Редкие города Сауми объявлены очагами контрреволюционных идей? Всех жителей выселяют в специальные поселения, в специальные коммуны? Именно всех, он, Семенов, правильно понял? Опорой государства и главной революционной и организующей силой объявлено крестьянство? Писатели, актеры, учителя, врачи, техническая интеллигенция – они поголовно выселяются в специальные поселения, возведенные в самых отдаленных, в самых болотистых и непригодных для жизни районах Сауми? Это так? Но разве доктор Сайх в своей борьбе за новое не опирался все последние годы на немногочисленную, но думающую интеллигенцию? Разве долгие годы эмиграции доктор Сайх провел не в Париже, где возглавлял одну из левых нелегальных саумских организаций? Разве доктор Сайх не был близко знаком со многими выдающимися западными философами, писателями и экономистами? Разве он не разделял многие их воззрения, разве он не симпатизировал идеям технократов? И разве, наконец, не он, не доктор Сайх, пусть ненадолго, но открыл границы страны, попытался ознакомить саумцев с достижениями современной науки и техники?
А вы? Чем вы занимались в Сауми? Бы врач? Это очень нужная профессия. Особенно в такой бедной стране, как Сауми. Врачи необходимы при любом режиме. В нищей Сауми вас должны были ценить. Наверное, в Сауми много врачей? В Сауми всегда было трудно справляться с эпидемиями. Что значит, вы последний? Всех ваших коллег уничтожили? Всех ваших коллег уничтожили физически? Вы сами тоже подлежали физическому уничтожению? Он, Семенов, правильно понял, что все, абсолютно все врачи в Сауми подлежат физическому уничтожению? Ах, не подлежат! Они уже уничтожены!
А вы? Вы инженер? Вы специалист по холодильным Установкам? Почему вы бежали из Сауми? Разве сегодня в Сауми переизбыток подобных специалистов? Что значит, в Сауми больше нет инженеров? Как могут работать без инженеров фабрики, электроцентрали, железная дорога? Они не работают? Железная дорога взорвана? Ее, наверное, взорвали повстанцы? Нет? Ее взорвали солдаты доктора Сайха? Как это может быть? Разве железная дорога была построена не по приказу доктора Сайха?
Беженцы отвечали вразнобой, но постепенно прояснялась общая картина.
В Сауми ликвидирован институт брака, ликвидированы все общественные институты. В Сауми не работает ни один завод, в Сауми больше нет технических специалистов. В Сауми больше нет артистов, учителей, в Сауми физически уничтожены врачи и журналисты. Бее жители городов выселены в провинцию. Национальная набедренная повязка – вот все, что оставлялось каждому человеку, перед тем как колонны босых людей выгонялись из города. Города пусты, колодцы пересохли, плантации затоплены, дороги, ведущие из Хиттона, завалены разлагающимися и уже разложившимися трупами.
Но кто-то же остался в городах? Бы считаете, никого, кроме солдат? Но ведь солдат надо содержать, их надо кормить, их надо снабжать современным оружием. Разве не так? Бы думаете, этим занимается военная Ставка Сауми? Кто, собственно, в нее входит? Бы не знаете? Вы никого не знаете, кроме доктора Сайха? В Сауми вообще не знают, кто, кроме доктора Сайха, входит в военную Ставку?
Не имеет значения.
Внешняя пресса, совсем недавно называвшая доктора Сайха самым последним великим географическим открывателем XX века (пусть ненадолго, но он ведь открыл миру целую страну, прежде плохо известную), очень быстро сменила тон.
"Доктор Сайх, один из весьма немногочисленных саумцев, получивших классическое образование за границей, – писал, например, Д.Колон в большой статье "Игра вслепую", – оставил, кажется, чистую науку ради грязной политики только для того, чтобы окончательно отвратить своих несчастных соотечественников от сомнительных прелестей западного технологического рая. К сожалению, неизвестно, что конкретно предлагает народу доктор Сайх. Его теория Нового пути больше похожа на заклинания, чем на конкретное экономическое учение".
Не имеет значения.
