На этот раз я не преследовал похитителя в своем сетевом обличье; контактное кресло пустовало, и Доберман крутился в одиночку. Сейчас, когда хозяйский пудель его не тормозил, розыски велись в компьютерном темпе, с той скоростью, какую дозволяли частоты линий связи. От Питера до Саламанки - пара минут, три - до Токио и Фриско, пять - до Мельбурна и Огненной Земли… Поиск был стремителен, неотвратим и шел не дольше, чем моя кошка вылизывала блюдце; значит, как я надеялся, нужный адрес уже мерцает на экране, под фигуркой черного пса, а пес кайфует в розовом виртуальном тумане, поджидая моих команд.
Но все было не так: Доберман трудился в поту и в мыле, а реестр найденных им адресов включал уже семнадцать позиций. Семнадцать! И на моих глазах к списку добавилась восемнадцатая.
Это выглядело изощренным издевательством. Какую задачу решали с помощью Джека на восемнадцати мощных машинах?… Классифицировали песчинки с калифорнийских пляжей? Искали сходство меж языками всех народов и племен? Лепили кластеры из отпечатков пальцев и подписей всего земного человечества? Или обшаривали Метагалактику, чтобы составить список черных дыр?
Вероятнее иное: ловкач-марсианин лишь демонстрировал мне свои возможности. Мол, не суйся, сявка, к деловому, не качай права, а сиди с болтом в варзухе и пасть не разевай! Это было оскорбительно - вдвойне оскорбительно для человека с двумя дипломами. Впрочем, дипломы не прибавляют ума, а только тешат тщеславие и гонор.
Памятуя об этом, я решил не спешить: дождался, когда Доберман закончит работу, обозрел список на двадцать три позиции, вызвал сетевой каталог адресов и принялся исследовать их принадлежность. Номер первый - Фонд интенсивной геополитики, Мюнхен, профашистская шарага… Я отметил ее черным крестом. Номер второй и номер третий - компьютеры госпиталей в Осло и Барнауле… медики, святое дело… Пусть живут! Номер четвертый - штаб-квартира "Исламских мстителей", Ливия, Эль-Джауф; номер пятый и номер шестой - Церковь Методистов-Праведников, Атланта, и ее филиал в Майами… Всем - по черному кресту! На седьмой позиции я споткнулся - эта машина была приписана к Союзу женщин-феминисток в Хайдарабаде. Все-таки их я не тронул, но с восьмого номера по восемнадцатый всадил черные метки всяким шикарным клубам и фирмам патентованных средств от ожирения и перхоти. Еще были парочка японских банков, букмекерская контора, центр экзотических татуировок и брачный офис голубых. Банки я пощадил ради спокойствия клиентов, но все остальные были помечены черным крестом.
А голубые - даже парой! Я с изумлением убедился, что в этом гнездышке разврата стоит октяк раз в десять помощнее Тришки, и позавидовал черной завистью. Аллах милосердный! Что творится в мире! Откуда у гомиков такой компьютер? Да и зачем он им?
Но сей вопрос являлся риторическим и не меняющим сути дела: и голубой октяк, и все его компатриоты исламской, методической и патентованной ориентации, были обречены. Инициировав Бедлама и запустив его гулять по черным меткам, я с тайной радостью следил за гаснущими адресами, Первый колышек, в порядке приоритетности, был забит голубым, а затем все свершалось по списку, от мюнхенских геополитиков до центра татуировок, и каждая казнь занимала ноль минут двенадцать микросекунд. Внушительная демонстрация! Где б ни таился мой марсианин, намек был ему ясен: найду, достану и в порошок сотру!
Я усмехнулся, представив, как цветет его монитор от команд аварийного сброса. Разумеется, он поддерживал связь со всеми машинами, и теперь, когда они вырубались одна за другой, было легко догадаться, что происходит. Но вот как - это уже мой секрет! Самый гениальный программист, не зная алгоритма Потрошителя, не смог бы очистить его от средств защиты. И я бы не смог; проще все написать по новой, чем разделить Добермана и Джека.
