- Бесконечная скачка, - прошептал Зартак, не отрываясь смотря в небеса. - О, как славно это было в моей юности. Вы пришли вскоре после того, как начались эти неприятности, и все стало меняться. Я думаю, она бы вам понравилась, несмотря на то, что вы цивилизованный.
Джурак посмотрел на Зартака, и увидел, что тот лукаво улыбается.
- Видеть на рассвете, как поднимается безбрежная масса, лицом на восток, воспевая наши приветствия утреннему небу. Сотни тысяч юрт, и среди них юрта великого кар-карта, запряженная сотней волов, с внутренним пространством на сотню воинов. Наши походные лагеря покрывали степь настолько далеко, насколько мог видеть глаз. А затем мы бы поскакали, а ветер развевал бы наши волосы, и грохот миллионов копыт заставлял бы трястись землю. Охотники мчались бы далеко вперед, принося мясо диких животных, больших мохнатых гигантов с клыками, которое могло накормить тысячу в день.
Он улыбнулся, делая еще один глоток.
- Я помню моего первого орла-охотника. Я дал ему имя - Бакгар, в честь бога западного ветра. Его крик - достиг бы небес. Мы забирались далеко вперед, он и я. Был ли ты когда-либо по-настоящему один в степях, сынок?
Джурак покачал головой, внутренне довольный тем, что вино развязало язык старика, заставляя его отказаться от уважительного отношения, от титулов, называть его сынок. Он понял, что Зартак просто грезит наяву.
- Быть по-настоящему одному, с небесной голубой чашей над головой, великое зеленое море под тобой, весенняя трава, достигающая твоего стремени. Когда бог Бакгар вздыхал, зеленое море сдвигалось, покачиваясь, а ветер становился видимым, когда касался земли. И этот воздух, и запах, ты понимал, что дышишь сладким дыханием небес.
И я поднимал бы запястье и отпускал моего собственного Бакгара, и с величественным криком он, кружась, поднимался бы вверх, с переливающимися яркими золотистыми перьями. Один, по-настоящему один, и это все стоило того, чтобы жить и чтобы знать эту жизнь, знать радость табуна лошадей, орла на твоем запястье, и ветра в твоих волосах.
Он на минуту наклонил голову, затерявшись в своих мечтах.
- И ты никогда не узнаешь той радости, которую чувствует молодежь, которая впервые отправляется на войну. Наши умены заполнили бы то зеленое море, десять тысяч скакали бы как один, поворачивали бы как один, а вымпелы щелкали бы над головой, нарги умена пели бы сигнал в атаку. Моя первая атака, ах, вот это было время. Это произошло за год до того, как я завершил мой первый круг, недалеко отсюда в земле Ниппона. Мы и мерки. Когда мы выпустили стрелы, десять тысяч заслонили солнце, черная тень от них помчалась, словно штормовое облако.
Он покачал головой и вздохнул.
- Безумие конечно. Но тогда мы сражались за другие идеалы. Мир был достаточно большим для всех нас, чтобы скакать, охотиться, и иметь место для пастбищ. Все было просто, сталь против стали, чтобы доказать что мы были все еще достойны крови наших древних предков и не боимся. Это не приводило к окончательной бойне, к резне молодежи, стариков, подростков. Нет, просто сталь против стали. Не как сейчас.
И он неопределенно махнул назад на запад и на передовые линии.
- Если ты был лучше противника, то ты забирал себе его "фака" , его славу, но позволил бы ему жить, даже попировал бы с ним, прежде чем отправить его обратно в юрту. Именно такой и должна быть война.
Он сделал еще один глоток вина.
- Но всегда были люди.
- Ты не называешь их иначе как скот, - сказал Джурак.
Зартак печально рассмеялся.
- Ты знаешь, что однажды у меня был любимец. Тогда, когда я был ребенком, это была женщина. В те дни, среди особ благородных кровей с королевской родословной было распространено давать юнцу человеческого любимца, чтобы тот служил компаньоном, учителем их языка, слугой, для выполнения черновых работ.
На минуту он затих.
- Продолжай.
- Некоторые, когда они входили в пору юношеских страстей, становились опьяненными такой самкой скота.
Джурак не скрывал своего отвращения даже от простой мысли об этом. Это было предметом, о котором не говорят, темный позор о котором только шептались, и который жестоко наказывался.
- Нет, не в таком смысле я заботился о ней, - добавил Зартак, даже не подозревая о реакции друга.
- Не в таком смысле? - осторожно спросил Джурак.
- Ее звали Елена. Она была родом из племени византийских греков, которые живут примерно в тысяче лиг на запад. И я любил ее.
Зартак пошевелился, чувствуя себя неловко.
