Его подняли, перевернули, безвольного, не способного ни двинуть рукой, ни слова сказать, уложили на спину, взялись что-то с ним делать… Потом, кажется, появилась аптечка, но инъекций он не почувствовал. Однако результат воздействия впрыснутых в кровь препаратов ощутил быстро и однозначно. Плавно, но стремительно его вырвало из объятий вечности и швырнуло обратно в мир живых людей, в его собственный едва не утраченный мир. Зрение прояснилось, и чувства хором сообщили ему, что все они в порядке и на посту, умерило свой заполошный бег сердце, выровнялось дыхание, стала ясной голова. Все.
Макс сел и огляделся. Сидел он всего лишь в паре метров от накрытого стола, окруженного перевернутыми и брошенными как попало стульями, а вокруг самого Макса столпились те, кто эти стулья в спешке и побросал, то есть все. На лицах разнообразные чувства, но все из одного ряда, так сказать. Страх, недоумение, озабоченность, тревога… И все, что естественно, готовы моментально прийти на помощь. Куда-то бежать – куда? – что-то делать – что? – чем-то – чем? – ему помочь. Однако все, что требовалось – а возможно, и не требовалось, как он вдруг понял, – было уже сделано, и Макс не удивился, увидев внутри большого круга еще один очень специальный, маленький круг. Рядом с ним, вплотную, держа его за руки и обнимая за спину и плечи, сидели на траве Лика, Вика и Виктор, и у Виктора – в свободной руке – все еще была зажата аптечка.
"Ну кто бы сомневался", – устало подумал он и успокаивающе – во всяком случае, он полагал, что так, – улыбнулся встревоженным друзьям.
– Все, все! – сказал он, с удовольствием ощущая работу языка и гортани. – Все! Я жив и, кажется, даже здоров.
– И кто тебя обнял на этот раз? – ворчливо спросил Виктор, отпуская его руку. – Королева, радость моя, твои штучки или у нас еще кто-то такой прыткий завелся?
– Ни боже мой! – Лика тоже пыталась шутить, но Макс видел, что ей не до смеха. – Кто она?
– Врача кликнуть… – как бы думая вслух, сказала Вика.
– Не надо, – ответил Макс. – Я уже в порядке.
– А до "уже"? – В глазах Виктора плескалась нешуточная тревога. Он-то однажды такое уже видел. Ну пусть не совсем такое, а похожее, но все-таки видел.
Макс поймал взгляд Ё, которая нашла в себе силы остаться стоять в "общем" круге, и улыбнулся ей – ей персонально – благодаря за характер и выдержку. Ответом ему был "жаркий посыл", заставивший ее глаза засветиться, как два пылающих внутренним огнем огромных сапфира.
– Прошу прощения, дамы и господа, – сказал Макс, вставая и освобождаясь деликатно от все еще сжимавших его дружеских объятий.
– Возраст, – развел он руками. – Нервы. – Он снова улыбнулся. – Общее истощение организма.
– Все, все! – поднял он руку, останавливая готовые посыпаться вопросы. – Я в порядке, и все могут вернуться за стол. Надеюсь, плов еще не остыл. А я, с вашего разрешения, пойду освежусь, а то вспотел, как будто камни таскал.
И развернувшись, демонстративно бодро зашагал по направлению к озеру.
На берегу, когда он уже стаскивал с себя пропотевшую одежду, рядом с ним почти бесшумно материализовалась Лика и, как-то невыразимо плавно – одним слитным движением – "вывернувшись" из своего летнего наряда, состоявшего не менее чем из шести элементов, не считая мелочей, шагнула к обрезу воды.
– Не догонишь, так согреешься, – крикнула она, взлетая в воздух и по длинной выверенной траектории уходя куда-то чуть ли не на середину озера.
