Вблизи городок выглядел не так живописно, как с обрыва плато Каменной степи. Но вблизи изъяны всегда легче различимы - даже у писаной красавицы можно при желании рассмотреть поры на носу. А Каменка переживала отнюдь не лучший период в своей жизни и уж тем более не первую молодость. Ни один домик не радовал глаз свежей краской на ставнях, дверях, дощатых заборах; черепичные крыши давно никто не обновлял, и они покрылись серыми старческими пятнами выжженной солнцем плесени. Асфальт дороги окаменел, растрескался, из щелей торчали пучки сухой травы. За все время, пока Никита шел к центру, ему на глаза не попался ни один человек и ни одна машина не проехала по улице. Словно вымер городок, что, впрочем, в полуденный зной было и не удивительно.
Полынов попытался припомнить сведения о Каменке, заложенные в компьютер Алексеем для его командировки в Каменную степь, но они были весьма скудны, так как посещение районного центра не входило в первоначальный план. Кажется, около пятнадцати тысяч жителей, молокозавод, мясокомбинат, консервный завод… В общем, типичный городок сельскохозяйственного юга России. Ах да, еще психоневрологическая больница краевого подчинения. Так сказать, на лоне природы, подальше от шумов и атмосферных выбросов технологической цивилизации. Ну и, само собой, где-то ниже по течению Бурунки водохранилище с насосной станцией, некогда интенсивно снабжавшей поселок Пионер-5 технической водой по водоводу, а теперь дозирующей ее в час по чайной ложке исключительно по предоплате местным князьком-узурпатором господином Бессоновым.
Наконец частные домики уступили место кирпичным трехэтажкам - застройке центральной части Каменки. Место обычной площади здесь занимал скверик с чахлыми деревцами, густо заросший сорной выгоревшей травой, но с чудом уцелевшими на аллее скамейками. Как и во всех небольших городках, именно тут находилось средоточие деловой, культурной и торговой жизни - здание мэрии, кинотеатр, универмаг, несколько магазинов, а в куцей тени под деревьями размещались два торговых ряда небольшого рынка. Сейчас ряды пустовали - надо понимать, из-за жары рынок функционировал исключительно по утрам. Здание мэрии, доставшееся ей в наследство от райисполкома, было выстроено в лучших дубовых традициях советских времен - двухэтажный параллелепипед с большими пыльными окнами и стенами, облицованными коричневой глазурованной плиткой. Нынешняя власть только то и сделала, что заменила кумачовый флаг российским триколором на коньке крыши и табличку у дверей. Универмаг "приветствовал" Полынова чисто по-хулигански - битыми витринами и заколоченными дверями. Не нашлось, видно, предпринимателя, который бы рискнул платить аренду за столь громадное помещение, и это лишний раз подчеркивало всю бесперспективность вложений капиталов в российской глубинке. А вот кинотеатр работал, о чем свидетельствовала афиша кинофильма "Титаник", наклеенная на одну из растрескавшихся половинок двухстворчатой двери с облупившейся краской. Сеанс был только один - на двадцать один час, зато крутили фильм уже вторую неделю. За зданием кинотеатра находился обширный пустырь со следами старого, наполовину осыпавшегося, заросшего бурьяном фундамента. Дощечка с выцветшей надписью на покосившемся столбике гласила, что тут строится церковь Христа-спасителя. Но, очевидно, не больно верующие люди жили в Каменке, если дальше фундамента дело не двинулось. А напротив, за сквериком, находились аптека, почта, маленький промтоварный магазин, такой же продовольственный и парикмахерская. Замыкала периметр зданий вокруг скверика стеклянная коробка кафе с одиозным названием "Минутка" - настолько распространенным в России, что оно стало почти нарицательным, как бистро во Франции. Двери везде были открыты, но нигде не было видно ни одного человека. Прямо-таки Южная Америка во время послеобеденной сиесты. Разительный контраст между запустением в Каменке и бурлящей жизнью в реставрируемой, чистенькой Москве еще более усиливал впечатление, что Полынов очутился в ином государстве. То ли не докатилась сюда волна рыночных реформ, то ли на хрен кому сдался этот богом забытый городок, где приватизировать что-либо - себе в убыток. Спонсоров, готовых урвать кусок от чужой славы, сейчас наплодилось немало, а вот бескорыстных меценатов российская земля пока еще не родила. Да и родит ли?
