"Потому что ты труп, – мог бы ответить я. – Голос пообещал, что ты умрешь. И кем бы он ни был, кому бы ни принадлежал, проклятый ублюдок знает, что говорит".
– Почему я вернулся?
– Да!
Те, что еще минуту назад с замиранием сердца следили за чудом, теперь хотели услышать ответ на главный вопрос.
– Я не дойду один.
– Разве кто-то еще умеет ходить по воздуху?
Когда терять нечего, даже трус превращается в храбреца.
За последние полчаса Кламст так часто переходил от надежды к отчаянию, балансируя между жизнью и смертью, что устал бояться.
– Вряд ли.
– Тогда для чего ты вернулся? – теперь в разговор вступил подошедший Лам.
Телохранитель ненадолго оставил Динкса, решив выяснить, что скрывается за моим неожиданным поступком.
– Для чего вернулся?
– Да.
Взгляды присутствующих были обращены на меня.
Казалось, даже равнодушных утангов заинтересовало странное поведение командира.
– За Свеном. Я посажу его на спину и пойду на Мефисто.
– А смысл?
В этом поступке и правда не было смысла. Вообще никакого. Но рассказывать историю о голосе глупо. В нее никто не поверит.
– Смысл, – прежде чем ответить, я выдержал паузу, во время которой попытался придумать что-то, похожее на правду, – в том, что по дороге я истеку кровью. И по прибытии на остров не смогу привязать к дереву веревку.
– Допустим, – было очевидно, что Лам не верит ни единому слову, – но гоблин меньше и легче. В таком случае разумнее будет взять Кламста или одного из его разведчиков.
– Думаешь, у кого-то из них хватит мужества пройти над бездонной пропастью?
– Когда нужно, гоблины способны на многое. Ведь так? – Ламу явно не хватало уверенности.
Когда речь заходит о гоблинах, только одно известно наверняка – им нельзя доверять.
– Ведь так? – повторил с нажимом имур, видя, что Кламст не торопится отвечать.
Перспектива преодолеть триста метров по воздуху явно не вдохновила гоблинов. Чуть слышное "да" Кламста прозвучало жалко и неубедительно.
– Вот видишь. – Я усмехнулся. – Он боится, и он ненадежен. Если на той стороне нас поджидает засада, вряд ли гоблин сможет оказать сопротивление.
– Это не аргумент. – Лам не собирался сдаваться. – Будь там враги, ничего не сделает ни гоблин, ни человек. А тащить на себе лишний груз намного труднее, чем путешествовать налегке.
Имур прав, но у меня была своя правда. Чужая мне только мешала. В конце концов мне надоели бессмысленные пререкания, и я поставил точку в затянувшемся споре:
– Во-первых, я командир и волен поступать так, как сочту нужным. Во-вторых, с гоблином я никуда не пойду. Ну и в-третьих, если попросишь, могу изменить решение, взяв вместо Свена тебя. Ведь благородным имурам не привыкать прятаться за чужими спинами. Не так ли?
Я был уверен, телохранитель не оставит Динкса наедине с орками и гоблинами. Утанги не получали распоряжений насчет мага. А значит, вряд ли вмешаются, если какой-нибудь гоблин решит перерезать горло беспомощному имуру или безжалостный орк вздумает проломить череп мага.
У разведчиков Кламста имелись основания для мести – слишком много гоблинов погибло в результате невмешательства союзников. А орки могут убить и просто так, и в отместку за мучения Олитунга. Нет, Ламу ни в коем случае нельзя оставлять Динкса. И потому он должен остаться.
Несколько секунд имур, не мигая, смотрел на меня, как будто пытался загипнотизировать или прочесть мысли. Три месяца назад меня мог смутить такой взгляд, но с тех пор многое изменилось.
– Поступай как знаешь. – Ламу надоело играть в детскую игру "кто кого пересмотрит", и он отвернулся.