"Хорошим человеком мы называем хорошего человека, – писал доктор Сайх в одной из главных своих работ, озаглавленной "Новый путь". – Плохой человек не может вырастить хорошего человека, но хорошему человеку такое по силам. Именно в Сауми, очищенной стопроцентной революцией, взойдут удивительные всходы. Именно в Сауми, очищенной от хито, появится новое общество, появится новый человек, постоянно осознающий себя стопроцентно счастливым".
Доходили и другие, еще более странные слухи.
Несмотря на полную изоляцию военная Ставка Сауми, возможно, интересовалась современными военными технологиями. Это звучало действительно странно, но, кажется, генерал Тханг, представитель военной Ставки, а может быть ее член, и впрямь поддерживал неофициальные связи с некоторыми иностранными коллегами.
Явная бессмыслица.
Нищая, лишенная промышленности страна и современные военные технологии!
За десять лет внимательного изучения Сауми в досье Семенова накопилось не так уж много материалов, но все они вызывали массу вопросов.
Например, неофициальное участие Кая и Тавеля Уламов в гонках тяжелых "формул" в одной из западноевропейских стран. Понятно, что оба брата участвовали в этих гонках под псевдонимами.
Сам Семенов гонок не видел.
В день финальных заездов он вообще находился на борту теплохода, пересекающего Средиземное море.
В каюте Семенова, достаточно просторной и прохладной, сидел перед включенным телевизором анголец Дезабу, патриот из МПЛА. Дезабу не интересовали гонки, он включил телевизор ради последних политических новостей, но попал на спортивную хронику. Показывали улыбающегося Тавеля Улама – победителя гонки.
– Он выиграл? – удивился Семенов. – Насколько я помню, лидировали итальянец Маруччи и некий Тшиих, брат У Сана, – он указал пальцем на торжествующе улыбающегося с экрана Тавеля Улама. – Говорят, они из Сауми. Многие, кстати, ставили именно на У Сана.
– Кто он, этот У Сан? – заинтересовался Дезабу.
– Говорят, он из Сауми, – повторил Семенов. – Глядя на него трудно поверить постоянным сообщениям о тотальном голоде в Сауми. Он не выглядит истощенным, правда?
– Тот, кто голодает, не выезжает за пределы страны. Особенно такой закрытой страны, как Сауми.
– Частная инициатива, – Семенов пожал плечами. – Вероятно, кому-то в верхах военной Ставки Сауми понадобилась такая игра.
– Подожди, – Дезабу вдруг напрягся. – А это? Кто это?
– Это Тшиих, брат У Сана, я уже говорил тебе. Наверное, это псевдонимы. Вряд ли им позволили выехать из страны под настоящими именами.
– Тшиих? – не поверил Дезабу. – Не может быть.
– Почему?
Дезабу не ответил.
Операторы давали повтор.
На экране на полном ходу переворачивалась машина лидера гонки итальянца Маруччи. Тшиих, шедший вторым, мог обойти соперника, но машина Маруччи, вылетев за полосу, загорелась. Сойдя с полосы, бросив свою машину, Тшиих снова и снова бросался в пламя, пытаясь вытащить из деформированной железной коробки травмированного итальянца. Пламя ударяло в Тшииха, он падал на траву, и снова вскакивал. Тысячи болельщиков, сгрудившиеся за ограждениями, яростно и восторженно ревели. Столь же яростно и восторженно ревели "формулы", пролетавшие мимо горящей машины итальянца.
У Сан шел третьим.
Он, несомненно, увидел брата, пытавшегося помочь итальянцу, он вполне мог остановить машину и помочь брату и заживо сгорающему итальянцу, но У Сан этого не сделал.
Лицо У Сана показали крупным планом.
В темных, увеличенных мощной оптикой глазах У Сана стыли слезы, но он не остановил машину.
Потом на экране показали обожженного Маруччи.
– Мне жаль, – выдохнул он одними губами. – Мне жаль, что я помешал выиграть Тшииху. Я постоянно чувствовал его дыхание за спиной, выиграть у меня гонку мог только он.