Полынов провел ладонью по щеке и решил, что "Минутка" десяток-другой минут его подождет. В присутственных местах даже в такой глухомани надо появляться более-менее опрятным - это производит хорошее впечатление, легче завязываются разговоры, и собеседник более доверителен к гладко выбритому человеку, чем к заросшему двухдневной щетиной.
В зале парикмахерской было пусто, но стоило только половицам заскрипеть под башмаками Полынова, как из-за занавески в углу появился старенький, сгорбленный парикмахер с всклокоченной седой шевелюрой и такой же неопрятной бородой. Похоже, местный цирюльник строго исповедовал древнее правило своей гильдии - посмотрите на меня, такого неухоженного, и станьте лучше.
- Добрый день, молодой человек! - бодренько провозгласил парикмахер и живенько засеменил навстречу. - Проходите, садитесь в кресло у окна…
Никита кивнул, сел, снял кепи, и тут же его горло захлестнула белая простынка.
- Как стричься будем? - поинтересовался парикмахер, профессиональным взглядом оценивая прическу Полынова. Зарос он в Африке основательно.
- Никак, - поморщился Никита и ослабил узел простыни на горле.
- Простите?.. - застыл в недоумении старичок.
- Бриться будем.
- Тоже дело, - согласился парикмахер. - Хотя на вашем месте я бы все-таки и постригся, заросли вы… И почему армия сейчас к таким стрижкам снисходительно относится? В наше время уже давно бы на гауптвахте сидели, невзирая на звание, и со стрижкой под нуль. Вы ведь с учений?
"Это в какие же времена офицеров на гауптвахту сажали да еще "под нуль" стригли? В сталинские, что ли?" - подумал Полынов, но благоразумно промолчал. К тому же не стоило врать парикмахеру, что он имеет какое-либо отношение к учениям. Человек его профессии - первый сплетник в маленьком городишке. Уже к вечеру будет знать, кто он такой, и каждому новому клиенту не преминет высказать недоумение, что отставной капитан намеренно ввел его в заблуждение. Сам пусть треплется, авось что-нибудь интересное и сообщит.
- Н-да, понимаю, - не дождавшись ответа, закивал парикмахер, взбивая помазком пену в чашке. - Режим секретности… Все-таки учения по стерилизации очага бактериологического заражения…
Никита вскинул брови и покосился на него. Ай да режим секретности установил здесь полковник Федорчук! Вводная на учения гласила "дезактивация очага ядерного поражения". Налицо утечка информации, дорогой мой полковник!
- Молчу, молчу! - притворно замахал руками старичок, неправильно истолковав косой взгляд Никиты. Он вдруг прекратил взбивать пену и уставился на лицо клиента. - А вы точно решили бриться?
- Да. А в чем дело?
- Кожа у вас на солнышке немного обгорела. Весьма неприятная процедура получится.
Видел себя в зеркале Никита. Краснота на лице проступала даже сквозь тропический загар. Совсем другое солнце в Каменной степи, чем на экваторе. Говорят, под российским небом и негры обгорают, а тут, шутка ли, весь световой день на "пляже" недвижимо пролежать. Могло быть и хуже.
- Потому к вам и пришел, а не сам бреюсь, - нашелся Полынов.
- Н-да, - прищелкнул языком парикмахер. - Без парового компресса нам никак не обойтись. Минутку.
Он нырнул за ширму и принялся там греметь посудой, наливая воду с паровую баню и ставя ее на электроплитку. Полынов перевел взгляд в окно. Мимо парикмахерской степенно прошествовала громадная свиноматка с выводком снующих вокруг нее поросят. Жарко было свинье, тень искала.
"Чем тебе не гоголевский "Миргород"? - усмехнулся Никита. - Лужу бы побольше перед мэрией, и эту свинью в лужу…"
Старичок-парикмахер вновь появился в зале и принялся править опасную бритву о свисающий со стены ремень.