Макс зачарованно проследил взглядом полет нагой красавицы, покачал головой и стремительно рванулся вдогон. Он, конечно, так, как Лика, "летать" не умел, но тоже кое-что мог. Упав в воду, он в три мощных гребка достиг той точки, где, по его расчетам, она должна была вынырнуть, и не ошибся, успев в резком взмахе ухватить за тонкую лодыжку ракетой стартовавшую из-под воды королеву Нор. С гневным воплем она обрушилась вниз, едва ли не ему на голову, но Макс – слава Коминтерну! – успел уклониться и, уйдя вместе с Ликой в прохладную зеленоватую глубину, обнял ее и прижал к себе. Это было фантастическое, ни на что не похожее ощущение, которое сколько раз ни повторялось, всегда поражало его новизной и необычностью, как в первый раз. А хоть и в сотый! Как объяснить, что ощущает мужчина, когда вот только что, мгновение назад, привлек к себе сильное – без преувеличения, нечеловечески мощное – тело лучшего бойца Вселенной, а через краткий миг, вместивший в себя неуловимое чувствами превращение, в его объятиях тает уже легкое и нежное, податливое тело, казалось, из самых заветных снов пришедшей возлюбленной.
Страсть, как всегда, вспыхнула одновременно в них обоих, но – увы – оба они знали, что ни место, ни время к нежностям не располагали, а жаль. Но необходимость в их жизни была таким же непреложным законом, как восход солнца, и единственное, что они смогли себе сейчас позволить, это продлить объятие на несколько лишних секунд. А потом они вместе всплыли почти посередине озера и закружились в медленном танце чуть фривольной игры, маскирующей серьезный и не терпящий отлагательства разговор.
– Лика, – тихо спросил Макс, – сколько на Земле Камней?
– Не знаю, – ответила она так же тихо. – Не помню. Что произошло?
– "Медуза" проснулась. – Он сделал легкий гребок и, оказавшись от нее сбоку, посмотрел на Лику в профиль. – Ты красавица.
– Я красавица, – согласилась Лика с улыбкой и развернулась к нему лицом. – Я не смогла запомнить. Даже Маска не помогает. Я пробовала.
– Кто-то пришел, – сказал Макс и тоже улыбнулся: он не хотел, чтобы на берегу кто-нибудь понял, о чем они говорят. – Кто-то прошел через Порог.
– Где? Кто? – быстро спросила Лика и, ударив по воде ладонью, подняла перед его лицом крутую волну.
– Где-то на юго-востоке, – ответил он, отфыркиваясь. – Точнее не скажу. Кто, не знаю. Человек, это определенно, но я даже не могу сказать, один или несколько. Не очень много, – добавил он, ухмыльнувшись. – Но не меньше одного.
– Юго-восток, – сказала она задумчиво. – Большой Камень есть в Северной Италии, где-то около Виченцы, еще один – в Греции, под Афинами, и очень большой – в Иерусалиме. Это те, которые я хорошо запомнила. В Африке тоже есть, но их я помню очень смутно, и в Центральной Азии тоже. Что ты видел?
– Я видел так много, что ничего толком не понял. Слишком много, слишком быстро. Во всяком случае, для меня.
– Виктору скажешь?
– Непременно, – сразу же ответил Макс. – А ты тихонько шепни Вике. Остальным пока не надо.
– Почему? – Лика не спорила, она просто хотела понять.
– Не знаю, – честно признался Макс. – Но я чувствую, что делать этого не следует. Интуиция, если хочешь. Но объяснить не могу.
– Это могут быть ратай? – спросила она.
– Могут, – вздохнув, согласился он. – Они ведь тоже люди, так почему бы и нет? Но могут быть и аханки, если кто-то из них узнал дорогу. Рекеша знал.
– Может быть, сказать Чулкову, – предложила Лика. – У него есть архив…
– У нас тоже теперь есть архив, – возразил Макс. – Впрочем, почему бы и нет? Все равно с этим надо будет разбираться, и чем быстрее, тем лучше. Пусть с ним поговорит Витя, а я – с Мешем. Мешу тоже надо будет сказать, пусть поищет в архиве, и потом, лучше него в Камнях разбираешься только ты.
– Не лучше, по-другому, – сказала она, подплывая к нему и обнимая за плечи. – А ты о ком подумал?
– Почувствовала?
– Я тебя, Макс, насквозь вижу, – улыбнулась Лика. – Иногда.
