Он не ручной зверек и не уродец. Он - Ивард Рыжий, принадлежащий теперь к братству Старейшины.
* * *
Вийя села напротив Локри. Дипластовая перегородка между ними не сдерживала его эмоций - они хлынули на нее, точно слишком громкие звуки плохо настроенной арфы.
Его светло-серые глаза налились кровью. Под глазами залегли синяки.
- Вийя.
Исчезли иронические протяжные интонации, с которыми он разговаривал прежде. Он произнес ее имя резко, как нечто среднее между обвинением и мольбой.
Она не могла сообщить ему ничего нового, несмотря на долгие часы, которые провела за компьютером. Чтобы не огорошить его этим сразу, она спросила:
- Ну как, рассказала тебе Марим толком о нашем путешествии к урианской загадке Омилова или это был просто красочный поток ругательных эпитетов на трех языках?
Он слабо улыбнулся и она ощутила глубину его отчаяния, как внезапную барабанную дробь.
- Вообще-то она была какая-то тихая. У нее неприятности?
- Пока нет, но шулерские замашки ее до добра не доведут. Подозреваю, что в самом худшем случае ею займутся не власти, а жертвы обмана.
Локри ухмыльнулся. Он тоже был известный шулер, но только когда играл не на деньги, а просто так - или на секс.
- Выволочка пойдет ей на пользу, - махнул он рукой. - Хоть на пару дней да уймется. - Он прищурил глаза. - В общем, она дала мне четкую картину. Довольно четкую... - Он медленно перевел дыхание.
Вийя почувствовала проблеск надежды, которую он усиленно старался подавить. От усилий его замутило.
- Ты что-то вспомнил, - догадалась она.
Он взглянул на нее, стиснув губы в тонкую линию, и сказал:
- Да. Разговор в ночь перед тем, как они были убиты. - Он иронически скривил брови. - Я был тогда молод, наивен и рвался поступить во Флотскую Академию на Минерве.
От внимания Вийи не ушли оборонительные интонации: они как-никак рифтеры, а Локри всегда был самым красноречивым, когда речь заходила о коварстве панархистов и честности Флота.
- Как и Маркхем когда-то, - напомнила она. - Тебя тоже выгнали?
- Нет, до этого не дошло. Надо сначала сдать экзамены, чтобы тебя приняли. Но перелет на Минерву стоил дорого; ведь она - антипод Торигана. Обычно это оплачивает семья или патроны, но мои родители считали, что это пустая трата времени. Если я хочу летать, то могу вместе с матерью возить студентов на кучи хлама в позабытых всеми мирах.
- И ты спорил с ними по этому поводу, - сказала Вийя.
- Мягко говоря, - слабо улыбнулся он. - Там такие баталии шли! Короче говоря - для чего я и откопал этот полусгнивший труп, - в ночь перед убийством эта тема снова всплыла. Мать только что вернулась из рейса, а отец напился. В кои-то веки он не злился, а ухмылялся чему-то своему. Внезапно, он поворачивается ко мне и спрашивает: если я, мол, такой крутой пилот, не могу ли я сказать ему, что такое фрактальный спектр и где такой можно найти.
- Ну-ну, дальше.
- Ну, я дал ему школьное определение фрактального спектра и сказал, что это можно наблюдать только в лаборатории, а он и начал: ты, мол, бездельник и семье от тебя никакого проку. - Локри вздернул худое плечо. - Ну ладно. В общем, я совсем забыл об этом, пока Марим не брякнула об этом самом спектре. Но вряд ли это как-то связано с убийством.
- Собственно говоря... - начала Вийя, но тут эйя без предупреждения мысленно соединились с ней.
Мы различаем отдельные образы. Мы слышим, как Один-С-Тремя думает о Далеком Спящем, когда спит. Он слышит далекий отдельный образец, тот же образец, который слышит Вийя, когда спит.
Вийя скрыла свою реакцию.
Один-С-Тремя боится?
Его образец боится.
Его образец все еще спит?
Его образец не спит, он движется по направлению к Трем.