Со стороны могло показаться, что имур потерял всякий интерес к продолжению разговора. Хотя на самом деле это было не так. В отличие от остальных телохранитель понимал: без веских причин за старым товарищем не возвращаются. Объяснения насчет слабости и потери крови – отговорка. К тому же с грузом на плечах по острым обломкам идти тяжелее.
Нет. Человек явно что-то задумал. Не исключено, принял решение бросить оставшихся на произвол судьбы. Три орка, четыре гоблина, двое имуров, изувеченный дроу, четверо утангов и юноша по имени Карт, у которого явно не все в порядке с головой. Пестрое сборище, не представляющее ценности. Свен – единственный, ради кого командир мог вернуться. И раз забирает с собой, значит, решил сжечь мосты.
А предложение поменяться – не более чем насмешка. С самого начала принц знал: телохранитель не оставит беспомощного хозяина на растерзание стаи гиен…
– Поступай как знаешь. – Имур отклонил "заманчивое" предложение, разговор был окончен.
– Еще у кого-нибудь будут вопросы? Нет? Тогда возьми лассо и забирайся на спину. – Я обратился к Свену. – Руками держись за плечи, только не сдавливай шею, а ногами…
– Можешь не продолжать.
Он был прав. В детстве мы играли в разные игры. Для проигравших придумывались всевозможные наказания. Одним из самых популярных была "лошадка" – прогулка с товарищем на спине. С тех пор каждый из нас знал, как нужно правильно сесть, чтобы "лошадке" было удобнее везти седока.
– Готов?
– Да.
– Тогда не медли. Время на исходе.
– Знаю.
И все же, прежде чем запрыгнуть на спину, он тихо, так, чтобы слышал только я, спросил:
– А ты уверен, что это так уж необходимо?
Можно было ответить "да" или "нет", но ни то ни другое не было бы правдой. Поэтому я задал встречный вопрос:
– А ты сам как думаешь?
Свен не раздумывал ни секунды, словно заранее знал, о чем его спросят.
– У меня такое чувство, что ты совершаешь ошибку.
Да уж… Выбор и вправду порождает сомнение.
"Он умрет", – пообещал голос, и я вернулся за другом.
А он, вместо того чтобы поблагодарить меня, говорит о неверном решении.
– Ошибка или нет, узнаем на той стороне. Не будь я уверен, не вернулся бы за тобой. И довольно болтать. Деревья не будут ждать. Устраивайся поудобнее – и в путь.
За показной грубостью легче всего скрыть сомнение.
– Наверное, тебе виднее.
– Да. Мне и вправду виднее. Пошли.
Во второй раз нас провожали молча. Никаких радостных криков, ликования, бьющего через край, и улыбок на лицах. Выстроившиеся на краю пропасти воины просто смотрели вслед сгорбленной фигуре, бредущей по воздуху. Словно древняя старуха, согнувшаяся пополам под тяжестью вязанки дров, Хрустальный Принц медленно уходил прочь.
– Думаешь, он дойдет? – Терзаемый сомнениями Кламст решил обратиться к единственному оставшемуся на скале человеку.
Некоторое время Карт не мигая смотрел сквозь гоблина, вероятно, пытаясь заглянуть в будущее. А когда Кламст повернулся, чтобы отойти, наконец ответил:
– Не важно, дойдет он или нет. Рано или поздно все мы умрем.
Без сомнения, рано или поздно все уйдут в мир иной. Вопрос в том, когда именно это произойдет.
– Так когда же пробьет наш последний час? – Гоблин не удержался от последнего вопроса.
– Рано или поздно…
"Неудивительно, что командир выбрал Свена, – недовольно подумал Кламст, – оставив сумасшедшего "пророка" наедине с его демонами".
От этого малого нет никакого толка. Лишняя обуза в отряде. Не будь он безвреден, стоило бы подумать о том, как избавиться от ненормального.
Впрочем, строить планы на будущее, когда через час с небольшим умрешь, – не лучший способ провести оставшееся время. Гоблин выкинул из головы мысли о Карте, переключившись на Принца. Сейчас судьба отряда зависела от того, смогут ли два человека достичь Мефисто. Поэтому все внимание было приковано к ним.
