Но я догадался, куда нам следует направляться. На самом севере великого Озера, озера-моря, неподалеку от места истечения Отца Рек есть целая куча островов. Видно, затонул, канул на дно длинный отрог Восходного кряжа, стоящего неподалеку. Одни едва заметные - скорее хитро припрятанные отмели да подводные лбы. Другие - обширные, с обрывистыми берегами и темными шапками густых лесов. Их узкие заливы-шхеры и мрачные прибрежные пещеры вот уж две с гаком сотни лет служат укрытием разного рода преступников - пиратов, контрабандистов, работорговцев. Не единожды, не дважды, а добрый десяток раз императоры, едва унаследовав престол, давали клятву извести бандитские гнезда. И тогда взбивали тугую гладь озерной воды двойные и тройные ряды весел вдоль бортов дромонов, хищно выли боевые крученые трубы, трепетали на ветру значки и вымпелы. Только всяко впустую пропадали добрые начинания власть имущих. Немерено-несчитано число островов, извилисты и узки каналы между ними - не каждый имперский корабль проскочит.
А то бывало и так - сунется отчаянный капитан в погоне за улепетывающими пиратскими лодчонками в такой проход, да и посадит обитое бронзовыми пластинами брюхо дромона на подводный камень, коварно спрятавшийся на самом фарватере.
Конечно, и победы регулярной армии случались. Особенно если Святейший синклит выделял в помощь грубой стали несколько жрецов четвертого-пятого уровня. Выжигали порой разбойничьи гнездовья, топили узкие, низко сидящие в воде челны, в назидание прочим рубили головы на площадях столичного Соль-Эльрина, а пиратское имущество реквизировали в пользу государственной казны и Храма. Притихали озерные грабители. Но проходил десяток, а то и поменьше лет, и возникали вольные ватаги снова. В конце концов еще дедушка нынешнего императора, да живет он вечно, осознал бесполезность борьбы, плюнул и сандалией растер. Это как с крысами: трави, капканы ставь, норы заливай - не выведешь под корень. Вон, даже магия не помогает.
С тех пор с пиратами боролись на открытой воде. При попытке ограбить купеческий караван могли подловить и намять бока изрядно, но в шхеры не совались - себе дороже. На контрабандистов и работорговцев вообще махнули рукой. Плодитесь и размножайтесь, дескать. Борьбу с ними взяли на себя наши северные соседи - речные ястребы Ард'э'Клуэна. Их остроносые, подвижные лодьи справлялись там, где отступали громоздкие, богато изукрашенные, отлично оснащенные корабли.
Так вот, путь наш лежал, если основываться на карте Болга, к самому большому острову, лежащему в центре архипелага. Там, по его словам, и размещалось некогда главное капище жрецов народа фир-болг. Подробности, такие как расположение залива, направление тропы, примерное месторасположение алтаря, Болг указал. Другое дело, сохранились ли запечатленные в его памяти приметы? С этим придется разбираться на месте. Если, конечно же, мы доберемся до цели похода.
Попытке тролля войти в отряд решительно воспротивился Сотник. С его доводами и я согласился. Как не согласиться? Зачем нам в спутниках серое огромное чудовище? Селян пугать? Так это без надобности. А крупную шайку головорезов-разбойничков, или отряд воинов любого талуна ардэклуэнского, или барона трегетренского вид Болга не остановит. Я бы больше сказал: привлечет совершенно ненужное внимание. В этом пригорянин был прав. Я согласился с ним, да и тролль не возражал.
Помахал короткопалой лапой напоследок, и все.
Долгие проводы - лишние слезы.
Вторая беда заключалась в Мак Кехте. Даже не в ней самой, а в ее желании во что бы то ни стало отправиться вместе с нами. Слишком уж отличалась воинственная сида от любой женщины северных королевств. Заостренные уши, высокая переносица - почти вровень со лбом, раскосые глаза, золотистый цвет волос. Внешность, которой перворожденные гордились, как еще одним доказательством своего превосходства над низшими существами - людьми, могла сыграть злую шутку. Да просто вызвать нездоровое любопытство. Не говоря уже о весьма дурной славе, вызванной отрядом под ее предводительством. Страшно представить, что кто-либо узнает в нашей спутнице ту самую Мак Кехту.