Эйя теперь пользовались притяжательными местоимениями почти правильно, а если и ошибались, Вийя уже не обращала на это внимания. Она послала им успокаивающую мысль:
Празднуйте то, что Один-С-Тремя идет к Трем. Это ему полезно.
Мы слышим Трех-Вместе, мы празднуем новые слова, мы разделяем окраску мыслей и память Далекого Спящего...
Они входили в то, что Вийя называла режимом Пожирателя Солнц: теперь они повторяют все, что узнали об этом далеком урианском сооружении. Вийя научилась в таких случаях переключать свое внимание, предоставляя двум голосам бубнить на задворках сознания - точно видеофильм, который не смотришь, но и не выключаешь.
Локри смотрел на нее с любопытством.
- Что-то не так? - спросил он.
- Нет, ничего. Эйя и Ивард. Итак, подведем итог. Когда мы вернулись сюда, я провела поиск по фрактальным спектрам, считая, как и ты, что это явление довольно редкое и потому интересное.
- Ну и?
- Ничего, кроме академических выкладок и определений.
Локри откинулся назад, зажав пальцами переносицу, - он больше не притворялся, что ему нет до этого дела.
- Значит, никаких нитей больше не осталось? - чуть слышно произнес он.
Она поколебалась, не желая пробуждать в нем ложные надежды. Но, может быть, даже ложные надежды лучше, чем такое существование?
- Не скажи, - медленно проговорила она. - В свете того, что ты мне сказал, этого, пожалуй, слишком мало.
- Что ты имеешь в виду?
- То, что сказала. Слишком мало информации. Не забывай, что Арес - один из полюсов Панархии, поэтому здешняя база данных должна быть такой же объемной, как на Артелионе - или почти такой же. Мне кажется странным, что в ней содержится так мало информации на эту тему, особенно в свете недавнего открытия Пожирателя Солнц.
Локри потер глаза.
- Но если предметный поиск ничего не дал, понадобится лет сто, чтобы прочесать все массивы.
- Возможно, - сказала Вийя и встала. - Но возможно и то, что теперь приоритеты поменялись. Ты вырос, зная, что ДатаНет сшивает воедино твой мир и связывает его с Тысячью Солнц. Много ли ты знаешь о том, как он работает в реальности?
Локри бросил на нее острый взгляд.
- Я знаю, что инфонетики постоянно прочесывают поток поступающих данных, перестраивают их и отправляют пакетами обратно в систему. Знаю, что они присваивают очередность всем поступлениям, потому что никто не может прочесать все - как бы мы быстро ни работали, за потоком информации нам не угнаться. А что?
- На приоритетах, а также на комплектовании и отсылке пакетов в систему наживались целые состояния, - сказала она. - Время у меня есть - интересно будет покопаться в некоторых из этих процессов.
Он ничего не сказал, но она почувствовала в нем внезапный приток надежды - возрождение воли к жизни.
Вийя ушла. Они все условились не затягивать свои визиты - их разговоров никто как будто не слушал, но она знала, что учет посещений ведется. Она надеялась, что короткие визиты товарищей по команде не привлекут внимания недоброжелателей.
Она вышла, и эйя снова вторглись в ее ум. На этот раз они говорили на своем языке, что случалось с ними крайне редко. У нее в мозгу точно гиперснаряд взорвался. Она остановилась, словно наткнувшись на силовое поле, не обращая внимания на обходящих ее людей.
На нее нахлынули образы: зеленые тела, причудливые краски, отголоски запахов, которые не встречаются в чистой, стерильной атмосфере около пятого блока. Пробиваясь сквозь ураган ощущений, она искала его исток и наткнулась на Иварда, который отчаянно пытался понять...
- Келлийский корабль, - сказала она слух.
- Вийя! - вскрикнул он, но его мысли тут же унеслись прочь, и она его потеряла.
Голоса эйя в мозгу стали еще тревожнее, взволнованнее и настойчивее - ей казалось, что голова у нее вот-вот лопнет. Прижав ладони к глазам, - она пыталась отгородиться от чужих голосов.