– Я почему-то подумал о Стране Утопии, – признался он.
– А твои родственники? – спросила она.
– Это само собой. Они дорогу знают. Мой кузен уже однажды сюда приходил. Прага, – сказал он через мгновение. – Там тоже должен быть Камень.
– Возможно. Не знаю. – Она прижалась к нему на мгновение и снова отплыла чуть назад. – А откуда ты знаешь, что человек, а не той'итши, например?
– Не знаю, – усмехнулся он. – Просто знаю, и все.
– Надо перекрывать весь юго-восток, – вздохнула она. – Только больно уж неточный адрес.
– Африку и Азию можно из расчетов выбросить. Это ближе, – сказал Макс, секунду подумав.
– Насколько?
– Ну, Прагу я исключать не стал, но и ближе искать нечего.
– Понятно, – кивнула Лика. – Я задействую Фату и Кержака, Виктор – контрразведку, а тебе, милый, придется взять на себя координацию. Ты их почувствовал, тебе и сдавать.
– Так точно, госпожа генерал, – улыбнулся Макс.
– Макс… – Она замолчала на секунду, но потом все-таки сказала то, что хотела: – А ты не подумал, что теперь можешь вот так отключиться в любую секунду? Кто его знает, когда и кто еще полезет через Порог. Может быть, тебе следует снять "Медузу"?
– Уже нет, – покачал он головой. – Это был адаптивный шок. Я просто впервые оказался в такой ситуации. Новизна ощущений, их сила… Думаю, во второй раз будет легче.
– Уверен?
– Да, – твердо сказал он.
– Почему? – спросила Лика.
– Просто знаю, – улыбнулся Макс. Он действительно не знал, откуда взялось это знание. Оно просто возникло, и все. Не было и стало. Скорее всего, это тоже сделала "Медуза". Скорее всего.
Часть I
ВРЕМЯ И МЕСТО
Наш век пройдет. Откроются архивы,
И все, что было скрыто до сих пор,
Все тайные истории извивы
Покажут миру славу и позор.
Богов иных тогда померкнут лики,
И обнажится всякая беда,
Но то, что было истинно великим,
Останется великим навсегда.
Н. Тихонов
Прелюдия
КОРОЛЕВА
Пожаром яростного крапа
маячу в травяной глуши,
где дышит след и росный запах
твоей промчавшейся души.
И в липком сумраке зеленом
пожаром гибким и слепым
кружусь я, опьяненный звоном,
полетом, запахом твоим…
В. Набоков
В качелях девочка-душа
Висела, ножкою шурша.
Она по воздуху летела
И теплой ножкою вертела,
И теплой ручкою звала.
Н. Заболоцкий
Глава 1
ТОМЛЕНИЕ ДУХА
– Слушай, папа, – спросила она, удивляясь тому равнодушию, с каким назвала этого чужого, в сущности, человека папой, – а кто у нас в роду был рыжим?
Если честно, Лика и сама не предполагала, насколько все это окажется тягостным. И в самом деле! Экая проблема, если разобраться: сходить к собственному отцу и задать ему пару простых вопросов. Всего-то и дел – сходить и спросить. Однако теперь выяснялось, что это не так. В смысле не так просто, не так обыденно. И дело, как она тотчас поняла, было отнюдь не в том, что в ней заговорила давняя, детская еще обида на родителей, которые не смогли, не захотели сохранить семью и соответственно лишили ее, Лику, того, что причиталось ей самым естественным образом. По праву рождения, так сказать. Возможно, что и причиталось, но… Когда оно было, ее детство? Давным-давно, если быть искренней. Двадцать лет назад. Двадцать! Прописью и большими буквами, чтобы не забывать. И как минимум половина из них вместила в себя такое, чего умом обычному человеку не постичь и к чему даже чувствами ему, ущербному, не дано прикоснуться.
