Нерешительно, он встал на колени, зная, что съежиться на земле будет потерей лица. Он встал, отряхивая себя. Командир десятка подбежал, приостановился, повернулся, чтобы прокричать всем, опустить оружие, затем пал на колени.
- Простите нас, мой карт.
Его голос дрожал.
- Мы думали…
- Я знаю, что это был дирижабль янки.
- Да, мой карт. Возьмите мою жизнь в искупление.
Джурак потянулся и схватил командира за плечо, потянул его вверх, поднимая на ноги.
- Если бы я убил всех, кто сделал ошибку, я не думаю, что от моей армии многое бы что осталось.
Командир посмотрел на него широко раскрытыми от изумления глазами, и кивнул.
- Ваш командир умена, где он?
Дрожащий лидер десятки указал на поезд. Он видел, что к ним из любопытства подходили сотни. Он вдруг понял, что в долгой истории орд никогда не было кар-карта, который бы прибыл таким манером.
- Отведите меня к нему.
Джурак последовал за ним, поскольку его повели к длинной цепочке поездов. Новость о том, что произошло, уже распространилась вокруг, и все стояли на коленях, головы наклонились в искуплении и страхе.
Бокара, командир умена белоногих лошадей, выступил вперед на несколько шагов, остановился, и упал на колени.
Джурак показал ему жестом подняться.
Он начал бормотать извинение, но Джурак отрезал его.
- Твои воины будут готовы к рассвету?
- Да, мой карт. Последний из поездов прибывает прямо сейчас.
- Ситуация?
Бокара посмотрел на юг, на пылающий ад.
- Правду, мой кар-карт?
- Чего я и ожидаю и никак иначе.
- Угарк запаниковал, мой лорд. Когда он услышал, что янки приземлились в Сиане, он приказал, собрать всех лидеров скота и убить их. Мне доложили, что бунт уже вспыхнул, еще раньше, чем янки приземлились здесь днем. Слухи неслись между чинами, что их освободитель, бог Ганс, пришел, чтобы освободить их.
- Убить лидеров? Я это не приказывал.
- Я знаю, мой кар-карт.
- Продолжай.
- Мне доложили, что вчера вечером операторы-чины на городском телеграфе получили ваше сообщение. Я знаю, что оно было правильно передано через Ниппон, поскольку я был там и получил его, и удостоверился, что оно было передано.
Джурак кивал, ощущая, что Бокара также делал все возможное, чтобы умыть руки от этой ошибки.
- Очевидно, что телеграфисты скота не отдали сообщения Угарку, а на самом деле распространили новость среди своего собственного вида. Таким образом бунт фактически начался до того, как янки приземлились здесь.
Джурак кивал. "Снова это показывает нашу слабость", подумал он. "Наши важнейшие сообщения несут наши враги". Он должен был понять, что конечно, учитывая то, что содержало его сообщение Угарку, телеграфисты скота будут скрывать его и использовать против него. И то, как Бокара рассказывал о бунте, несло с собой определенное недоверие, ведь рабы чины, более немые, чем самое немое животное, с его точки зрения были неспособны на такое восстание.
- Мой поезд прибыл сюда прямо перед закатом. Я услышал, что Угарк уже был мертв и что Тамука захватил командование.
- Мерк?
- Да, мой кар-карт.
- Как, черт побери? Я хотел, чтобы его задержали.
- Сэр. Он носит крест кар-карта и сказал, что вы дали ему власть.
- Где он сейчас?
- Я не знаю, мой кар-карт. Согласно донесениям, он к западу от города, сражается, сплачивая вокруг себя воинов, которые выжили. Они говорят, что он отлично воюет.
Джурак уловил нотки восхищения в голосе Бокара. Не было ли это также тонким способом передать свое несогласие. Слишком многие из его собственной орды фактически восхищались фанатичной манерой Тамуки и ненавистью к скоту.
- Тогда позвольте ему сражаться там, в течение ночи, - заявил Джурак, наконец, посчитав, что решение проблемы с Тамукой может подождать.
