- По роду своей прежней должности - помощника председателя отдела внешних церковных связей Московского Патриархата - мне приходилось читать уйму прессы, в том числе и бульварной, вступать в дискуссии на страницах светских газет, даже участвовать в ток-шоу. Так что всяких словечек я набрался предостаточно.
Чернышов заметил, что отец Адриан словно бы искусственно урезает некоторые фразы. Обычный человек сказал бы: "…всяких словечек я набрался - дай боже". Священник, конечно, не мог себе позволить употребить всуе имя Господне.
- А теперь я буду работать с вами. Боюсь, придется милицейский жаргон учить.
- Значит, вопрос о моем переводе решен?
- Не просто решен. По рекомендации нашего кадрового отдела вам будет выделена своя группа, которой вы сможете распоряжаться полностью. В вашем деле сказано, что вы прекрасный руководитель и координатор, умеете суммировать деятельность подчиненных. Мы хотим предложить вам должность контроллера одной из оперативных групп.
- В чем будет состоять моя работа?
- Под ваше командование определяется… точно пока сказать трудно: видимо, человека три-четыре. К сожалению, все они непрофессионалы. Людей, хорошо знающих розыскную специфику у нас мало, и мы стараемся ставить их во главе группы, как вас, чтобы остальные контроллеры могли набраться опыта. Наши сотрудники, в основном, из бывших военных, из силовых подразделений - они хорошо подготовлены физически, горят энтузиазмом. Ну а ваша задача - направить их энтузиазм в нужное русло. Работы - непочатый край. Под юрисдикцию нашего комитета попадают очень и очень многие. Тоталитарные секты, сатанисты, - как показалось Чернышеву, эти слова протоиерей выговорил с отвращением, - ереси, греховные дела наших младших братьев…
"Только младших? - отметил Артем про себя. - Интересно, это оговорка или предупреждение?"
Вообще, у Чернышева сложилось впечатление, что к нему присматриваются, изучают, ставят галочки и пропуски в неведомом реестре. Будто на экзамене. Что ж, как показалось самому Артему, вел он себя вполне достойно - уважительно и в то же время достаточно независимо. Конечно, он смущался в непривычной обстановке, но не лебезил и не заискивал.
- Вы не представляете, Артем, сколько там, - протоиерей показал рукой куда-то в сторону, - грязи и мерзостей. Кое-что просто неприятно и осуждается не только законами Церкви, но и светскими. Но есть и такое, что мне отвратительно и как священнослужителю, и как человеку, и как гражданину своей страны. Природа людская греховна, и мы с вами должны этому противостоять.
- Мы?
- Да, я буду куратором вашей группы. Начальником отдела, если хотите. В моем подчинении планируется несколько таких групп, от пяти до десяти. Дела будут приходить прямо из Патриархии, разработка - на ваше усмотрение, как подскажет опыт и ход расследования. Докладывать о результатах вы будете непосредственно мне. Так что, если вы задержитесь в СГКР, - а я чувствую, что задержитесь, - думаю, мы сработаемся.
- Скажите, отец Адриан, могу я ознакомиться с личными делами моих будущих сотрудников?
- К сожалению, только завтра. Точный состав вашей группы до конца не определен.
- Что ж, подожду. Когда приступать?
- Как будете готовы. Завтра подъезжайте к двенадцати, вас встретит послушник. Он покажет кабинет, познакомит с сотрудниками технического отдела и архива. Они будут вашей, так сказать, доказательной базой. Любые виды экспертиз, если понадобятся, сделают на Петровке или в Центре судебных экспертиз на Яузском. По договоренности с МВД, наши заказы выполнят вне очереди.
Чернышов покачал головой:
- Блажен, кто верует. Вне очереди - это значит "когда будет время". Плавали, знаем.
Как показалось Артему, протоиерей чуть нахмурился, однако ответил спокойно:
- Ну, вам с бывшими коллегами проще договариваться. Думаю, справитесь. А я со своей стороны постараюсь уже завтра, к вашему приезду, подготовить личные дела оперативников. Они будут ждать вас на столе.
