"Не закрывайте рот!" Зубной доктор
Полюбовавшись, как она проходя мимо стойки на ходу подхватила четвертую Балтику, я изо всех сил попытался расслабиться и улыбнуться. Расслабиться не получилось. Сущность настойчиво желала разбить ей кадык и насладиться нежным предсмертным хрипом, глядя в удивленные зеленые глаза, что очень расходилось с моим желание м немедленно нежно-нежно обнять, и больше никогда не расставаться.
Заперев в животе крупную дрожь, я дождался, пока она сядет напротив и рванул, как Т-90 [21] с заказным движком.
– Здравствуйте, я – сотрудник Новогоднего агентства по найму. Меня зовут Елена, а как зовут Вас? – профессиональным бархатным голосом погладила она мне уши, пока я изучал пальцы ее левой руки.
– Елена… Александровна, – подсказала сущность, пока я переворачивал ее бутылку с уже надетым стаканом. – Вы почему кольцо не носите?
Уставившись на безпенный стакан, она медленно положила папку на стол и потянулась за стаканом.
– А откуда…?
– За Вас. – стукнул я своим стаканом об ее и отхлебнул. – Я знаю, что мою жену будут звать Александровна, а Вы на нее так похожи…
– Вообще-то я уже замужем. – Задумчиво сказала она себе в стакан.
– Так вот я и спрашиваю, почему Вы кольцо не носите – просто не любите на себе металла или у меня есть шанс развалить Ваш ныне существующий не очень удачный брак ради нашего, о котором все грядущее тысячелетие будут снимать фильмы?
Елена подняла на меня взгляд. В зеленых глазах океаном кока-колы пузырился хохот, гигантским усилием удерживаемый от прорыва.
Причин заставлять девушку мучаться не было, и провоцирующий хохоток с моей стороны прорвал запруду. Пока она хохотала, демонстрируя идеальные ряды зубов, я под прикрытием гнусной ухмылки готовил план по уничтожению ее попытки превратить все в шутку. Я вынул трубку и с проникновенностью следователя СМЕРШа [22] брякнул первое, что пришло в голову:
– Лена, ты давно на этой планете?
Пару секунд, пока вопрос пробивался через волны хохота, она по инерции смеялась. Потом ее глаза округлились, сощурились, и она посерьезнев, спрятала левую руку под стол.
– Представьтесь, пожалуйста. – попросила она с напряженностью почти раскрытого шпиона.
Сделав удивленное лицо, я посмотрел на ее пальцы, вздрагивающие на стоящем на столе стакане и серьезнейше ответил:
– Тот-Амон [23]. Бог. Но ты можешь звать меня Димой.
При виде ее офигевающего лица сущность запрыгала от радости. Я расхохотался, решив, что теперь моя очередь. Облегченно хихикнув за компанию (всего с двухсекундной задержкой) Лена вынула руку из-под стола и открыла папку.
– Кстати, все-таки серьезно, без приколов и шантажек, ты все-таки замужем? – тихо буркнул я, разглядывая стопку тестов, начинавшуюся с IQ. Она скептически посмотрела на мою затертую курточку.
– У меня ныне профессиональный праздник. – перехватил я начавшееся изучение моего камуфляжа и показал обшитый рукав.
Демонстрация нашивок "Военно-Космические Силы. Россия" "группа немедленного реагирования" действует всегда. Или грузит крутостью, или отворачивает презрительно-насмешливый "взрослый" взгляд. Лена изобрела третий – загадочные круглые глаза, сопоставляющие лицо с нашивками. Я встретил этой взгляд и понял, что сейчас влюблюсь, потому что не могу не влюбиться в человека, который не грузиться и не взрослый.
Полыхающий во мне ядерный реактор, виноватый в излучении эмоции, чуть полыхнул, бухнув потоком запредельно высокой нежности в бронеплиты угрюмости с трепологической покраской. Быстренько убрав взгляд с ее лица, я скривился от приступа тянущей боли в сердце, вызванной требованием сущности немедленно утопить Ленину кожаную жилетку в слезах по теме "как мне плохо без тебя". Чтобы не расплакаться в такой неподходящий момент, я занялся выписыванием на бланке названий восьми известных мне тестов на IQ и моих показателей.