Это мой марсианин понимал, и когда экзекуция завершилась, выбросил флаг капитуляции: адреса пяти машин, не тронутых мной, тоже погасли. Он больше не работал с Джеком; он убедился, что хозяин всюду отыщет свое похищенное добро. И притом оба мы понимали, что ситуация сложилась патовая: я перекрыл ему выход в Сеть, а он держал в неволе Потрошителя. Конечно, он мог с ним поиграться на собственном компьютере, отключенном от Сети, но это, видимо, его не устраивало. Значит, пат! Двойной пат; ведь я не мог найти его, добраться до его машины, как и он - до моей.
Но в следующий миг я был наказан за самоуверенность; тришкин экран полыхнул пронзительной синевой, и в глубине его всплыли три черные буквы. Они надвигались на меня шеренгой, грозили остриями пик, точно строй фалангитов, они росли, увеличивались в размерах, пока не заполнили весь экран, порвав синеву в клочья. И я, не сразу догадавшись, что вижу надпись на английском, прочитал: WHY.
А после, чего со мной не случалось уже лет восемь, перевел на русский: ПОЧЕМУ.
Почему - без вопросительного знака, хоть это был несомненно вопрос. Хороший вопрос! Почему? Очень краткий и очень емкий. Как раз такой, какого ждешь от марсианина. От удивленного марсианина, чей разум не в силах постичь земных обычаев и земной жестокости.
Глава 7
БЕСПОРЯДОК В ОПИЛКАХ
Опять ничего не могу я понять,
Опилки мои - в беспорядке.
Везде и повсюду, опять и опять
Меня окружают загадки.А. Милн. Винни-Пух и все-все-все.
Суббота. Семь вечера. Настроение мрачное. Звонок.
- Кто там?
- Тибетский далай-лама и зеленый человечек с Венеры. Я открыл дверь. Алик был слегка навеселе, а вот Бянус и впрямь позеленел. Но на ногах держался, опираясь на могучую аликову руку.
- Говорят, тут есть что пить и кого есть? - поинтересовался Симагин, шумно отдуваясь и отряхивая с шапки снег.
- Давно ты в людоеды записался? - буркнул я, пытаясь вспомнить, когда в последний раз подходил к компьютеру. Кажется, в пять сорок… или в шесть пятнадцать?… Впрочем, неважно; на Шипке все без перемен, и янычары по-прежнему дудят в рожок. Why, why, why… Сплошное вай-вай! Я начал стягивать с Бянуса пальто. От него пахло спиртным, но аромат был слаб и никак не соответствовал внешнему виду. Придуривается, что ли? - мелькнуло у меня в голове.
- Человека, позабывшего друзей на целую неделю, непременно надо съесть, - убежденно вещал Аллигатор, разоблачаясь. - И лучше, если этим займутся друзья. Во-первых, поедание будет не таким болезненным, а во-вторых, хоть какая-то польза напоследок…
Сашка, которого я избавил от шапки и пальто, плюхнулся на диванчик в прихожей, вытянул ноги и капризным тоном заявил:
- Теперь разуйте, пожалуйста. И остальное снимите. А после - в баню! Только чтоб с пивом и девочками!
- Баня нынче на ремонте, а у девочек выходной. - Алик содрал с Сашки сапоги, потом крякнул, взвалил его на плечо и повернулся ко мне: - Куда доцента тащить, хозяин? Кстати, ты не беспокойся, он враз оклемается и никакого ущерба мебели не причинит. Принял с наперсток да еще по морозцу прогулялся… Пять секунд, и станет как новенький.
- Отнеси это в гостиную и брось на диван, - распорядился я, ткнув Бянуса пальцем в бок. - И постарайся, чтобы это не подкатывалось к моей кошке с сексуальными домогательствами. Она хмельных охальников не любит.
- Есть, шеф! Будет сделано, шеф!
Симагин потащил Сашку в гостиную. Сашка дрыгал ногами, извивался и вопил, с незаурядным талантом изображая алкаша. Но мне было ясно, что он не пьян, а лишь комедию ломает - так, чтоб разрядить обстановку и поюродствовать всласть. А заодно и хозяина развлечь.
