7. 2008 год. Осень. Возмездие
Даниил три часа провел у отца Сергия, а потом, испросив разрешение Артема, взял недельный отгул. Пока в его помощи особой нужды не было - рутина с подготовкой материалов по делу "Зеленого луча" затянется не на один день. Страшная гибель обоих главных подозреваемых породила кучу проблем. Зато - нет худа без добра - согласились дать показания сторож и "меценат" Михаил Викторович, свидетели превращения Устенко. Да не просто согласились - молили об этом, упрашивали, даже ползали на коленях. В камеру предварительного заключения пошли сами, чуть ли не вприпрыжку.
Еще надо опросить девочек, да не забыть подыскать им временное жилье, лучше в семейном детдоме или при монастыре. В обычном приюте им сейчас делать нечего, могут просто не выдержать. А самое отвратительное, но, к сожалению, необходимое дело - просмотр архива "Зеленого луча": при обыске найдено порядка полутора сотен дисков с самым омерзительным содержанием. Придется отбирать наиболее характерные образцы, готовить подборку для кинематографической экспертизы. Даниилу, пожалуй, лучше во всем этом не участвовать. А то, неровен час, еще кто-нибудь умрет.
Насколько понял Чернышов, духовник наложил на инока серьезную епитимью. Черный хлеб, вода, усмирение плоти, рубище вместо обычной домашней одежды, многократное моление…
Когда Даниил вышел, Корняков посмотрел ему вслед и спросил:
- Как ты думаешь, за что его?
- Тебе виднее, Сав. Ты же верующий. Я не знаю, как можно наказывать за чудо.
- Епитимья - это не наказание. Это благочестивое упражнение, приучающее к духовному подвигу.
Корняков выговорил фразу без запинки, видимо в свое время ему часто пришлось ее повторять. Артем улыбнулся.
- Если б ты еще и кодекс так же выучил!
- Я не учил, - мрачно сказал Савва и потупился. - Просто много раз слышал.
- Грешен? - быстро спросил Чернышов.
- Не без того. Отец Сергий мне… иногда тоже… Так первое, чему он меня учил - епитимье нужно радоваться. Ее… э-э… обычно назначают нечасто…
Старший контроллер веселился уже в открытую.
- Обычно, но не на тебя, да?
- Да, - сказал Корняков. - Не везет мне. Артем хохотал не меньше минуты.
- Ох, Сав, ты меня уморишь!
- Просто грешил много, пока не понял, что и как. И нечего смеяться! Я правда радовался, когда каялся, честное слово, будто груз с души упал!
Чернышов посерьезнел.
- А Даня тогда почему не радуется?
- У него, наверное, по-другому все. Он же все-таки инок, а я - простой мирянин. Может, за то, что он сделал, как-то по-особенному каяться нужно. Мы ж не знаем.
- Ты все-таки думаешь, Даня сам это сделал?
- Я не знаю… - Савва погладил бороду, зажал пальцами несколько волосков. Артем и раньше замечал за ним подобный жест. Обычно он означал, что Корняков в раздумьях или сомневается.
- Сам он по-другому считает. Помнишь, он все поправлял нас: не я, мол, а Господь чудо совершил! - Это не чудо, Артем. Это кара. Мера преступлений Устенко превысила какую-то норму… не знаю какую, и есть ли она вообще… и его покарали. Разве Господь в великой своей любви к нам мог такое совершить?
- Прости, если я чего не так скажу, но разве Бог не всемогущ?
- Он не только всемогущ, но и всемилостив. Господь Бог прощает всех. Что бы человек ни совершил, все равно прощает, если раскаяние искренне. Даже у самого закоренелого подлеца всегда есть шанс исповедаться и стать на путь истинный.
- Ага, то-то ты через пять минут разговора с Устенко к пистолету потянулся.
- Спасибо тебе, не дал еще один грех на душу взять. Но я - обычный человек, а значит несовершенен. Легко поддаюсь гневу. А Даня - другой. Может, Господь потому и дал ему эту силу? Самого достойного выбрал. Ведь инок наш не начнет карать всех направо и налево.
