Вот и вляпались в этой деревне, несмотря на всяческие ухищрения. В итоге, правда, кроме пули в ляжку Виктор получил и власть над деревушкой, двумя десятками людей, двумя десятками свиней, тремя собачонками, шестью кошками – и автомастерскую в придачу. Трофеем получил мотоцикл да несколько охотничьих ружей от прошлых властителей деревни, которых пришлось угробить за неласковую встречу и весьма мерзкие обычаи. Людишки в деревне были в чистом виде рабами, Виктор их вроде как освободил, но статус определять не стал и прошедшее время воли не давал, хотя разрешил занять пустующие дома.
В душе Виктор гордился происшедшим. Даже подходящее слово вспомнил, попалось как-то в затрепанной книжке. Ваганум. Там еще наш майор-десантник, попав в прошлое, угробил некоего гнусного готарского барона и сам стал бароном – как раз по праву ваганума. У Виктора получилось хоть и не так гладко и не так чтоб уж книжно, но врагов замогилил, сам жив остался. Ваганум, короче.
Теперь надо было ломать голову, как прокормить эту ораву, как обеспечить себе и Ирке достойную жизнь, и много еще чего свалилось на новодельного феодала. И тут оказалось – чем больше под тобой народу, тем тебе жить получается комфортнее. Но и хлопотнее тоже, потому как надо все рассчитывать. Качество крепостных оказалось убогим, мужиков всего двое, остальные бабы, а других взять негде. Зато запуганы прошлыми хозяевами до полусмерти, что облегчает жизнь. В общем, сплошные проблемы. Одна радость – крапива поперла как ошалелая и потому со жратвой и для людей, и для свиней стало чуть легче. Самое смешное – даже самому Виктору на первых порах щи из крапивы очень понравились. Свежего хотелось безумно. Теперь вот еще щавель собирать можно. Тоже приварок, как выражается бабка Мелания. Но на одной крапиве-лебеде далеко не уедешь, надо разживаться нормальной человеческой едой, да чтоб ее побольше было. Даже у Витьки рацион получался убогий и однообразный настолько, что и крапива за деликатес пошла. Про рабов и речи нет. Но с голодухи не пухли все-таки.
Почти все семена, что Виктор в схронах запас, ушли на посадку. И оказалось, что запас он семян мало – даже им на двоих бы не хватило толком, без удобрений-то. Пришлось выкручиваться. От всех этих огородных премудростей у Виктора голова вспухла, потому настоящим спасением стала охота. Настоящий отдых получался. Но по добычливости выходило несильно ладно – леса были заболочены, живности негусто. Нашел семейство бобров, перестрелял. За неделю схарчили всей ордой. Попадались зайцы да лисы. Навару с них было негусто, но все же. Здорово пригодились ружья от прошлых господ. Витька как-то не подумал насчет малых калибров, когда утекал из города, так что двустволка двадцатого очень к месту пришлась. Пожалеть оставалось, что капканов не взял в лес, пригодились бы.
Эх, много что пригодилось бы. Даже в голову не пришло, что могло бы пригодиться. Меланья вон жалела искренне, что не завела кроликов перед катастрофой. Глядишь, размножились бы – куда там свинкам. Бывшие в деревне курицы пока никак не увеличили свое количество. В общем, всего не хватало, кроме прущих с сатанинским напором сорняков.
Наконец загрузили все в уазик и тронулись. Доехали быстро – наловчились уже по лесу срезать. Деревня почему-то встретила безлюдьем. Даже на огородах никого не было видно. Что-то неладное творится. Виктор кивнул супруге, отстегнул петельку, крепившую АКСУ к двери. Ирка понятливо перехватила свою помповушку, кобуру с пистолетом расстегнула и сдвинула себе на живот.
Остановились у замка, как стали величать в деревне несуразное двухэтажное здание, сделанное большей частью из пенобетонных блоков.
– Выходим, ты к дверям, я спину прикрою. Увидишь что – стреляй сразу, не думай, – тихо сказал Виктор жене.
– Угу, – буркнула так же тихо супруга.
Собравшись и настороженно поглядывая по сторонам, поднялись на крыльцо. Дверь заперта, за дверью тихо. Виктор посвистел.
– Эй! – тихо окликнул сверху женский голос.