– Что? – обеспокоилась Лена, когда второй, усиленный, приступ сердечных спазм разложил меня левой половиной по столу.
– Ничего… – глухо бухнуло за меня что-то, пока я бегло заполнял листок "родственники".
– У тебя со здоровьем нормально?
Примеси профессионализма в ее голосе добили последние ряды сопротивления тому, чтобы высказаться. Отложив лист с ручкой, я выплюнул:
– Нет. С мясом у меня все нормально. Просто очень, очень, очень скучно и одиноко. Так одиноко и скучно, что сердце начинает болеть, становясь черной дырой, куда бесследно исчезает все. Все, что у меня есть, но никому не нужно, потому что никто не может дать взамен хоть что-то сравнимое. столько же запредельно высокой любви… Научился держать в глубине, прятать, сдерживать. Но сейчас, под новый год, этот бар, ты… Так, спасибо, уже отпустило. Проехали.
Я уткнулся в листик "родственники".
– Да, кстати, когда на кого-то пытаешься вывалить что-то, чего он не может возвернуть, то ему от этого смертельно хреново. – авторитетно добавил я, начиная перекореживаться страшным чувством, что опять несу нечто тупо-авторитетное, вместо того, чтобы просто, или не очень, сказать: "Лена, ты сможешь вынести то, что я хочу тебе дать?"
Смыв это поганое ощущение глотищем пива, я выложил на стол пачку "трех пятерок", которых, когда захотелось, в городе не нашел, и затаривался у контрабандистов в столице.
– Угощайся. Натюрлих. – мурлыкнул я, с мазохистким наслаждением позволяя сущности самостоятельно заполнить пятисот вопросную психологическую угадайку.
– Ух ты! – невежливо, но искреннее поблагодарила Лена.
Прикурив, она вытащила из-под стопочки бланк, озаглавленный "РО". Сфотографировав двадцать граф, и прочитав с фотографии "Intuitivity", "Communicability", "Looks", я восхишенно поцыкал на ее цельнозолотой "Паркер" и предположил, очень желая удержать ее в легкошоковом состоянии:
– Personal Observation?… Лена, твои глаза прекрасны и выразительны настолько, что когда ты их широко открываешь, я просто не могу на них смотреть. А не смотреть на них я тоже не могу. Уже.
– Интуиция – 100%. Общительность – 92%. Минус – нестабильность типа исходящего. – продиктовала она себе, прячась от моего взгляда в лист. Через пятнадцать секунд, которые я провел, глядя взглядом ее лицо, она подняла на меня глаза и изучила мое лицо, выражавшее адовы муки в личной жизни с последним шансом спастись в ее лице. Потом она спрятала лицо в ладонь и вздохнула.
– Ну вот… Лена, солнышко закатное, это мой жест – вздыхать в ладонь, напрашиваясь на поглаживание по голове. Так что пожалуйста, ну пожалуйста, не надо, а то я заплачу от жалости, начну нежно гладить это пламя ада, что у тебя вместо волос, а потом не сдержусь, и несмотря на все старания забуду, что жалея, гладят только голову…
Лена истерически хихикала в ладонь. Показавшийся меж пальцев смеющийся глаз сделал что-то, от чего мне стало тихо, спокойно и хорошо.
– Дима, милый,… как устроишься на работу, сконнектись [24] Дана вурдалак светлая сеть. Запомнил?
– Дана вурдалак светлая сеть. Трудно не запомнить такой сказочный адрес… Кстати о сказках, Лена, ты все еще думаешь, что на этой планете есть работа для меня?
Чуть вздрогнув, она опасливо покосилась на браслетик на левом запястье и очень серьезно, с потугами замаскировать под шутку, ответила:
– А ты уверен, что работать будешь на этой планете?
– А! Ну тогда я наконец-то понял, почему я раньше не слышал о баре "Норка Гидралиска"…
Смысл сказанного ею вдруг дошел до меня и тело, вмиг напружиненное приступом ужаса, чуть не сорвалось сбежать.
…Бармен – агент.
…Бар на пару дней.
