* * *
Многим кажется, что их жизнь течет как-то сама собой, а они - просто послушные полешки, плывущие по течению широкой и неторопливой реки. Другие считают, что в их жизни был некий резкий поворот, после которого все стало иначе. "Мир изменился. Я чувствую это в земле, в воде и во всех прочих субстанциях тоже чувствую", ну, вы помните.
Как ни странно, я не отношу себя ко второй группе. У меня жизнь шла по намеченному маршруту, как по хорошей асфальтовой дороге, никуда не сворачивая и не разветвляясь.
Проблема в том, что маршрут, похоже, был намечен кем-то другим.
После школы в поле зрения как-то сам собой вполз университет. Исторический факультет не обещал особых перспектив в жизни, но там было интересно. Историки, должна вам сказать, пьют как мало кто другой, особенно на выездах, приходилось соответствовать. Именно тогда я узнала, что "Ржавая подводная лодка" - это не только про наши Военно-морские силы. Полезный опыт. После выпуска собиралась сперва эмигрировать, но вместо этого ушла в аспирантуру - кушать очень хотелось, а в универе хотя бы платили стипендию.
А потом началась война.
Самое гадостное на войне - там убивают. Причем, как правило, непричастных. И вот в один не особенно прекрасный день я зашла после работы к родителям в гости, и увидела вместо дома большую воронку и много-много глиняной крошки. После чего посидела немножко на обломках калитки, вернулась домой, собрала вещи, да и записалась в один из батальонов ополчения.
Высокая сопротивляемость стрессу, как вы помните.
И еще упрямство. Не позволить себе сдохнуть до победы. И тем более не позволить себе сойти с ума. А до победы было далеко.
После этого еще многие умирали на моих глазах и в пределах прямой видимости. Умирали, залив все вокруг яркой артериальной кровью, потому что не было бинтов, зажимов, и даже хирургического клея, на операционном столе. Погибали в окопах, на постах, в обороняемых помещениях, в колоннах, в конвоях, на марше, в укрытии. Мужчины, женщины, дети и старики. Одному бойцу из нашей роты, седоватому дядьке со сломанным носом и плохими зубами у меня на глазах снесло осколком половину головы. Другой девчонке, вообще гражданской, оторвало ноги, когда она несла своего ребенка в больницу.
Смерть, как оказалось, была потрясающе всеядной.
Было трудно с обмундированием, оружием, боеприпасами. Было трудно с едой. Было трудно с людьми. Я, например, понятия не имела ни о нормативах метания гранаты, ни снаряжении магазина к АК-74, ни тем более о порядке боевого дежурства. И тем более о строительстве блокпостов и ротных оборонительных пунктов. И таких было большинство.
Но нас очень хорошо учили. В основном, конечно, противник - по прогрессивной методике "знания в обмен на жизнь и здоровье". Кто не научился, отправлялся в лучшем случае в госпиталь. Наиболее бестолковые заезжали сразу в морг.
И мы учились. И уроды отступали, черепашьими шагами, но неотвратимо. А в тайном месте лежали и ждали своего часа давно купленные списки личного состава артиллерийской бригады, отработавшей в тот солнечный летний день по жилому кварталу одного маленького, совсем в военном смысле неважного городка.
Наверное, можно сказать, что как раз тогда у меня пропал смысл и цель жизни. Скатился по пологому склону на дно воронки, оставшейся на месте родительского дома.
Что мы такое без наших родных? Бесполезные биты информации внутри болтающегося на скелете мяса.
- Задумалась? - ко мне подсаживается Сашка Кричевский, лохматый, рослый и нескладный наш снайпер. - А ты знаешь, что по нормам РККА боец не должен сидеть без дела дольше семи минут? Иначе он начинает думать всякие мысли и вообще дисциплинарно разлагаться. Мудры были предки!
- Откуда знаешь? - интересуюсь. - Сам-то не служил, небось, в непобедимой и легендарной?
Сашка шмыгает носом.
- Батя был, рассказывал. А до него дед. Трудовая династия, типа. "Служи, сынок, как дед служил…" А дед сама знаешь что на службу ложил.
