-реке. Было уже совсем темно, и где-то что-то горело. Комиссар Ё-моё расхаживал в раскорячку, важно поскрипывая портупеей. В его глазах отражалось пламя далеких пожаров, а на боку топорщилась кобура с пистолетом.
Я как бы ненароком огляделся в поискал нибелунши. Куда его дел Виктор Ханыков? Хоть убей, не мог вспомнить. У меня был какой-то провал в памяти -- немудрено после воздействия нейтрализатора, то есть глушителя мыслей. Ханыков сидел, обнимая березу, и был невозмутим подобно скале, профессионально, как буси, демонстрируя презрение к смерти. Нибелунши у него, конечно, отобрали и бросили в траву рядом с "гирвасом".
-- Сынок, -- укорил комиссар, обращаясь ко мне, -- зачем ты от меня бегаешь? Ё-моё.
-- Уже не бегаю, -- успокоил я его, дергая левую руку, к которой был пристегнут Сорок пятый.
Оказывается, вот еще почему на моей руке был характерный след от наручника. Значит, я один раз уже был в их руках. Осталось узнать, зачем меня кололи.
Сорок пятый по-приятельски улыбнулся. Улыбка у него была открытой и дружеской, как у полного идиота.
-- Э-э-э... -- укоризненно произнес я.
В ответ юмон неожиданно покраснел. Ей богу! Рожки, просвечивающие сквозь редкие, белесые волосы, порозовели, а на щеках появился румянец, заметный даже в отблесках пожаров. Неужели у Сорок пятого есть совесть? Быть того не может! Иначе бы он не был юмоном, потому что полицейским юмонам совесть не полагалась по уставу. А в другом качестве юмонов и не использовали. Недаром официально его звали Дураконом сорок пять.
-- Вот что... -- вздохнул я, глядя комиссару Ё-моё в лицо, -- я забуду это... -- я потряс наручниками, -- я забуду это, -- я показал на плечо, в котором была дырка от укола, -- я забуду ваш дурацкий нейтрализатор, если вы нас сейчас же отпустите!
Комиссар Ё-моё насмешливо посмотрел на меня и сказал по слогам:
-- Ума не приложу, как это сделать! Не-а! Сейчас мы отправимся туда, где еще не были. Ё-моё.
-- Знаю я ваши дурные наклонности, -- заметил я, пытаясь выиграть время.
Глядя на меня сверху вниз, комиссар загадочно произнес:
-- Не-а... на этот раз это будет не Земля...
Казалось, он размышляет, осуществлять ему задуманное или нет. Но возможно также, что я наделял его большим умом, чем было на самом деле.
-- А что?.. - вырвалось у меня, -- есть варианты?..
-- Всему свое время. Потерпи. Ё-моё.
-- Никуда я с вами не поеду!
Мне было наплевать, что он задумал. Нашел Клондайк -- беззастенчиво набивал свой карман, используя мою способность перемещаться во времени.
-- Нехорошо, нехорошо... -- многозначительно произнес комиссар Ё-моё. - Я тебе в отцы гожусь. Долг платежом красен.
-- Какой долг?! - удивился я.
-- Ты еще спрашиваешь! - неподдельно возмутился комиссар Ё-моё, снова останавливаясь прямо надо мной.
-- Спрашиваю, потому что чего-то не понимаю.
-- Мне тебя продали на ходку в бабон! - радостно сообщил комиссар Ё-моё.
Видать, это ему дорого вышло, потому что он сильно важничал.
-- Продали?! - удивился я, выказывая презрение ко всему комиссаровскому роду. - Кто?
-- Твои дружки!
-- Свисти, папаша, дальше, -- я отвернулся.
Я не обязан был ему верить. На Леху, конечно, нельзя было полагаться на все сто, но такого свинства я от него не ожидал.
-- Не веришь? - ехидно спросил комиссар Ё-моё и посмотрел на своего раба, словно призывая в свидетели.
Формально, конечно, юмоны имели такой же статус, как и все марсиане, но это, что называется, декларировалось лишь на бумаге, потому что с моралью у юмонов как раз было не все в порядке.