Вначале казалось: проблем не возникнет. Хотя и медленное, но все же уверенное продвижение вперед внушало надежду. При такой скорости через пять-семь минут можно оказаться на той стороне. Еще от силы двадцать минут на переправу по веревке – и отряд будет спасен.
Первые двадцать шагов и правда дались на редкость легко. Я даже успел подумать, что это будет не так сложно, как показалось вначале. И поделился мыслями с другом.
Оказалось, радость была преждевременной. Вскоре начался сущий ад.
Острый обломок продырявил подошву и впился в ногу. Я непроизвольно дернулся, а встревоженный Свен спросил, что случилось.
– Ничего. Пока еще ничего.
Это было истинной правдой. До тех пор, пока подошвы держались, ничего страшного не произошло.
– С тобой все нормально? – В отличие от меня Свен чувствовал себя не в своей тарелке, путешествуя над пропастью.
Во избежание головокружения он старался смотреть не вниз, а вперед, но получалось это с трудом. Взгляд постоянно соскальзывал к дну пропасти, обладающему странной притягательной силой.
– Да. Со мной все нормально. Очередной болезненный укол – и я вновь дернулся.
– Ты…
– Держись крепче и меньше болтай. – Я не хотел обидеть Свена.
Вспышка раздражения была вызвана реакцией на боль.
– Ладно, как скажешь. – Он замолчал.
Мы продолжали путь дальше, и каждый новый шаг давался труднее, чем предыдущий. Если раньше казалось, что я наступаю на гвоздь, то теперь – на морского ежа. При каждом шаге сразу несколько иголок впивались в подошву. Вскоре в сапогах скопилось достаточно крови, чтобы ноги начали хлюпать в горячей жиже. После чего идти стало почти невозможно.
Я наивно полагал, что хуже быть не может. И ошибался. Это было только начало. Не боль, а всего лишь преддверие. Легкая разминка перед основным действием.
– Ты вообще можешь идти? – Свен никогда не обижался подолгу.
Когда разговариваешь, отвлекаешься – и переносить боль легче. А может, просто так кажется…
– Могу, пока еще могу. "Лошадка" не так устала, как выглядит. Я притворяюсь.
– Да, помню, как в детстве ты тащил меня от старой мельницы до реки и обратно. Уже на полдороге я решил, что ты спекся.
– И предложил слезть.
– Да. А ты отказался – и дотащил.
– Я сделал это только потому, что Тай стоял на пригорке и смотрел. Ему бы наверняка понравилась моя слабость. Отличный повод лишний раз посмеяться над слабаком.
– Ты не слабак.
– Может, и так. Только детство прошло, Тай погиб вместе с остальными лучниками, сейчас на меня смотрят орки и гоблины, а слезть ты не можешь.
– Могу…
Мы оба знали, что это не пустые слова.
– Нет. Я взял тебя не в качестве балласта, от которого избавляются по мере необходимости. Ты на самом деле нужен мне на острове.
– Для чего?
– Сейчас не лучшее время для объяснений. Придем на Мефисто, там все узнаешь.
– Договорились.
Воспоминания ненадолго притупили боль, но как только Свен замолчал, она вернулась. Проклятая стрела никак не могла напиться крови. Умирающий от жажды, добравшись до источника, не в силах остановиться. Похоже, стрела ведет себя точно так же. Хотя не исключено и другое объяснение: все это какое-то особо изощренное испытание, конечная цель которого мне неизвестна.
Еще некоторое время я пытался отвлечься на размышления о загадочной природе древнего артефакта. Это не помогло, поэтому я выкинул из головы бесполезные мысли и сосредоточился на дороге.
Я продвигался вперед, согнувшись пополам, не поднимая головы. Перед глазами мелькали обломки стрел. Когда мне показалось, что середину пути мы миновали, я спросил:
– Сколько прошли?
– Максимум четверть. – Свен ответил не слишком уверенно.
– Врешь?
– Не совсем.