…Фильтрация посетителей.
…Тела супермоделей.
Я представил, как Лена стягивает кожу вместе с джинсами и блузкой и показывается тощий розовый слизистый ящер…
Глаза автоматически проследили, как троица из-за углового столика походками хорошо выдресированных фотомоделей удалилась в сторону служебных помещений. Потом переметнулись на Лену. Рука испуганно слазила в карман и вылезла обратно уже с перстнем на пальце. Другая, противно подрагивая, не спеша расстегнула пуговицы на груди.
– Лена. – тихо выдавили речевые органы. – А ты человек?
Она, еще не подняв глаза, начала смеяться. Подняв и увидев мои натянутые плечи, осеклась. Увидев расстегнутую куртку, посерьезнела.
Потом ее взгляд упал на перстень с глазком Амона [25], инкрустированный серебряными рунами Египта и она тоже напружинилась.
– Да… – рассеянно пролепетала она, разжиженная потоком тяжелого страха, транслируемого сущностью через перстень. – Как и все население… – с тихим вскриком она схватилась за браслет и вырубилась.
Не успев удивиться, я, выносимый из-за стола спущенными пружинами ног, увидел двух атлетов в жилетках, за какое-то мгновение возникших у входа в зал. Сущность хлестанула по ним парализующим страхом, а рука метнула бутылку.
Левый попробовал уклониться, а правый неуверенно шагнул ко мне. Выхватывая на бегу нун-чаки, я проследил, как бутылка свалила левого, и метнул нун-чаки в правого. Бухнув "винт" в открытый блоком головы живот, я помчался к выходу.
Мелькнула рука в камуфляже и все потухло.
Я шел по хрустальному саду, ломая ботинками тишь. Среди вечных сотворенных цветов, недвижной прозрачной травы Я был тем одним, кто шел в саду, сотворенном раз и до тех пор, пока кто-нибудь не придет.
Я пришел.
Соединяющие траву и небо колонны деревьев не видели меня. Кусты, поразившие сами себя запутанностью острых веток, не видели меня. Недвижная гладь ручья отражала, но не видела меня.
Они отражали. Все. Даже небо, недвижное, сотворенное и оставленное, пока я не приду.
Я пришел. Я шел и каждый шаг, каждый вдох, каждое трепетание век, подрагивание пальцев окунали меня в бездну холодного ужаса.
Я чуял, что сад, которые не видит, может разбиться от звука моих шагов…
"– Милый, я тебе нравлюсь?" Ночной эротический кошмар
Паника. Паника остановила сердце. Оно, сжатое страхом, слабое, слабее страха, закричало, умоляя меня проснуться и помочь ему ожить, чтобы разогнать по телу колкие льдинки, которыми стала кровь.
Я проснулся.
Сердце бухнуло, сотряся тело ударившей по стенкам артерий крови.
Рот раскрывался в беззвучном крике.
Я спросил себя – кого я зову? Я ответил себе, что я никого не звал – просто кричал и кричал в темноту, окружавшую меня и терпеливо ждавшую, пока я утихну и она сможет тихонько заползти в меня и угнездившись во мне, начать бесшумно пожирать мою память. Меня.
Потом я вспомнил, что темнота уже во мне. Уже давно, с детства, когда я устал кричать и уснул всеми брошенный и никому, кроме темноты, не нужный, став слабым и беззащитным, над которым можно все.
Я оборвал крик и открыл глаза. Темнота воспользовалась тем, что дверки век приоткрылись и подступила ближе. Я посмотрел в ее лицо, страшное тем, что его не было, закрыл глаза и поискал тело.
Ног ниже колен не было.
Руки и шею облепляло что-то шершавое и липкое. Ремни.
Тошнило.
Ознобило.
Холодно.
Одежды не было.
Хотелось курить. Хотелось пить.
Я попробовал шевельнуть рукой, и липко-шершавый ремень удержал ее. Тогда я набрал воздуха и закричал, разгоняя страх, уже смываемый приливом тухлых волн смертной тоски.
Я успел крикнуть раза три, и набрать воздуха для четвертого, когда темнота ударила в уши тихим голосом:
– Чего кричишь?