Намек был более чем прозрачен, и Чернышов поднялся, собираясь прощаться. Но все-таки не удержался и спросил:
- Интересно, а что в ваших записях, - Артем кивнул на папку, - сказано обо мне. Если не секрет, конечно.
- Почему же секрет? - отец Адриан пожал плечами, открыл папку, перебрал несколько листков. - Никакого секрета нет. Личные данные я пропущу, - он снова улыбнулся, - вы их и так знаете. Ну, например вот: "…кроме большого опыта в розыскном деле, А.И.Чернышов прекрасно ориентируется в законодательстве, буквально соблюдает правовые нормы, что очень помогает на суде, лишая адвокатов их самого действенного оружия - обвинений в неправомочном аресте или неправильном ведении дела…" Протоиерей оторвался от чтения, поднял голову:
- Это правда? Артем пожал плечами.
- Ребята из экспертного прозвали меня "липучкой". Говорят, пока Чернышов не получит точное и ясное, по всем правилам оформленное заключение, не отстанет. Прилепится, мол, как банный лист - с мясом не отдерешь. Я считаю, что лучше уж сразу все подготовить, чем потом, на доследовании, да еще под прокурорским надзором.
- Разумно. Читаю дальше. "Инициативен, хороший руководитель, умеет создать рабочую обстановку в группе…" Вот, я же говорил!
- Что ж, - Артем немного помедлил, - наверное, все это правда. Никогда не писал рекомендаций самому себе. Спасибо за беседу, отец Адриан, буду рад работать с вами. Надеюсь, взаимно.
- Конечно!
Провожая Чернышева к двери, уже практически на пороге, Адриан вдруг взял его под локоть и тихо проговорил:
- Простите, Артем, можно я кое-что вам скажу? Не сочтите меня занудой, но я должен предупредить. Вам предстоит общаться со многими нашими иерархами, возможно даже с архиепископами и митрополитами. Никогда не говорите священнику "блажен, кто верует" и вообще постарайтесь не употреблять расхожих поговорок на церковные темы. Это задевает верующего человека. В личном общение называйте архиерея "владыкой", а официально или в переписке- "Ваше Преосвященство" или "Ваше Святейшество". Только, пожалуйста, не обижайтесь…
Артем кивнул:
- Спасибо. Весьма своевременные предупреждения, на что же, здесь обижаться.
Отец Адриан снова улыбнулся:
- Рад, что вы поняли. Мы собираемся подготовить брошюру, нечто вроде памятки для новых сотрудников-мирян. Но пока ее нет, приходится вот так, в личном общении…
4. 2007 год. Осень. Группа
С того дня прошло уже больше двух лет. СГКР сменил название, Чернышов получил старшего контроллера, четыре благодарности с занесением - по бумагам он все еще находился в подчинении МВД - и личную благодарность Патриарха. Группа Артема то увеличивалась до шести человек, то уменьшалась, когда после нового расширения функций Анафемы приходилось создавать больше контроллерских групп, для чего требовались опытные, подготовленные сотрудники. Привлекательная новизна первых месяцев давно прошла, работа стала обыденной. Не скучной, а просто обыденной. Такой же, как в свое время была в МУРе.
Почти ежедневно грязь, слезы, мерзость, от которых поначалу озлобляешься и борешься с желанием немедленно карать всех огнем и мечом прямо на месте. Потом это проходит. Грязь и мерзость остаются, но они больше не кажутся чем-то из ряда вон выходящим. Начинается самое страшное - рутина, Внешне она оборачивается спокойным, бесстрастным, почти скучающим тоном в разговорах с коллегами и на допросах над поруганным телом ритуальной жертвы сатанистов. А внутри… внутри боль. Нервно дрожащие руки по приезду с самосожжения огнепоклонников, страх за детей, которые могут попасть в такую же мясорубку, и бессонные ночи сомнений: зачем это все? Зачем раз за разом спасать десятки жертв властолюбивого подонка, если через неделю придется делать то же самое? Ведь несмотря на все предупреждения, все равно находятся доверчивые простаки, готовые идти за чудом!, добровольно влезая в оковы самого страшного - духовного - рабства,
И уже после всего этого наступает усталость, когда нет сил даже удивляться. Когда хочется только одного - крикнуть изо всех сил:
- Люди! Что же вы с собою делаете?!!