– Мало кто знал Тшииха до сегодняшнего дня, – с трудом добавил итальянец. – Но теперь мы все будем знать: Тшиих – настоящий парень!
Место Маруччи на экране занял У Сан – победитель гонки. Он приветствовал зрителей по-саумски: пальцы правой руки были плотно сжаты, большой слегка загнут.
Натак! – знак победы.
Знак большой победы.
– Тут кое-кто говорит, – жестко усмехнулся У Сан, – что победу могли одержать только Тшиих или Маруччи, но победу одержал я.
Натак!
– Как мы узнали, – подвел итог спортивный комментатор, как мы узнали, Тшиих специальным чартерным рейсом отправлен в одну из азиатских стран. Наставник Тшииха считает, что родной климат лечит эффективнее любых лекарств. Он уверен, что его воспитанник скоро оправится от ожогов. Он уверен, что на коже Тшииха не останется безобразных следов. – Комментатор широко улыбнулся: – Мы желаем тебе здоровья, Тшиих!
Дезабу недоверчиво покачал головой:
– Тшиих? Это странно. Когда я встречался с Тшиихом, его звали как-то не так. Я не запомнил его имени, но его звали как-то не так.
– Ты впервые в Европе, Дезабу, – улыбнулся Семенов. – Тшиих тоже впервые в Европе.
– Я уже встречал этого человека, – упрямо повторил Дезабу. – Я его встречал не в Европе.
– Где же?
– В Анголе.
– В Анголе? – недоверчиво повторил Семенов.
– Именно в Анголе, – утвердился в своей уверенности Дезабу. – В Кабинде, в разведроте 113. Примерно полгода тому назад. Меня привезли в Кабинду португальские карабинеры.
– В Кабинде? Как мог Тшиих попасть в Кабинду?
– Меня схватили карабинеры, – побледнел от негодования Дезабу. – Они схватили меня с каньянгуло в руках. Это такое длинное самодельное ружье, которое можно заряжать чем угодно. Большой наперсток черного пороха, пыж из хлопка, камни, битое стекло, рубленые гвозди, еще один пыж, и смело жми на курок. Если ружье не разорвет, ты непременно попадешь в одного из португальцев. Очень сильное ружье. А еще у меня был транзисторный приемник, – по-детски счастливо похвастался Дезабу. – Я отобрал приемник у пленного португальца.
Дезабу произнес "у каа". То есть, у собаки. Так в Анголе патриоты называют португальцев: каа – собака.
– Моя жена работала диктором на радио "Ангола комбатенте" в Танзании, она бежала из Анголы. Оставаясь один, я включал приемник и слушал голос жены. Меня схватили, когда я слушал голос жены. Меня привезли в Кабинду, но я не стал отвечать на вопросы каа, потому что знал: они меня все равно убьют. Ответишь или нет, каа нас всегда убивают.
Дезабу сказал: "нас – пье нуаров". То есть, черноногих.
– На этот раз каа почему-то не торопились. Наверное, они ждали кого-то. Они поставили меня на колени в траву, и я стоял на коленях посреди просторного двора, окруженного забором и колючей проволокой. Потом из комендатуры вышли три португальских офицера, а с ними очень полный невысокий человек в черной рубашке и в черных штанах. Его лицо было густо побито оспой, еще я запомнил бородавки на подбородке и на правой щеке. Внимательнее я не присматривался, потому что знал, что меня все равно убьют, но это запомнил. А с ним, с этим полным в черной рубашке, был тот, кого только что называли Тшиихом. Но там его называли как-то иначе. Я не стал запоминать имя, потому что знал, что меня все равно убьют. Лицо у этого человека было в бледных пятнах, как от неровного загара. Я так и подумал: обгорел и облез, собака, каа. Он подошел ко мне, и я сжался, потому что решил, сейчас он начнет меня бить. Но он жестом позволил мне лечь в траву и жестом показал, что я могу слушать транзистор. Он будто понял, что мне хочется услышать голос жены в последний раз, хотя он не мог знать, что моя жена работает на радио. У этого человека были странные глаза. Мне даже показалось, что он понимает меня. Но он был каа, собака. К тому же я знал, что меня убьют, и перестал обращать на него внимание. А ночью, – пожал плечами Дезабу, – меня отбили. Среди убитых и пленных я не нашел ни этого Тшииха, ни полного человека в черной рубашке. Наверное, они уехали.