Но голос здравого смысла не пробивался к рассудку феанни.
Она улыбнулась загадочно, смерила нас взглядом, аж искрящимся от холода, и произнесла, что она, дескать, хочет убедиться, не соврало ли мерзкое, волосатое чудовище, рассказывая о значении М'акэн Н'арт, и не напортачат ли два "амэд'эх агэс дал салэх" (глупых и невежественных человека), возвращая артефакт на законное место. А узнает ее кто-нибудь, не узнает - вообще не наших умов дело.
Спорить после этого сразу как-то расхотелось. Не в силах остановиться, я еще попытался что-то доказывать, объяснять, что идти должны мы с Сотником, и только вдвоем, но безуспешно. Гордую ярлессу не переубедишь.
Как, впрочем, и Гелку.
Девка тоже упрямо заявила, что скорее помрет, чем бросит меня на произвол судьбы. Что без нее мы вскорости завшивеем, обносимся, оборвемся, наподобие нищих побирушек, заболеем несварением желудка и помрем от самой первой встреченной заразы. Кто прореху на штанах залатает? А пуговицу кто пришьет? Ровно мы дети маленькие и вчера от мамкиного подола отцепились.
Сотник лишь головой качал - слов не осталось.
Я, опять-таки, пробовал уговорить Гелку остаться в любой встреченной фактории, где народ подберется честный и незлобливый, да куда там!
Так и сказала, что удерет и сама-одинешенька следом за нами пробираться будет.
Вот и поспорь с такими! Вот и поубеждай!
Да и то, сказать честно, привык я к Гелке, как к родной дочери. Разлучимся - первый тосковать начну. Так что пускай идет, махнул я рукой. Если и будет обузой, то не такой уж и великой. Как-нибудь справимся. Ну, не в порошнике к озеру доберемся, а к началу лютого. Велика ли разница? Мне так никакой…
За спорами-разговорами день пролетел незаметно. Ноги сами отшагали по лесу лиги эдак четыре, и перед сумерками мы выбрались на берег Аен Махи.
Выбраться выбрались, а как будем переправляться, не подумали.
Река широкая, глубокая, течением могучая. Вплавь ее не возьмешь. Может, Сотник сам бы и справился - все же воин не из последних. Хотя нет. Он-то из Пригорья. Там реки такие, что собака перепрыгнет. Негде ему было плавать научиться.
Он так и сказал. И предложил идти по берегу на юг. Глядишь, и найдем что-нибудь для переправы подходящее. Несколько бревен сухих, например. Чтоб в плот их увязать. Или выйдем к поселку людскому да лодочку попросим на время.
На том и порешили.
С завтрашнего утра двинем вниз по течению.
А с вечера удалось мне здоровенную белорыбицу на крючок подхватить. Без лишней скромности скажу - полторы руки длиной. Чтобы ее на берег выволочь, пришлось Сотника на подмогу кликать. Сам бы ни в жизнь не справился.
Рыбину зажарили в углях. Ели вчетвером, ели, еще и на утро оставили.
С тем и спать улеглись.
Вот и лежал я, ворочался. То ли события двух последних дней заснуть не давали, то ли непривычно сытое брюхо беспокоило.
В конце концов дремота одолела. Она и не таких героев, как я, побеждала.
Но отдыха не принесла.
Потому что опять явилось мне сновидение (не слишком ли часто в последнее время я их вижу?), и светлого в нем мало оказалось…
На этот раз я парил над широкой речной гладью подобно белоплечему орлану. Говорят, летают во сне детишки, когда растут. Я из этого возраста уже вышел. Потому сон настораживал.
Итак, картина величественная и прекрасная предстала перед моими глазами.