И может, если бы не семья, лучшим выходом стала бы пуля в лоб. Чтобы никогда больше ничего этого не видеть. Никогда!
Страх можно пережить, изгнать на время, но усталость - это навсегда.
Но кто-то же должен делать эту работу?
Сегодняшний выезд на задержание тоже не был каким-то выдающимся событием - группа Чернышева и финансовые следователи ОБЭП следили за сектой Обращенных давно. Правда, с группой впервые поехал новый сотрудник, Данила Шаталов. Или - как он попросил себя называть, едва переступив порог, - Даниил. Правда, Савва тут же окрестил его Даней, хотя только слепой мог не заметить следов пострига.
Чернышов вспомнил строки из личного дела, которое получил от протоиерея Адриана на прошлой неделе:
"…сирота, воспитанник Северо-Печорского монастыря, в 16 лет принял иноческий постриг. В 2003 году поступил, а в 2006 - закончил с отличием Православный Свято-Тихоновский Богословский институт (кафедра сектоведения). С благословения настоятеля Северо-Печорского монастыря, владыки Тихона, отпущен в мир для прохождения службы в Спецгоскомитете по религии. В вере проявил себя настоящим христианином, благочестив, сострадателен и милосерден…"
В Анафеме в последнее время появилось много отпущенников. Во-первых, не хватало людей, а во-вторых, как подозревал Чернышов, Церковь явно собирается полностью взять СГКР под свой контроль, вот и готовит новую смену. Верных, послушных, истово верящих.
Впрочем, пожаловаться на Даниила он не мог - бывший инок работал на совесть, с полной отдачей. Пока, правда, отправляли его в основном только в архив. И еще на допросы упертых сектанток, где его знания и - не в меньшей степени - христианское смирение лучше всего помогали преодолеть глухую враждебность обманутых женщин.
А вот сегодня Чернышов решил взять Даниила с собой. Кроме Артема и Саввы, остальные члены группы были новичками, надо же когда-то и начинать. Тем более что секта, по донесениям, насчитывала полтысячи человек: вдвоем никаких сил не хватит всех допросить.
К удивлению Артема Даниил не. сорвался. Даже после омерзительной картины в задней комнате. Не выбежал в слезах, не упал на колени, прося Господа простить чужие прегрешения.
Но побледнел он здорово. А при виде распятой, исхлестанной плетью девушки у него задрожали губы.
Сначала Чернышов думал жестко втолкнуть бывшего инока в повседневный кошмар Анафемы, но сейчас решил пожалеть парня. Каково должно быть после двадцати с лишним лет затворничества, праведной тиши и молитв увидеть воочию человеческие страдания? Пытки? Да еще - если истязают женщину. Да еще прикованную в позе распятия. Немыслимое для верующего кощунство.
Артем положил руку на плечо иноку:
- Даниил, как ты?
- Господи, прости мя грешного! Артем, почему люди такое делают?! Почему?
"Эх, Даня! Знал бы ты, сколько раз я задавал себе это вопрос - почему?"
- Спокойнее, парень… Это еще цветочки. Ягодки будут, когда мы сектантов этих допрашивать начнем.
- А что такое?
- Увидишь. Пройдись лучше по нижнему этажу вместе с остальными. Ну, там где живут все эти бедняги. - Артем хотел сказать "вся эта братия", удержался в последнее мгновение. Несмотря на давнее предупреждение протоиерея Адриана, он так и не научился сдерживать язык. - Посмотри, как бы чего не случилось. Могут руки на себя наложить или еще что…
- Грех же это!
- Вот ты им и скажи. Посмотри, может, кому-нибудь твоя помощь нужна. Ясно? Давай. А мы пока тут разберемся.