– Ну? – отозвался Витя, задрав голову и увидев высовывающуюся из окошка второго этажа Верку, "фрейлину двора его Величества Виктора Первого", как они с Иркой величали эту свою не то подругу, не то домоуправительницу.
– Беда! Из лесу эта лахудра вернулась, что УАЗ тогда пыталась угнать.
– Тоже мне беда! – презрительно, но все же шепотом отозвалась Ирина.
– Беда, Ирэн, точно говорю. Сейчас, момент, дверь открою и объясню.
Когда они оказались в прихожей, Вера испуганно выложила все, что видела и слышала. Лахудра вышла из леса где-то в полдень. Шла не как зомби, легко, уверенно. Ее потому и не испугались. Одна из работавших на крайнем огороде, ну там, где клубника, даже ей навстречу вышла. "Вот нет пригляда, так сразу отлынивать от работы начинают", – механически и мельком отметила Ирина.
– А потом все на визг сбежались, – продолжила Вера. – Лахудра эту дуру-бабу схватила и стала у нее с руки мясо сдирать. Да ловко так. Ее Карина пыталась палкой по голове треснуть, так она и Карину укусила, за руку.
– Погоди, как укусила, я ж приказал в одежде работать? – зло спросил Виктор, хотя уже и сам понимал, какой ответ будет – денек сегодня как на грех был ясный, солнечный и очень теплый. Бабы, конечно, взялись позагорать, как же еще…
– Так безопасно же было, – виновато отозвалась Вера, по привычке шмыгнув носиком.
– Ясно. Так она дохлая, что ли, лахудра-то? – переспросила Ирина.
– Так непонятно, – тоскливо отозвалась Вера.
– Вы сначала туда сбежались, а потом оттуда врассыпную? – догадалась Ирка.
– Ну да. Я сюда, и заперлась. Ждала, когда вы приедете.
– Погодь. Если лахудра дохлая, с чего она тогда шла по-человечески? Мертвяки же култыхают, как убогие.
– Да откуда мне знать? Мне как сказали, так и передаю. А переспрашивать некогда было. Карину видела, как тяпнула – до крови. Карина мимо побежала, к себе.
– Ладно. Пойдем сейчас разбираться, давно хотел за УАЗ расплатиться. А она, гляди, моду взяла за руки кусаться. Надо ей кусалки укоротить.
– Ви-итя, ты поосторожнее там, а то двигалась лахудра очень шустро. Не как мертвяки. Очень шустро двигалась. И резко так, знаешь, – предупредила Вера.
Ирка нахмурилась. Ей очень не нравилась с недавнего времени интонация, с которой Верка произносила имя ее – Иркиного – мужа. И это томное "Ви-итя" Ирину просто бесило. С трудом удержавшись от желания дать Вере коленкой под зад, Ира спросила своего господина и повелителя:
– С пулеметом пойдешь?
Виктор минуту подумал, потом твердо сказал:
– Нет, пулемет не годится. Возьму автоматический дробовик, он в деревне лучше пойдет. А уж сдохла эта лахудра или нет – неважно. Картечь ее вразумит по-любасу.
Снарядились быстро. Хмыкнув, Витя напялил на себя ватник. Надел ушанку. Держать руками в перчатках ружье было немного непривычно, но ничего, не впервой.
Веру оставили в замке, в пальбе от нее все равно толку не было никакого.
Вышли, прислушались.
Ирка показала рукой в сторону свинарника.
Виктор кивнул – больно свинина расшумелась. Значит, что-то беспокоит хрюшек, раз их даже тут слышно.
Осторожно двинулись в том направлении.
Пару раз обернувшись, Витя сердито ткнул пальцем сначала в Ирку, а потом показал ей за спину.
Жена виновато кивнула и стала внимательнее смотреть назад. Так, уже спокойнее.
Вышли на небольшую площадку перед свинарником. И тут пусто, хотя слышно, как в сарае мечутся и тревожно хрюкают свинки. Виктор повернулся посоветоваться с Иркой, увидел ее округлившиеся глаза, глядящие мимо него, стремительно развернулся, и его поневоле передернуло – из-за угла свинарника на четвереньках вышла та сама лахудра, изгвазданная в грязи и кровище, но не это вызвало у Вити судорогу омерзения. В зубах лахудры билась еще живая, отчаянно чирикающая крыса – их тут было до черта в свинарнике и никак не удавалось от них избавиться, как ни старались. Лахудра наконец заметила охотников. Тут же события рванули стремглав: выплюнув крысу, не вставая, прямо так, с низкого старта лахудра бросилась на Витьку, моментально проскочив половину расстояния.