В туманной дымке на севере проступали остроконечные заснеженные пики. Облачный кряж. Слишком долго я прожил у подножия горного хребта, чтобы не узнать привычные очертания. Река, в таком случае, - ни больше ни меньше - Ауд Мор. Отец Рек. Широкий - не всякий воин переплывет, хотя про птицу, которая не перелетит, врут, конечно, досужие языки; грязно-серый, посуровевший к середине яблочника, весь в оспинах стоячей волны на стрежне. Южнее, по левому берегу, раскинулись привольные луга с редкими перелесками - исконные владения Повесской короны, земля бородатых веселинов - всадников и землепашцев.
Но на суше не было ничего, что смогло бы отвлечь мое внимание от Ауд Мора. Потому что по речной шири, не скрываясь (может, только чуть-чуть ближе забирая к правому берегу), поднимался вверх по течению корабль. Подобного ему я не видел ни разу в жизни, но тем не менее узнал безошибочно. Он отличался и от круглобоких стругов веселинов, и от сияющих начищенной бронзой дромонов моей родины, и от почернелых байдаков поморян, обветренных всеми штормами океана, как волк отличается от промысловой лайки. Имел лишь некоторую схожесть с лодьями арданской речной стражи - "речных ястребов" Брохана Крыло Чайки. Длинное узкое "тело" из плотно пригнанных друг к другу досок, высокие - в два человеческих роста - штевни: задний изукрашен резьбой наподобие рыбьего хвоста, передний представлял из себя голову зверя, о каком мне приходилось только читать в старинных хрониках. Голова клювастая, по бокам выпуклые круглые глаза, а над маковкой торчат уши не уши, плюмажи не плюмажи, а скорее всего пучки перьев или волос. Грифон, надо полагать…
Так вот вы какие, грифоноголовые корабли, ткнувшиеся форштевнями тысячу лет тому назад в черный песок залива Дохьес Траа! Поближе разглядеть бы.
Словно в ответ на мою немую просьбу картинка перед глазами увеличилась. Выглядело это так, будто орлан, плавно скользя в восходящих токах воздуха, пошел на снижение.
Стали видны каплевидные щиты - алые, лазоревые, черные с серебром - вдоль бортов. Шестнадцать пар. Столько же, сколько и длинных весел. Посредине палубы, вдоль корабля, лежала снятая мачта и прикрученный к рею парус, цвет которого различить мне не удалось. В парусе нужды не было, так как северный ветер не помог бы преодолеть мощное течение Отца Рек.
Корабль шел на веслах. Гребцы двигались слаженно, показывая многолетнюю, да что там многолетнюю - многовековую, выучку. Никогда бы не подумал, что увижу перворожденных, гордых и заносчивых, за столь тяжелой работой. А впрочем, что я понимаю - какая работа достойна воина и какая нет?
Зажав под мышкой рулевое весло - массивное с широкой лопастью, - стоял суровый, иссеченный шрамами кормщик. На мой взгляд, слишком плечистый для перворожденного. У грифоньей головы, держась одной рукой за краешек борта, застыл предводитель сидов. Волосы белые, обесцвеченные сотнями прожитых лет. Такой белизны я не видел даже у Этлена. Должно быть, воин, командующий кораблем, помнил еще Благословенную Землю. Как там будет на старшей речи? Б'энехт Ольен. Вместо глаз ярла - белая, затканная серебряными нитями и вышитая самоцветной пылью повязка, под которой скрывался уродливый шрам с неровными краями.
Куда могут плыть перворожденные? К какой цели стремятся, пробираясь вверх по течению Ауд Мора? Боюсь, что этот вопрос, как и многие другие, возникающие у меня, останется без ответа. Если только следующий, невесть откуда взявшийся сон не покажет его.
Да и с чего я взял, что вижу правдивые сны? Прозреваю будущее… Тоже мне, великий прорицатель выискался! Да, прошлое один раз увидеть удалось, но, скорее всего, под воздействием Пяты Силы, небольшого отполированного корешка, лежащего в моем мешке. Тогда воздействию неведомой силы подверглись все, включая Гелку и Мак Кехту. А в нынешнем сновидении нет ничего кошмарного. Плывет себе лодья… Ну, и пускай плывет!