После такого ответа мне отчаянно захотелось выбросить из головы дурацкую затею и вернуться назад. Можно продолжать бороться до тех пор, пока остаются хотя бы призрачные шансы. Сейчас их не было вовсе.
Еще через десяток шагов подошвы сапог превратились в лохмотья. Ноги – в сплошной сгусток боли. Едкий пот заливал глаза, а спина одеревенела. Если очень постараться, можно добраться до середины. На большее сил не останется.
– Хочешь вернуться? – Свен почувствовал мое состояние.
– Уже нет. – Сжав зубы и крепко зажмурив глаза, я двинулся дальше. – Мы не вернемся… Только не в этот раз…
Смерть впереди и сзади. Отступить – значит сдаться. Сломаться как проклятая стрела, превратившая солнечный день и звездную ночь в бесконечные серые сумерки.
Она жаждала крови?
Ну так пусть вволю напьется. Больше у нее не будет такой возможности. Это в последний раз. Что бы ни случилось со мной в будущем, я никогда не прибегну к услугам древнего артефакта.
Очередной судорожный шаг – и новый укол. Подошва превратилась в решето. Скопившаяся внутри сапог кровь наконец нашла выход и стала просачиваться вниз. Сначала робко и неуверенно, затем все быстрее и смелее…
Далеко внизу, из норы, выползла атмина – большая хищная ящерица. На дно ущелья солнце проникнет лишь после полудня. Ранним утром там свежо и прохладно. Лучшее время для охоты. Ночные хищники легли спать, дневные еще не проснулись.
Атмина осмотрелась по сторонам, решая, в какую сторону двинуться, и в этот момент тяжелая серая капля упала рядом, разлетевшись в разные стороны веером мелких брызг. Затем еще одна. И еще.
Задрав голову, атмина увидела высоко в небе странную птицу, не похожую ни на что, ранее виденное. У нее не было крыльев, поэтому она не парила, а скорее зависла на одном месте.
Кап. Кап. Кап.
Несмотря на то что небо выглядело кристально чистым, продолжал накрапывать редкий дождь.
Странная птица. Необъяснимый дождь. Тревожное утро. Три разрозненные части единого целого. И все это вместе явно не к добру. Добыча может подождать до лучших времен. Вместо того чтобы пойти на охоту, осторожная ящерица вернулась в нору. Пустой желудок лучше оторванной головы, а странный день спокойнее пережить в безопасном укрытии…
В отличие от людей, полагающихся на разум и эмоции, животные доверяют только инстинктам. Поэтому ошибаются крайне редко. Ведь каждая ошибка может оказаться последней.
Атмину не подвело предчувствие. Кровавый дождь и вправду был не к добру…
Я сделал очередной шаг вперед – и одеревеневшая от боли нога подогнулась.
Меня спасло то, что сначала я рухнул на колени и только потом упал на ковер из обломков. Куртка лучника выдерживает удар стрелы на излете. Поэтому она защитила корпус от повреждений. При падении Свен инстинктивно ухватился за мою шею, и его руки спасли наиболее уязвимое место от раны, которая наверняка бы стала фатальной.
Мои выставленные вперед ладони защитили лицо и глаза. При этом один из обломков пробил левую ладонь насквозь. Легкие кожаные штаны порвались в нескольких местах.
По большому счету мы еще легко отделались. Все могло быть намного хуже. И тем не менее стрела получила то, что хотела. Теперь она напьется крови досыта. Жертва, обессиленно распластавшаяся на покрывале из обломков стрел, придавленная "для надежности" телом сверху, отныне уже никуда не денется.
Отличие меня от туши, подвешенной за крюки, заключалось лишь в том, что туша – мертвая. Во всем остальном мы были вполне схожи.
– Вдвоем не дойти. – Придя в себя после неожиданного падения, Свен высказал вслух то, в чем я боялся признаться себе.
Рана в сердце смертельна. Солнце встает и садится. Ветер изменчив. К словам можно относиться по-разному. Смысл останется прежним.
– Вдвоем не дойти.