Я не знаю, но благоразумно молчу.
Костерок наш, около которого мы расселись, горит неярко, но ровно. Там свалены в кучу какие-то щепки, осколки ДСП-плит, обрубки мебели, куски железнодорожных шпал. Креозот, содержащийся в них, способен со временем вызывать рак, но нам это не грозит. На камеру можно говорить разное, но статистику мы все знаем - из первого состава батальона в живых осталось не более пятой части.
Пора бы нам уже одевать белое, по японской традиции - как воинам, сражающимся и готовых погибнуть за безнадежное дело.
Сашка подкидывает веточку в костер.
- И сколько мы уже здесь воюем? - интересуюсь риторически. Сашка сплевывает в сторону.
- Примерно на "охренеть как много больше, чем следовало бы", на мой вкус, - он все еще улыбается. - Но уже виден берег, завтра, говорят, ожидают наступления уродов. А после него - наша контратака. Так что сейчас нам бы лучше выспаться. И позвонить родителям.
Я пытаюсь вспомнить, говорила ли Сашке насчет своих. Не то, чтобы у меня была привычка делиться таким с каждым встречным, но ведь Сашка не чужой, он ведь… да и вообще, мы же его…
- Потому что, как говорится, семья - это наше все, согласись, - снайпер улыбается, но глаза его остаются серьезными, словно он только имитирует веселье, словно он вынужден носить на лице эту пока еще нужную, но глупую маску.
Стоп.
"Ты никогда не можешь вспомнить начало своего сна, он всегда начинается откуда-то с середины, не так ли?"
Именно так.
Когда я успела вернуться к ребятам? Что было перед тем, как я оказалась у наших "казарм", а на самом деле здания бывшего Театра юного зрителя? И самое главное…
Самое главное - мне вдруг приходит в голову не сразу, слишком быстро все случается - это то, что Сашка действительно за мной слегонца приударял. Ненавязчиво, не переходя черту, так что все было в норме. То есть было до тех пор, пока он не попал со своей группой прикрытия под минометный обстрел уродов. Осколок перебил шейную артерию, мгновенная смерть.
Тот, кто сидел сейчас рядом со мной, был фальшивкой.
- Думаю, ты прав, - поднимаюсь. - Обязательно позвоню. Только к командиру зайду сначала. Михалыч наверху, не знаешь?
- Не знаю, - он остается сидеть, глядя в огонь. - Наверное, как обычно.
Не вынимая револьвер из кармана, тихо взвожу курок. Трофейный "Смит и Вессон" Chiefs Special - хорошая штука. Богатое у уродов снабжение.
- А только не было у нас во взводе никакого Михалыча, - тихо говорю я у него за спиной. "Сашка" пытается подняться, но не успевает.
Бах!
Он валится в костер лицом вниз. Перевожу дух. Снег продолжает медленно кружиться в стылом воздухе.
Снег? А что случилось с летом?
- Догадлива ты, подруга, - "Сашка" не спеша становится на колени, потом поднимается и оборачивается. Вместо правого глаза у него здоровенное черное выходное отверстие, а лицо сморщилось и обгорело. - Люблю я это в тебе. Правда, не только это.
- Убери всех их, - прошу я. - Не надо… не трогай моих мертвых.
Некто с чужим лицом фыркает.
- Какие мы нежные…
И вдруг все заканчивается. Мы снова на пустой, едва освещенной улочке северного Лондона. Все так же мелкими искорками падает снег, и сквозь облака светит луна, я по-прежнему стою на перекрестке, а в отдалении изобретательно чертыхается Пип и пара его безымянных головорезов, да еще сокрушенно качает рядом головой Влада.
И мертвые тела с улиц тоже никуда не делись.
- Ну не шмогла я, не шмогла, - шепелявит бывшая подруга. Ей весело. - Не хочу я тебя убивать, понимаешь? Но и себя убить тоже тебе не позволю. Так что будем танцевать от такой вот печки. По-моему, это честно, как ты считаешь?