Тогда в чем же дело? В том ли, что все это нежданно-негаданно состоявшееся "сентиментальное" приключение было лишним для нее, лишенным смысла, как говорится, избыточным? Не королевское это дело – к номинальному родителю в гости ходить? Может быть. Во всяком случае, такое объяснение было не лишено смысла, однако в глубине души Лика понимала, что и это неправда. Ну или, по крайней мере, не вся правда. Если и шелохнулось что-то подобное в ее душе, то чуть-чуть, самую малость, как сироп в газировке в тех, еще советских, уличных автоматах, которые Лика хорошо помнила по своему давно прошедшему детству. Цвет – есть, хоть и хилый, а вот вкуса – никакого. Так, видимость одна. Впрочем, если все так и обстояло, то выходило, что она просто боится признать, что на самом деле, заставляет сжиматься ее сердце и тревожит не способную понять происходящего с ней Маску.
Смутная, как томление сердца, догадка, мелькнувшая у Лики в тот момент, когда Макс задал свой странный на первый взгляд вопрос; воспоминание, выцеженное из киселя детской памяти; полузнание, ворохнувшееся в ее нынешней уже памяти, обремененной такими вещами, которые и помнить-то не хочется; интуиция, вставшая в стойку при первом еще робком шажке, сделанном ее мыслью в глубины открывшегося перед ней лабиринта… Да, пожалуй. Возможно… Логично… И то сказать, что могло ожидать ее в конце дороги, начинавшейся теперь в этой старой неряшливой квартире на Старо-Невском? Ожидать Лику могло все что угодно. Или самое большое разочарование, какое в данный момент времени она могла себе вообразить, или прикосновение к чему-то такому, что способно было снова – в который уже раз! – перевернуть все с ног на голову или, напротив, поставить наконец все, как надо, и раз и навсегда разрешить имевшее место противоречие, о котором Лика ни с кем никогда не говорила, даже с Максом. А уж Макс-то знал про нее, казалось, все-все. Но нет, даже Макс всего не знал. Даже Макс.
И тут мысль, стремительно – как стало теперь уже привычным для Лики – летевшая вперед, "споткнулась" о мгновенное понимание того, насколько все это было глупо с ее, Ликиной, стороны.
"Ты вообще-то в своем уме?" – спросила она себя, ощущая оторопь от неожиданно открывшейся ей несимпатичной, дурно пахнущей истины.
"Это во мне что, снова комплекс неполноценности завелся? – ужаснулась она, осознавая, куда завели ее стремительно летящие во всех направлениях, мечущиеся, как летучие мыши, мысли. – Ну ты, подруга, и впрямь сумасшедшая! Честное слово, сумасшедшая!"
Маска моментально зафиксировала "физиологический всплеск", но поскольку отклонение не было значимым, то есть, попросту говоря, не несло угрозы жизни и здоровью ее симбиота, и потому еще, что была она, в сущности, всего лишь устройством, машиной, а не живым, разумным существом, способным понять и правильно оценить смятение, охватившее Лику, от вмешательства Золото воздержалось. Почти. Все-таки Маска, что ни говори, была уже частью ее самой, и Лика моментально почувствовала что-то такое, как будто рука друга легла ей на плечо. Или это было похоже на тихое, неразборчивое, шепотом сказанное "не бойся, я с тобой"? Но в любом случае как раз это Лике и было теперь необходимо.
"Все, – сказала она себе, успокаиваясь. – Все! Выплюнуть и растереть! Еще не хватало!"
И в самом деле, какое, к бесу, разочарование? В чем, господи прости? Ей что, своего мало? Еще что-то требуется, чтобы чувствовать себя, как все? Вот уж нет!
"Не дождетесь!" – подумала она с гневом, хотя ей и самой было неизвестно, к кому, собственно, она теперь обращалась, с кем – полемизировала.
И какие такие новые тайны, какие откровения способны были и впрямь перевернуть ее жизнь еще раз? После всего, что довелось ей пережить до и после путешествия "за край ночи", и там, где-то в Нигде и Никогда мира Камней, где довелось побывать – возможно, единственной из ныне живущих, – ничто уже не способно было считаться таким уж огромным откровением, чтобы в ожидании оного так психовать. Да и что, в сущности, переворачивать? И куда? В смысле куда больше? Больше того, что уже с ней случилось, некуда было.
"Вот уж в самом деле, – подумала она зло. – Прав мой Макс. Как всегда, прав! Что еще плохого может случиться с жареной рыбой?"