- Давненько я никого не брил, - весело подмигнул он Никите. - Годика три-четыре. Сейчас все сами норовят. Кто электробритвой пользуется, кто "шиком", кто "жилетом"… Наверное, я уже и квалификацию потерял. Знаете анекдот об ученике брадобрея?
- Знаю, - кивнул Полынов.
- Так вот, - будто не расслышав, продолжал старичок. - Бреет, значит, ученик своего первого клиента, а у самого руки дрожат, сердечко екает, поджилки ходуном ходят. Только прикоснулся лезвием к лицу клиента, как тут же и порезал. "Ой, извините… - лепечет. - Я ученик, в первый раз брею…" "Ничего, ничего, - успокаивает клиент. - Продолжайте". Второй раз провел бритвой ученик и опять клиента порезал. "Ой, я вас снова порезал!" - чуть не плачет. Ну а клиент терпеливый попался, интеллигентный. "Что же вы так расстраиваетесь? - утешает. - С кем не бывает? Учиться-то на ком-то надо? Продолжайте, не стесняйтесь". Но только ученик прикоснулся к лицу клиента бритвой в третий раз - очередной порез! Расплакался тогда ученик брадобрея: "Ну не получается у меня!" - и давай от отчаяния свою неудачную работу бритвой кромсать!
Старичок настолько вошел в раж, что даже показал, как это делалось. Бритва замелькала в его руке, отблескивая, подобно винту вертолета.
- Сейчас убегу, - мрачно пообещал Никита.
- Что вы, что вы! - рассмеялся парикмахер. - Шучу я так. Я ведь не ученик, а мастер. Если у меня что-то не получится, кромсать лицо не буду. Зачем же вас мучить, калекой на всю жизнь оставлять, чтобы ни одна девушка в вашу сторону не смотрела? Я вам быстренько горло перережу и всех делов!
Старичок демонически расхохотался и исчез за занавеской. Больших трудов стоило Полынову усидеть в кресле. Хорошо смеяться над побасенками черного юмора, когда это не касается тебя лично.
- Поражаюсь вашему мужеству. - Парикмахер появился через секунду, держа в вытянутых руках исходящее паром полотенце. - Как там говорится: "Безумству храбрых поем мы песню…" - Он внимательно посмотрел на лицо клиента и вздохнул. - Нет, я не садист. Приложите-ка компресс сами, а то будете жаловаться, что еще и обварил вас. Кровь пустить - это по мне, а сварить кого - это к поварам.
Никита с сумрачным видом взял полотенце, наклонился вперед, несколько раз, примериваясь, промокнул лицо и лишь затем плотно приложил компресс. Не очень-то приятная для обожженной солнцем кожи процедура, но терпимая.
- Так, хорошо… - Парикмахер наклонил спинку кресла. - Теперь откиньтесь назад и запрокиньте голову на изголовье. Вот и отлично. Посидите минутку.
Он снова стал взбивать пену.
- Ну-с, молодой человек, приступим, - наконец сказал он, сорвал с лица Никиты полотенце и принялся наносить помазком пену.
Когда в его руке блеснуло лезвие бритвы, Полынов взвел глаза к потолку и обреченно вперился в серую потрескавшуюся штукатурку. "А вдруг он один из пациентов психбольницы? - запоздало пронеслось в голове. - Много их здесь, в Каменке, - со всей области свозят. Почему бы одному и не сбежать?" Но отступать было поздно. Тем более дергаться.
- Люблю я анекдоты о своей профессии, - продолжал балагурить парикмахер. Бритва в его руке так и порхала, но ее прикосновения к коже Никита не чувствовал. Возникло лишь странное ощущение холодного ветерка, как бы сдувающего с лица пену. - У меня за пятьдесят лет набралась целая коллекция. Первый, знаете, какой? Еще в пятидесятые годы ходил, сейчас забыли. Стрижет, значит, парикмахер клиента, а тот ему попался массивный, упитанный, еле в кресле уместился. Так вот, стрижет его парикмахер и все приговаривает: "Ну и шея… Ох и шея!"… Язык под левую щеку подложите.
Никита послушно выполнил просьбу.