- Я думаю, что она действительно заботилась обо мне, почти как мать ребенка. Она была нежным созданием. Я помню, что когда мне было около пяти лет, меня поразила лихорадка, которая убила всех, кроме меня. Она сидела около меня день и ночь, на протяжении почти целой луны.
- А твоя мать?
- Я никогда не знал ее. Она умерла, дав мне жизнь. Мой отец так и не смог взять другую в свою постель, и умер, оплакивая ее. Таким образом, была только Елена, чтобы ухаживать за мной. Она рассказывала мне истории своего народа, о человеческих царях и принцах их старого мира, о поэте по имени Гомер. Она знала большую часть его великих баллад наизусть.
И на мгновение Зартак задумался настолько, что стал рассказывать о Доме Атрейдис и о кораблях с черными корпусами на неизвестном языке.
Древняя песня угасла, и он сделал еще один глоток.
- Ты знаешь ритуал дня имени, день, когда воина принимают в десяток, и наконец, он берет имя, которое будет носить всю оставшуюся часть жизни?
Джурак кивнул, достаточно часто наблюдая за этим процессом, с момента прибытия в этот мир.
- Каждый, как ожидается, приносит жертву, обычно лошадь, - на несколько секунд он сделал паузу, - но также и скот. Мои кузены насмехались надо мной, что я слишком привязан к своему любимцу, к своему скоту. К тому времени мой отец был мертв, таким образом, в то утро мой самый старший дядя постановил, что Елена должна стать жертвой.
Он снова остановился, приканчивая остатки вина. Со слабым ворчанием он выбросил бурдюк из юрты, и, не потрудившись спросить, подошел обратно к столу, вытащил из-под него еще один мешок и открыл его.
- Странно, как это варево расслабляет язык, чтобы говорить такие глупости.
- Продолжай, - тихо сказал Джурак. - Расскажи мне.
- Так что я пошел в свою юрту. Она достала и выложила мой воинский наряд, мою первую кольчужную рубашку, ятаган и лук моего отца. Я знал, что она гордится мной, хотя я был из орды, а она просто скот. И она была одета в простую белую одежду, белую, как утренний туман, одежду жертвы скота. Она уже знала. Я не мог говорить. Она улыбнулась и сказала, что сегодня присоединится к своим родителям. Мы убили их за несколько лет до того, и все же она любила меня. Она пошла не запуганная. Я был тем, кто боялся, когда мы шли к кругу, где ожидала моя семья.
Мы вошли в круг. Она заколебалась при виде столба, к которому она, как предполагалось, будет привязана. Мой дядя был жестоким, и выложил вокруг столба поленья. Он хотел соблюсти старые обычаи, таким образом, она должна была быть сожжена заживо, а затем сожрана.
Зартак заколебался и посмотрел вдаль.
- Она обернулась и посмотрела на меня, и прошептала на своем языке "если ты любишь меня, как я люблю тебя, сделай это сейчас. Пожалуйста, не позволяй меня сжигать".
Он снова остановился. Джурак ждал в тишине.
- Он покоит меня на злачных пажитях. Он водит меня к водам тихим .
- Что?
- Последние слова, которые она сказала, - прошептал Зартак. - Это была молитва ее народа. Она научила меня произносить ее. Она сказала, что ее бог обучил ею ее народ, и что мои боги тоже услышат ее. Когда я был детенышем, мы вместе произносили ее каждую ночь.
Она начала шептать эту молитву. Я встал позади нее, так, чтобы она не могла видеть нож.
Он вновь взял паузу.
- Нет. Это ложь. Потому что я не мог это выдержать и смотреть в ее глаза. Я убил ее единственным ударом, до того как она закончила молитву. Я сделал это так, чтобы застать ее без предупреждения, и это были ее последние слова.
Вот так начался праздник моего дня имени. Мои кузены бросились на ее тело. Я потерял лицо, показав слабость, убив ее таким способом, и надо мной насмехались в течение многих лет. Меня это не волновало. Я знал, что лежало у меня на сердце, хотя бы это они не знали.
Голос Зартака оборвался, и Джурак был не в состоянии сдержать удивление. Такая демонстрация эмоций не перед одним из твоей семьи было неслыханным делом.
Через несколько минут Зартак вернул самообладание.
- Пьяные бредни старого воина, - смущенно заявил Зартак.
- Нет, нисколько.