Но тут все снова переменилось, сложившись в целое, столь же величественное и стройное, как голоса, певшие теперь у нее в голове.
Сквозь эти звуки ей слышался гул большого барабана - он бил ровно, синкопами, как тысяча сердец, стучащих в унисон.
Эйя внезапно умолкли, зато самый воздух вокруг Вийи теперь звучал; басовые и тонкие струны, переливчатые мелодии, рожденные эмоциями тех, кто был вблизи. Волна красок застелила ей зрение - яркая, как радианты корабля.
Втянув в себя воздух, она немного опомнилась и бросилась бежать, ища укрытия в собственном пространстве.
Гром меди воззвал к ее памяти, пропали дипластовые стены унылого коридора, и она увидела высокий потолок и великолепную люстру концертного зала. Мощная "Мания Кадена" охватила ее со всех сторон, и вместо пандуса, ведущего к Пятому блоку, перед ней возникла одинокая стройная фигура с голубыми глазами, стоящая высоко на балконе.
Дыша так, что царапало в горле, она пробивалась к лифту.
Молодые голоса, сладкие и тоскующие, сплетали вокруг нее мелодии КетценЛаха, и воспоминания окутывали сердце золотыми цепями.
Концерт Эренанха - а еще дальше та же самая музыка, кетценлаховское "Кони родятся с орлиными крыльями", и любимая белокурая голова прижимается к ней, и улыбка...
- Маркхем, - сказала она и спохватилась, что говорит вслух.
В голове ненадолго прояснилось: она была одна в своей квартире.
Затем темные и скорбные мужские голоса, то поднимаясь, то опадая, погнали ее к себе в комнату. Она дотащилась туда и упала на колени. Это была уже не ее комната с простыми кремовыми стенами, где стояли только кровать да пульт. Теперь она видела вокруг себя закопченный камень, и было холодно, несмотря на колеблющийся огонь в углу, и пахло пеплом.
Обшарпанная деревянная мебель казалась огромной, словно она смотрела на нее снизу - глазами ребенка.
"Хриш ни реммет ка хекаата, эппон эн Дол би-сахриш", - тянули на долгой ноте мужские голоса, и эхо в каменных стенах отгоняло недремлющих демонов и духов, что кишат в тенях, порождаемых полярным сиянием слишком светлых ночей Должара.
Вийиной щеки коснулась ладонь, грубая и мозолистая. Скупая ласка и женский голос, говорящий ей на ухо: "Завтра они придут за тобой, дитя. Говори поменьше, работай усердно и никогда-никогда не показывай господам, что твой талант растет, иначе тебя убьют. Если я сумею, то выкуплю тебя".
И продолговатое лицо с темными глазами вверху...
Вийя изо всех сил боролась с непрошеными воспоминаниями, но они, подхлестываемые музыкой, сами лезли в голову. Эмоции, свои и чужие, окружали ее и сами переходили в музыку.
Сквозь нее Вийя слабо различала стройное трехголосие келли, а где-то высоко вели причудливую мелодию эйя.
- Я знаю, что это такое, я знаю, - закричала она, но ни единого звука не сорвалось с ее губ.
Последним усилием воли она заставила себя встать и двинулась не к кровати и желанному забвению, а к стулу. Она простерла дрожащие руки над клавишами пульта...
И, под звуки старинных труб, упала в информационное пространство.
Музыка сделала информацию доступной для всех ее чувств - Вийя воспринимала истину интуитивно, в мультимодульном режиме. Она летела по световым коридорам, несомая мощной темой струнных и духовых.
Ощущение собственного тела, зрение, слух, вкус, осязание, даже чувство времени - все слилось в нечто целое, не имеющее названия. Ее восприятие системы было направлено в обратную сторону - она не ныряла вглубь, следуя за той или иной нитью, но взлетала - непрекращающееся наслаждение, которое давала ей музыка, манило и обещало успех.