- Я прибыл сюда, в то время когда скот начал толпами валить из горящего города. Это походило на волны большого океана, мой кар-карт, никто не мог остановить их, ведомых паникой, когда огонь гнал их позади. Я оставил свою попытку попытаться соединиться с теми, кто собрался около Тамуки, решив, что лучше всего отступить, перегруппировать мои умены здесь, к северу от города, и дождаться рассвета, чтобы двинуться всеми силами.
Джурак кивнул в согласии.
- Второй умен?
- Также уже перестраивается. У нас будет двадцать тысяч хорошо вооруженных воинов, при поддержке артиллерии и полдюжины броневиков, которые мне удалось вытащить с одной из фабрик прежде, чем она была захвачена.
- Очень хорошо.
- Мой лорд.
- Да.
- Лагерные стоянки кланов черных лошадей и серо-хвостатых лошадей. Наши соплеменники находятся в летних лагерях на юге, на холмах.
Джурак не совсем понял на минуту, к чему он клонит.
- Скот, мой кар-карт. Они между нами и ста тысячами юрт моего собственного клана. Детёныши моей собственной молодёжи, все, что осталось от моей крови, находятся всего лишь в дне скачки к югу отсюда.
Он уловил нотку страха в голосе старого воина.
- Они вооружены, - ответил Джурак, пытаясь подбодрить.
- Только луками, мой лорд. У многих из янки и скота, который они освободили, теперь есть оружие.
- Мы победим янки завтра утром, так что страху будет положен конец.
- Да, мой карт.
- Я устал; мне необходимо перекусить и место, чтобы отдохнуть.
- Сюда, мой карт.
Бокара повел его к поезду.
Он остановился на мгновение и увидел, что на земле лежит темная фигура, затем еще и еще. Всего десять. Другие воины стояли в тишине. Это был командир десятка и его воины, все они мертвые, выполнив "акба", ритуал, при котором воины формировали круг и одновременно перерезали горло товарища с правой стороны от себя в искупление промашки подразделения.
Он хотел осудить такое безумие; это была ошибка, но ритуалу нужно было повиноваться. Он ничего не сказал, эти десять были мертвы, ему будет не прилично высказаться о тех, кто должен быть ниже его внимания. Его взгляд охватил окружающую его группу, у воинов были при себе винтовки, но, тем не менее, они носили древние церемониальные военные шлемы, украшенные человеческими черепами и рогами. Он увидел поезд, выпускающий пар, в то время как рабы-чины, двигались украдкой, чтобы на них никто не обратил внимания, присматривали за ним, подкидывая в топку дрова, в то время как еще один смазывал приводной вал. Какие диверсии они могли бы тайно планировать в эту самую минуту, задался он вопросом.
Впереди город все еще горел, выделяя на своем фоне растянувшуюся лагерную стоянку его армии: полевые орудия, выстроенные в линию рядом с юртами из шкур и войлока, дюжину воинов, которая собралась вокруг огня, поджаривая то, что, казалось, было ногами и руками человека, в то время как еще один небрежно вскрыл отрубленный череп, чтобы вычерпать мозги.
Сделать их современными, понял он с мрачной уверенностью, было невозможно; нельзя было ожидать, что они на протяжении нескольких коротких лет, прыгнут через поколения. Так или иначе, люди были более приспосабливаемыми, или же они просто были более отчаянными. Понимали ли представители его собственной расы, насколько действительно люди были отчаянны в этот момент?
Он почувствовал приступ страха. "Нет, не сейчас, я не могу потерять самообладание теперь, хотя темное предчувствие готово поглотить меня. Сначала победа, а затем пусть все будет так, как будет".
Глава 13
Сидя на крыше броневика, Винсент Готорн поднял полевой бинокль, внимательно просматривая горизонт на востоке, который вырисовывался на фоне первых лучей солнца.