- А может, Даня просто проклял Устенко? - спросил Артем.
- Нет, ты что! Проклятие - серьезный грех для православного христианина. А для священника и вовсе один из самых тяжелых. Ему положено смиренным быть, подавать пример благочестия и всепрощения. Куда уж тут проклинать!
- Даня все-таки не священник.
- Он в монастыре сколько жил? А потом - в семинарии еще. Думаешь, его там смирению не научили? У послушника это вообще главная заповедь.
- Учи не учи, а жизнь потом по-другому переучит, - философски заметил Чернышов. - Ты же видел, что с ним было. Я даже на секунду подумал: Даня сейчас Эдику голову разобьет. А он, наверное, проклял мерзавца.
- Он молился, Артем. Я ближе тебя стоял и все слышал.
- Ну… - неуверенно сказал Чернышов, - может, он про себя чего добавил.
- Господь не слушает проклятий.
- А мне говорили - слушает. Знаешь, я еще когда в МУРе работал, было у нас одно дело. Ушлые парни повадились лазить в подземные коммуникации. Потом уж мы разобрались, - промышляли они вполне прибыльным бизнесом: трупы криминальные прятали. Но это потом выяснилось, а для того, чтобы их поймать, пришлось по коллекторам побегать. А там - сам черт ногу сломит! Обратились за помощью к диггерам. Они ребята контактные, согласились. Так я пока с ними работал, баек подземных понаслушался - на три книги хватит. И в том числе рассказали они мне вот такую историю. Стояла, мол, в районе Воробьевых гор старая церковь. Лет триста стояла, пока не решили проложить в тех местах Ленинский проспект. Храм разровняли бульдозерами и засыпали грунтом. Старый священник, настоятель храма, якобы проклял то место, где стояла церковь, проклял своей жизнью, и от силы проклятия сразу умер. И с тех пор там творятся всякие странности и темные дела. В начале девяностых ушла и не вернулась целая группа диггеров - так никого и не нашли, даже тел. Еще сказали, лошади это место не любят, брыкаются, однажды чуть человека не убили. Там цирк недалеко, по утрам их выводят на прогулку, а два жеребца внезапно разъярились, бросились в сторону, понесли. Едва успокоили.
Савва упрямо мотнул головой.
- Все это неправда. Господь никогда не наказывает людей по просьбе других людей.
- А как же Моисей и египетские казни?..
- Что ты меня пытаешь? - насупился Савва, смущенный неожиданным вопросом. - Я же не церковник!
- Ладно, значит, ты считаешь, что Бог дал Дане силу карать преступников?
- Мне так кажется.
- Зачем? Почему для того, чтобы покарать этого омерзительного Устенко, понадобился Даня? Если Бог всемогущ, что же он не испепелил мерзавца раньше?
- Я тебе уже говорил: Господь наш всемилостив.
- А Даня, выходит, нет? И теперь он получил право выбора: наказывать или пощадить. Знаешь, не хотел бы я оказаться на его месте. Наверное, поэтому отец Сергий и наложил на него епитимью. Чтобы не преисполнился гордыни, то есть не решил, что он теперь - борец со злом номер один, и пора вымести всю нечисть огненной метлой.
Савва промолчал. Разговор все больше казался ему кощунственным, а логические ловушки Чернышева запутали его окончательно. Корняков просто верил. Не нуждаясь в доказательствах и не особенно задумываясь над теологической софистикой.
Даниил стоял на коленях перед образами. Грубое рубище уже натерло пояс и плечи, но он не обращал внимания на боль. Инок молился. По очереди читал вслух "Отче наш", "Тропарь" и "Богородицу", пытаясь очистить мысли, как можно глубже спрятать свой страх.
Не получалось.
В отличие от Саввы с Артемом его больше всего волновало другое. Настолько чудовищное и невероятное, что Даниил даже не решился рассказать обо всем отцу Сергию.
Впервые инок утаил что-то от духовника. Но не это пугало его.