-- Не верю, -- подтвердил я и тоже посмотрел на Сорок пятого.
Сорок пятый приосанился, сделал идиотское лицо и попытался развести руками в знак того, что так оно и есть и по-другому не будет. Он дергал мою левую руку, в которой был пристегнут, улыбался, как провинившийся Леха Круглов, и пускал слюни.
-- Хозяин... -- произнес он фальцетом, по-собачьи глядя на комиссара Ё-моё.
-- Все равно! - уперся я.
-- А придется поверить! - заявил комиссар Ё-моё.
-- С какой стати? - возмутился я.
-- А с той, что куда сегодня Леха бегал? А? - он ехидно улыбнулся.
-- Известно куда... -- растерялся я, - в редакцию...
-- Это он тебе сказал, что в редакцию, а сам на Гороховой в банк завернул. Ё-моё!
-- Зачем? - глупо осведомился я.
Хотя зачем еще ходят в банк? Викентий, не будь наивным! Друзья и жены тоже предают. Самыми надежными оказываются только собаки.
-- ...Чтобы положить на свой счет кругленькую сумму... Ё-моё...
Он торжествовал. Плавился от удовольствия -- кто-то оказался подлее его самого.
-- Иди, папаша, -- сказал я ему, -- по ночам я не подаю.
-- А зря! - в сердцах воскликнул комиссар Ё-моё. - Потому что теперь ты мой еще на сутки, ё-моё.
-- Стоп-стоп! - поднял я правую руку, на которой не было наручника. - Кажется, один раз я с тобой куда-то уже перемещался?!
-- Ну перемещался, ну и что?! - раздул ноздри комиссар Ё-моё. - Мне это стоило лишней седины! Ё-моё! - Он наклонил голову, которая посеребрилась от времени.
Но почему-то это не убеждало. Я пожал плечами. Казалось, он меня в чем-то укорял. Даже легкомысленный юмон, которому надоел наш разговор, проснулся и с неподдельным возмущением посмотрел на меня.
-- Второй раз не перемещусь! - заверил я.
-- Обсуждение этого вопроса является предательством! - заявил комиссар Ё-моё.
-- Предательством?! - удивился я.
-- Почти, -- уточнил он.
-- Ну... и как мы тогда должны разговаривать? С помощью жестов?
-- Не усложняй себе жизнь, сынок, -- предупредил комиссар. - Ведь ты даже не знаешь, во что вляпался.
-- Во что же?
-- В дерьмо - по самые уши!
-- Что-то не заметил, -- отозвался я.
-- Уж поверь моей осведомленности, -- заверил он.
-- Это почему? - спросил я.
-- Потому что ты стрелял в федералов.
-- Я?! Я даже не видел их!
-- А я?! - возмутился он.
-- Вы федерал?
Тогда он сунул мне под нос документ, из которого явствовало, что комиссар Ё-моё является супер-пуперагентом метаполиции и наделен полномочиями ВПР - внесудебного принятия решений. Это уже было серьезно. Одно дело - начальник полиции в заштатном северном городке, а другое - столичный тайный сыск.
-- Понял? Ты целился в нас?
Сорок пятый даже приосанился. Видать, он гордился своим хозяином и тем, как он ловко завернул разговор.
-- Да... -- склонился я под тяжестью обвинения. - Не скрываю, но ведь не выстрелил!
-- Время сейчас военное. Кто будет разбираться, -- сухо заметил комиссар Ё-моё.
Мне друг показалось, что разговор попахивал хорошо режиссированной сценой, что вдруг комиссар Ё-моё засмеется, засмеется и Ханыков, пристегнутый к березе, засмеется и юмон - раб комиссара Ё-моё. Все окажется шуткой. Мы обнимемся и выпьем водки, которая наверняка есть у комиссара Ё-моё в заначке, и ко всеобщему удовольствию разъедемся по домам.
-- Целился, -- признался я, -- но не выстрелил. Я же не знал, кто вы.
-- Я тебе кричал?