Даниил вышел из комнаты, сгорбившись, словно постарел лет на сорок. Следователи ОБЭП уже потрошили компьютер Наместника, его личный сейф. Рядовые члены группы разбежались по кельям сектантов - снимать первичный допрос. Видеооператор переходил из комнаты в комнату, беспристрастная камера отсчитывала минуту за минутой оперативной съемки.
Чернышов удовлетворенно кивнул: молодцы, мол, все правильно, и спросил у хлопотавшего вокруг девушки медика:
- Виктор Витальевич, что у вас?
Коренастый, полненький доктор больше всего походил на записного любителя пива из рекламы. И не скажешь, что перед тобой один из лучших медиков-криминалистов Москвы. Виктор Витальевич встал с колен, пряча в карман кардиограф.
- Пока могу диагностировать болевой шок. Образцы крови, слюны и слизистой я взял, можно увозить. Или вы хотели бы снять первичный допрос?
- Да, пожалуй. Если вы скажете, когда она сможет прийти в себя.
- Минут через десять. Болеутоляющее я, простите, колоть не могу, ибо в нее явно влили некую химическую гадость. Неизвестно, какой может получиться совместный эффект. Я просто обработал раны.
- Вы знаете мой следующий вопрос, Виктор Витальевич. Доктор оглянулся на синего от боли и холода Легостаева - одеться ему, конечно, не дали. Бывший Наместник нянчил вывихнутую руку, затравленно поглядывая по сторонам.
- Без экспертизы точно не скажу, - Виктор Витальевич взвесил в руке тяжелый чемоданчик криминалиста и снова посмотрел на Легостаева, - но по всем признакам подонок не успел.
Тот вздрогнул, несмело улыбнулся и запричитал:
- Нет-нет, что вы… я никогда… можете проверить, она вообще девственница…
Не обращая на него внимания, Чернышов кивнул доктору:
- Идите пока вниз, вместе со всеми. Ваша помощь там нужнее. Но далеко не уходите, - мало ли что. Савва, возьми девушку. Там, в соседней комнате я видел хорошую кровать.
Молчавший доселе бородатый крепыш, на которого Легостаев не мог смотреть без страха, легко, как пушинку, поднял бедную Женю и вынес из комнаты.
- Ну а мы, Легостаев, побеседуем пока с вами.
- Конечно-конечно, я все расскажу… Вы спрашивайте, спрашивайте.
Уже через десять минут допрос опротивел Чернышеву настолько, что он едва не приказал Легостаеву замолчать.
Бывший Наместник, еще утром величественный и богоравный, сейчас превратился в ползающее у ног контроллеров хнычущее существо. Понимая, что судьба его висит на волоске, он лебезил перед Чернышевым, молил его о пощаде и… говорил, говорил, говорил. Диктофон записывал историю бедного комсомольского вожака средней руки, оставшегося в начале девяностых не у дел. Настоящего образования у него не было: диплом он получил скорее по комсомольской, чем по учебной линии; соратники подались в банкиры и приватизаторы, а ему, Легостаеву, не повезло. Оттерли от новой кормушки. Долго искал работу, на последние деньги прошел курсы прикладной психологии, наскреб еще чуть-чуть по знакомым и открыл реабилитационный центр. Но тут грянул дефолт…
- Вас послушать, Легостаев, так в том, что вы организовали запрещенную законом секту, виноваты все, кроме вас.
- Нет, почему… я тоже виноват. Но вы поймите, я оказался в такой ситуации! У меня просто не было другого выхода! Я - жертва обстоятельств.
- Жертва вон, в соседней комнате лежит. Боюсь, Легостаев, пытки беззащитных девушек нельзя оправдать никакими обстоятельствами.
- Я не хотел! Она сама пришла ко мне. Раба Евгения - девушка странная, болезненная. И фантазия у нее странная. Пришла и стала просить, чтобы я ее наказал. Говорила, что она, мол, плохо справляется со своими обязанностями.
- Да? И какие же у нее были обязанности? Она что, работала на вас?
- Ну, она же жила здесь. Ее кормили, поили, одевали. Надо же было хоть что-то получать взамен.