Он никак не был готов к такому раскладу, только что собирался сказать что-нибудь подобающее случаю, поучительно-назидательное, потом, не торопясь приложиться к ружью и "исполнить". Вместо этого пришлось неловко бросаться по-крабьи вбок, открывая возможность стрельбы для Ирки и открывать пальбу от бедра наобум святых, уповая на удачу, на то, что все-таки опыт и тренировки должны, ну должны же сказаться, черт все это дери!
Ирка бахнула первой – тоже не прицеливаясь, промазала, передернула цевье, промазала еще раз, Витька вторым выстрелом попал, но тварь даже с шага не сбилась.
– Беги! – завопил Виктор.
Ирка рванула изо всех сил, перемахнув неожиданно для себя через изгородь из жердей, увязая в рыхлой земле пробежала через перекопанный огород с ростками фасоли, слыша за спиной невероятно частую пальбу, и не сразу остановилась, услышав оклик мужа.
Тяжело дыша, оглянулась. Муж лихорадочно заряжал ружье. Лахудры видно не было, но, сделав несколько шагов (на этот раз стараясь не топтать ростки), Ирка увидела валяющееся около изгороди и еще дергающееся тело.
Подошла ближе и с чувством удивительного облегчения врезала в грязные лохмы рвущей картечью, вбив моментальным жутким ударом полголовы в землю.
– Вот сука! – странным голосом сказал Виктор.
– Жаль, я ее тогда не грохнула. Стекло в УАЗе пожалела.
– Ладно, пошли смотреть, что там с грызаной бабой произошло.
– Эта дохлая была?
– Куда дохлей. Но шустрая сука, как веник электрический. От тепла, что ли?
Виктор удивленно повел стволом и разнес крысака, которого не доела лахудра.
– Тоже обращаются, гляди-ка. Видала?
– Это плохо. Не нравится мне этот крысятник.
– И что предлагаешь?
– Смотреть внимательно надо. Ну пошли.
К стоящей в огороде бабе подходили с опаской, напряженно, но та оказалась обычной, уже не раз виденной тупой мертвячкой. Увидела супругов, заскулила, дошла, валко ковыляя, до забора, уперлась в него и замерла.
Стараясь не смотреть на голые кости объеденной руки, Виктор аккуратно вынес зомбачке мозги.
Карина умерла вечером. В сарае, где ее привязали для безопасности. Там же ее и застрелили, упокоив.
У дома сталкиваюсь с Енотом. Он тоже где-то тут живет, в соседней парадной ему жилье выделили, ага, но Ильяс толковал, что нору себе новичок не там устроил.
– Откуда, из больницы? – принюхивается остреньким носиком, выразительно смотрит: "Рыбка, да? Копченая, да? Подарок, да?"
– Могу тебя угостить рыбой, – неожиданно для себя предлагаю я.
– Рыба – это хорошо, – задумчиво изрекает он. Потом уточняет: – А пиво есть?
– Сиг. Копченый. И без пива хорош. Но я не навязываюсь, не хочешь, не настаиваю.
Я уже сержусь на самого себя, мне самому странно, что я вообще это предложил. Нет, конечно, сиги здоровенные, и нам с Надей пары рыбин хватит за глаза. Но вот упрашивать ни в какие ворота не лезет. Какого черта мне вообще в голову пришло его кормить?
Енот неожиданно расцветает искренней застенчивой улыбкой и радостно говорит:
– Сиг! Да еще и копченый! Восторг и песнопения! Спасибо! – Но он все же мерзавец, потому что, получив рыбину и с удовольствием ее осмотрев и обнюхав, двусмысленно заявляет: – Так уж сложилось, что все женщины почему-то стараются меня накормить!
– Поговори еще мне, понамякивай. Это потому, что ты тощий, как дети Африки. Вот небось тебе Дед Мороз подарки не приносит на Новый год? Это потому, что ты кушаешь плохо.
