– Ей стало плохо, потому что она провела в церкви всю ночь. Мать твою, идиот, это же беременная женщина, ей может стать плохо где угодно! Стоять! – рявкнул Тир, вывернувшись-таки из рук Казимира и с яростью взглянув на паперть, куда выбежали остальные священники. – Не двигаться! Ты, – он схватил Туля за волосы, запрокидывая его голову, – не ври мне, поп. С одного раза ничего бы не вышло. Ты трахал ей мозги несколько недель. Вы говорили о том, что ей нужно спасаться. Куда она собиралась бежать? Отвечай!
– Я не знаю. Я велел ей ничего мне не говорить. Ты – чародей, мое знание могло погубить и ее и ребенка.
– Охренительно. – Тир отпустил его и брезгливо встряхнул ладонь. – Спровадил девку из города, а там хоть трава не расти. Где она, что она – не твоя забота. Ну что за мразь… Стоять! – громко приказал он, развернувшись, куда-то за спину Казимиру.
Светлый князь оглянулся, попенял себе за невнимательность – к церкви уже бежали стражники. То есть уже не бежали – стояли, выполняя недвусмысленный приказ.
– Слушай меня, – Тир встал на колени рядом с отцом Польреном, – я не могу тебя убить, не хочу неприятностей, поэтому ты сделаешь то, что я прикажу. В праздник Богоявления ты придешь в храм… – Дальше он говорил так тихо, что Казимир не слышал ни слова. Отец Польрен слышал и кивал как заведенный.
– А теперь забудь о том, что видел меня сегодня, – приказал Тир, поднимаясь на ноги. – Вы все, – он поманил к себе попов и стражников, – идите сюда, я расскажу вам, что здесь было.
О том, что в Свято-Никольский храм попытался ночью вломиться пьяный дурак с силовым резаком, не иначе украденным со стройки, в столице посудачили, но довольно вяло. В послепраздничные дни и ночи чего только не случается. А пьяные – это пьяные, от них всего можно ждать. Хорошо еще, что дурень поломал только засов, не повредив драгоценную резьбу на дверях.
Но оказалось, ночной дебошир был только предвестником по-настоящему ужасных событий, разыгравшихся в праздник Богоявления. Отец Польрен Туль, уважаемый и любимый всеми прихожанами, сошел с ума и поджег храм с помощью Огненных Колб, загодя распределенных по молельному залу, на хорах, в ризнице и в исповедальнях.
Прихожане к тому времени еще не собрались, но все священники, включая обезумевшего Польрена, сгорели живьем, не сумев выбраться из огненного ада.
– Зачем вы это сделали, фон Рауб? – Эрик был так спокоен, что становилось холодно. – Это бессмысленное убийство. Я надеюсь, у вас есть хоть какие-то оправдания.
– Мне не в чем оправдываться, ваше величество. Никто из ваших подданных не погиб, а убивать священников вы мне не запрещали.
– Вам что, нужен полный список тех, кого нельзя убивать?
– В идеале – да. Я пополняю его понемногу, но было бы удобнее, если бы ваше величество сами его огласили. От начала и до конца. Можно в письменном виде.
Повисла пауза.
Эрик обдумал слова Тира и спокойно констатировал:
– Эта наглость переходит все границы. Легат, вы повредились в уме?
– Вопрос не риторический? – уточнил Тир. – Тогда ответ "нет". Я в своем уме, и убийство не было бессмысленным. Священники Свято-Никольского храма считали меня сатанистом, следовательно, себя считали моими врагами и вели себя соответственно. Я убил своих врагов. То же самое я делаю на фронте. И я не вижу разницы.
– Все христианские священники считают тебя сатанистом, – тихо произнес император, – все до единого, Тир, кроме моего брата. Ты собираешься убить их всех?
– Я не могу убить всех воюющих кертов и не могу убить всех христианских священников, ваше величество.
– И ты действительно не видишь разницы.
