Шулейко, как и большая часть населения УССР, литературной "украиньской мовы" не знал, изъясняясь на "суржике" – адаптированной разговорной помеси русского с украинским. И чаще всего его вполне можно было понять русскоязычному "кацапу", как и Тарапуньку, беседовавшего со Штепселем на "Голубом огоньке".
БМД бодро скатилась по склону вниз, к прозрачной речушке, щебнистые берега которой были истоптаны копытами и лапами.
– Не водопой ли тут у местных зверушек? – задался вопросом Марк Виштальский.
– Мабуть, так! – кивнул Шулейко.
Резкий басистый клекот, раздавшийся из леса, был тому подтверждением.
– Приготовиться… – процедил Кузьмичев.
Треща деревьями, на берег выполз невиданный зверь – метров пятнадцати длиной, а в холке выше рослого Саксина. Качая плоской головой, он засвистел и приблизился к воде, раскачиваясь всем туловом. Из пасти у него торчали огромные клыки, причем только сверху, а нижней челюсти не было вообще – рот закрывался этакой мягкой треугольной губищей. Зверь подошел к воде, раскатал губу и вытянул огромный язык.
– Это у него типа хобота… – прошептал Переверзев.
– Да это и есть хобот! – сказал Шматко.
– Да тише вы! – зашипел Марк.
А полковник шепотом скомандовал:
– Огонь!
Пулемет выпустил короткую очередь и разнес шею чуду-юду. Голова его упала на гальку, хобот растянулся, попав между зубов, а тулово еще добрую минуту толклось по берегу, пока не упало в стороне от головы.
– А кровь-то красная! – воскликнул Виштальский.
Он соскочил с БМД и подбежал к голове.
– И вовсе это не зубы! – крикнул он. – Наташа! Глянь!
Девушки боязливо высунулись из люка и вышли, приветствуемые бравыми охотниками.
– Смотри! – с гордостью указал Марк на жертву бронетранспортера. – Заметь, это не зубы, это трубки какие-то… Воздуховоды, что ли?
– А ты прав! – сказала Наташа. – Это что-то вроде трахей. Вот в шее видно – по центру пищевод, плавно переходящий в хобот, а кругом, прямо внутри мышц – вот, видишь? – трубки воздушные… И куда они ведут? – разгорячившись на любимой работе, девушка и думать забыла об опасностях и угрозах. – А ведут они в воздухополость… Молодец, Марк! Садись, "пять"!
– А поцеловать? – подставил щеку одессит.
– А по шее? – в тон ему ответила Наташа.
– Вот так всегда! – вздохнул капитан Виштальский. – Двигаешь им науку, двигаешь, и никакой благодарности!
Мальцева только хмыкала, мешая реактивы и пробуя образцы мяса.
– А знаете, Георгий, – сказала она радостно, – мясо у трахеодонта вполне съедобное!
– У кого?
– У трахеодонта. Не все ж одному Марку местную фауну обзывать!
– Отлично, – кивнул Кузьмичев. – Тогда разделываем тушу и грузим вырезку. Все не поместится – в этом… э-э… трахеодонте центнеров пять весу.
– Да как бы не все шесть, – покивал Переверзев. – Значить, так, десант, ножи наголо! Налетай!
Через час упорных трудов большие куски трахеодонтятины были упакованы в отрезки виниловой пленки и погружены на броню.
– Поехали народ кормить! – весело скомандовал полковник.
БМД взревела годзиллоидом и поперла до дому.
* * *
Когда "бээмдэшка" въехала на обрыв и Георгий увидел гору дохлых гиппоцетов, он прикрыл глаза и замычал.
– Слов нет, – потрясенно сказал Марк, – одни слюни остались…
– Идиоты… – пробормотал Кузьмичев и рявкнул: – Раджабов! Вниз!
БМД ринулась под гору, словно с испугу, и не сбавляла скорости до самых балков.
Полковник спрыгнул на землю. Та-ак, где этот придурок? Широкими шагами он отмерил расстояние до Лядова, стоявшего руки в боки у входа в балок.
– Кто стрелял? – рявкнул Георгий. – Кто нагородил эту дамбу из падали?
– Ну, я, – сказал Лядов. – А что?