- Надоели эти причитания клиенту, он и рокочет утробным голосом: "Сало ем, того и шея!"… Теперь язык под правую щеку… "Да по мне, что хочешь ешь, - отвечает ему парикмахер, - только шею мой!"
Мокрым полотенцем старик смахнул с лица остатки пены, смочил руки лосьоном, похлопал ими по щекам Полынова.
- Все.
- Весь анекдот? - хмуро спросил Никита.
- Э-хе-хе, - разочарованно вздохнул парикмахер. - И анекдот весь, и работа вся.
Полынов выпрямился в кресле и посмотрел на себя в зеркало. Старый парикмахер был не просто мастером, а кудесником. Такое ощущение свежести абсолютно оголенной кожи на лице Полынов испытал, разве что когда в первый раз в жизни побрился.
- Так как насчет стрижки? - лукаво поинтересовался парикмахер, видя, что клиент доволен его работой.
- Спасибо, но как-нибудь в другой раз. Что-то я в последнее время много сала ел, - отшутился Никита.
- Понятно, - закивал головой старичок. - Но вы не стесняйтесь, мы можем и здесь голову помыть, в сферу услуг это входит.
Но Полынов отрицательно покачал головой. Хоть он и сполоснул волосы водицей "Серебряный ключ", уверенности, что тщательно промыл их от пыли, у него не было. Станет мыть ему голову парикмахер, увидит рыжие потеки, не удивится. Но потом, когда молва донесет до него, кем является его сегодняшний клиент, задумается - откуда, спрашивается, в голове командировочного из Тюмени пыль Каменной степи?
- В другой раз, - твердо повторился Никита и встал с кресла.
- В другой раз - это как на диету сядете? - пошутил парикмахер.
- Нет. Как штаны постираю да высушу, - усмехнулся Полынов. - Сколько с меня?
Парикмахер непроизвольно бросил взгляд на сиденье кресла, словно проверяя, нет ли там лужи, и, хотя ничего не обнаружил, довольно заулыбался. Любил старик подшутить и ценил, когда ему могли ответить тем же.
- С вас, молодой человек, либо новый анекдот о парикмахерах, либо в рублях по прейскуранту, - ехидно прищурившись, он кивнул головой на стену, где висел листок с перечнем оказываемых в парикмахерской услуг.
Анекдотов о парикмахерах Полынов не знал ни старых, ни новых, а цены за бритье по сравнению с московскими здесь были просто смехотворными. Поэтому он заплатил тройную цену и от сдачи наотрез отказался. Однако, чтобы не обидеть вдруг насупившегося старика, мотивировал сумму доставленным удовольствием от спектакля. В театре, мол, зрители платят за просмотр пьесы, а тут для него не только концерт устроили, но еще и на сцену в качестве статиста пригласили.
Несмотря на внешний непрезентабельный вид, внутри кафе "Минутка" выглядело весьма привлекательно и уютно. Полированные столики, мягкие кресла, стойка бара: за ней на полках - батарея подобранных со знанием дела разнокалиберных бутылок. И, самое главное, в кафе работал кондиционер. В общем, интерьер располагал к тому, чтобы сидеть здесь с утра до позднего вечера, ожидая, пока спадет жара. Тем не менее, посетителей в кафе не было. То ли цены здесь кусались, то ли время было неурочным.
За стойкой бара, боком ко входу, сидел необъятных размеров бармен и с угрюмым видом смотрел телевизор. Голова у бармена была непропорционально маленькая, коротко стриженная и словно бы вдавленная в необъятное тело, от чего шея у затылка вздувалась мясистым бугром и наводила Полынова на мысль, что именно о ней он только что в парикмахерской услышал анекдот.
Бармен покосился на вошедшего и снова вперился в экран. На видеомагнитофоне стояла кассета с крутой порнухой, и на все кафе разносились излишне эмоциональные вскрики, всхлипы, возгласы, изредка перекрываемые донельзя равнодушным голосом переводчицы. "Мама… Ой… Вот так… Сука…" - вклинивался ее бесцветный голос в какофонию охов-ахов, и создавалось впечатление, что она не переводит, а комментирует какой-то сугубо технологический процесс. Типа там из горячего цеха металлургического производства.
