- Так нельзя, Сол. Представь, он вырастет, женится и у него родится свой сын. Вот он сидит в вашем доме, посадил сынишку на колени. А тот спрашивает, а дед где? Вон, сидит возле дома, трубку курит. А дед у нас старый? - будет спрашивать твой внук. Нет, сынок, дед у нас еще хоть куда. Он моряк, он не раз выйдет в море. И ты с ним пойдешь. Правда, я с дедом пойду? Конечно, с дедом. Он тебе покажет, что такое море.
Сол улыбался, довольный.
- Ты думаешь, Дэн, мой внук тоже пойдет в море? Со мной?
- Спрашиваешь. С тобой пойдет. Ты дед, кто его еще научит морской премудрости. Отец, твой сын, поможет. Но основатель рода ты. Твой долг показать им, что такое настоящий моряк.
- Да. Да, - Твердил Сол. - Я научу внука, непременно научу. В первый поход он пойдет со мной.
Сол пошел дальше, мечтая о том, что выйдет на этом корабле со своим внуком. Вон Брайан. С молотком в руке. Прилаживает дощечку. Дэн подошел к другу. Тот ворчал:
- Как это так. Руки то у них где были. Косо прибили. Это ж не какой-то корабль, это "Скиталец". Дэн, это же наш "Скиталец", уроды, кто их этому учил.
- Не брани их. Это ты у нас мастер, а они даже не подмастерья.
- Я когда работал на верфи, - продолжал Брайан, - корабль, как ребенок. Он на твоих глазах растет, а потом ты его провожаешь. Разве так можно. Дэн, ты думаешь, это палуба скрипит под ногами. Мачты скрипят, паруса хлопают. Нет, это корабль с нами разговаривает. Это его песня. У него хрипловатый голос, у нашего корабля. Вслушайся в этот голос, в голос нашего "Скитальца". Он поет такие песни. Я хочу сочинить что-то этакое. Про наш корабль.
- Ты сочинишь, Брайан. Ты не просто плотник, не просто матрос. Ты поешь. Ты поешь, как никто другой. В тебе талант. Ты сочинишь песню о ветре, о волнах. О парусах, что над головой.
- Думаешь, - оживился Брайан. - Я спою про нас. Это будет лучшая песня этих морей.
Даня шел дальше. У этих ребят появилась мечта. Они ожили. Им есть для чего жить. Каждый из них получил свою мечту, свою новую надежду. Данька поднялся на капитанский мостик к Свену. Капитан обернулся к сыну.
- Как дела, Даня?
- Нормально. Ребята у нас замечательные. Мне кажется, после того, как мы одержали победу, они стали другими. В них гордость появилась. Настоящая гордость за себя, за этот корабль. У них, отец, мечта горит в глазах. Их души оживают. Думаю, это они из-за тебя, папа.
- Нет, это они сами. Они сумели сами одолеть все. Сбросили груз прошлого, этот камень былого. Я тут думаю… Как нам удалось одолеть врага? На победу я надеялся. Было бы глупо вести ребят на смерть. Без тени надежды. Хотя шансы наши были не велики. Я думал, мы хотя бы достойно погибнем. Умрем, как люди. А мы победили. До сих пор не пойму, как нам это удалось. Повезло.
- Папа, я тебе говорил перед боем. Про вещий сон.
- Ты о чем, сын?
- Накануне ночью я видел Романа.
- Романа?
- Да. Он был на корабле. Стоял вон там. Опирался на костыль и курил.
- Зачем он приходил, Даня?
- Пришел посмотреть, как мы тут. Я думал, он пришел сказать, что мой час пробил. Роман сказал… Помнишь, я рассказывал про нашу с ним первую встречу. Про троллейбус и аварию. Он сказал, что у нашего троллейбуса счастливый номер. И у нас неплохой водитель троллейбуса, ты.
Свен улыбнулся.
- Троллейбус?
- Да, и кондуктор выписал счастливый билет.
- Даня, оказывается, Роман наблюдает за нами все время. Надо было догадаться об этом раньше. Конечно, наблюдает. Это он помог нам. Если б ты не рассказал, я все списал бы на везенье. Увидишь Романа, передай ему спасибо не только от меня, но и от остальных ребят. Большое спасибо.