Как только стало известно о смерти директорши Керн, Даниил понял, что отныне в руках у него какая-то сила: если первый случай с Устенко можно было счесть случайностью, списать на неистовую молитву, помноженную на желание покарать преступника, то два подряд - уже система. А вчера перед сном инок как раз помолился за очищение от бесов души Инны Вольдемаровны.
Но кто дал ему эту силу? Кто решил сделать скромного инока Даниила своей карающей десницей? Господь?.. А если нет? Даниил бухнулся головой в пол и зашептал:
- Господи! Святый Иисусе Христе! Вразуми раба своего! Спаси и сохрани мою душу! Дай мне знак!
Савва столкнулся с Даниилом на входе. Вид инока поразил Корнякова: бледное, осунувшееся лицо, огромные синяки под глазами, да и весь он как будто высох.
- Даня! Что с тобой?
- Говел. Просил Господа вразумить меня. А что?
"Да ты словно в отпуск в Бухенвальд съездил", - хотел сказать Савва, но вовремя остановился. У Даниила с юмором… даже не плохо, а очень плохо. А обижать его - все равно, что ребенка.
- Хорошо, что ты пришел. Пойдем, Артем зовет.
- Что-то случилось?
Корняков понял невысказанный вопрос "как вы тут без меня?", ответил честно, даже и не представляя, какую радость вызовут его слова в душе Даниила.
- Мы с "Зеленым лучом" до конца не разделались. Там работы дня на три, не меньше, но раз ты пришел - побыстрее справимся. А то мы без тебя зашивались совсем. Так вот, нам тут еще одного подкинули: наркоторговец, взяли с товаром во время случайной проверки документов. Что-то они в последнее время расплодились, скоты! А у него в карманах, кроме всего прочего - донорское удостоверение и служебный пропуск в Онкологический центр. Решили, что органами промышляет, вот и передали нам.
- И что?
- Молчит, гад. Артем с ним уже третий час возится.
В кабинете Чернышева действительно удобно развалился на стуле нагловатый парень лет двадцати пяти. Закинув ногу на ногу, он старательно рассматривал свои ногти, изредка отвечая на вопросы. Врал, в основном.
- …хорошо, гражданин Силаев. Ответьте тогда на такой вопрос: зачем вам понадобилось удостоверение донора?
Дилер смерил взглядом усевшегося сбоку Савву и ничего не ответил. Даниила он пока не видел.
- Поймите, Силаев, выяснить, состоите ли вы на учете как донор, - пятиминутное дело. Уверен, что нет.
- И что тогда? - лениво спросил тот. - Посадите меня за подделку? Так у меня и значок есть.
Он кивнул подбородком на лацкан куртки, где красовалась красная капелька с крестом и полумесяцем.
- За него тоже срок будет?
- Срок вам, Силаев, в любом случае обеспечен. А пропуск в Онкоцентр у вас откуда?
- Купил. Мама у меня там лежит, навещаю. Не всегда получается в разрешенное для посещений время приехать, вот я и купил пропуск. Чтобы в любой момент к мамашке любимой попасть.
Савва побагровел. Наглость дилера злила его. Конечно, никакой мамы не было и в помине, - это проверили в первую очередь. Ирина Васильевна Силаева спокойно жила сейчас в умирающей деревеньке Крюканово под Владимиром и недоумевала: почему сын так давно не навещал ее?
Даниил спокойно приглядывался к Силаеву.
- Мама, говорите? И как ее имя-отчество?
- Ну… - усмехнулся дилер, - пусть будет Алевтина Митрофановна.
- Значит, не хотите сотрудничать? Вы не хуже меня знаете, что никакой Алевтины Митрофановны в Онкоцентре нет. Как нет и вашей настоящей мамы - Ирины Васильевны.
- Что, уже выписали, пока мы с вами тут валандаемся? - Наркоторговец откровенно издевался.
Савва скрипнул зубами, но промолчал. И вдруг поднялся Даниил. Сделал два широких шага и встал прямо над Силаевым. Тот ухмыльнулся.
- А это что еще за призрак замка Моррисвиль?