Доставив с кухни поднос с бутылкой, рюмками и тарелками, я обнаружил, что Сашка возлежит на диване в обнимку с Белладонной, что щеки его уже не отливают зеленью, дыхание ровное и взор ясен. Симагин возился с телевизором, выбирал пейзаж поласковей, без стрельбы, кровавых разборок и эротических выкрутасов. Найдя какую-то передачу о китах и дельфинах, он довольно хмыкнул и покосился на поднос.
- Чего тарелки пустые? Есть нам сегодня дадут, или нет? Я, как-никак, со службы.
- Наша служба и опасна, и трудна, у майоров будит аппетит она, - пропел Сашка, щекоча Белладонну за ушами. - Иди-ка ты, рожденный революцией, на кухню, и приготовь нам что-нибудь экзотическое, из диеты аллигаторов. Рыбный салат, к примеру.
Алик взглянул на меня.
- Рыба есть, Серый?
- Была, да кошка съела. Есть сыр, яйца и майонез. Кажется, банка горошка…
- Сойдет.
Симагин отправился к кухонному столу, а Бянус сел, осторожно переместив Белладонну на колени, и сообщил:
- Знаешь, Серый, у вас снова филенку сперли. Это ж в который раз?
- В десятый. А может, в двадцатый, - мрачно отозвал ся я, соображая, не заглянуть ли к Тришке. Но делать это при любопытных друзьях счастливого детства было бы операцией самоубийственной: пойдут расспросы, охи-ахи, тары-растабары - а что я, собственно, могу сказать?… И по тому, справившись с компьютерным синдромом, я уставился в телевизор. Там, среди океанских волн, подернутых радужной пленкой, резвились дельфины, а два бородатых эколога на надувном плоту черпали водичку, смешанную с бензином, и разливали ее по стеклянным емкостям. Надо думать, для пересылки в компанию "Шелл".
Сашка почесал длинный нос.
- В двадцатый, говоришь? Это уже тянет на хищение в крупных размерах. Давай Аллигатора натравим, а? Пришлет он своих молодцов, залягут они у вас на лестнице с минометами или гранату к филенке подвесят, и когда…
Он трепался, стараясь меня развлечь, и постепенно мысли мои свернули на новую тропку, в обход вчерашних событий - да и сегодняшних тоже. Я будто забыл о марсианских воплях, долбивших мой компьютер, и вспомнил о том, о чем стоило помнить: о Захре, о чудных ее глазах, о подаренном ею взгляде, о ветре, взвихрившем ее волосы, откинувшем полу кожушка над круглыми коленями… Я думал об этом, и мир понемногу светлел и, подчиняясь сашкиной болтовне, превращался из очень мрачного в слегка угрюмый. Горизонт еще затягивали тучи, но в разрывах меж ними просвечивало синее; потом Бянус что-то сказал, блеснула молния, грянул гром, тучи разошлись, и солнечный луч пал на мое лицо.
- Тобой интересовались, - со значением повторил Сашка.
- Это в каком же смысле?
- В смысле родословной. И в смысле внешности. Почему, мол, глазки у тебя голубые, а рожа - татаро-монгольская… Ха! Любопытные эти бабы! Глянут разок и тут же интересуются, кто твои папа с мамой, не оженился ли ты случайно и не страдал ли твой дедушка алкоголизмом.
- Мой не страдал. И что отсюда вытекает?
Бянус с важным видом поднял взор к потолку, поковырял в ухе и произнес:
- Отсюда вытекает, что надо надеяться и ждать. Восток, понимаешь ли! Дело тонкое! На Востоке спешить не любят.
- Кроме Ахмета с длинным ножиком, - заметил я, почти развеселившись.
- А что Ахмет? Ножик при нем, но ты не расстраивайся, Серый, не переживай из-за ножика. Ахметка всего лишь телохранитель, и нежные чувства, буде они появятся, не в его власти. Ты, Серый, помни одно: девичьему сердцу не прикажешь!
- Это радует, насчет чувств и сердца, но к телу тоже есть интерес, - сказал я, переместив бутылку со всем прочим с подноса на журнальный столик.