Только я подумал об этом, сидский корабль завертелся, словно попал в водоворот, уменьшился и растаял в тумане. А передо мной замелькали картинки бессвязные и потому непонятные.
Тонконогий караковый конь, рысящий по лесной дороге. Всадник на его спине сидит скованно, будто бы боится боли. Не мудрено. Правой руки-то у него нет. Так, обрубок в пядь длиной. Рана свежая - сквозь туго спеленавшие культю полосы отбеленного холста проступили бурые пятна. На всаднике коричневая накидка с вышитым на груди пламенем, а вот аксельбанта в виде веревочной петли на плече нет. Странно все это. С каких пор петельщики, хоть и израненные, стали терять предмет своей особой гордости, знак принадлежности к Трегетренской гвардии?..
Эту картинку сменила другая.
Мрачный замок из грубо обработанного камня. Громада донжона обрамлена стеной со сторожевыми башенками. В воротах стражи нет. Зато мощеный двор полон вооруженных людей. В основном в одежде представлены коричневый, оранжевый и красный цвета. Трегетрен. На узком балконе, обрамленном высоким парапетом, стоит молодая женщина или девушка в черном платье. Волосы цвета воронова крыла убраны под серебряную сеточку с речным жемчугом. За ее плечом настороженно прислушиваются трое петельщиков - не рядовые бойцы, по всей видимости, правее - здоровяк в простой одежде - не иначе слуга, но силища в нем чувствуется неимоверная. А вот мозгами парня Сущий Вовне явно обделил. Часто так бывает. Одного с избытком, другого - нехватка.
Толпа внизу ликует. Криков не слышно, но хорошо видны искаженные в радостном крике лица. Внезапно на балконе появляется шатающаяся фигура. Тоже слуга, но возрастом постарше. Полсотни лет разменял, не меньше. Он что-то кричит и тычет пальцем, указывая на женщину в черном. Обличает? Напрасно. Великан с лицом придурка сделал всего лишь легкое движение рукой. Так обычный человек смахнул бы муху с края тарелки. Обвинитель перевалился через парапет и шлепнулся о камни у ног толпы, которая взревела еще воодушевленнее…
Следующая картинка…
Вырубка в чащобе. Странная конструкция - три бревна, составленные "домиком", как опоры шатра у кочевников из восточных степей, сверху колесо, через которое перекинут канат. Рядом сидят два мужика и на качелях раскачиваются. Бред. Или душевнобольные решили в лесу от жрецов укрываться? Но зрелище тем не менее вышло умиротворяющее. Что-то надежное и спокойное было в дурацкой забаве взрослых мужиков. Даже странно как-то…
Далее образы полетели непрерывной чередой. Часто я даже не успевал осознать, что вижу.
Перекошенное лицо с седыми косичками на висках. Рот оскален в крике. Струйки крови на щеках…
Два бойца - по виду арданы - сцепились в смертельном единоборстве. Обнялись, как борцы на потешных схватках. Только один давил другому рукояткой чекана на кадык, а тот норовил сломать обидчику спину древком рогатого копья…
Два корабля сошлись в бою борт к борту. Рваные полотнища парусов падают на головы воинов. В воздухе трепещут обрывки снастей, летят стрелы и абордажные крючья-молнии бьют с безоблачного неба, целясь в плотный строй пехоты…
Где-то я это уже видел…
И вдруг все заслонило женское лицо, прекрасное, каким может быть только одно-единственное женское лицо в жизни каждого мужчины. Лицо матери.
Госпожа Аурила Ларр, даже разменяв пятьдесят с лишним весен, оставалась такой же, какой была в неполных двадцать девять, когда отправляла напуганного и гордого оказанной честью мальца в Храмовую Школу, и какой была через семь лет, принимая в доме беглеца, вздрагивающего от каждого шороха, опасающегося собственной тени. А может, это я просто помню ее такой и разум отказывается принять что-либо иное? Большие серые глаза смотрели с грустью и, как мне показалось, с осуждением. Губы шевельнулись, и мне показалось, что вот-вот моего слуха коснется легкий, почти неразличимый шепот.