Эрик не спрашивал, он утверждал. Тир был рад, что император понял его точку зрения, но с удовольствием выслушал бы, в чем, по мнению его величества, заключается разница между кертами и попами. Если бы это мнение не противоречило здравому смыслу, Тир принял бы его как руководство к действию. Точнее – к бездействию. Он отменил бы свое решение убивать попов.
– Что же мне с тобой делать? – спросил Эрик безнадежно, и Тир насторожился, боясь уловить в голосе хозяина намек на слабость… намек на страх. За страхом непременно последует предательство. Попытка убийства. Так бывает всегда…
– Ладно. – Его величество встряхнулся. – Формально ты никого не убивал и ничего не сжигал, Туль все сделал своими руками. Но на будущее, легат, не убивай в Вальдене никого, кто не грозит смертью тебе самому. Церковь не убьет тебя, пока ты под моей защитой, значит, священники ничем тебе не угрожают…
Он осекся.
Тир сполна насладился паузой, прежде чем кивнуть:
– Так точно, ваше величество. Мне – ничем.
– Найти Катрин пока не удалось. – Эрик кивнул на кресло: – Садись, не стой. Часть денег была снята с открытых ею счетов в Лонгви и Авондере, но снята одновременно, значит, это сделали два разных человека. У твоей женщины есть сообщники.
– Или враги.
– Нет, Суслик, это же шефангские банки. В них нельзя получить деньги по чеку, выданному под принуждением.
– Этой… м-мать… милой девочке способен задурить голову даже поп-параноик, что уж говорить о вменяемых мошенниках. Ладно, я понял. Спасибо, ваше величество.
– Найдем мы ее. Суслик. – Эрик спокойно набивал трубку. – Рано или поздно, найдем, никуда она не денется. И ничего не случится ни с ней, ни с твоим сыном.
ГЛАВА 3
Руки в крови и в звездах.
Сердце – смешной птенец.
Светлана Покатилова
Оскланд. Зеестер. 2564-й год Эпохи Людей. Месяц сарриэ
Его величество император Вальдена не однажды задумывался о том, что ничего не знает о Тире фон Раубе. Пилот, да. Мастер. А что еще? Все десять лет что-либо еще казалось несущественным. Демон или нет, Тир жил по человеческим законам, и Эрик считал, что этого достаточно.
Он медленно шел через анфиладу украшенных фресками залов, стараясь не обращать внимания на гудение мух. Дворец одного из оскландских мениров – соправителей Оскила – казалось, был порожден фантазией спятившего демиурга, попытавшегося смешать воедино божественное и демоническое.
Попытка удалась.
На ярких красках фресок потеки крови смотрелись страшнее, чем целые лужи ее на мозаичном полу. Луж на полу, впрочем, тоже хватало. Кровь уже потемнела и подсохла, но по-прежнему привлекала полчища мух.
Это в Вальдене весна, а в Оскланде уже вовсю лето, и мухам было здесь тепло, вольготно… теперь еще и сытно.
Сейчас Эрик ощущал, как создание, называвшее его своим хозяином, становится чем-то иллюзорным, видимым, но неосязаемым. Тир никуда не делся – хоть в данный момент и отсутствовал – в бесплотного духа не превратился и приказы выполнял, но в реальность его поверить не получалось. Потому что это означало признать реальность того, что рядом с Эриком, рядом с Хильдой почти постоянно находится смертельно опасный, безумный от ненависти к людям зверь.
"Ты клевещешь на себя, легат. И делаешь это с завидным упорством".
"Вы ошибаетесь, ваше величество".
Он ошибался… Он действительно ошибался.
Эрик шел через дворец, не морщась смотрел на истерзанные трупы и размышлял.
Тир становился для него из "кого-то" – "чем-то". Созданием таким же непонятным и неясно даже, существующим ли, как его машина.
В будуар хозяйки дворца смог войти только сам Оскил. Двоим сопровождавшим его стражникам стало дурно, и они поспешно вышли на балкон. Эрик тоже почувствовал дурноту и, скрипнув зубами, напомнил себе, что он, поцелуй тут всех кальмар, – шефанго! Причем шефанго по праву крови.