-- Ну в общем да, что-то такое...
-- Вот видишь. Даже свидетели есть.
-- Кто? - удивился я.
-- Неважно... -- ответил комиссар Ё-моё.
Но по тому, как невольно дернулся Сорок пятый, я понял, что свидетелем является именно он.
-- Да вот хотя бы Ханыков... -- словно впервые заметив пожарника, кивнул комиссар Ё-моё.
-- Никакой я не свидетель, -- подал голос Виктор Ханыков.
-- Ну неважно, -- тут же согласился комиссар Ё-моё, -- хотя по роду службы ты обязан.
-- Обязан? - спросил я.
-- Обязан... -- скорчился под березой Виктор Ханыков.
-- Не буди во мне зверя -- поехали! А?!
-- Но почему?! - все еще упорствовал я.
Знаете, что заявил он мне в сердцах:
-- Ты моя страховка! Ё-моё!
-- Страховка?! - возмутился я.
-- Страховка, -- подтвердил он, глядя на меня сверху вниз.
Мне вдруг стало все равно: всю жизнь меня предавали - разве можно так жить! Черная полоса невезения. Даже любимая девушка - и та заперлась в подвале!
-- Ну и что?! - крикнул я в отчаянии.
-- Ладно. -- Мне показалось, что комиссар Ё-моё меня понял. -- В первый раз не вышло... -- нехотя признался комиссар Ё-моё и посмотрел куда-то за реку, где на темном фоне города иногда вспыхивали рубиновые вспышки взрывов и через секунду доносился звук.
-- Чего не вышло? - спросил я наивно.
-- Какая тебе разница... Не вышло, и все! Не отработал ты деньги! Не отработал! Так что останавливаться мне не резон. Понял?
Я что-то начал припоминать. Кажется, это было банальное ограбление банка, но с оригинальной концовкой. Даже кого-то убили. Черт! Теперь я замешан в преступлении. Этого только не хватало! Вот почему меня разыскивала группа "кальпа" и наверняка - метаполиция всего мира!
-- Ну положим, у вас что-то получится, а след?! След!!! Как от него избавиться?!
-- Это не твоя забота!
-- Ограбить банк - это не тряхнуть дорожный автомат! - горячо возразил я.
-- Не банк... -- с тихой грустью усмехнулся комиссар Ё-моё и замолчал.
Похоже, он не хотел мне рассказывать больше того, что я помнил и понимал. И вообще, все его тайные метаполицейские делишки, в которых никто, ничего не должен разбираться.
-- Инкассаторскую машину... -- я так подскочил, что дремлющий юмон испугался. - Еще хуже!
-- Это почему?! -- удивился комиссар Ё-моё.
-- Потому что убитых много!
-- Ты и это помнишь?! - с досадой удивился он. - Ё-моё!
И я понял, что свалял дурака. Надо было, конечно, держать язык за зубами. А теперь я не только участник, но и свидетель преступления, и надобность во мне рано или поздно отпадет - как только мы вернемся на Марс после очередного грабежа. Неизвестно, что задумал комиссар Ё-моё. Может, он посадит меня в клетку и будет кормить собачьими консервами, а потом вздумает ограбить банк на Европе - спутнике Юпитера, где во льду строились принципиально новые города. Остается только подождать, когда в них свершатся новые преступления века.
Теперь я вспомнил кусок побольше.
Еще в Кагалме комиссар Ё-моё заявил, что банки грабят одни дураки - хлопотно: стены, охрана, сигнализация. Опять же полиция на хвосте. А ограбить инкассаторскую машину пара пустяков - денежки сами вынесут и даже положат в машину. Главное, появиться в нужном месте, в нужное время. И повод удачный - бабон - петля времени -- как раз соответствует периоду ограбления века. Иными словами, дорожка в прошлое была протоптана. Но не только комиссаром Ё-моё! Можно было подумать, что он один такой умный. Помню, как он по-детски радовался:
-- Четверть миллиарда рублей! С такими деньгами даже в аду не пропадешь! Ё-моё!