- Циничный ты какой!.. - откликнулся Сашка и приступил к открыванию и разливанию. Мне - на палец, а им с Аликом - на три.
Я глядел на эту процедуру, но, кажется, не видел ничего. Два темных озера маячили передо мной, и в них игривыми рыбками плескались огоньки, рисуя слово "WHY"; два этих видения накладывались, смешивались, и я никак не мог изгнать проклятого марсианина из милых глаз Захры. Ладно, черт с ним, с марсианином, и с его дурацкими воплями! Главное, она обо мне спрашивала… Интересовалась, как отметил Бянус… И совет его верен - надо надеяться и ждать. Все правильно: восточная женщина, дело тонкое! Мама тоже была восточной женщиной, не выносила свинину и раскрывала по праздникам Коран, но в этом, не считая внешности, и состоял ее восточный колорит. Конечно, мама была дитем советской эпохи, сравнявшей неординарность с аппендицитом, что подлежит немедленной резекции… А Захра? Скорее всего, ей дали религиозное воспитание.
А это значит пять намазов в день и никакого секса с иноверцами… С намазами, правда, я мог ошибаться - слишком уж гладкими были ее коленки.
Тут вошел Симагин с большой миской, из которой торчали три ложки, и цепь моих дум прервалась.
- Салат "хризантема"! - торжественно объявил Алик, опустив миску на стол.
Бянус тут же отведал, сморщился и пробормотал:
- Отцвели уж давно хризантемы в саду… Какой сыр сюда намешан, изверг?
- Какой нашелся в холодильнике. Камамбер… А может, рокфор.
- То-то чую, тухлятинкой попахивает!
Мы выпили, а затем Бянус вывалил себе на тарелку половину салата и принялся за еду. Хоть телом он тощ и жилист, но отличается изрядной прожорливостью; пища перерабатывалась в нем в энергию по формуле "е" равно "эм-це-квадрат", и ни капли поименованной "эм" не прибавляло ему жирка. А вот Алик, несмотря на внушительные габариты, ел неторопливо, со вкусом, будто не самопальную мешанину поглощал, а фрикасе из лягушачьих лапок или омара под соусом шофруа. Отправив в рот очередную ложку, он подмигнул мне, покосился на Бянуса и произнес: - Эй, доцент, а как там поживает наша Верочка? К лицу ли ей фата? И колечки, надеюсь, уже куплены? Сашка, прекратив жевать, застыл с недоуменно раскрытым ртом. - Это какая Верочка, майор? Какие такие колечки? - Обручальные, - уточнил Алик. - А Верочка - с психологического. С факультета то есть. Твоя последняя пассия. - Уже нет. Вот этот гнусный хмырь, - Бянус ткнул в меня ложкой, - разрушил наше счастье. Видишь ли, майор, любовь, особенно с женщиной-психологом, нуждается в уединении, мягком ложе и чистых простынях. А где я их возьму, если друг не дает ни ключа от квартиры, ни простынок?… Пришлось сменить Верочку на Галочку. У той родители в отъезде, так что с простынками и ложем нет проблем. - И что же Верочка? Сашка поник головой над салатом. - Страдает… корит меня за измену… просто прохода не дает… Очень темпераментная девушка! Страстная - даром что психолог! Клянется, что будь иные времена, она бы вырвала мне сердце и съела его на рыночной площади.
Я чуть не поперхнулся, а Симагин, приподняв бровь, молвил:
- Круто, доцент! Очень круто! Тянет на четвертной без амнистии! Сама придумала или как?
- Или как. Шекспира надо почитывать, майор.
Мы выпили по второй, и Алик глубокомысленно заметил:
- Мог бы и остепениться на Верочке-психологичке. Женщины с таким темпераментом - большая редкость. Были б тебе простынки, ложе и Шекспир, все вместе и на самом законном основании.
- Я еще слишком юн и не созрел для брачных уз, - признался Сашка, доедая салат и поглядывая то на Симагина, то на меня. - Народ, конечно, вправе ждать от нас подвига, но я не рвусь в первопроходцы. Есть среди нас и другие герои, более достойные.