– Будь ты моложе, – с чувством сказал Кузьмичев, – я бы тебе сейчас морду набил, да так, что ты бы синий ходил! Какого хрена ты навалил эти туши? Что, совсем уже ума нет? Так сними погоны и иди в землекопы! Хотя я бы тебе и лопату не доверил – опасно для общества!
Добровольцы, интересуясь деталями, сходились и жадно наблюдали за ходом скандала.
– Да как вы смеете… – забулькал Лядов, наливаясь нездоровым багрецом. Полковник схватил помполита за мягкий распах комбинезона и как следует встряхнул.
– Ты, урод! – прорычал он. – Ты долго нам вредить будешь? А?! Помощи от тебя не дождешься, ладно! Так хоть не мешай, сиволапый!
С отвращением отбросив помполита, Кузьмичев развернулся к солдатам, стрелявшим по стаду.
– Какого черта… – медленно выговорил он. Солдаты попятились.
– Мы выполняли приказ Лядова… – выступил рядовой.
– Я – ваш командир, а не Лядов, – зловеще-спокойно сказал Георгий. – Понятно?
– Да мы ж понимаем, – заюлил рядовой, – но надо ж было их остановить как-то…
– А головой думать ты не пробовал, служивый? – ласково сказал Кузьмичев. – На черта их было останавливать? Бегут животины – и пусть бы себе бежали! Неужто эти твари дурнее тебя и поперли бы на балки? Короче, так: еще раз замечу, что исполняете не мои приказы, – лично пущу в расход!
– Я не понимаю, – раздался за спиной полковника голос Луценко, – в чем проблема? Бойцы исполняли свой долг, защищали женщин и штатских лиц от нападения, понима-ашь…
– Проблема в том, комендант, что никто ни на кого не нападал! – резко сказал Кузьмичев. – А если у вашего Лядова очко заиграло, то пусть бы спрятался под койку и не высовывался оттуда! Вы тут оба дел понатворили, а мне теперь разгребай!
– Не разводите панику, полковник! – процедил Луценко.
Георгий подошел очень близко к Павлу Николаевичу, приблизил свое лицо к комендантскому – у того глазки забегали и пот выступил – и раздельно сказал:
– Паника, академик ты хренов, будет чуть позже, когда придут ночные хищники. Уже стемнело, и мы просто не успеваем оттащить туши подальше. И теперь придется оборонять каждый балок. Не спать всю ночь и исправлять последствия ваших с Лядовым долбаных инициатив!
– Я бы попросил… – засипел Луценко.
– Пшел вон! – бросил Кузьмичев и громко скомандовал: – Шматко! Скляров! Переверзев! Виштальский! Берите своих людей и распределитесь по балкам. Чтобы в каждом было хотя бы по двое автоматчиков. Раджабов! Поставишь БМД за крайним балком. Будешь отгонять хищников от базы с этой стороны. Где механики-водители? Живо ко мне!
Механики сломя голову помчались на зов. Полковник распределил все боевые машины по сторонам света и занялся гражданскими.
– Трофим Иваныч! – подозвал он профессора. – Поговорите сами с учеными. Правила на эту ночь просты: балки ни в коем случае не покидать, свет не зажигать, к окнам не приближаться, комбинезонов и шлемов не снимать. И вообще – бдить!
– Вы уверены, что ночь будет опасна? – спросил Воронин.
– Я видел следы, – ответствовал Кузьмичев, – и остатки ночных трапез. И вы уж поверьте – ночка будет та еще!
* * *
Отцвела зеленая заря, предвещая ночь. Огромными пузырями всплыли луны, сначала одна, потом другая. На промоину опустилась тишина.
Лишь изредка тихонько повизгивали, разворачиваясь, башни БМД. Издали – из-за холмов, из-за леса – доносились рев и клекот – ночные делили добычу.
Кузьмичев сидел в своем балке и лениво ковырялся в тарелке с жарким из трахеодонта. Мясо было вкусным, мягким, с лучком, с морковкой… Картошечки совсем чуток – экономили картошечку.
– Скажите, Георгий, – заговорил Воронин, – и поправьте меня, если я ошибусь… Вот вы, опытный, сильный, мужественный человек. Вы прекрасно разбираетесь в обстановке, видите, какие ничтожества нами руководят, и все же не пытаетесь навести порядок на базе. Почему вы терпите Луценко? Этого Лядова?