Это помогло – в подобных ситуациях это всегда помогало. Хотя такого раньше видеть не приходилось. Хозяйку и кого-то из ее служанок выпотрошили живьем, и теперь через небольшой светлый будуар с окном-фонариком была протянута шевелящаяся от мух, невыносимо смердящая сеть внутренностей.
Оскил молча взглянул на Эрика, убедился, что тот увидел все, что должен был увидеть, и кивком пригласил следовать дальше.
Раньше Тир меньше отличался от людей, либо раньше это не так бросалось в глаза.
Скорее всего, верно и то и другое. В прежние годы у него не было ничего, кроме полетов. А если что и объединяет его с людьми, так это стремление в небо. Не в том смысле, которые вкладывают в эти слова христиане, а в естественном для людей желании научиться летать.
Эрик попытался найти другие точки соприкосновения, сделал попытку еще немного очеловечить демона, а получилось, что вызвал к жизни нечто абсолютно бесчеловечное. Мог бы догадаться, что для Тира вести себя как человек неестественно и, пожалуй, непросто. Мог сообразить, что его человечность – всего лишь маска. Мог. Но не догадался и не сообразил. Вместо этого ужесточил условия и получил закономерный результат.
Когда его нет рядом, проще всего думать, что его нет совсем. Проще. И лучше. Гораздо безопаснее, чем понимать, что его – нет, но есть то, чему лучше бы не быть никогда. Он ведь не позволит отправить себя в небытие. А если бы позволил – кто бы смог заставить себя сделать это?
"Ты клевещешь на себя, легат".
"Вы ошибаетесь, ваше величество".
Все эти годы Тир говорил ему правду. Но в эту правду невозможно было поверить.
Теперь Эрик знал, что для демонов жестокость так же естественна, как для людей – сострадание. Что убийства необходимы им так же, как людям сон и еда. Что любовь и семья в их понимании – это не убивать существо, вынашивающее твоего наследника, по крайней мере, до тех пор, пока наследник не родится.
Чего Эрик пока не знал, так это как Тир будет относиться к своему сыну. Оставалось только догадываться.
Во дворце жило тридцать человек: хозяин с хозяйкой, их сын-вдовец, младшая дочь, которая осенью должна была выйти замуж, и прислуга.
Все тридцать человек были убиты. Кому-то убийца уделил больше времени, кому-то – меньше, в любом случае все обитатели дворца умерли под пытками.
Они приютили у себя беременную Катрин Зельц. Хозяйский сын привез ее из Лонгви и поселил под отцовской крышей. Было это влюбленностью или просто проявлением человеколюбия, кто сейчас скажет? Хозяин дома посоветовал Катрин нанять мага-телохранителя. Сама она сделать этого не смогла бы: не того полета птица, чтобы выпускник Вотаншилльского института стал служить ей, какие бы деньги ему ни предложили. Другое дело – оскландский менир. Он нанял мага, приставил его к Катрин, а она платила телохранителю деньгами, которые украла у Тира.
Тиру плевать на деньги, а вот Эрик не одобрял воровства.
Он знал, что после того, как отдан был приказ найти себе женщину, отношение Тира к нему изменилось. Но ввиду того что, каким бы оно ни было, это отношение, понять его все равно невозможно, Эрик не беспокоился по поводу изменений. До тех пор, пока он выполняет свою часть договора, Тир будет выполнять свою. Пункты договора сами по себе не имеют значения, важен лишь факт взаимной верности.
Хотя порой он задумывался, что надо бы ужесточить контроль, попытаться охватить хоть какими-то рамками не только человеческую личину, но и скрывающегося под личиной демона. Для его же, демона, блага.
Слишком часто в последнее время проскальзывал между ними невысказанный вопрос: "Почему нельзя убивать?"
Эрик не знал ответа.
А кто знал?