- Я тогда знал, что у них есть души. Что они были в сущности, такими же, как и мы. Да, я участвовал в Праздниках луны, и ощущал страсть от резни, когда после долгой и голодной скачки набрасывались на их большой город и один из десяти вызывался, чтобы накормить нас. Я помню, как три круга назад, один из их городов на дальней стороне этого мира восстал. Это было немного похоже на то, что происходит сейчас; несколько человек проникло сюда через Врата на корабле. У них было пороховое оружие, люди с темными бородами, в синих униформах, на огромном корабле под флагом красно-сине-белой расцветки. Однако у них не было тех знаний, что есть у янки, чтобы создавать машины. Но они выставили огромную армию людей, вооруженных пиками и луками, сопровождаемую этими флагами и беркутами в качестве штандартов. Мы убили их всех, пир продлился в течение нескольких недель, прежде чем мы двинулись дальше, и мне действительно нравилось это.
Все же она всегда будет преследовать меня.
- Твоя любовь к ней? - спросил Джурак, испытывая неудобство при ассоциации слова "любовь" к человеку.
- Нет. Она находится внутри, вот здесь.
Он указал на свой живот, в область печени, где покоились все чувства.
- Нет, это было знание того, каковы они на самом деле. Когда первые люди попали сюда, наши предки без долгих слов убивали их.
Он задумался на мгновение.
- И это было правильно.
- Почему?
- Наши предки вернулись к варварству, став не лучше чем скот, который они резали. А затем появились лошади, мы вывели их до размера, подходящего нам и племена начали Великую скачку по миру. Если бы все так и оставалось, я также сказал бы, что это хорошо. Но где-то в те времена наши предки решили не убивать всех людей, а вместо этого распространить их по всему миру. Назначить одного из каждого племени вождем или королем. Затем, когда мы совершали круг по миру и возвращались через двадцать лет, их там становилось больше.
Мы думали, что сами весьма мудры, ибо рассуждали, пусть люди выполняют работу. Пусть они выращивают пищу для нас, пусть они изготавливают седла, садят виноградники, изготавливают лодки и плоты, строят мосты, чтобы мы могли пересекать широкие реки на нашем пути. Пусть люди выполняют все эти вещи и вдобавок к тому предлагают свое мясо в качестве пищи.
Мы думали, что будем контролировать их численность, заготавливая их так, как каждый заготавливает крупных зверюг с бивнями, или огромные стада горбатых зубров. Таким образом, в тот первый круг давным-давно, в том месте могла стоять деревня на сто человек у реки. Двадцать лет спустя уже две сотни, а затем, в мое время, город в сто тысяч, в двести тысяч.
Они плодовиты, а мы нет. Возможно, наша кровь стара, а их молода. Я не знаю. Но наша численность, кажется, никогда не увеличивается, а их постоянно. Некоторые, в своей мудрости, убеждали, чтобы мы собирали половину, и мы время от времени так и делали, но затем мы уезжали, а по нашему возвращению, спустя поколение, их там было еще больше.
Они лились через край Врат света. О, никогда помногу, бывало за целый круг, мы не обнаруживали ни одного нового племени. Иногда их было несколько дюжин, чаще корабль или два. Я полагаю, что в их мире древние Врата потеряны под несколькими различными морями. Мы рассеивали их вокруг или селили в одном месте, говорили им трудиться и шли дальше. Тем не менее, за последние примерно десять кругов мы должны были понять, что в их мире что-то происходит, то, чего нет здесь.
- Что?
- Их изобретательность, их умения с машинами. Помнишь тот корабль, я рассказывал тебе о нем. Однажды я разговаривал со старейшим воином из тугар, который рассказал мне о похожем судне, заполненном людьми, носящими куртки из полированной стали. Тугары конечно убили их, но мы должны были понять угрозу и действовать до того, как станет слишком поздно. Старейший тугар также сказал мне, что поблизости было еще одно такое же судно, команда которого сбежала и поплыла на юг к океану, который омывает южную половину этого мира.
- Нам необходимо было понять тогда, что мы должны, так или иначе, изменить баланс между нами.
- И что?
- Или достигнуть соглашения с ними, или убить их всех.
- Договориться? Как?
- Я знаю. Я думаю теперь это невозможно. Мои двоюродные братья, все мои подчиненные, никто из тысяч, я думаю, не рассматривал то, кем на самом деле являются люди. Они были скотом, они были пищей, они были рабами. Никто не слышал красоты их языков, их поэм и их песен.
Снова его слова перешли на древний человеческий язык, говоря о кораблях и именах капитанов умерших три тысячи лет назад и на расстоянии через бесконечную вселенную.
- Однако мы зашли еще дальше. Мы стали - он колебался мгновение, а затем выложил слова - паразитами на плоте людской и их разуме.
Джурак неловко шевельнулся, и начал высказывать возражение, но Зартак махнул рукой, показывая ему жестом молчать.
- Подумай об этом. Каждое оружие, которое мы несем, вся одежда, которую мы одеваем, пища, которую едим, все новое оборудование для войны, ничто из этого не было создано нашими руками. Мы ничего не делаем, но существуем; это они, те, кто изменяет мир.