– Страшно. – признался я, а потом скорчился в истерике. Я тихо ныл, вяло извиваясь в ремнях, которыми был прикручен к жесткому и холодному столу. Я выл и скулил от ожидания того, что со мной сделают – изнасилуют, кастрируют, трепанируют или медленно будут сверлить зубы до тех пор, пока окровавленные сверла прорвут кожу щек.
Чьи– то пальцы, сильные и теплые, пробежались по рукам, освободив их. А потом в лицо полила струя теплого хлебного дыхания, очень успокоительного.
– Пожалуйста, не делай движений, когда отстегну. – попросил голос. Низкий, женский, молодой, с незнакомым трескучим акцентом.
– Ага. – всхлипнул я.
Она отстегнула меня от стола и я, дергаясь, медленно спустился на пластиковый пол. Свернувшись в клубок и вздрагивая, я лежал, пережидая медленно затухающий приступ человеческой тоски.
Сущность в затылке бесилась от паники жертвы, которая не может отдаться хищнику, чтобы тот ее трахнул вместо того, чтобы съесть.
– Дмитрий! Пойдем, отведу в твою комнату. – холодно позвала она.
– От-соси! – выплюнула сущность сквозь прыгающие зубы.
Копчик взорвался болью. Боль облила тело, сплавившись с тоской, и это сплав скрутил все мышцы в запутанные затянутые узелки.
– Самец. – отцедила она, сильно пиная меня в низ живота.
Я завизжал. Визг, тонкий и пронзительный, раздирал горло. Ставшее чем-то отдельным тело сложило спазмы и подергивания в одну цель – убить все, что шумит и мешает остаться в тишине. Ноги дрыгнулись в неуклюжей подсечке, подбросили все остальное вверх. Тело встало на ноги.
Содранное горло сорвалось на рев, загоняя на место желудок, присоединившийся к остальным мышцам, закрученным в чудовищный спазм.
Свет ударил в глаза, как игла в вену. В прямоугольнике светло-синего света в паре шагов от меня мелькнула она. Стройная, хрупкая, которую так легко переломать пополам и успокоиться, отгородившись от боли звонким хрустом ее позвонков.
Сипло взревев, я прыгнул на свет. Непослушные ноги подогнулись, руки ухватились за границу светлого и темного, удержали от падения, втянули голову в свет. Глаза сразу нашли ее спину. До спины было три хороших прыжка. Если бы я мог их сделать! Три прыжка, объятия, хруст – и спокойствие.
Я зарычал, роняя на пол слюну. Она обернулась, показав мне смеющиеся льдисто-голубые глаза. Я зарычал громче, и понял, что когда я ее догоню, она захочет мне отдаться, чтобы сохранить жизнь, но я убью ее. Сначала выдавлю эти глаза, в которых будет много-много страха и чуть-чуть похотливой надежды, а потом сломаю.
Я шагнул к ней. Еще и еще, вытягивая руки со скрюченными до боли пальцами. Хихикнув, она исчезла в темно-зеленом, открывшемся перед ней.
Я взвыл, глядя на ее удаляющуюся спину. Потом увидел, что отбежав прыжков на десять, она остановилась у стены и стала что-то с ней делать. Зарычав, а пошел на нее. За четыре шага она исчезла в стене. Не останавливаясь, я шагнул в черную дырку, в которой смутно зеленело ее тело.
– Ну вот ты и в своей комнате. – радостно сказала она
Все исчезло.
… Я замер, скованный ужасом, который вызвало мое воображение, нарисовав картину мириадов разноцветных осколков, в которые разбился сад. Осколки, ожив, впивались в меня. Мне было очень, очень, очень больно. Но я не кричал. Я боялся открыть рот, потому что знал, что если они попадут мне в горло, мне станет еще больнее, потому что боль будет не только снаружи, но и внутри…
Я стоял, скованный ужасом, и ужас отнял мои ноги, забрав их куда-то, чтобы я стоял, а не шел…
"Что, не ждали?" Эрекция
Я проснулся не как обычно. Я проснулся не от того, что очередной сон кончился и датчик "недосып" звонко щелкнул, расслабляя пружину, настойчиво толкающую меня лечь и вырубиться. Я проснулся от того, что над головой что-то загрохотало. Голова моя оказалась снабженной отлично работающими органами слуха, о чем я очень пожалел. Пока я жалел, рычащий над головой марш расшевелил достаточно воспоминаний о моментах бодрости, чтобы я соорудил первую после пробуждения мысль: марш достаточно смачен, чтобы стать звуковой дорожкой к очередному близардовскому шедевру.