Потом появился лейтмотив - тяжелый, голодный, злой, отдающий гнилью, что скапливается в темных углах. Вийя помчалась по световому туннелю - пространство Ареса как будто бы осталось позади. Ее новое синестетическое чувство времени заставляло оживать застывшие в массивах прошедшие события. Пятиголосная мелодия возвестила о приближении планеты Ториган - здесь звучали громоподобные тона Архона Штулафи. Но его простецкий мотив тут же поддался шелковистому стремительному контрапункту, несущему Вийю в сердцевину гнойного бубона, - он вздымался на микротональных стебельках дисгармонии, выдуваемой мощными тубами. Вийя схватила то, что ей было нужно, и пулей вылетела обратно.
Световой луч вновь забросил ее в пространство Ареса, и она взмыла вверх. Информационная сеть разворачивалась под ней, как яркая паутина, под мягкое пение рожков и рокот барабанов. Нарастающее крещендо превратило этот узор в сверкающую карусель звуков. Но Вийя расслышала шипящий диссонанс - это была тьма, которая растекалась по Сети, как воздух, идущий из пробитого корабельного корпуса. Пальцы черных молний тянулись из нее к протухшему, заброшенному лейтмотиву, выпеваемого басовыми виолами и носовой флейтой.
Запел скорбный хор - его полутона заставляли Вийю скрежетать зубами и царапали ее кожу: "...Спасти Галена... нужно Семиону... измена... измена..." А вверху гремела извилистая коварная тема - ее ударные и струнные охраняли яркое устье туннеля, связывающего Арес с Тысячью Солнц, не пуская Вийю обратно. Тема ширилась, источая сухой мускусный запах, и превращалась в лишенный света круг - он всасывал Вийю в дисгармонию и небытие. Она знала, откуда это исходит, - то, что показал ей когда-то Жаим, сверлило мозг. Она отчаянно боролась, она швыряла в темный круг порхающие темы КетценЛаха и полосовала его лазплазменным лучом любви, в которую сама не до конца верила.
Но эхо было слишком могучим и стойким: оно врастало в сеть нитями злокачественной, размножающейся делением информации. Вийя чувствовала, что ее силы на исходе: тьма, густая и не знающая пощады, подступала со всех сторон.
Но многие раскаты духовых выбросили Вийю наверх из глубин, и яркий веселый пузырек заплясал вокруг, сопровождая полет радостными переливами. Черное зло отлетело назад, словно от порыва сильного ветра, открыв путь к разуму и свету. Использовав последний солнечный заряд своих эмоций, Вийя освободилась и наконец-то погрузилась в забвение.
* * *
Ивард практиковался в своем новом способе восприятия всю дорогу до Тате Каги. Голубой огонь Архона растворился в его мозгу, и он чувствовал, как тот исследует области, недоступные ему самому.
"С твоими снами мы ничего не можем поделать", - сказали ему келли, и благодаря богатству их синестетической речи он сразу понял все мотивации их отказа: духовную, психическую, политическую и прочие, для которых у людей еще нет понятий, а возможно, и никогда не будет.
Он учился также подавлять свои новые способности - это было трудно; все равно что смотреть на напечатанное слово, но не читать его. Но Ивард упорствовал, понимая, что в человеческой среде от синестетического восприятия пользы мало. Люди слепы к древней целостности, лежащей за их словами и символами, и то, что находил в них Ивард при помощи своего нового дара, было либо уродливым, либо серым, либо невыразимо смешным.
Ивард рад был выйти наконец из транстуба. Люди в капсуле пялили на него глаза, когда он смеялся вслух. Он чувствовал в них смесь подозрения и страха, и это подпиралось подспудной злостью, вызванной перенаселением, - точно многогранники с острыми краями крутились вокруг его головы, и от них пахло рвущей уши музыкой, как от залежалого мыла в грязной общественной уборной.
Он потряс головой и сплюнул, стараясь избавиться от этого вкуса.
- Право же!
Ивард поймал на себе возмущенный взгляд крупного мужчины в элегантном костюме. Рядом стоял другой, помельче, с круглым красным лицом и тоже хорошо одетый. Оба строго смотрели на него.
- Нельзя давать волю поллойским привычкам, мальчик.