- Видите их? - спросил Григорий. - Я насчитываю, по крайней мере, двадцать пять дымовых шлейфов. Они, должно быть, доставили их по железной дороге в течение ночи. А вот там, посмотрите, взлетает еще четверка, нет, пятерка машин.
Винсент ничего не сказал, медленно окидывая взглядом линию горизонта. Глаза Григория, несомненно, видели намного лучше, он научился этому, пройдя через жестокий годовой опыт.
- Тогда прекрасно. Они собираются сражаться, - объявил Винсент, опуская бинокль.
Раздался пронзительный треск винтовочного огня, звучащего резко и звонко в раннем утреннем воздухе. Непосредственно впереди линия кавалеристов отступала от противоположного холма. С тех пор, как солдаты окопались в лагере сразу после заката, холм был источником раздора в течение ночи. Если бы ублюдкам позволили развернуть там артиллерию, то они могли бы стрелять прямо вниз по укрепленному лагерю 3-го корпуса.
Встав, он медленно повернулся. Первые лучи солнца начали освещать окружающие их войска. Трудно было сказать, но он ощущал, что в течение ночи подошло еще больше бантагов. Превосходство противника становилось невероятным, по крайней мере, шесть к одному, возможно даже семь к одному, и былое преимущество, удерживаемое за счет тридцати восьми имеющихся броневиков, теперь нивелировалось прибытием вражеских машин.
Итак, этот день настал, и будет битва, несмотря на то, что он знал, что за пределами этого места, в большом мире, война уже, может быть, закончилась. От Ганса не было никаких известий, ни один летчик не вернулся из Сианя с докладом. Он начинал подозревать, что этот день, будет очень плохим.
- Следует ли нам выдвинуться, чтобы встретить их? - спросил Григорий.
Винсент покачал головой.
- Поручи людям вырыть окопы. Здесь у нас есть пресная вода. - Он кивнул на оазисоподобную рощицу в центре лагеря. - Даже если вода несколько горька, они не смогут перекрыть ее. Мы окапываемся и позволяем им прийти к нам. Что касается наших броневиков, мы выдвигаем их на холм к востоку отсюда, чтобы удержать на месте их артиллерию. Это то место, где мы встретим их приближающиеся броневики.
- Они могут переждать нас, вы же знаете. У нас остался пятидневный паек.
- Они этого не знают. Нет, я думаю, что задета их гордость, мы забрались настолько далеко по территории, которая, как они считали, принадлежит им. Нет, как только их броневики подойдут, начнется сражение.
- Жаль, если при любом раскладе все это будет тщетным, - вздохнул Григорий.
Винсент посмотрел на него.
- Извиняюсь, но известия распространяются с ребятами. Так или иначе, гуляют слухи о государственном перевороте в Суздале, что война может быть уже закончена, и мы сдались, что Ганс и даже Эндрю мертвы.
- А что ты думаешь?
- Если мы сдались, то, сколько времени, по вашему мнению, эти волосатые ублюдки позволили бы кому-то вроде вас или меня жить. Мы знаем слишком много.
Он рассмеялся, покачал головой, и хлопнул бронемашину, на которой они сидели.
- Мы, в любом случае, все обречены умереть; и если есть выбор, я хочу пойти и сражаться в одном из них. Я был ничем перед тем, как вы, янки, пришли. Вы обучили меня, дали мне шанс командовать, дали мне машину, с которой я могу справиться и даже научиться любить. Это, я так считаю, довольно хорошая жизнь, и ради этого стоит сегодня умереть.
- И, тем не менее, я бы хотел, чтобы у нас был еще один корпус, - прошептал Винсент.
- Прикрытие с воздуха, это - то, что хочу я. Как вы думаете, что, черт возьми происходит, что "Шмели" делали прошлой ночью?
Винсент покачал головой. По меньшей мере, двадцать машин пролетели прямо над головой в середине ночи. Один из них покружился несколько раз и затем что-то сбросил. Он надеялся, что кто-то найдет сброшенное с корабля донесение, но до сих пор ничего не было. Возможно, они совершали попытку нанести удар при лунном свете по вражеским судам, с которых разгружали броневики. Если это было их миссией, то дым сразу за следующим холмом достаточно ясно показывал, что безумный план был ошибочен.