– Да, да! – подхватила Наташа. – Многие вас поддержали бы.
Не дождавшись голоса Аллы, Кузьмичев пожал плечами.
– Много – это сколько? – спросил он. – Наташенька, Трофим Иваныч… Я все вижу, все понимаю. Именно поэтому и терплю этих идиотов. Мой вьетнамский учитель – он был настоятелем буддистского монастыря – говорил так: "Не тряси дерево, пока плод зелен. Позволь ему созреть, и он сам упадет в протянутую руку!"
– Красиво, – согласился Воронин, – и верно. А не боитесь вы, что плод перезреет? Тогда он гнить начнет… И грянет тот самый – бессмысленный и беспощадный!
– Вот и надо успеть вовремя, – вздохнул Георгий. – Люди сами должны дотумкать: "Так жить нельзя!" А мое дело – помочь слегка. Чтобы не хлопали крикунам и болтунам… Тихо!
Полковник прислушался. Марк зажег карманный фонарик и посветил в окно.
– А-а! – закричала Алла.
В иллюминатор плющилась уродливая морда, сверкала тысячегранниками фасеток и блестела лезвиями роговых челюстей.
– Выключи! – гаркнул Кузьмичев, но было поздно.
За окном поднялся дикий хриплый вой, и морда вышибла иллюминатор, с визгливым скрежетом прорвала оболочку балка, полезла внутрь. Вой, зеленая слюна и смрад заполнили балок. Полковник, не думая, пустил длинную очередь в ревущее горло. Марк и Переверзев поддержали его.
Морда вырвалась наружу и через дыру стало слышно, как палят пушки. При свете фар БМД Кузьмичев разглядел непрошеного гостя. Зубастый визитер не поражал размерами – был он от силы метров трех-четырех высотою, бегал на двух лапах, еще четырьмя конечностями хватал добычу. Но больше всего в изумление приводил скелет твари – мало того что он был внешним, как у местного арахнозавра или у земных инсектов, так еще и дырявым!
Это странное создание с экзоскелетом будто собрали где-то на заводе из двух типов деталей – толстых бубликов и чурбачков-обрубков, соединив их мышечными узлами. Два отверстия сквозили в шее-груди, еще два – в области таза, даже голова со страшными челюстями, и та была дырява!
Пара снарядов попала в "гостя" – один угодил в грудное зияние и разорвался где-то на обрыве, зато второй разнес среднюю грудную пластину, расшвыряв осколки экзоскелета и литры какой-то зернистой слякоти.
– Марк, за мной! – скомандовал Кузьмичев. – Шурик! Охраняй!
– Есть! – вздохнул Переверзев.
На "улице" царила кутерьма. Рычали двигатели БМД, лязгали гусеницы, в мечущемся свете фар скакали "дырявые", палили от живота десантники. Стрельба из "калашниковых" перемежалась с пушечной пальбой, сливаясь в аккорды знатной кордебаталии.
– Не разбегаться! – орал по рации полковник. – Всем держаться периметра! Группе Склярова удерживать северный проход. Группе Шматко – южный! Быстро, быстро! Саксин, Шулейко! Ко мне! Я у восточного прохода. Будем стоять здесь!
Из облака дизельного перегара выскочил Шулейко, за ним поспешал Саксин и молодой Эдик Яковец.
– Стрелять экономно! Внутрь ни одного гада не пропускать! Эй, на БМД! Беречь боезапас!
Сверху противно заскрежетало. С криком "Шкелет!" Шулейко кинулся к Кузьмичеву и принял на себя спрыгнувший с крыши живой костяк. Поскрипывая экзоскелетом, тварь вцепилась в Шулейко.
Застучал автомат, прорывая спинные пластины, но роговые челюсти уже схватили сверхсрочника за левый бок и перекусили, отполовинив и легкие, и – сердце.
Георгий, рыча в жестокой ярости, в упор расстрелял "дырявого" – тягучая слизь плюхнула в лужу красной человеческой крови.
– Стреляй, стреляй! – заходился в крике Виштальский. – Вон еще один! Вон!