- Я передам ему, папа. На острове мне не удалось побывать дома. Может, здесь я смогу вырваться. И к Роману забегу.
- Нашим передай привет.
Данька пошел в каюту.
Какое-то предчувствие терзало Гришу. Не хорошо они попрощались в последний раз с Даней. Что скрывалось за этим прощанием. Может ничего страшного. Но эти предчувствия. Все будет нормально. Конверт. Гришу терзало любопытство. Что там? Он помнил, обещал другу заглянуть не раньше, чем через десять дней. Но любопытство было очень сильным. Оно одолевало его. Силы были не равными. Наконец, он вскрыл конверт. Прочитал. Боль в сердце. Неужели Данька… его уже нет. Просто так, Даньки нет. Этого веселого парня, его друга. Да, нет, черт возьми. Данька, ты не можешь. Ты вернешься. Данька, ты вернешься! Я не отпущу тебя! Ты не можешь оставить своих друзей, своих родителей. Гриша ждал возвращения друга.
Мария Петровна сидела дома. Ее основной заботой был Лешка, маленький Лешка. Славный карапуз. Аркадий уходил на работу, а они оставались вдвоем с сыном. Мария вглядывалась в Лешкины черты и вспоминала старшего сына. Даня, где он? Когда он вернется? Скорее бы. Где ты задержался, Даня? Ее от этих мыслей отвлекали заботы о младшем сыне. Когда Лешка засыпал, а Аркадий уходил на работу, она находила себе дело. Хлопотала на кухне. Стирала белье, пеленки, подтирала пол. Мыла дверные панели, стирала пыль с мебели. Придумывала себе работу. Ничего, Лешка подрастет, пойдет в ясли, потом в садик. Она вернется на работу. Она будет провожать Лешку в садик, а своего старшего, Даньку, в плаванье. Встречать их, встречать обоих своих сыновей. Мария намочила тряпку, отжала ее и пошла протереть пыль на столе мужа. Протирала пыль и приговаривала.
- Какой же он не собранный. Можно было сложить все ручки в стакан. Ножницы убрать. Никакого порядка. Ох, эти мужчины. Эта книга пусть лежит. А что тут делает этот большой блокнот. Не место ему здесь. Она сама не знала, почему не место ему тут. Переложила его на другую сторону стола, на книгу. Нет. И тут этот блокнот ей мешал. Можно же убрать этот огромный блокнот в стол, в шкаф. Она выдвинула ящик стола и увидела конверт. Одно слово, написанное ровным красивым почерком Дани: маме. Сердце в груди замерло, потом гулко ударило. Она взяла конверт, держала в руках.
- Господи! Что в нем? Что?
Она разорвала конверт. Достала оттуда лист бумаги. Помедлила. Страх охватил ее. Но заставила себя развернуть его.
Любимая мама, Лешка, Аркадий. Меня уже нет в живых, но не надо печалиться, грустить, лить слезы по этому поводу. Я сам выбрал такую судьбу и не хотел бы другой. Я прожил отличную жизнь. Такой жизни позавидовали бы многие. Я прожил не одну жизнь, а две. Здесь с вами, и там, на Тортуге. Не надо грустить, мама. Если будет очень тяжело, будет грустно… Я помню, как ты говорила мне, что у тебя не будет даже могилы, на которую можно принести цветы. Не отчаивайся, не надо. Пойди к нашей речке. Я нашел покой на дне Карибского моря. Опусти четное количество цветов в воды нашей реки. Они непременно принесут их ко мне. Я буду знать, что вы помните меня и по-прежнему любите. Расскажи брату обо мне. Расскажи всю правду. Пусть он знает. Пусть вырастет большим и сильным. Сильным и храбрым. Не знаю, будет ли он гордиться мной. Я желаю ему счастья. Большого счастья. Испанцы обложили нас. Их военный флот должен был закрыть выход из нашей гавани. Губернатор позволил нам уйти. Не думаю, что только из благородства. Он прекрасно понимал, что если он выдаст нас, это не понравится вольному братству. Они могут отомстить или навсегда уйти с острова. Тогда пересохнет река денежных поступлений. Мы вышли в море, вышли, что бы принять свой последний бой. Этот бой будет нашей песней. Мы не сдадимся просто так. Каждый из наших парней стоит сотни испанских солдат. Это гордые, сильные ребята. Ни один из них не остался на берегу. Никто не струсил. Мама, ты же понимаешь, я не мог уйти. Я должен был остаться на нашем корабле. Прости. Прости и помни меня. Перед нашим выходом в море, капитан пытался Брайану приказать остаться для защиты нашего дома. Он не остался. Он взбунтовался. А мог бы остаться, ведь ему приказал капитан. Он сказал, капитан не вправе распоряжаться его честью. Жизнью - да, но не честью. Отец не вправе распоряжаться моей честью. Он не может решить за меня, пусть он и мой отец. Мы не сдадимся. Не думай, мама, я не сдамся врагу. Моя шея не узнает позорной веревки. Я погибну в честном бою. Это не страшно, мама. Это большая честь. Можешь гордиться мной. Но я не об этом хотел сказать, мама. Не об этом. Я просто хотел сказать еще раз, что очень любил вас. Тебя, брата, Аркадия. Любил. Нет, люблю и буду любить. Помни об этом. Я всегда буду любить вас. Я хочу пожелать вам счастья. Будьте счастливы, мои любимые. Мама, матросы не плачут, а ты мать матроса. Слезы тебе не к лицу. Не плачь. Люблю. Целую. Ваш сын и брат, Даня.