- Во всяком случае, чем меньше народу, тем больше славы нам достанется, - продолжил Григорий с улыбкой, и два офицера тихо рассмеялись.
- Отлично. Я предполагаю, что мы - приманка. Мы хотели открытого сражения, и мы получим его. Давайте извлечем из этого максимальную пользу.
* * *
- Ганс.
Голос был нежен, но настойчив, пробуждая его от мягкого переменчивого сна. Ему снился Мэн. Забавно, ведь на самом деле он провел там очень мало времени, но даже после всех этих лет, он все еще преследовал его в памяти и снах. Вытащив из Регулярных войск, его послали в Огаст, чтобы помочь сформировать наемный полк, 1030 с лишним фермерских пареньков, лесорубов, клерков, студентов, рыбаков, кораблестроителей, мастеров, железнодорожников, фабричных рабочих, и одинокого преподавателя истории, который станет 35-ым Мэнским. Он прибыл в начале июля. К концу августа они уже направились на юг, чтобы присоединиться к армии Потомака в Мэриленде. Меньше чем два месяца, и все же, так или иначе, это место поставило свою печать на его сердце. Он помнил тот день, когда он и возбужденный и все еще молодой лейтенант с компанией шли пешим строем от парадной площади ниже Капитолия в деревню Белград. Лейтенант позволил мальчикам раздеться, чтобы поплавать в Снежном пруду, в то время как они вдвоем сидели на покрытом травой холме, и офицер задал свои первые вопросы. "На что похожа война… насколько хороши солдаты армии южан" и ошеломительное признание… "Я надеюсь, что не подведу этих мальчиков".
У него нарастало чувство тошноты от офицеров, которые только и казались заинтересованными званием, привилегиями, жадно хватающиеся за продвижение и этот застенчивый вольнонаемный, с едва ломающимся голосом, громко задающийся вопросом, что если он "подведет своих мальчиков".
Ему снился об этом сон, но был и другой сон. Его собственная жена, Тамира, их ребенок Эндрю, и с ними Эндрю, Кэтлин, и их дети. Это походило на грезы о царстве небесном. Никакого страха, мягкий ленивый летний день в Мэне, где, хотя солнце было теплым в июле, всегда был прохладный бриз, дующий с озера.
Даже во сне он задумался, блуждал ли он в области грез Эндрю, так как полковник рассказывал ему о своих лихорадочных, изломанных морфием видениях смерти, затянутого берегом озера со всеми мертвыми, тех, кто ушел туда раньше.
Нет. Этот сон был другим, и он задался вопросом, был ли он предзнаменованием, грезами о царстве небесном.
- Ганс.
Рука Кетсваны легонько касалась его плеча, с настойчивостью тряся.
Ганс открыл глаза и увидел темную обеспокоенную физиономию, побритую голову, глаза, которые были настолько прозрачны, словно окна в душу.
Ганс, дезориентированный, выпрямился. Он сел на поленницу, город горел, пороховой завод взорвался.
Он сидел, чувствуя себя не в своей тарелке, неуверенный в том, где он находится. Воздух был тяжелым от запаха сожженного леса, мусора, и вездесущего цепляющегося запаха лагерей. Осмотревшись, он увидел, что находится не в поезде, а в кирпичном здании, с сожженной и обвалившейся крышей. Он ощутил озноб; все это место было столь хорошо знакомо своим извращенным видом, литейный цех, где он когда-то трудился рабом.
Вокруг творилась безумная суетливая катавасия, люди, используя топочные ломы, пробивались в кирпичную стену, вырубая наружу бойницы через толстую стену. Он находился около главных ворот, мертвых бантагов после штурма здания оттянули в одну сторону и сложили в кучу, они были наполовину обгоревшие в огне.
Он встал. - Как я добрался сюда?
- Ты не помнишь?