Пускай она еще поболтает. Потому что пока она это делает, у меня есть время просчитать варианты.
- Думаю, достаточно честно, - отвечаю, чтобы не делать слишком уж подозрительных пауз. - Но надеюсь, что ты меня не осудишь, если я хотя бы попытаюсь.
Никогда бы не подумала, что в реальной жизни буду вести себя так, будто я и правда посреди какого-то пафосного сериала. Но тут ключевое слово "вести себя". Иными словами - притворяться.
Влада посылает мне воздушный поцелуй.
- Нравишься ты мне, Вика, вот честное слово нравишься! Незамутненностью своей этой, наивностью. Я к тебе, видишь, со всей душой, а ты такую буку из себя строишь. А ведь нас с тобой так много связывает… не хочешь вспомнить былые чувства?
- Я их отлично помню, - отказываюсь. - Просто не испытываю, но помню - у меня хорошая память.
Влада как-то смущенно улыбается и на секунду становится похожа на ту спокойную, немногословную девчонку, которую я впервые увидела в нашей столовке. Черт, как же это недавно было. И как уже ничего никогда не вернется. Хеллсинг есть Хеллсинг, маньяк есть маньяк, и вместе им не сойтись.
Да где же Пип с остальными, в конце концов? Я уже из кожи вон лезу, отвлекая внимание, а они, видимо, думают, что на меня напал приступ романтики.
Влада задумчиво глядит на меня. Черт, не надо было об этом думать, не надо было…
Выстрел! Девушка дергается, ее немного ведет в сторону - как раз на траекторию второго выстрела. И третьего. И четвертого.
- Получи, сука! - Пип торжествует, одиночными выстрелами АК-74 выбивая клочки плоти из спины противника. Рановато он радуется.
Влада восстанавливает равновесие и удивленно глядит на обильно текущую из груди кровь. Серебряные пули - они такие. Только почему стреляли не в голову? Кто их учил, этих "диких гусей", таких глупых и самоуверенных? Вампира в боевом режиме можно гарантированно нейтрализовать только прямым в голову.
Что в нашем положении, конечно, практически нереально.
Влада издает протяжный скрежещущий звук. Диафрагма у нее работает пока что неважно, но вирус изо всех сил старается обеспечить нужный приток кислорода к мозгу. И у него получается.
- Никому нельзя верить, - севшим, хриплым голосом говорит Влада. - Ни единой душе. Что ж такое?..
А я вдруг вспоминаю, что нож из руки она так и не выпустила.
Лезвие входит мне в грудь по самую рукоятку - этот штык-нож является разновидностью изобретения Джеймса Боуи, которое изначально было просто мясницким тесаком. Само собой, он отлично подходит и для разделки на куски людей.
Да и вампиров тоже, конечно.
Нож движется вниз, кроша ребра и противно скрипя о грудину. Боли снова нет, "лилит" наглухо блокирует рецепторы, отчего все происходящее кажется нереальным, происходящим в какой-то компьютерной игре, или в фильме на большом экране с потрясающим эффектом присутствия.
- Не до смерти, подруга, - четко говорит Влада. Она стоит у меня за спиной, ее лицо совсем близко, и я вижу на нем следы безумия. - Держу слово, несмотря ни на что.
Лезвие легонько чиркает по шее, где что-то сразу начинает течь обильным ручейком. И я падаю на колени, и рядом уже больше никого нет.
* * *
- Малышка! Эй… как тебя… Виктория!
Это, наверное, меня зовут. Хотя какая я им Виктория? Виктория - это "победа", если по-простому, а у нас тут победы не намечается. Так или иначе, но "Миллениум" добился своего - целый район Лондона под контролем сумасшедшего вампира, пожирающего людей ударными темпами.
- Виктория! - Мокрый натужный кашель. - Да ну открой глаза, я же вижу, ты дышишь!
Открываю. Вокруг все плывет. Вдали горит что-то, и еще лежат какие-то продолговатые, неопрятные с виду мешки. А я валяюсь в луже собственной крови.
- Что?..