Но никаких звуков не услышал.
Только налились слезами материнские глаза.
К чему бы это? Чем я ее обидел, прогневил? Хотя, если разобраться, трудно глупого старателя назвать достойным сыном. Горя родным принес - нырнешь, и с головой накроет…
Я хотел вскочить, упасть на колени, просить прощения, но лицо матери начало отдаляться, расплываясь, теряясь в полумраке…
И напоследок громче боевого рога имперского дромона, каким перекликаются корабельщики зимой, во время тумана на Озере, проревели странные слова:
- ИДИ ЗА ВЕТРОМ!!!
Я попытался вскочить и проснулся.
Пальцы Сотника вцепились мне в плечо, удерживая от падения в притушенный, но все еще горящий костер.
- Ветер! Куда ветер дует? - воскликнул я, запоздало соображая, что выгляжу, мягко говоря, не самым лучшим образом.
- Да? - Сотник приподнял бровь и больше ничем не выразил удивления. - Куда и вчера. На юг дует.
Я сел, ошалело тряся головой. Неясные, пригрезившиеся образы уходили неохотно, словно сознание не решалось отпускать их. И тем не менее в мозгах слегка прояснилось.
- Твоя очередь сторожить, - мягко напомнил пригорянин.
Точно. В эту ночь моя смена вторая - под утро. Значит, уже далеко за полночь, если он меня разбудил. Я глянул на звезды и не увидел их. Глупая привычка, въевшаяся в плоть и кровь во время засушливого лета. Пора запомнить, что осенью небесные огоньки имеют обыкновение прятаться за тучами. И хоть дождя не было, в воздухе ощущалась сырость, свидетельствующая о пасмурной погоде.
- Ага, иду. Ты ложись, - кивнул я, поднялся и, похрустывая суставами, обошел вокруг костра - легкий дымок приятно щекотал ноздри, вызывая в памяти образ коптильни, загруженной желтовато-розовыми окороками. Уселся на валежину. Прислушался. Вроде бы все тихо. Ничто не предвещает опасности. Я, конечно, не воин, не следопыт, но в лесах жить приходилось, и слушать чащу умею. Управлюсь.
Сотник послушно улегся, натянул на голову край куртки, чтоб не лезли докучливые кровососы, и притих. Дыхание его стало ровным и глубоким. Мне бы так уметь. Захотел - заснул, захотел - проснулся. И все легко и ненавязчиво, без мучений и тягостных раздумий.
А меня теперь до рассвета не отпустит странное, услышанное во сне пророчество. Или предупреждение? А может, ни то ни другое? Устал, вымотался - вот и мерещатся кошмары такие, что встреть стрыгая - и за счастье покажется. Или все-таки есть в этом что-то?
Ведь не видел я раньше таких ярких, таких взаправдашних снов, будто наяву наблюдал картины чужой жизни. И начались они не так давно. Если память не изменяет, с выхода из пещеры.
Уж не в Пяте Силы дело?
Болг сказал, что это могущественный артефакт, но ничего не упоминал непосредственно о его свойствах и возможностях. Как он влияет на умы окружающих? Не подчинит ли нас со временем своей воле? Не буду ли я через месяц-другой горько раскаиваться, что взвалил на свои кривые плечи такой груз?
Ответы на эти вопросы можно получить. И я их получу. Со временем. Не оказалось бы поздно.
Путь к заветному острову на Озере ох какой неблизкий! Едва ли не полмира преодолеть придется. Но я его преодолею. Ради того, чтоб не лилась кровь, не брели по свету сироты, не сходили с ума матери, потерявшие детей. Чтобы прохожий не прятался от встреченного на дороге всадника в кусты, а, улыбаясь, здоровался с ним. Потому что, если ты мог помочь нуждающемуся в заступе и не помог, как посмотришь в глаза внукам, когда придет срок расставания?
январь 2003 - февраль 2004