Ганс покачал головой.
Кетсвана внимательно посмотрел на него.
- Ты в порядке?
- Конечно. Теперь расскажи мне, что происходит.
Кетсвана показал ему следовать за собой, он взобрался по скату, который когда-то использовался рабочими бригадами, толкающими тачки размельченной руды, кокса, и флюса вверх к загрузочным колошникам печей. Большая часть прохода, перекрытого тяжелыми балками, пережила огонь, но была крайне сильно обуглена.
Проход шел ободком внутри фабричных стен прямо под линией кровли, и мужчины и женщины лихорадочно работали, убирая завалы от рухнувшей крыши, и к его изумлению несколько дюжин медленно тянули легкое бантагское полевое орудие, пушку, заряжающуюся с казенной части, к северо-восточному углу.
- Где, проклятье, вы достали эту штуку?
- На заводе по производству артиллерийских орудий. Дюжина из них абсолютно новые. Мы даже нашли несколько снарядов. Я поставил одно у ворот, остальные орудия находятся в других лагерях.
Пара чинов с единственной винтовкой на двоих, подняли глаза, когда они проходили рядом, один из них держал наполовину обугленный кусок мяса и, ухмыляясь, кивнул ему в благодарность. Непосредственно ниже, на полу цеха, Ганс увидел сожженные останки бантага, в которого он вчера стрелял, испеченного в застывшем бассейне с железом.
Кетсвана, зная, что он подумал, покачал головой и рассмеялся.
- У меня были бригады, работавшие всю ночь. Мы нашли стадо лошадей. Я приказал им забить их, и мы зажарили тонны конины, используя обломки бараков.
Он скривился.
- Ну, большая часть мяса была почти совершенно недожаренной, но я помню время, когда ты и я не отказались бы от сырого мяса, до тех пор, пока не узнавали, чем оно было. Это была приманка, слух, мы должны были заставить прийти их к нам десятками тысяч. Любого, кто мог бы хоть что-нибудь сделать, мы направляли к их собственным местным лидерам, деревенским старейшинам, даже к некоторым из их принцев.
- Мы накормили их и прояснили для них ситуацию, что если они убегут, то все они, с приходом рассвета, будут убиты. Ганс, они все знают это. Ты слышал, кто здесь?
- Нет, кто?
- Тамука.
Ганс промолчал.
- Слухи, он - тот, кто разжег их в городе. Они вчера сошли с ума, начали убивать всех, как раз когда распространились слухи, что мы взяли Сиань и пошли в этом направлении.
Ганс кивнул, но ничего не сказал. Не было никакой надежды даже пытаться превратить этих людей в обученные кадры, это займет недели, месяцы, а также нужны месяцы, чтобы просто кормить их надлежащим образом. Хотя в это было трудно поверить, он чувствовал, что они на самом деле выглядели даже хуже чем, он год назад после всех испытаний. Простое знание того, что наступило в этот день, даст им мужество броситься в последнее неистовое безумие.
- Ганс, они подготовились для этого дня, ты знал об этом?
- Что ты имеешь в виду?
- Ты думаешь, что мы были единственными? - осклабился Кетсвана, когда он протянул руку и переместил Ганса в сторону, поскольку мимо них, медленно перемещаясь, прошла рабочая бригада, несущая ящик боеприпасов для бантагских винтовок, они сделали паузу, приостановившись около пары, жующей пищу, чтобы те могли захватить несколько дюжин патронов перед тем, как идти дальше.
- Ганс, их, вместе взятых, соединяет целая сеть. Известие о нашем побеге год назад распространилось от одного конца империи Чинов до другого. Они говорят, что даже люди к северу в землях Ниппона знали об этом. "Слова ветра" об этом восстании также прорываются в Ниппон. Бантаги не могут искоренить их. Ганс, ты здесь - что-то вроде бога.
- Что?
- Легенды о том, что мы вернемся, что мы не позволим им быть уничтоженными. Они правы, ты знаешь.
- Ну да.