- Тихо, куколка, тихо, - ко мне подползает капитан Бернадотте. Видок у него тоже не ахти - Влада просто и без затей вспорола Пипу живот. Снизу вверх, для разнообразия. Но он еще двигается, похоже, на одном только упрямстве, и в конце концов практически падает на меня. - Что делать будем? Предлагай, из меня командир уже никакой. Отбегался.
Помню, сколько слез и соплей вызвала в свое время эта сцена в аниме! Долгожданный и трогательный поцелуй Виктории и Пипа - как это романтично! В реальности все оказалось куда непригляднее - у него дыра в груди, у меня тоже, да еще и распорото горло, оба грязные, вымотанные до предела, из обоих кровь даже не течет, а хлещет. Не самое подходящее время для нежностей и знаков симпатии.
Но шанс выжить пока еще есть. Правда, в основном, у меня.
- Похоже, мне кранты, малышка, - хрипит капитан. Думаю, он прав - нож Влады, ведомый нечеловеческим, чудовищным усилием, просто взрезал Пипа, как добрая хозяйка потрошит рыбу. Легкие, желудок и кишечник наверняка похожи на котлету.
Кстати, у меня ситуация не намного лучше. Остановить кровь при ранении в шею практически невозможно, хотя "лилит" и старается изо всех сил. Но без квалифицированной и быстрой медицинской помощи очень скоро у меня произойдет нарушение мозгового кровообращения. И мой мозг погибнет.
Нарушение кровообращения? А что, это идея.
Я наклоняюсь еще ближе к часто и неглубоко дышащему капитану и шепотом рассказываю, что ему нужно будет сделать. Где-то в стороне, не особенно и далеко, Влада не спеша, со вкусом разбирается с последними "дикими гусями". Отстреливаются они грамотно, только Владе на это чихать. Она просто быстрее их, имеет больше возможностей, и любит такие игры.
На влажную мостовую падает очередной изорванный труп.
- Сработает, думаешь? - сплевывая черной кровью из разорванной печени, интересуется Пип. - Попробовать можно, что мне терять-то? Только автомат дай, он где-то в стороне валяется, а я уже мало что вижу.
Нащупываю в грязи оружие, поднимаюсь на ноги, используя его как костыль.
- Рядовой Андреева, - голос мой звучит откровенно дерьмово. Дверь несмазанная и то мелодичнее. - Не желаешь закончить начатое? Я ведь от тебя просто так не отстану, подруга!
Несколько секунд не происходит совсем ничего. А потом - опять мне не удается уловить момент - в нескольких метрах образуется Влада. Кровь на ее футболке никуда не делась, но сами раны уже, похоже, затянулись. Конечно, столько людей выпить, тут можно самому в себя полный магазин выпустить, и ничего тебе не сделается. Дракулиновый раж.
Но она пока что слишком далеко, так не пойдет.
- Звали? - светским тоном осведомляется Влада. Она не мигая смотрит на меня, но в этот раз я готова, я изо всех сил думаю о крови, мостовой, свинцовых пулях, тяжести в груди, о кораблях, и островах, и крыльях у свиней, но ни секунды о - не думать! - других вещах, которые совершенно ни к чему обсуждать сейчас, и даже думать, даже на миг, ведь это может оказаться смертельно опасным, потому что… потому что…
- Несправедливо, - улыбаюсь я окровавленными губами. - Я не могу двигаться, наши шансы не равны.
- А кто сказал, что они должны быть равны? - удивляется та, что когда-то была человеком. - У кого-то всегда есть преимущество, и кто-то всегда должен проиграть. Я думаю, даже тебе это должно быть понятно.
Но все-таки делает пару шагов вперед.
- Мы слишком заигрались, - говорю я так искренне, как только могу. - Мы перешли черту. Пора заканчивать.
Влада вздыхает.
- Нет никакой черты, Вика, - объясняет она. - Если только ты сама ее не проводишь. А значит, и заканчивать ничего не надо. Помнишь, как там в "Бойцовском клубе": бой продолжается столько, сколько нужно. А сколько нужно моему личному Тайлеру Дердену, я решаю сама.