Полынов прошел к стойке, взгромоздился на высокий табурет и молча уставился в затылок бармена. Бармен шумно вздохнул, щелкнул переносным пультом управления, остановив воспроизведение видеокассеты, встал и лениво подошел к клиенту. Лицо у него было угрюмым, звероподобным, вывернутые крылья приплюснутого носа ходили ходуном от натужного сопения, губы большого рта - плотно сжаты, а маленькие глазки из-под ярко выраженных надбровных дуг смотрели на Никиту не мигая, будто безмолвно советуя убираться из кафе подобру-поздорову. Звероподобность бармена еще более усиливала буйная поросль черных курчавых волос на груди, выставленная напоказ в распахнутый ворот рубашки. Сразу становилось понятно, что кафе "Минутка" в вышибале не нуждается.
- Воды. Холодной. Стакан, - попросил Никита и, обезоруживающе улыбнувшись, добавил: - Пожалуйста.
Улыбка не произвела на бармена ровным счетом никакого впечатления. Он все также угрюмо поставил перед Никитой пустой стакан, достал из холодильника пластиковую бутылку "Серебряного ключа", откупорил, налил.
Полынов с удовольствием выпил и, крякнув, стукнул донышком стакана о стойку. Будто сто граммов принял. Бармен молча ждал продолжения, держа бутылку наготове и по-прежнему буравя Никиту пристальным взглядом.
- У вас здесь кормят? - поинтересовался Полынов.
- А как же. Заказывайте, - наконец-то открыл рот бармен и поставил бутылку с водой на полку позади себя. Голос у него оказался подстать комплекции, густой, рокочущий, но, странное дело, тон был приветливый, располагающий.
- Мне бы чего-нибудь постного, нежирного, - попросил Полынов. - И без свежих овощей.
- Язва? - понимающе спросил бармен с сочувствием, что абсолютно не вязалось с выражением его лица.
- Язва - это теща, - невесело хмыкнув, объяснил Полынов. - А у меня понос.
Бармен исподлобья внимательно посмотрел на Никиту, словно собираясь через мгновение взять его за шиворот и вышвырнуть вон. Но вместо этого поставил перед Полыновым блюдечко с нарезанным лимоном, а затем достал из-под стойки бутылку без этикетки, наполовину заполненную густо-коричневой жидкостью, и налил в стопку до краев.
- Лучшее средство от желудка, - порекомендовал он. - Пить залпом.
Никита недоверчиво понюхал содержимое стопки. Пахло спиртом и еще чем-то почти неуловимым - то ли химией, то ли какой-то лечебной травкой.
- Не сомневайся, - сочувственно пророкотал бармен, переходя на "ты". - Не раз опробовано, и не одним. Никто не умер, а даже наоборот.
Что такое "наоборот", было не совсем ясно, равно как и что значит "средство от желудка" - полностью удаляет его, что ли? Но когда Никита все-таки послушался совета и опрокинул содержимое стопки в себя, он все понял. Происходящее с ним в первом приближении описывалось известным парадоксом: "Врачи долго боролись за его жизнь, но пациент выжил". Жидкость не просто обожгла горло, она еще и зацементировала его стенки и, двинувшись далее по пищеводу, превращала все на своем пути в камень. Можно было с уверенностью сказать, что бренные останки Полынова ждет уникальная участь - им не суждено, подобно подавляющему большинству, рассеяться в прах; через миллионы лет именно по окаменевшим останкам Полынова будут судить об облике homo sapiens, как сейчас пытаются реконструировать общий вид динозавров по окаменелостям юрского периода. Но когда "микстура" наконец достигла желудка, Никита почувствовал себя в руках неопытного хилера-шарлатана, пытающегося раскаленным зазубренным ножом провести изнутри резекцию без наркоза.
Полынова скорчило от боли, в глазах потемнело.
- Закуси.
Бармен пододвинул ближе блюдечко с лимоном.
Никита ничего не смог выдавить из одеревеневшего горла. Он отчаянно замахал руками, смахнул со стойки блюдечко и, перевесившись через нее, схватил с полки бутылку "Серебряного ключа". Вода, пенясь, хлынула в горло и пронеслась по пищеводу, как по керамической трубе. Без задержки.