Слезы текли по щекам Марии Петровны. Она держала в руке листок бумаги и не видела ни одной буквы за стеной слез. Губы шептали:
- Даня, Даничка. Сынок. Да, матросы не плачут, ты прав, сын. Но я мать, прости. Прости мне эти слезы.
Она сидела, опустив голову и, как заклинание твердила: матросы не плачут. Матросы не плачут. Матросы не плачут.
Когда Аркадий вернулся домой, он застал жену возле стола с листом бумаги в руках. Он сразу догадался, она нашла это письмо. Нашла! Он бросился к ней.
- Маша! Маша. - Та посмотрела на мужа невидящим взором. И снова повторила:
- Матросы не плачут. - Уронила голову на стол и вновь зарыдала.
Аркадий гладил ее волосы, плечи.
- Маша, все не так. Он сказал, не отдавать тебе письмо. Еще рано, Маша. Он вернется, поверь. Он вернется. Мы должны его ждать, должны верить.
- Да, Аркадий, мы будем его ждать, ждать сколько нужно. Я буду ждать, пусть пройдут годы.
Данька появился в своей комнате, когда за окном уже стемнело. В комнате тоже царила темнота. Тишина, она билась тягостным набатом в комнате. Темнота повисла черным саваном. Даньке захотелось разорвать этот саван. Разорвать любым способом, одолеть эту темноту. И он громко запел лихую песню.
- Нам бы, нам бы всем на дно. Нам бы, нам бы пить вино. Там под океаном, трезвый или пьяный. Не видно все равно. Эй, моряк, ты слишком долго плавал, я тебя успела позабыть. - Данька пританцовывал. - Мне теперь морской по нраву дьявол, его хочу любить. Дьяволу морскому пошлю бочонок рома, ему не устоять.
Мария и Аркадий услышали эту песню, фальшивый Данькин голос. Бросились в комнату сына. Аркадий включил свет. Данька, живой. Он стоял здесь. Мать кинулась к сыну. Обняла его, прижалась к нему. Плакала.
- Даня, Даничка.
- Мама, что случилось? Я же здесь.
Аркадий тоже подошел к пасынку. Обнял его и жену, начал оправдываться.
- Даня, она сама нашла это письмо. Я не отдавал.
Данька вздохнул.
- Я жив. Я говорил, через десять дней. Ну, зачем? Все прошло хорошо.
- Даня, ты как?
- Ты видишь, мама, я даже не ранен. Свен жив, здоров. Почти все ребята живы. Мы победили, мы их одолели.
- Маша, ты видишь, Даня с дороги, устал, наверно. Ему бы перекусить.
Мария бросилась на кухню, что бы накормить сына. В это время в другой комнате заплакал Лешка. Даня быстро пошел к брату. Вошел, склонился над ним. Лешка замер, с любопытством смотрел на своего старшего брата. Данька водил рукой перед глазами братика, тот следил взглядом за рукой. Хныкать он престал. Только забавно чмокал губами.
- Леша, я вернулся. Ты же видишь. Твой брат пришел. Отдыхай, малыш.