Это дошло до самой души, - вздохнул Зартак. - Между нами теперь барьер. Вообрази, если бы мир перевернулся. Представь, что это люди скачут и обжираются нашей кровью, что они взламывают наши кости и высасывают из них костный мозг, пока мы еще остаемся в живых.
Джурак задрожал от этой мысли. Невозможно. Первобытный страх быть употребленным в пищу, съеденным заживо, страх, который был еще ужаснее, чем страх перед смертью, наполнял его тьмой.
- Нет, этого не могло быть никогда. Не могло же? - холодно рассмеялся Джурак.
- Теперь эту бездну никогда невозможно будет пересечь, - продолжил Зартак. - Слишком много крови было пролито ими, чтобы они когда-нибудь простили нас. В этом отношении, наши собственные родичи также не могут представить себе никакого другого пути. О, иногда я секретничал, и, был отвергнут, когда предлагал такие мысли в молодости. Мои двоюродные братья дразнили меня и обвиняли в непристойной любви к моему мертвому любимцу, поэтому я научился молчать. Я научился скрывать такие мысли и, таким образом, стал продвигаться - командир десятка, сотни, тысячи, десяти тысяч, самый старый из клана белых лошадей. Теперь, хотя я стал древним старцем, я понял, что свободен, чтобы снова говорить как в молодости.
- И именно поэтому я и ценю тебя, - ответил Джурак.
Он колебался, смотря на Большое Колесо, видимое снаружи открытых откидных створок юрты, задаваясь вопросом, которая из всех миллионов звезд была его родным миром. Он чувствовал холодную дрожь, одиночество, и бесконечную печаль.
- Таким образом, ты не видишь шанса что-то изменить? - наконец он прошептал.
- Выйди наружу из этой юрты и крикни западному ветру, убраться прочь.
Зартак вздохнул, затем тихо усмехнулся, печальным и одиноким смехом.
- Нет, обе наши стороны пойманы в ловушку в этой войне. Янки освободили этих людей, и с такой свободой их внутренний страх, парализующий страх быть сожранным заживо, заменился слепым всепоглощающим гневом. Ты видел своими собственными глазами, что они теперь могут сделать, даже голыми руками, если у них есть шанс.
Джурак кивнул, вспоминая резню в Риме, и то, что случилось вдоль Эбро, где рабы восстали и сбежали, буквально отрывая конечности воинов от тела в своем безумии.
- И что теперь?
Зартак посмотрел на него и улыбнулся.
- Я уйду до того, как все разрешится. Возможно, последний из вас в ближайшее время присоединится ко мне наверху, где снова будет Бесконечная скачка. Я боюсь, сынок, что либо ты убьешь их всех, либо они убьют всех нас.
- Несмотря на то, что ты любил одну из них?
Зартак вздрогнул.
- Слабость молодости, - пробормотал он.
- Нет, это не так. Может быть это способность проникновения в суть?
Зартак печально покачал головой.
- Не позволяй этой идее ослабить тебя. Сейчас не время для слабости. Ты искренне думаешь, что после всего того, что мы им сделали, когда-либо может быть мир, место в этом мире и для нас и для них?
Джурак понял, что снова сражается с такой мыслью. Если бы эта кампания была проиграна, чего он не раз боялся, что так и случится, то, что тогда?
- Ты задумался, что произойдет, если мы проиграем эту войну? - спросил Зартак. - Эта атака на Сиань застала нас совершенно врасплох.
- Да.
- Меня это тоже удивило. Я не понимаю этих летающих машин. Я бы никогда не подумал, что их можно использовать, чтобы перевезти сотни воинов через сотни лиг и наброситься на наш центр снабжения. Расскажи мне, делались ли такие вещи в твоем мире?
Джурак почувствовал легкий намек на упрек в тоне вопроса Зартака.
- Да. Но дирижабли там могут нести сотни на своем борту. И там за раз в небе были бы сотни таких кораблей, воины выпрыгивали из них, плывя к земле под парашютами.
- Должно быть потрясающее зрелище.
Джурак кивнул.
- В сравнении с ними, корабли здесь настолько примитивны, что я никогда не предполагал, что они рискнут ими всеми. В этом нападении не может участвовать более трех сотен.
- Объединенные со сколькими десятками тысяч чинов?
Джурак молчал. Проклятье.
- Если ты не подавишь это восстание в течение следующего дня, двух дней, не более, то все пропало. Ты должен будешь бежать на восток, или на юг, на юг через море, ибо они будут идти за тобой.
- Из всего, что я слышал о Кине, я задавался вопросом, что бы он сделал, если бы мы ушли.
Зартак закряхтел.