Как только это мнение оформилось, воспоминания, подшитые в папочку со скромным названием "Starcraft, Hidralisk Den", выскочили из засады и столпились перед глазами, нагло и злобно скалясь.
Я застонал, чтобы их порадовать, и захотел курить. Точнее, понял, что уже дня три-четыре хочу курить. Глаза открылись, чтобы привычно направить руку за беломориной и зажигалкой, всегда укладываемых перед сном туда, куда маленькие девочки кладут любимую куклу.
Рука потеряв наведение, рухнула в пустоту. Глаза протранслировали охреневшему мне потолок ниши, в которой я лежал.
Нагишом.
Не то, чтобы меня это обеспокоило, но надолго я раздевался обычно помыться и вздрочнуть.
Ряд приятных воспоминаний промелькнул в тумане никотинового голода, активировав процесс заполнения кровью той части тела, которую я всегда мыл особенно тщательно.
Потом я решил, что где бы я ни был, быть в этом гдебыто возбужденным не очень хорошо, и рыком шугнул воспоминания в туман.
Потом я решил, что я – дикий, злой и поэтому голый и иду искать курить.
Выкарабкавшись из цельнопластиковой ниши, я секунд пять тупо пялился на разгромленное стомато-гинекологическое кресло, пока не понял, что это всего-навсего навернутая виртуальная установка. Поскольку больше в комнате пять на пять метров ничего не было, я попялился на установку еще с минуту, разыскивая среди кабелей, проводов, зажимов и трубок хоть что-нибудь, похожее на средства ввода [26].
Не отыскав ни мышей, ни джойстиков, ни даже клавы, я решил не отказываться сразу от первоначального варианта, что это установка для удаления зубов из задницы. Придя к этому выводу я встал и пошел к двери, удивляясь себе, любимому и сильному настолько, что хватает сил двигать тело, которое заявляло, что оно потяжелело раз в пять.
На прямоугольнике двери, исполненном из того же пластика, что и вся комната, не имелось никаких указаний на то, как ее открыть. Ни ручек, ни щелочки, никаких пазов, намекающих на откат в сторону.
Оставался вариант толкнуть. Вздохнув, угрюмо, поскольку был "дикий, злой и хотящий курить", я, наслаждаясь увесистостью себя, с разбега жахнул в середину двери пяткой. Жалобно хрустнув, дверь улетела в темноту и с грохотом улеглась на пол. Марш затих.
– Юпс! – буркнул я в тишину, намекая неизвестным хозяевам, что надо оставлять таблички с инструкциями по открытию дверей, и побрел налево.
Брести по коридору в потемках было очень страшно. Страшные мысли о писькоядных собаках и о злых мозгочерезжопуебах вовсю зашебуршились в тумане никотинового голода. Но шебуршились они в тумане, не показываясь. Поэтому я не стал предпринимать попыток спрятать письку в жопку, тем самым законопатив последнюю. Я просто тупо брел на свет, падающий в коридор из открытой двери метрах в пятидесяти.
В пяти метрах от порога светлой комнаты я обнаружил, что ее косяк дверью не снабжен, и что вместе с тусклым светом в коридор просачиваются неспешный английский говор и бзяканье стаканов.
Чуть оживившаяся сущность подкинула идейку приветственно помахать из-за угла членом. Чуть отредактировав идейку, я добавил к списку "злой, дикий и хочу курить" положительное качество "эксгибиционист" и, резко вывернув за косяк, брякнул в десяток людей за столом соответствующее случаю приветствие:
– Ladies and Gentlemen, have somebody cigarette, please? [27]
Шестеро девочек, одна другой спортивнее, дружно посмотрели на лицо, а потом вниз.