После Мария, Аркадий и Данька долго сидели за столом. Дэн рассказывал о сражении.
- Свен настоящий флотоводец. Он адмирал. Ребята потом, когда мы подошли к маленькому острову, встали ремонтировать корабли, так веселились, так радовались нашей победе. Тут самое смешное, они провозгласили отца повелителем Карибского моря. Императором. Вы бы видели Свена, как он пытался от них отбиться. Не тут то было. Они схватили его и подбрасывали в воздух. Царская потеха. Что еще парни выдумали. Они сшили флаги. Веселого Роджера сняли, повесили синие знамена с белым лебедем и короной. Под этим флагом мы идем на свой остров.
- Даня. Император! Вы там дети, мальчишки.
- Мы дети, мама.
- Иди, Даня, отдыхай. Тебе завтра в институт.
- Хорошо, будем спать.
Данька лег поздно, а вставать пришлось рано. Он немного проспал. Побежал в юридическую академию. Там встретился с Гришей. Тот сразу же набросился на друга.
- Ты совсем очумел. Сдурел. Ты куда делся? Думал, вообще не увижу тебя.
- Но я здесь. Конвертик отдай.
- Не отдам.
- Это почему?
- Ты прости, но не смог я удержаться. - Бурчал Гриша. - Распечатал я его, прочитал.
- Что же вы такие нетерпеливые! - Всплеснул руками Данька.
- Что? Ты что мне написал? Все, погиб.
- Я думал, что такое может случиться. А я и не попрощаюсь. Но все обошлось.
- Расскажешь мне потом.
После лекций они шли по заснеженной улице, болтали. Данька в очередной раз рассказывал о битве. Здорово, повторял Гриня. И с флагом хорошо получилось. У вас свой император. Теперь можно строить империю.
- Гриша, какая империя. Одно название. Но ребятам нравится. Пусть забавляются.
- Пойдем ко мне. - Предложил Гриша. - Посидим, кофе выпьем, поболтаем.
Они пришли домой к Грише. Отца у того еще не было, не пришел с работы. Мать, как сказал Гриня, ушла в поход за красотой. Гриша расспрашивал о событиях на далеком Карибском море. Спрашивал о ребятах, которых знал только по рассказам друга. О Соле, о Сайрусе. Что там Брайан.
- Ранили его. Я его бинтовал. Хотел, как он меня, иголкой позашивать. Не дал.
Гришка смеялся.
Даня без труда учился в академии. И в спецшколе. Трудно было сказать, что дает ему стимул, занятия в академии для спецшколы или наоборот. Ему нравились все предметы.
- Гриша. Химия - это песня.
- Шутишь, это - мука.
- Нет, песня. И органическая химия. Не рассчитаешь с количеством - предоза. Нам с тобой это потом пригодится при ведении дел.
- Согласен.
- И физика.
- Что в ней, в физике.
- Даже обычная механика. Выстрел, тут зависит много от ветра, его направления, от начальной скорости. Все надо учесть. Важно, оружие было нарезное или гладкоствольное. Когда пуля вращается в полете, она меньше отклоняется.
- Учтем, Даня. Когда стрелять будем.
- То тоже. Мне и математика нравиться.
- Что тебе в ней понравилось?
- Теория комплексного переменного.
- Чего ты в ней нашел?
- Смотри, единица мнимая, а какие кренделя функции выписывают. Если из под коряги (так он называл квадратный корень) вытащить минус единицу, то получим мнимую единицу. Что это значит? Или то, что она есть, или она мнит о себе, что она есть.
- Данька, не морочь голову.
- Не буду. Ты давай, английским занимайся. Открывай грамматику английского языка и читай. Тебе надо словарный запас пополнять.
- Даня, не получается у меня. Не могу всего запомнить. У меня ячеек в памяти не хватает.
- Врешь. Если ты на этот раз опять…. Неля Николаевна нас задавит.
- Не задавит. - Гриша и сам не верил своим словам.
- Задавит. Ты видел, с какой здоровенной дамской сумкой она ходит.
- Причем тут сумка? - Гришка нахохлился. Снова Данька голову морочит.
- А что в сумке? - Даня сделал большие испуганные глаза.
- Косметика, помада. - Что еще может быть в сумочке женщины.
- Нет, там гаротта.
- Что?