О найме мага сыщики, занимающиеся розысками Катрин, узнали довольно быстро, но этим дело и кончилось. Невозможно отыскать человека, которого прячут с помощью магии, до тех пор, пока на этого человека не укажут и не скажут: "Вот он".
И Катрин бы не нашли.
Но два дня назад аудиенции у Эрика попросил Роланд, командор ордена св. Реска, Мечник, помимо прочего осуществлявший связь между императором Вальдена и своими братьями по оружию. О том, что Мечники могут общаться между собой на любом расстоянии, знали немногие. Эрик был одним из этих немногих, и с помощью Роланда сам не раз пользовался дальней связью.
На сей раз Роланд принес сообщение от Эльрика: "Она в Зеестере, в паласе семьи Блакрен".
И все. После своих приступов ясновидения дед не отличался многословностью, но и так ясно было, что речь идет о Катрин.
Эрик немедленно вызвал к себе Тира. Он собирался сообщить ему новость и держать легата при себе, пока Катрин не доставят в Рогер, живой и невредимой. Но маг-телохранитель до последнего момента не подозревавший, что свобода его подопечной под угрозой, в этот чертов последний момент успел прикоснуться к ней и телепортировать.
Куда?
Неизвестно.
И Эрик сам отпустил Тира. Сам. Не дожидаясь просьбы. Он подумал, что, может быть, там, где бессильны оказались люди, демон сможет что-то предпринять…
– Вы видели все, – сказал Оскил, когда они с Эриком вышли в дворцовый парк и оба с наслаждением вдохнули свежий, пахнущий морем воздух. – Я приказал не убирать тела, пока вы их не увидите, нужно было, чтобы вы поняли, кому обещали свое покровительство. Для вашего же блага, ваше величество. Блакрены погибли, потому что дали приют девочке, почти ребенку, которую Черный обесчестил и запугал до полусмерти. Если оставить это убийство безнаказанным, вина за него падет и на нас с вами.
– На меня, – сказал Эрик. – Я знаю.
Одной из причин, подтолкнувшей его прошлым летом приказать Тиру завести себе женщину, было любопытство. Нормальное для человека желание поиграть с огнем. В данном случае – проверить на лояльность демона. Этот демон называет человека своим хозяином, насколько же далеко простирается его послушание?
В результате, когда случилась беда, Тир первым делом обратился за помощью не к нему, и не к старогвардейцам, ни к кому из, казалось бы, близких ему людей. Нет, Тир отправился к князю Мелецкому. Почему? Потому что князь – единственный, кому Тир по-настоящему доверяет. Единственный, кто не пытается мерить его по себе и не распространяет ни на Тира, ни на себя ни один из существующих законов.
Означает ли это, что своему императору Тир верит не до конца?
Снова нет.
В случае с человеком – да, так бы оно и было. Но не в случае с демоном, который, прикажи ему Эрик прекратить поиски сына – тут же их прекратит. Прикажи ему Эрик найти сына и убить – найдет и убьет. Есть только два приказа, которые Тир откажется выполнять, – приказ умереть за своего императора или приказ приблизиться к горящему огню.
– У фон Рауба был повод убить этих людей, – сказал Эрик, глядя в глаза Оскилу Моряку. – Женщина, которую они скрывали у себя, украла его сына.
Оскил сначала не поверил в то, что услышал. Медленно покачал головой:
– Он не шефанго.
– Я шефанго, – напомнил Эрик.
– Вы видели, что он сделал, ваше величество. Вы не можете с чистой совестью простить ему такое убийство.
– Моя совесть – это мое дело, правитель Оскил. А фон Рауб – мой человек. Я считаю, что он не совершил преступления. Если желаете, я готов выйти против вас на суд чести и перед богами доказать, что Тир фон Рауб действовал в рамках закона и убивал, имея на это право.
Эрик замолчал, предоставляя Оскилу самому додумывать то, что не было сказано.