У колеса балка залег Саксин с пулеметом и начал кроить "шкелетов" по всему сектору обстрела. Самое, пожалуй, ужасное заключалось в том, что дырявые монстры не пугались выстрелов – перед ними в клочья разрывало чей-то экзоскелет, а они перепрыгивали убитого и мчались на вас по-прежнему. И их было много – целая стая роилась на грудах падали, терзая дохлых гиппоцетов.
– Прекратить огонь! – скомандовал Кузьмичев. – Раджабову и Веригину передвинуться к востоку, станьте между балками и стаей. Чебанову и Почтарю держать оборону вокруг балков. По пулемету на каждый проход! Если побегут кучно – забросать гранатами. И берегите боеприпасы!
Круговая оборона помогла удержать базу. До самого утра ночные хищники пировали на горе трупов, десантура стерегла балки, а отдельных дырявых особей, особенно наглых или тупых, набегавших на лагерь, отстреливали из пулеметов.
Так, без сна и отдыха, в постоянном напряге, прошла вторая ночь на Водане.
Глава 7. Перестройка
Шулейко похоронили утром. Могилу выкопали на вершине плоского холма, что наподобие острова высился по центру промоины. Вместо гроба использовали пустой деревянный контейнер, а группа Переверзева приволокла красивую глыбу камня, самой природой обколотую под вид пирамидки-обелиска.
Камень был полупрозрачен и отсвечивал желтовато-золотистыми тонами. Саксин неумело, но очень старательно высек на нем зубилом простенькое: "Микола Шулейко, 1956–1982". Истинной даты смерти не ведал никто…
Траурная процессия по дуге обошла причину беды – гору падали – и взошла на холм. Музыки не было, но суровое молчание навевало куда большую печаль. Кузьмичев аккуратно разложил красный флаг, выглаженный девчонками, и покрыл им гроб. Сержанты осторожно опустили его в идеально отрытую могилу. Окоп на одного…
В толпе завздыхали, послышался плач. Глухо ударили по крышке комки земли, заширкали лопаты. Когда поднялся холмик, Переверзев со Шматко и дюжим Женькой Сегалем накатили памятник.
– Скажи что-нибудь… – пробормотала Алла.
У Георгия что-то екнуло внутри – заговорила сама! И на "ты"!
Но момент… Ах, какой поганый момент!
Полковник сумрачно кивнул и выступил вперед.
– Ты отдал свою жизнь за командира, – сказал он, – ты прикрыл всех нас… Вечная тебе память!
Сухо клацнули затворы, ударил в лиловое небо салют.
Вот и все, угрюмо подумал Кузьмичев. Водан сожрал свою первую жертву…
Да нет, не так все просто. Водана накормили!
Георгий сжал зубы и прибавил шагу. Трупы "дырявых", или как их по-научному назвала Наташа Мальцева – псевдоцефалов, валялись десятками, но живых не было видно ни одного – время вышло, нечистая сила убралась с рассветом… Зато орнитозавры, клекоча и свистя, дрались на куче битых гиппоцетов, неуклюже подпрыгивая и взмахивая крыльями. Человека поднимет с легкостью…
– Переверзев! – окликнул Георгий.
– Мы следим, товарищ полковник! – понял его мысль старший сержант.
Дошагав до балков, начгар круто развернулся и показал на балки, занесенные песком и глиной выше колес:
– Лопаты в руки, и откапываем!
Солдаты мигом вооружились саперными лопатками, лица гражданской наружности взяли в руки заступы. Кузьмичев нашел себе подборную, и работа пошла. Никто даже не спросил – зачем они орудуют шанцевым инструментом. Сказали: "Копать!" – копают…
Первым очистили балок инженерной группы. БМД вытянула его на жесткой сцепке. К обеду все балки выкатили на ровное место, прицепили по два, по три за каждой из бронемашин и выстроили в рядок. К походу готовы.
– Помянем Миколу, – распорядился Георгий, – и выезжаем. Первой пойдет командирская, остальные за ней.
– А куда? – спросил Раджабов. – На ту гору?
Кузьмичев кивнул.
– Это где вершина плоская? – уточнил Джафар.
– Да, – терпеливо сказал полковник. – Только держись левого берега Радужного озера – там грунт посуше. Потом просекой между Серыми Болотами и Белой горой, а Горячие источники оставляешь слева.