– Ах, никто меня не любит, никто не понимает, – горестно заявляет Енот и, хитро подмигнув, направляется к себе, бурча внятно под нос: – Кушаю я хорошо… да кто ж мне даст? Усе пожрали толстые врачи. Один в семи комнатах живет, сорок пар штанов имеет, а другой пропитание по помойкам ищет!
Я успеваю только навести краткую ревизию на кухне, проверив, есть ли нормальный кофе, сахар, сливки, шоколад и конфеты, глянув, что из себя представляет средиземноморская кухня. Женщину вообще полезно удивить чем-то необычным. Нехай будет сегодня средиземноморская кухня. Собственно все то же, включая картошку, макароны и каши, но уже звучит по-иному. Нет, все-таки на барахолку надо сбегать. Хлеб Надька любит, чтоб был свежий – это у нее пунктик. Не успеваю выбраться, как в дверь звонят. Звонок, к слову, это тоже признак статуса сейчас, потому что очень у многих электричества просто нет. Вообще.
Это опять Енот. Даже переодеться успел с уклоном в этакий гопостайл. И бейсболка у него настоящий абибас, прямо так и написано. Чистый гопник.
– Вот. Что выберешь? – И он показывает банку персикового компота и какого-то варенья, очень похожего на малиновое.
– Обои годятся, – говорю я и тяну лапы.
– Э, я только одно что-то готов пожертвовать в ваши ненасытные утробы, – возражает гость.
– Обидеть хочешь?
– Ага. Я б с удовольствием, но вас обидишь, живорезов, как же. И папа мне всегда говорил еще с колыбели об этом.
– О чем говорил?
– Папа говорил: "Во время дела сгоряча не стреляй в полкового врача!" И всегда был прав. Ладно, бери, если совести нет! Слушай, Надежда Николаевна так косметикой моей и не пользуется?
– Конечно нет. Совершенно идиотская косметика-то. Ты ее подколоть хотел – знаешь, что она косметикой принципиально не пользуется. Медик же, какой там маникюр с лаком.
– Нет, я от всей души. Вот не веришь ведь, а зря.
– Не верю.
– Ну и правильно, в общем. Если я из коробки кое-что заберу, ты не против? Мало ли, сам там начнешь косметикой пользоваться или еще что?
– Янот бясхвостый, сам косметикой своей пользуйся.
– Это из Конецкого, ага? Ладно, раз разрешаешь – и попользуюсь.
Енот решительно начинает копаться в коробке, которую совсем недавно с помпой презентовал Надежде. Та опасливо приняла дар данайский и не ошиблась: мой гость обнес какой-то киоск с косметикой для панков, что ли, или готов, или еще кого-то так же скорбного главой. Я не очень представляю себе, кому понравятся выкрашенные такими идиотскими цветами ногти, дикие тени для век и прочие исхищрения нынешней молодежной моды. Ящик так и стоит в коридоре, как памятник тщетным ухищрениям.
Енот целеустремленно роется в коробке, страшно напоминая своих собратьев, громящих чинные американские мусорные баки. Даже странно, что оттуда не доносится чавканье и урчание. Остается недовольным, хотя что-то и рассовал по карманам.
– Куда вы собрались, милейший? Не на рынок ли, часом? – спрашивает он меня.
– На рынок. А ты?
– Я тоже. А как вы отнесетесь, ежели составлю вам компанию??
– Пошли. Будешь ехидничать, пойдешь один, заранее предупреждаю.
– Я сама доброта! Это все поклеп! Базилио, когда я вас… то есть… Видит бог, и в мыслях не имел! – И, перейдя с мхатовских интонаций на нормальный разговор: – Да, у тебя патроны к АК есть? Чтоб медные гильзы были?
– Есть. А что?
– Обменяй, а? Сейчас глянем самый лучший курс обмена… Например, на патроны к ПМ? И грабь меня. Я согласный. Или жалко?
– Жалко. Жалко, что я не Ильяс. Вот он бы тебя умыл и обул. Много тебе патронов надо?