3
Семенов и Колон стояли рядом.
Масляные светильники почти не разгоняли полумрак, казалось, они делали его еще гуще.
Ширмы...
Угадывающиеся за ними тени солдат...
Он, Семенов, в Биологическом центре Сауми? Им назначена встреча с другим человеком, у которого нет врагов. Тогда почему тут солдаты?
"Тебе повезло, – сказал он себе. – На этот раз тебе действительно повезло. Ты вовремя оказался в Японии. Профессионал обязан оказываться в нужный час на нужном месте. Прилети ты в Японию на час позже, приглашение доктора Сайха было бы передано бельгийцу Пфаффу. Вместо тебя в Сауми полетел бы бельгиец Пфафф. Ты очень вовремя оказался в студии профессора Ягамацо, а странное приглашение доктора Сайха была отправлено на адрес его студии. Когда-то доктор Сайх дружил с профессором Ягамацо. "Военная Ставка Сауми примет двух журналистов". Колон, как всегда, оказался первым. Он всегда успевает быть первым. Но вторым успел ты, Семенов".
Он зябко повел плечом.
Откуда это щемящее чувство опасности?
Впрочем, удивительнее было бы не ощущать опасности.
Пустой Хиттон...
Солдаты в черном, облепившие мраморные лестницы Биологического центра...
Поверженный Будда...
Масляные светильники...
А ночь, проведенная в абсолютно пустом отеле?
А картонка, найденная утром под дверью номера?
– Фан ханг!
Подняв картонку, Семенов и Колон переглянулись.
Поперек серой картонки жирным углем был изображен простой иероглиф, означающий имя Кай, так же жирно иероглиф был перечеркнут черным угольным крестом.
– Держу пари, – сказал Колон, – час назад этой картонки под дверью не было.
– Ты вставал?
– Я почти не спал. Мне всю ночь слышались чьи-то шаги. Я несколько раз подходил к двери. Когда-то в этом отеле убили моего друга. Давно. Под утро я даже выглядывал в коридор. Я увидел бы картонку, лежи она под дверью час назад.
– Неужели в Сауми еще сохранились грамотные люди?
– В Сауми ты удивишься еще не раз, – удовлетворенно заметил Колон. – Дай мне эту картонку. Я суну ее под нос карлику Су Вину. Интересно, почему доктор Улам держит такого маленького секретаря? Су Вин так вежлив, что, видимо из стеснения, не выполнил пока ни одной нашей просьбы. Пусть полюбуется на картонку. Это должно его отрезвить. Оказывается, офицеры, которыми он командует, отнюдь не стопроцентно защищают нас от неожиданностей.
Колон усмехнулся, и шрам на его щеке странно дернулся.
– Когда-то я часто прилетал в Хиттон. Я бывал в Хиттоне раз пять. Хиттон и в мирные дни не внушал мне доверия.
Семенов рассеянно кивнул.
Пользуясь кратковременным отсутствием охраны (вероятно, солдаты завтракали в вестибюле отеля), Семенов и Колон медленно двинулись по захламленному коридору к винтовой лестнице. Ни один лифт в отеле не работал уже много лет.
– Что там?
– Смотровая площадка.
Металлические истертые ступени, пятна ржавчины, похожие на засохшую кровь...
И – Хиттон.
Семь или восемь высотных зданий по горизонту – мертвые, брошенные, слепые, прорвавшие сплошной зеленый покров башни. В черных провалах окон вдруг мелькал солнечный зайчик – случайное отражение от случайно сохранившихся стекол.
А ниже – джунгли.
Только джунгли.
Сплошное море джунглей, затопившее бывший город.