– Все ясно! – разулыбался Раджабов.
– Лю-уди-и! – прокричала Наташа и для убедительности постучала крышкой кастрюли по борту – балка.
Помянуть Шулейко решили его любимым борщом и тремя кукольными порциями водки. Собраться вместе было просто негде, и все разбрелись с судками по своим балкам.
Обтерев спецкостюм тряпочкой с бактерицидкой, Алла прошла на свое место и сняла шлем.
– Когда мы наконец начнем без этих "горшков" ходить? – пробурчала она.
Наташа покачала головой.
– Мы нашли пару опасных вирусов, – сказала она, – Ханин пробует вакцину сделать, но… не знаю.
– Так ведь всю жизнь в скафандре не проходишь. Фильтры скоро кончатся…
– Попробуем дотянуть до зимы, – вздохнула Наташа. – Мы улетали осенью и прилетели в осень… На морозе походим – все ж вирусов поменьше будет, привыкнем, выработаем хоть какой-то иммунитет. Ну, земля пухом нашему Миколе…
Не чокаясь, все выпили. После наваристого, янтарно-багрового борща с ха-арошим куском мяса, люди заленились – давала себя знать бессонная ночь.
– Спать хочу… – пробормотала Алла.
– Ложись, – улыбнулся Кузьмичев.
– Мне стыдно-о…
– Ложись, ложись…
"Панночка", довольно стеная, вытянулась на откидной койке. Минуты не прошло, как пальчики у нее на ногах стали подергиваться – девушка кого-то догоняла во сне…
Георгий сидел неподалеку и испытывал усладу примирения. Ведь не просто так Алла отменила ему меру наказания! Теперь главное – опять все не испортить. Зря она ему тогда не врезала, может, скорее прочухался бы…
Он слишком привык решать амурные проблемы от первого лица. Ладно, там, Хелена, Лейла, Лиен… Но у Аллы есть и свое "Я", и веления ее с хотениями тоже надо хоть иногда учитывать.
И главное, попробуй-ка теперь оправдай свой солдатский эгоизм!
И сегодня ты здесь, и завтра. Может, хоть послезавтра отзовут?
Кто? Куда? Знать бы…
– Надо же… – вздохнула Наташа. – На Земле не навоевались, так и сюда войну занесли… Скажите, Гоша, – можно вас так называть? – вот вы воевали… Каково это, вообще? Вот вы же были в Египте, да?
– Был, – кивнул Кузьмичев. – И в 67-м был, и в 70-м… Каково это…
Ему не пришлось даже напрягать память – события тех лет встали перед ним, словно произошли вчера.
– Наши ракеты стояли на горе близ местечка Фаид, – вспоминал Георгий, – на берегу Большого Горького озера – это сразу за Суэцким каналом. Весь склон горы, помню, изрыт был воронками от НУРСов и пятисотфунтовых бомб. Пристрелялись…
* * *
…Снаружи было жарко – настоящее пекло, а в бетонном блиндаже стояла духота. Пустыня…
Скорпионы с фалангами кусаются, а хамсин, самый проклятущий ветер на свете, дует пятьдесят дней в году, забивая песком глаза и легкие, фильтры дизелей и электронные схемы ЗРК.
Капитан Кузьмичев отер пот с лица – сдохнуть можно… Ноги нещадно грызли блохи, над ухом заунывно, как муэдзин, зудел упитанный египетский комар.
Георгий сел, сунул ноги в разношенные "шип-шипы" и вылез из блиндажа – все равно не отдохнешь.
– Кузьмич, сабахуль хейр! – подошел Адель, чернущий араб-ракетчик. – В КаПэ?
Капитан кивнул и надел каску – такая тут была неуставная форма одежды – обувка, трусы и каска. Под рваным тентом маялся лейтенант Кобенко.
– Чего это хабир Юра, – приглушенно спросил Адель, показывая на лейтенанта, – такой смурной?
– Жрать хочет хабир Юра… – буркнул Кузьмичев.
И тут завыла сирена. Куда только девалась вялость – мигом все разбежались по местам.
– Самолеты противника прямо по курсу! – закричал Кобенко.
Георгий развернулся к востоку – в дрожащем мареве ветхозаветных песков Синая шли на бреющем три "Миража".