Но что бы она ни говорила теперь сама себе, как бы ни уговаривала, беспокойство, раз возникнув, никуда уходить не собиралось. Оставалось примириться с этим, принять и, насколько возможно, отодвинуть в сторону, чтобы не мешало делом заниматься. Ведь раз уж она за это взялась, следовало начатое завершить, а там – что получится, тому и быть.
– Слушай, папа, – спросила она. – А кто у нас в семье был рыжим?
Для того чтобы узнать адрес отца, ей, естественно, не пришлось предпринимать никаких особых усилий. Даже обращаться к матери, к которой не то что заходить – звонить было тошно, не пришлось. И Кержака лишний раз тревожить, оказалось, не надо. Она просто сказала Тате, что ей нужно, а уж кого напрягла баронесса и как, не ее, Лики, королевское дело.
Однако вечером – перед тем как отправиться спать – она спросила, а утром, за завтраком, Тата уже положила на стол перед Никой крошечную картонную карточку с номером телефона и адресом Ивана Львовича Крутоярского.
В полдень – и надо было тянуть жилы и ждать целых четыре часа? – она позвонила отцу, терпеливо выслушала причитающуюся ей за все прошедшие годы порцию разнообразных междометий, не несущих, впрочем, никакой позитивной информации, и смогла, наконец, договориться о встрече в пять. Эти "пять" находились от нее в целых пяти часах неторопливо постигающего вечность времени и семистах с лишним километрах знакомого Лике лишь по карте расстояния. Но расстояния в XXI веке перестали быть значимой величиной, особенно для тех, кто, как Лика, мог высвистать с орбиты челнок или штурмовой бот, а время, как известно, убивается работой, уж это-то Лика знала теперь очень даже хорошо…
– Слушай, папа, – спросила она, удивляясь тому равнодушию, с каким назвала этого чужого, в сущности, человека, папой. – А кто у нас в роду был рыжим?
– Рыжим? – удивленно переспросил тот, кося взглядом в сторону непонятных ему персонажей – Таты и Кержака, – маячивших статистами "без реплик" за спиной Лики, которую и саму он как собственную дочь, по-видимому, до сих пор до конца не воспринимал. – Рыжим был твой дед, Лика. Ну не так чтобы очень, – поспешно поправился он. – Но, скорее, он был рыжий, чем блондин.
– А еще? – Вопрос получился излишне жестким, но по-другому у нее сейчас не получалось.
– Андрей рыжеватый, – сказал удивленный ее тоном Иван Львович. – Мой брат, твой, значит…
– Это все, кого ты знаешь? – уточнила Лика, без интереса глядя на этого раньше времени состарившегося человека, которого ее сердце, вопреки доводам разума, считать отцом отказывалось напрочь. Ну какой он ей, на хрен, отец. Донор… Производитель… Не более.
– Ну почему! – Иван Львович, видимо, не мог, как ни пытался, понять сути этого странного разговора, но все-таки старался отвечать на вопросы Лики с той полнотой, на которую был способен. – Отец говорил, что бабушка Наталья была рыжей, но я ее никогда не видал. Она в сорок первом на фронте погибла.
– У тебя есть ее фотография? – сразу же спросила Лика, помнившая портрет, висевший у деда на стене.
– Нет, – покачал головой Иван Львович. – У меня ничего нет. Все у Андрея. Когда твой дед умер, Андрей это себе взял. У него даже наградная книжка, кажется, есть. На медаль.
– Дай мне, пожалуйста, его адрес, – попросила Лика.
– А не знаю, – раздраженно пожал плечами отец. – Уехал… И не пишет, сукин сын. А может, не о чем ему писать, там ведь тоже не медом намазано… – добавил он спустя мгновение.
– Где там? – спросила Лика.
– Да в Германии, – в еще большем раздражении ответил Иван Львович. Его даже перекосило всего при упоминании этого географического названия.
– А поподробнее? – потребовала Лика.
– Слушай, Лика, – опешил Иван Львович. – А ты теперь кто?
– В каком смысле? – не поняла она.