Определенно, в словах друга был смысл, но он упустил из виду главное – мне не дойти и одному, а значит…
Самый простой выход из создавшейся ситуации – взять первую попавшуюся стрелу и положить ее в колчан. Опора исчезнет, и безумие кончится. Боги могут развлекаться дальше, играя в свои жестокие игры – отныне уже без меня. Я присягнул Хаосу, обещая лишь верную службу. В договоре ни слова не сказано о вечной жизни.
– Да, вдвоем не дойти. – После того как решение принято, страхи и сомнения остаются в прошлом. – Одному – тоже. Так что давай сделаем это вместе. Как в детстве. Настоящий друг не бросит товарища. Даже если тот собрался прыгать.
– Я не хочу вместе.
– Главный здесь я. Твои желания не принимаются во внимание.
– Не важно, главный ты или нет, мы не…
Бессмысленные препирательства в любом случае ни к чему не приведут. Поэтому я сделал то, что считал нужным, – взял первый попавшийся под руку обломок. Потом, хоть и не без труда, сдвинул колчан со спины на бок. И – положил сломанную стрелу внутрь.
Глава 28
– Они перебьют друг друга раньше, чем это сделает лес. – Деятельной натуре Иты претило долгое ожидание.
Нет ничего плохого в том, что враги сцепились между собой, как стая гиен, дерущихся из-за добычи.
И все же намного лучше окунуться с головой в безудержный вихрь битвы, посылая стрелу за стрелой в ненавистные лица. Ощутить гул тока крови, пульсирующей в венах, услышать сердце, бьющееся так сильно, будто это молот, с силой опускающийся на наковальню.
В решающие моменты сражения начинаешь ощущать нереальность происходящего. Каждая клетка тела напряжена до предела. Ведь в любую секунду безжалостная сталь может порвать мягкую плоть. Но пока тело не накрыла обжигающая волна непереносимой боли, взор остается ясным, а руки слушаются хозяина. И каждый смертный уверен в том, что горькая чаша страданий минует его.
Мощный всплеск энергии, а затем, когда битва окончена, – полнейшее опустошение. Странное отупение, когда все вокруг подергивается легкой пеленой, становясь безразличным. Чувства перегорают во время боя. После него остается лишь пепел победы или поражения…
– Перебьют – и никого не останется. – В сердцах Ита ударила сжатым кулаком по земле.
– Зачем тебе остальные, когда Хрустальный Принц идет прямиком в твои руки? – Толинель стремился понять эту странную девушку – и не мог.
– Думаешь, он сможет? Тем более неся на плечах такой груз!
– А ты боишься, что Принц дойдет?
– Нет. Буду рада, если он рухнет в пропасть. Не хочется пачкать руки о грязного предателя.
– Даже так?
– Да. А почему ты спрашиваешь? Не веришь мне?
– Положа руку на сердце – нет. Мне кажется, этот человек нужен тебе живым больше, чем мертвым.
– С чего ты взял? – Ите стало смешно.
Странный художник за долгие годы жизни в совершенстве освоил технику живописи, так и не научившись разбираться в людях.
– Представь себе бесконечную заснеженную равнину, где нет ничего, кроме льда.
– Зачем?
– Чтобы понять, о чем я говорю.
– Хорошо, представила, и что дальше?
– По окровавленному следу идет голодная волчица.
– Это я?
– Предположим.
– Тогда нужно добавить – озлобленная голодная волчица, снедаемая чувством праведного гнева.
– Ладно, пусть озлобленная. И она преследует лося.
– А почему не медведя или дракона?
Нет, с этим художником нельзя говорить о серьезных вещах.
За тысячелетия скитаний по земле он окончательно утратил связь с реальностью. Если в течение вечной жизни мозги высыхают, покрываясь плесенью, то Ита не хотела бы настолько долго влачить жалкое существование.
– Он может быть кем угодно. Главное – волчица понимает: это ее последний шанс. После того как жертва будет поймана и съедена, жизнь кончится. И поэтому на уровне подсознания хищница осознает: чем дольше будет жить добыча, тем дольше протянет и она сама.
– Ты странный.
– Почему?