- Господи, - зашептал инок, - Отче наш небесный, вразуми раба своего, прости ему грехи тяжкие…
- Да-аня, - осторожно произнес Савва и переглянулся с Артемом.
Чернышов приподнялся из-за стола, тихо сказал:
- Даниил, не смей!
- …отверзи уста его, пусть откроет он душу и покается. Пусть выскажет все, что тяжким грузом лежит на душе. Спаси его, Господи, укажи ему путь к свету. Именем Твоим уповаю! Во славу Твою, Отец наш Небесный!
Силаев икнул. Странно посмотрел на Даниила и сказал:
- Донорскую книжку я купил у Рафика Циляева по кличке Цыпа. Пропуск в Онкоцентр заказал через интернет. На встречу приехал парень лет двадцати, высокий, худощавый, с усиками. На правой щеке - пятно от ожога.
- Савва, - неестественно спокойно сказал Чернышов, - включи диктофон.
Только что молчавший, как партизан на допросе, наркодилер рассказывал и рассказывал, продавая всех и вся. Он зажимал рот руками, мотал головой, стискивал зубы, даже пытался петь что-то на одной ноте - но все напрасно. Слова лились из него бесконечным потоком. Стоило задать наводящий вопрос, как Силаев отвечал на него развернуто и подробно.
Как оказалось, он действительно частенько наведывался в Онкологический центр. История с мамой, конечно, выдумана от начала и до конца. На самом деле, он просто навещал своих клиентов или подыскивал новых. Как? Очень просто. Знакомился с больными, а они только радовались - как же, нашелся внимательный собеседник, готовый слушать обо всех болячках скопом и о каждой в отдельности, сочувствовать, да еще, оказывается, и помочь.
- Так, - сказал Чернышов. - Дань, сходи, пожалуйста, к отцу Адриану, попроси через полчаса спуститься к нам.
Инок молча поднялся и вышел.
- А позвонить нельзя было? - спросил Савва.
- Можно. Но конец истории лучше слушать без Дани. Хватит с меня эксцессов. Продолжайте Силаев.
Наркоторговец предлагал больным свой товар - обычно метадин или калипсол - выдавая его за патентованное японское средство. Помогает, мол, снять боль. А потом, когда несчастный больной подсаживался на "лекарство" основательно, требовал деньги. И за предыдущее, и за новые дозы.
Корняков долго и пристально смотрел на дилера. На скулах у Саввы играли желваки.
- И почему я тебя до сих пор не задушил? - почти ласково спросил он у Силаева.
- Сав, мне что, тебя тоже к отцу Адриану посылать? Контроллеры переглянулись и рассмеялись. Совсем, впрочем, невесело.
8. 2008 год. Осень. Новый Храм Господень
Дверь выглядела добротной, тяжелой и надежной - стальная основа обшита настоящей кожей, по которой разбегалась россыпь серебряных гвоздиков с шляпками-крестиками. Там, где обычно в дверях ставят глазок, в массивной серебряной накладке с вязью непонятных символов синел зрачок видеокамеры. На взгляд Светланы - если и не настоящее серебро, то очень качественная подделка. Дорогое удовольствие, да и довольно опасно выставлять такое напоказ, но… Что не подходит обычному человеку, вполне подходило Внуку Божьему. Местные воры и грабители обходили его жилище стороной. Похоже, он сумел договориться с ними, и все, кто мог беспокоить Святейшего, - заезжие "гастролеры" и никому не подчиняющаяся шпана.
В любом случае - дело того требовало, и Внук не переживал из-за возможных потерь. Что такое толика серебра по сравнению с десятками отчаявшихся просителей, которые понесут в копилку Нового Храма Господня свои последние сбережения?
Светлана огляделась, стараясь не выдавать своего изумления. После роскоши двери простота прихожей удивляла, казалась нарочитой. Пустая комната, оклеенная синими обоями без рисунка, грубо сколоченный квадратный стол, рядом - два табурета. На одном из них замерла темная фигура послушницы в простом глухом платье и темно-синем платке. Женщина поднялась и подошла к Свете. Осмотрев посетительницу, медленно кивнула и прошептала:
- Ты припозднилась. А теперь поспешай, Владыко ожидает тебя.