Несмотря на всю их элегантность, легавых Ивард мог распознать всегда. Маленький вышел вперед и поднял руку с каким-то значком.
- Сожалею, но эта остановка временно закрыта, - сказал он другим выходящим пассажирам. Те поворчали, но вернулись обратно - уж очень начальственный вид был у этих двоих.
Ивард тоже повернулся, но большой молча опустил руку ему на плечо. Ивард узнал уланшийскую хватку - со стороны она была незаметна.
Он начал извиваться, пытаясь отнять руку, но тут ощущение холодной кожи и битого стекла коснулось его лба и привлекло его внимание к третьему человеку, стоящему у входа на платформу.
По телу Иварда поползли мурашки. Эту реакцию он подавил, но от психических миазмов, испускаемых высокой, худой фигурой с длинными черными волосами, заслониться было не так просто. Ивард уже видел этого человека в Садах Аши.
"Смерть дышит его ноздрями", - сказали тогда Портус-Дартинус-Атос. Это был телохранитель Архона Шривашти.
Ивард понял, что эти люди ждали его, и огляделся. На маленькой станции было пусто - одно это должно было насторожить его на переполненном Аресе. Он потянулся к Вийе, надеясь, что страх усилит его сигнал.
И он связался с ней, но тут же отпрянул и потерял ее, ошеломленный потоком ощущений, почти таких же, которые испытал сам в свои первые минуты на келлийском корабле. Вийя ему не поможет. А вдруг ее тоже арестовали? Что с ней? Келлийский Архон ушел слишком глубоко и тоже не мог помочь, и своих друзей келли Ивард тоже не чувствовал. Он остался один.
Здоровяк улыбнулся - не слишком ободряющее зрелище.
- Тебе выпала особая честь, парень, и это отнимет у тебя не больше часа, - стиснув пальцы, он направил Иварда к выходу. Ясно было, что уланшу он владеет лучше, чем Ивард, поэтому сопротивление не имело смысла.
- Куда вы меня ведете? - спросил мальчик, ненавидя себя за дрожь в голосе. Физически контроль изменял ему.
- Архон Шривашти хочет с тобой поговорить.
Ивард окончательно понял, что дело плохо.
- О чем это?
Здоровяк подтащил его к стене, где внезапно открылась ниша, и втолкнул в маленькую капсулу. Телохранитель - Ивард вспомнил, что его зовут Фелтон, - тоже сел туда. Здоровяк сказал на прощание:
- Не нахальничай, парень. - И люк закрылся.
Поездка прошла в молчании. Ивард не хотел разговаривать с Фелтоном и с облегчением вспомнил, что тот, как говорят, немой. Он сосредоточился на блокировке своего синестетического восприятия: в тесной капсуле ассоциации, которые вызывал этот человек, были просто болезненны.
Капсула доставила их в маленькую, скупо обставленную комнату, и Фелтон ушел. Ивард огляделся - типичная чистюльская комната. Вот только стол должен быть пятиугольным, а не круглым, подумал он, когда острый запах цветов в вазе на столе коснулся его щек. И мягкий ковер на полу не соответствует краскам гобелена над буфетом, а буфет слишком приземист для приглушенного освещения. Даже чистюли ничего не замечают.
Эта мысль успокоила его. Потом снова вошел телохранитель, а за ним высокий желтоглазый Архон, которого Ивард тоже видел в Садах Аши, - он двигался со сдержанной, вызывающей беспокойство грацией. Глыба бархатистого гранита легла на плечи Иварда, и он поспешил сфокусироваться.
- Садись, пожалуйста, Ивард.
Мальчик поспешно сел. Тау говорил с ним так, как никогда не говорил Брендон. Под наружной вежливостью чувствовалась колючая сталь, и он стоял очень высоко, а Ивард - низко. Немой телохранитель стал у Иварда за спиной.
- Ты был в одной команде с Джесимаром лит-Кендрианом.
- Д-да.
Архон приподнял бровь, и флюиды Фелтона слегка изменились.
- Сэр, - добавил Ивард. - Ваша светлость.
Так ведь к ним, кажется, обращаются, к Архонам?