Он кривил душой. Его ужаснуло это убийство, и дело было не в количестве жертв. Тир надругался над жизнью и над смертью, а заодно и над всем, что есть в людях человеческого. Но… Эрик сам указал ему на этот дом, сам навел на этих людей. А Тир, несмотря на чудовищность содеянного, ни в чем не отступил от их договора. Он действовал так, как требовала его природа, и в этой ситуации не приходится вспоминать о человечности.
Тира фон Рауба нужно было убить.
Необходимо было убить.
Эрик не собирался убивать его до тех пор, пока мог контролировать.
– Степан, мне нужна твоя помощь.
– И ты здравствуй, Ильрис. А я-то голову ломал, к чему бы мне снег в Салбыкте приснился.
– Что смешного?
– Да ничего. Просто не верю, что ты просишь о помощи. Еще раз, Ильрис, кому нужно помочь? Только честно.
– Тиру фон Раубу.
– Ты просишь за Черного?
– Я бы сказал, Степан, что я хочу, чтобы ты помог Черному. Это более верная формулировка.
– Ты проявляешь к нему слишком много внимания.
– С чего ты взял?
– Ильрис… Я и не припомню, когда ты добровольно брался за гадание, думаю, если такое и случалось, то еще до моего рождения. Но в прошлом месяце ты нашел убежище Катрин Зельц. Думаешь, я поверю в то, что это произошло случайно?
– Все верят.
– Или все достаточно вежливы, чтобы делать вид, что верят. Что тебе до Черного, Ильрис? Ты ненавидишь грязь, так почему взялся опекать его?
– Он одержим своим еще не родившимся сыном. Это кровь, Степан. Древняя кровь. Ребенок – собственность отца, и женщина, носящая ребенка, – собственность своего мужчины, но для большинства живущих в этом мире действуют другие правила, и в том мире, откуда явился Черный, – тоже. Так откуда эта одержимость? Я уверен – это инстинкт. Он инстинктивно следует законам, о которых ни здесь, ни там даже никогда не слышали.
– Ты думаешь, Черный сродни шефанго?
– Все может быть. Если это так, я обязан ему помочь. Если это не так, в этом нужно сначала увериться, а до тех пор я буду ему помогать. И ты тоже… Если, конечно, согласишься.
– Знаешь, Ильрис, когда ты научишься вспоминать о вежливости сразу, а не после того, как в приказном порядке изложишь просьбу, этот мир погибнет. Снег в Салбыкте уж точно пойдет. Считай это пророчеством.
– Да, кстати, я, кажется, забыл поздороваться. Добрый день, Степан. Ну что, мы договорились?
ГЛАВА 4
На твоем гербе – Роза Ветров,
На моем – Переломленный меч.
Но оба мы знаем цену слов
И горечь непрожитых встреч.
Дэн Назгул
В предпоследний день месяца граткхар, в полдень, когда вся Старая Гвардия была в небе и только Эрик отсутствовал, занимаясь какими-то государственными делами, Блудница вдруг слепо и бессмысленно заметалась из стороны в сторону.
"Взять!" – скомандовал Риттер, выполнявший в тот день обязанности помощника легата.
Взяли. Навалились с четырех сторон, прижали, заставили сесть.
Риттер чуть не за шиворот вытащил Суслика из машины и встряхнул, заорав ему в лицо:
– Что, мать твою, происходит?!
– Он родился, – тихо и бешено ответил тот. Нечеловеческие, вертикальные зрачки полыхнули алым в черной радужке. – Мой сын родился. Я не знаю, где он.
Риттер растерянно отпустил командира. Суслик казался невменяемым и, честно говоря, опасным. Что делать с ним, Риттер не знал. Зато Падре знал. Отодвинул Риттера, взял легата за плечи и произнес, наклонившись к его лицу, не обращая внимания на злобно сверкнувшие глаза:
– Раз он родился, значит, он жив. Еще вчера ты и в этом не был уверен, правда?
Суслик раздул ноздри, оскалился, как будто хотел укусить. Но опустил глаза. И вздохнул:
– Правда.