Тут зазвонил телефон, я отправился в прихожую, сиял трубку и услышал вкрадчивый голос Альберта Салудо.
Этого мне только не хватало! Альберт, ведавший у хрумков безопасностью, моим расположением не пользовался: не ощущалось в нем ни сибирской широты Пыжа, ни первобытной примитивности Керима. Был он весь приглаженный и скользкий, с какой-то невнятной физиономией - в том смысле, что она не выражала ничего. Не нравятся мне такие лица. Людям они не подходят и пригодны к использованию лишь среди тайных агентов и стукачей.
- Сергей Михайлович? - Голос Альберта можно было резать ножом как патоку. - Петр Петрович просил с вами связаться. Есть ли успехи?
Чертыхнувшись про себя, я доложил с наигранным энтузиазмом:
- Работаю, Альберт Максимович, пашу, спины не разгибая! Только что закончил очередной расчет, увеличив селектирующую способность классификатора втрое. Сейчас примусь анализировать матрицы корреляций в двадцати мерном пространстве признаков. Понимаете, Альберт Максимович, каждый объект - а их у нас девяносто тысяч - порождает прямоугольную матрицу перекрывания, и весь этот численный массив…
- Гмм… - деликатно прервал меня Сапудо. - Позвольте заметить, Сергей Михайлович: вы, ученые, странный народ. Зачем вы мне это рассказываете? Нас ведь не интересуют корреляции, классификации и пространства, в коих парит ваша ученая мысль. Нам признаки нужны. Желательно не двадцать, а три-четыре.
- Это уж как получится, Альберт Максимович. Не мной они придуманы, эти самые признаки, я их только ищу.
- Вот и ищите, мой дорогой. Кто ищет с усердием, тот всегда найдет. Особенно вы! Вы ведь у нас та-акая умница! Гений!
Издевается? Или льстит? Впрочем, неважно; похвастать успехами я не мог, и оставалось только пробурчать:
- Гений не станет умнее, если его торопят. Не блох ловим, Альберт Максимович.
- Не блох, - согласился Салудо. - Мы вас не торопим, Сергей Михайлович, мы лишь напоминаем, что все должно быть честь по чести и без фокусов. Иначе вашей тете конец, и будет он нелегок.
- У меня нет тети, - ошеломленно пробормотал я.
- Это фигуральное выражение, - ответил Альберт и повесил трубку.
Мне понадобилось минуты три, чтоб оклематься после такого разговора. Шутка - или угроза? - насчет печальной тетиной судьбы меня не волновала; важней был прецедент беседы, являвшийся вполне понятным и недвусмысленным намеком. Как-никак, шеф безопасности звонил! А безопасность в наши нелегкие времена понятие растяжимое… И в какую сторону ее растянет?… И по кому хлопнет?…
Постояв в коридоре и справившись с искушением заглянуть в компьютер, я вернулся в комнату и обнаружил, что на повестке дня у нас вопрос об инках. Видимо, Сашка разобрался с узелками и теперь с упоением цитировал опись храмового имущества времен Пачакути и Тупака-Юпанки. Храм, о котором шла речь, был построен на берегу Чинча К оча, равнинного озера в провинции Чинчасуйю, и хранилось в нем неимоверное количество шкур, вигоневой шерсти, сушеного мяса-чарки, хмельного напитка соры и всяких иных припасов. Список был длинен, и Бянус горел желанием огласить его до самого конца.
Кажется, с моей физиономией что-то было не в порядке: Симагин, окинув меня проницательным взором, ткнул докладчика в бок.
- Заткни фонтан, доцент… В чем дело, Серый? В очко тебя продули и выкуп требуют? Кто звонил?
- Так, ерунда… - Я отмахнулся. - Элементарный беспорядок в опилках…
- Ерунда! - Аллигатор неодобрительно покрутил головой. - Какая же это ерунда? В твоих опилках сроду не бывало беспорядка! Ну-ка, колись! Кто звонил?
Бянус спас меня, дернув Симагина за рукав.
- Оставь его, майор, не лезь в печенки. Может, он влюбился и серенады по телефону пел предмету страсти нежной, а теперь неохота ему глядеть в наши пропойные ряшки.