Енот перекашивается, горестно вращает глазами и выдает скрипучим голосом:
– Не говорите мне за Илью! Этот сын негусского нагода ведет себя так, словно он не просто сын негусского нагода, но у него еще и папа юрист! И при этом хочет знать все, как будто он поп, а мне уже пора! Так что забудем вовсе и не станем осквернять уши словами о сем жмоте, они совершенно неуместны в обители столь щедрого, а главное – деликатного человека! – И тут же меняя голос на свой обычный: – А патрончиков нужно с сотню. Но только медных.
Таких, какие ему нужны, находится у меня по сусекам три сотни. Отслюниваю требуемое. Енот, благодарно бурча что-то, деловито распихивает пачки в недра своей гопнической куртки турецкого пошива. Странно, я думал, он это в свою сумку упакует.
Но сумку он отправляет на спину, перехватывает костыли поудобнее. Странно, костыли деревянные, очень старые, которые упираются в подмышки. Впервые вижу у него такие. На выездах он пользуется легкими алюминиевыми.
Енот поправляет какой-то чудовищно странный револьвер, заткнутый в портки по-бразильски. И скачет по ступенькам вниз, как подбитая ворона.
Все, рынок нас ждет.
Собака, в восторге от предстоящей прогулки, радостно кидается ему вслед, приходится сдерживать ее порыв, не след тут на лестнице гонки устраивать. Вручаю Фрейе изрядно жеванную ветку.
– Неси!
Несет с гордостью, как медаль.
С залива дует свежий ветерок. Приятно. Сколько времени прошло, но так к запаху мертвечины, которым пронизан отделенный от нас водой Питер, привыкнуть не получилось. А здесь свежо, вкусно пахнет водой, причем большой и открытой. У залива запах не как у пруда или реки. Правда, и не совсем морской, это так.
Стараемся идти в теньке, солнце припекает, а мы одеты, как положено по инструкции о безопасности в районах, пораженных зомби.
Дорого бы дал, чтоб шлепать сейчас в сандалиях, одетым в шорты и легкую рубашонку с коротким рукавом. А вот вам шиш – грохаю тяжелыми сапогами. И форма на мне вся, и даже перчатки в кармане и каска строительная оранжевая на пояс сзади подвешена. Разве что позволил себе вооружиться легко – взял только пистолет "марго", подарок от одного уже покойного хорошего человека. Конечно, если нарвемся на комендантский патруль, то могут прицепиться – я ж со служебной собакой, а это значит, что таким образом сам являюсь вспомогательным патрулем, соответственно вооружен должен быть обязательно. А "марго", как ни крути, спортивная игрушка, никак не боевой пистолет. Ну да ладно, в конце-то концов очень уж не хочется тащить ППС. И так уже замечаю, что правое плечо вверх торчит из-за привычки к автомату на ремне.
– Чертовы деревяхи, неудобные, заразы, – ругает Енот свои костыли.
Это да, тем более он не удосужился их подогнать по длине, отчего и походка у него нелепая. Взгляд снова цепляется за рукоятку револьвера. Сам револьвер впечатляющ – размером он поболе иного винтовочного или ружейного обреза и выглядит странновато.
Раньше мне такое никогда не попадалось.
– Давай костыли подгоним, удобнее будет ходить, – предлагаю я Еноту.
– На фиг надо, перетопчемся. Сейчас, давай минутку постоим, дух переведу.
Он действительно вспотел, мелкие бисеринки пота на лбу. Ходить ему тяжеловато, два месяца постельного режима – не шутка даже для тренированного тела.
– Тебе вообще-то надо больше гулять, – начинаю я обычные для лекаря банальнейшие рекомендации, но оппонент машет рукой с таким презрением, что продолжать – не уважать себя.
– Гулять здесь? На болотах? – фыркает он странно знакомую фразу.
Стоять молча тоже как-то нелепо.
– Это что за револьвер такой? – спрашиваю я, глядя на странную ручку.
Енот неожиданно оживает, с гордостью вытягивает из портков дуру, оказавшуюся еще больше, чем я предполагал.
– "Смит-Вессон" офицерский.
Мне казалось, что меня трудно удивить здоровенным револьвером – довелось уже держать в руках чудовище под нелепым названием ОЦ 20 "гном", но этот явно больше. Он странно архаичного вида, но совершенно не похож на примелькавшиеся в фильмах кольты.
– Погодь, откуда такое?