За спиной Влады поднимается на одно колено Пип. Та его то ли не замечает, то ли не считает нужным отвлекаться. Все равно не жилец уже.
- Знаешь, Влада, - говорю я, чтобы заполнить оставшееся время. - Мне долгое время казалось, что вирус у нас внутри - эдакий эликсир бессмертия, защищающий нас от всех возможных угроз и опасностей.
- И что, это оказалось не так? - щурится девушка. Насмешливо щурится, недоверчиво.
Капитан Бернадотте, держа автомат за цевье, замахивается и с силой обрушивает приклад на голову Владе. Ее бросает вперед. На долю секунды бросает, потом она неуловимым образом разворачивается и одним движением ломает Пипу шею. Капитан валится вниз, тяжко, безвольно. Навсегда.
Влада снова оборачивается ко мне.
- Это, значит, и был твой гениальный план? - хихикает она. - Это и все, на что сгодился тот одноглазый идиот? На единственный бесполезный удар прикладом?
Она смеется. Ее смех звучит почти нормально, хоть и слегка прерывисто. А глаза похожи на два черных колодца.
Темно. Слишком темно.
- Понимаешь, - говорю я. - Наш вирус, по большому счету, туп и примитивен. Он может тебя спасти, если травма очевидна - пулевое ранение, скажем. Другое дело, если он сам не понимает, что происходит с подконтрольным ему телом. Когда все вроде бы в порядке, и неясно, куда бросать силы, какой орган стимулировать. Например, когда внезапно перестает работать мозг. И вот в организации этой маленькой акции мне как раз очень помог капитан Бернадотте.
Влада слегка покачивается и тяжело дышит, но в целом пока что соблюдает равновесие.
- Нарушение координации движений, подруга, - мягко сообщаю я. Легко говорить мягко, когда почти не чувствуешь собственного тела. - Головокружение, тошнота и потеря равновесия. Это первые признаки закрытой черепно-мозговой травмы.
Влада мотает головой. Зрачки у нее расфокусированы, левый разросся во всю радужку, а вместо правого теперь только почти незаметная точка.
- Ты думаешь, что я?.. Что ты… Ты думаешь… Что?
- Вот и следующий этап, - киваю я. - Нарушения речи. Давление крови на мозг быстро возрастает, функции второй сигнальной системы ингибируются, а вирус, не в состоянии понять этого, продолжает повышать его все больше и больше.
Владу шатает, на этот раз сильнее. Она пытается скользнуть в сторону плавным вампирским движением, но ноги подводят, так что она неловко врезается в ограду и падает.
- Темно… - доносится до меня. - Так темно… Почему? Почему я? Как?
- Это отказывает зрение, подруга, - сообщаю я. - Следующим этапом, скорее всего, будет кома. Потерпи, уже немного осталось.
Она еще повозилась где-то в стороне несколько минут, плача и всхлипывая, но вскоре замерла. И больше никаких звуков с той стороны до меня не доносилось.
Тогда я утопила на рации кнопку аварийного вызова штаб-квартиры и позволила себе, наконец, закрыть глаза.
Капитан Бернадотте улыбался мертвыми губами.
Глава 15
Его кровь, его решения
Беседу с Руди мне показали в записи. Хронологически она случилась примерно когда мы с Пипом во второй и последний раз увидели Владу, ну, а мне она попалась на глаза только примерно через двенадцать часов. Двенадцать не слишком приятных часов, в течение которых в меня беспрерывно закачивали внутривенно кровь. Закачивали бы и дольше, конечно, возникни такая необходимость, но тут уже вмешались объективные факторы - организм просто не успевал восстанавливаться.
Даже вирус имел свои ограничения.
Боли, кстати, снова не было. Я чувствовала себя смесью восставшего мертвеца из старого фильма про универсальных солдат и железного робота из второго "Терминатора", с непроницаемым лицом снимающего кожу с руки как перчатку. Наверное, это было очень точное сравнение. А может, я уже просто устала чувствовать боль, и мой организм это понял и принял меры.