- И взамен вы, Легостаев, решили с ней побаловаться. Так, как вы это понимаете.
- Нет, что вы! Ни за что! Я бы никогда не посягнул на девушку! Я их всех люблю. А тем более Обращенных. Вы поймите, для меня это то же самое, что изнасиловать собственную сестру!
- Раньше у вас это получалось. Такая фамилия - Ковальская, вам ничего не говорит? Ира Ковальская?
Легостаев, казалось, побледнел еще больше.
- Какая… Ковальская…
- Ирина Ковальская, по-вашему - раба Ира, которую вы пытали 16 марта. Крики и стоны фигурируют в показаниях свидетелей, побои - в протоколе обследования места происшествия, заполненного капитаном Лисякиным. Его, правда, уволили из милиции за служебное несоответствие, но мы всегда можем вызвать его повесткой. А еще есть показания мастеров строительно-монтажной фирмы "Сизиф". Интересные, кстати, показания, Легостаев. Вам дадут их почитать.
- Это все ложь… ложь… они сами приходили ко мне, говорили, что не могут больше чувствовать себя бесполезными, что хотят наказания. Я не имел права им запретить, раба… Евгения и Ирина… они угрожали покончить с собой.
- Да ну?
- Они просили меня, сами просили… поверьте! Почему вы не верите мне? Я говорю правду! Что может сказать вам Евгения - ее уже выгнали один раз, из ВУЗа за аморальное поведение… Она не хотела учиться, хотела зарабатывать собой! И у нас принялась за старое. Хотела откупиться телом, требовала, чтобы я взял ее…
- Что-то вы запутались в показаниях, Легостаев. То у вас получается, что девушка просила наказать ее, а как теперь выясняется - она пыталась вам отдаться. Неувязочка. А били вы ее, наверное, за плохое поведение: ай-яй-яй, как не стыдно. Чтобы больше не повадно было. Да?
Пригнувшись, чтобы не задеть за притолку, в дверь вошел Савва. Бывший Наместник метнулся от него в сторону, глаза испуганно забегали.
- Девушка очнулась. Просит пить. Говорит, что ее зовут, - тут Савва с такой ненавистью посмотрел на Легостаева, что тот едва не потерял сознание, - раба Евгения.
- Женя, значит, - задумчиво сказал Чернышов. - Женечка. Что скажешь?
- Вроде в сознании. Отвечает вполне разумно. Савелий Корняков, или по-простому - Савва, работал вместе со Чернышевым уже полтора года. Бывший старший лейтенант ВДВ, во время второй чеченской кампании попал в плен к боевикам и едва не погиб под пытками. Сочтя его мертвым, боевики бросили Савелия на перевале и отступили в Панкисское ущелье. Раненый и обессилевший Корняков почти неделю полз по каким-то горным тропкам, пока не вышел к своим. В этот момент, как он сам рассказывал, узрел Божественную благодать и, поверив, что именно Господь вывел его, в походном храме на базе в Ханкале принял крещение. После увольнения в запас Савелий не раздумывая поступил на службу в Анафеме, здраво рассудив, что здесь он сможет сочетать свои боевые навыки и службу Господу. Чернышов знал, что протоиерей Адриан и старший исповедник - отец Сергий - постоянно ругают Савву за излишнюю горячность в стремлении "давить подонков". Адриан не раз одергивал Савелия, советуя ему прежде смирить свой гнев, а уж потом благословлял на служение. Вот и сейчас Корняков явно переборщил с Наместником, тот постоянно потирает руку, морщится от боли.
Бывший Наместник удивительно точно ухватил момент, пролепетал, обращаясь к Чернышеву:
- …мне бы в больницу надо… рука…
- Будет вам больница, Легостаев. Сейчас закончим все и поедем. Там и больница вас ждет, и койка персональная, и баланда на ужин.
"Хорошо, что Савва только вывихнул мерзавцу руку, а не сломал. Ведь мог же. От картины, что была здесь полчаса назад, немудрено с катушек съехать. Слава Богу, противодействия не ждали, табельное оружие в сейфе осталось. А то бы пристрелил ублюдка".