- Гаротта. Если тебя повесят, это позорно. А гаротта совсем другое дело. Для благородных. Это такой металлический ошейник. На шею оденут, а после винтики закручивают. Медленно, медленно, пока ты не сдохнешь.
- Шутишь?
- Не шучу. Испанцы такое делали. Вот Неля Николаевна будет медленно нам перекрывать кислород.
- Буду учить твой английский.
- Мы с тобой иногда будем по-английски между собой разговаривать. Сейчас я дам тебе книгу и ты начнешь читать.
Он достал из сумки книгу. Толстенькую.
- Это что?
- Как? Не видишь, Барбара Самюель. Любовный роман. Прочтешь, и мне перескажешь.
- Мне этого хватит до конца учебы в институте.
- Через месяц.
- Ты с какого дуба упал? - Возмущался Гриша.
- А произношение у тебя. Кто тебя поймет, что ты говоришь.
- Обычное произношение.
- Я могу показать, на примере русского языка. Мая мыта ралу.
- Это что? - Вот вредный Дэн.
- Мама мыла раму, в твоем произношении. У тебя невозможно понять, что ты говоришь.
Гриша только вздыхал.
Почти каждый вечер Данька ездил на ту троллейбусную остановку, где встретил Романа. Оттуда он шел на занятия в спецшколе. Нынче он выкроил время, что бы добраться до остановки пораньше. Он обещал отцу, что зайдет к Роману. Он сошел с троллейбуса, осмотрелся. Надо зайти, купить чего-нибудь этому крохобору. Называет себя верховным божеством. Обыкновенный крохобор. Поначалу хотел обойтись малым, но передумал. Взял коробку кофе пятьсот грамм и два килограмма шоколадных конфет. Ромка заслужил. Сложил все в пакет и потопал в госпиталь. Вот знакомый корпус хирургии. Женщине на вахте сказал:
- Я к Роману Алексеевичу.
- Помню, ты уже заходил. Бери бахилы. Халат. Иди. Он у себя.
Данька поднялся на второй этаж. Дверь знакомого кабинета. Он вошел в каморку Романа без стука. Тот сидел за столом, учитывая и переучитывая простыни и халаты.
- Так, приперся, - заявил Роман.
- Не ждал, что ли, - также грубовато откликнулся Данька. - Я к тебе в гости.
- Проходи, садись. Здорово. - Сказал хромой бог.
- Я тебе кое-что принес. - Данька вытащил из пакета кофе и конфеты.
- Клади, я готов принять жертвенные подношения. А то у меня все на исходе. - Роман кивнул в сторону тумбочки, где стояла почти пустая банка кофе.
- Я, как чувствовал, Ромка, поэтому и прихватил.
- Спасибо, Даня, - поблагодарил Роман.
- Это тебе, Роман, спасибо. Свен просил поблагодарить от себя и от ребят.
- Так это мелочи. Я сказал, что помогу. - Роман поднялся, доковылял до тумбочки, включил чайник.
- А я подумал, что мне приснилось, что ты приходил. Показалось все.
- Если кажется, то крестись.
- Как дела у тебя, Рома?
- Тружусь. Все нормально. Как заведено. У вас там тоже все на лад пошло. В этом мире перемены грядут. И без тебя не обойдутся. Но рано об этом.
- С твоей помощью пошли на лад, - улыбается Данька. - А ты и здесь чего замыслил?
- Рано о том. Не будь любопытным.
- Я хотел к тебе с пустыми руками прийти. Не буду ничего брать этому крохобору.
- Даня, опомнись. - Начал Роман. - Ты о ком говоришь. Нет в тебе страха. Я же высшая сила. Я владыка смерти.
- И думаешь, я буду перед тобой лебезить? Я боцман, а ты - санитар. В чинах вырастешь, тогда посмотрим.
- Ты охальник! Матросня неотесанная. - Но было видно, Древний вовсе не обижается на Даньку.
- Каков есть, извини.
- Я тебя костылем шабаркну.
- Не догонишь, хромоногий! - Заявил Даня.
- Я тебе кофе не налью.
Они еще долго шутливо бранились. Смеялись.
- Даня. Ты - стервец.
- А ты что, лучше. Ты лучше скажи, как у меня получается любой язык понимать. А Гришка, я ему объясняю, а он словно пень.