Они нигде не видели никакого движения, до них ниоткуда не долетали никакие шумы. Хмурясь, Колон и Семенов внимательно всматривались в сплошной зеленый покров, не находя в нем никаких прорех, никаких пятен.
Но это там, именно там, внизу, под сплошным зеленым одеялом безумствующих растений, под чудовищными кронами вечно сырых муфуку, под сплетением колючих лиан, под сплошным покровом бесчисленных растительных чудищ лежали мертвые пустые улицы Хиттона – ряды оставленных когда-то жилых домов, рыжие пустые казармы, разгромленные аптеки и магазины, руины храмов. Лишь в двух – трех местах над зеленым покровом джунглей лениво поднимались жирные плоские дымы пожаров. Но их было совсем немного. За годы, прошедшие после выселения жителей, в столице Сауми сгорело все, что могло сгореть.
– Идем обратно, – кивнул Колон. Вид мертвого города внушал ему ужас.
Семенов молча кивнул.
Эта странная картонка под дверью...
Кто, кроме них и солдат, мог попасть в пустой отель?..
Они спустились на свой этаж и все так же медленно двинулись по пустому коридору к свету далекого окна, кажется еще сохранившего стекла.
Раздавленная авторучка...
Полуистлевшая тряпка...
Растоптанная олеография...
Заплесневевший ковер...
Они шли очень осторожно, потому что в истлевших складках заплесневевшего ковра вполне могла затаиться какая-нибудь ядовитая тварь.
Двери многих номеров были приоткрыты, из них несло затхлостью.
Слишком много пустоты.
Не имеет значения.
Они шли по бесконечному коридору, ступая по россыпям позвякивающих под ногами позеленевших от сырости стреляных автоматных гильз. Перед высокой двустворчатой, разбитой взрывом гранаты дверью библиотеки стреляные гильзы буквально устилали весь пол. Стекла в окнах библиотеки вынесло взрывом, снаружи тянулись в библиотеку колючие витые щупальца лиан. Одна лиана уже укоренилась в бамбуковой кадушке и даже дала ростки, предварительно удушив высокую декоративную пальму.
Пишущая машинка, разбитая прикладом, заплесневевшая гора библиографических карточек, разбухшие от сырости книги...
– Когда-то это был первоклассный отель, – без всякого сожаления заметил Колон. – Когда-то я всегда останавливался именно в этом отеле. Тогда мы считали, что Новый путь доктора Сайха выводит Сауми на дорогу прогресса.
Семенов кивнул.
"Я должен запомнить каждую деталь. Загаженные крысами книги, запах тления и помета, стреляные гильзы на полу. Лиана, укоренившаяся в бамбуковой кадушке и задушившая пальму. Клочья волос, почему-то прилипшие к письменному столу. Я должен запомнить каждую деталь, чтобы потом задать вопрос другому человеку Каю Уламу. Я обязан задать другому человеку этот вопрос. Если ты правда другой, если ты по-настоящему человечен, если ты действительно начало другой эпохи, то зачем это все? Убитые книги, мертвый город, пустая страна..."
Он осторожно поднял разбухший, в клетчатом переплете томик, напечатанный по-французски.
"ДОКТОР САЙХ УЧИТ..."
Он хотел бросить книгу на место, но вдруг увидел имя на титуле.
– О! – сказал он.
– Что там? – настороженно спросил Колон. Он явно нервничал, принюхиваясь к странным, ползущим со всех сторон запахам.
– Джейк, это ваша книга.
Семенов поднял руку с распухшим от влаги томиком:
– Эту книгу написали вы, Джейк. Наверное, когда-то вашей книгой как путеводителем пользовались туристы, наезжавшие в Сауми.
– Не тот бедекер, с которым нужно наезжать в Сауми...
– Вам, наверное, захочется взять эту книгу на память, Джейк?
– Не испытываю ни малейшего желания. Бросьте ее в общую кучу. Она свое отслужила.
Семенов встряхнул книгу, ее слипшиеся страницы разошлись.
"Вопрос. Правда ли, что звери из зоопарков Сауми выпущены на волю в первые часы революции?