Она крепко взяла Свету за локоть и повела ее бесконечным извилистым коридором.
Старый, еще дореволюционной постройки, дом на Чистопрудном бульваре, где соорудил себе логово Внук Божий, собирались сносить год назад. Жильцов расселили по новым районам, а потом особняк совершенно неожиданно внесли в список охраняемых государством архитектурных памятников. О сносе пришлось забыть, дом отреставрировали, выставили на торги. Денег Нового Храма Господня с лихвой хватило, чтобы выкупить три бывшие коммуналки и сделать из них обиталище для патриарха Святого Амнониада.
Света в волнении сглотнула. Темный коридор, аскетичная простота обстановки, шепот послушницы, словно та действительно находится в Храме и не смеет повышать голос…
Производит впечатление. Как отреагировала бы на ее месте обычная просительница? Наверное, испуганно озиралась бы, жалась поближе к провожатой, попыталась заговорить с ней…
Светлана тоже понизила голос:
- Скажите, пожалуйста… как называть его в разговоре?
- Ты не знаешь, к кому пришла?
- Нет… я знаю. Знаю! Внук Божий… Послушница до боли сжала ей руку и прошипела:
- Не называй его так! Владыко не любит этого имени. Зови его Святейший или Отец Амнониад. Или просто Владыко.
Светлана кивнула. Примерно так ей и говорили.
Послушница распахнула перед ней дверь и молча указала рукой - иди, мол. Света оказалась в огромном зале, скупо освещенном десятками толстых свечей. Окна закрывали тяжелые занавеси, высокий потолок выкрашен в черный цвет.
Противоположная стена пряталась во тьме. В центре зала, на невысоком постаменте стояло удобное и роскошное кресло, почти трон. Напротив него - несколько тяжелых стульев с высокими спинками.
Человек в кресле властно указал на один из них. Светлана поклонилась и опустилась на жесткое сидение. Только сейчас она смогла разглядеть Святого Амнониада, которого многие знали под именем Внука Божия, - внушительного роста крепкого мужчину лет пятидесяти с худощавым лицом и аккуратной черной бородкой. Серебристая мантия, прошитая золотом, посверкивала отраженными огоньками свечей, нагрудная панагия переливалась жемчужными отблесками.
Амнониад сверкнул глазами и величаво пророкотал:
- Что привело тебя ко мне, дочь моя?
- Владыко, - залепетала Света, - мой муж болеет… Врачи сказали, что нет надежды! Мне подруга… Мне сказали, что вы можете помочь. Что… что ваши молитвы…
- Муж, значит. Ты беспокоишься о близких своих, дочь моя, это похвально. Я знаю твои горести, сам Господь поведал мне о них.
- Да, Владыко. Мы прожили с мужем недолго, но я так его люблю! Я все сделаю для него!
- Ты права, дочь моя. Муж дан тебе Господом, ты должна любить его. Расскажи подробнее о свое беде, я хочу услышать все из твоих уст.
- Я покупала дорогие лекарства, Святейший! Все, что говорили врачи, я сумела достать! Оплатила мужу лечение в Германии, но и это не помогло. Мы небедная семья, но все наши деньги не смогли помочь моему мужу! Осталась одна надежда…
Светлана заплакала. Закрыв глаза руками, она незаметно наблюдала за Внуком Божьим. Глаза Амнониада при словах "небедная семья" блеснули. Он вытянул руку в сторону гостьи и пророкотал:
- Что есть деньги нашего мира перед милостью Господа?
- Но…
- Думать надо не о болезни мужа, - строго указал Внук Божий, - следует думать о тех провинностях перед Отцом Моим, пороках и греховных мыслях, кои и привели к болезни. Ежели ты искренне принесешь мольбу Отцу Моему, ежели очистишься от скверны своего грешного бытия, то Отец Мой услышит тебя. Услышит и отзовется!
- Но я делала пожертвования в церковь! Очень большие пожертвования, пришлось продать одну из квартир! И я молилась, поверьте Святейший!