Ха, она не знала, как умеет допрашивать Красноглаз! Пару дней спустя она расскажет все, что знает и не знает, а затем умрет, медленно, позорно и печально, куда тяжелее и неприятнее, чем безвинно погибшая Нахера. Да, что-то Мину животворящему со жрицами в последнее время не везло. Определенно.
И боги устало обратились к Сетху и Хору, говоря:
– Слушайте, что мы скажем вам. Ешьте, пейте и дайте нам покой. Прекратите свои каждодневные ссоры.
– Да, – согласился Сетх и дружелюбно сказал Хору: – Пойдем ко мне домой. Мы проведем прекрасный день и славно отдохнем.
– Поистине я так и сделаю, – сказал Хор.
Весь день Сетх и Хор пировали и веселились. Когда же пришла пора идти спать, слуга Сетха постелил широкое ложе, и боги улеглись вместе. Хор наивно полагал, что дружелюбие, которое выказывает Сетх, искреннее. Он не подозревал, что Сетх заманил его к себе в дом с коварным расчетом: изнасиловать его и тем самым навсегда опозорить перед богами. Едва Хор уснул, Сетх набросился на него, пытаясь им овладеть. Но Хор перехитрил своего врага. Он не стал сопротивляться. Пользуясь темнотой, он незаметно взял фаллос Сетха в свою руку, собрал семя на ладонь и только после этого уснул. Коварный Сетх был уверен, что ему удалось осуществить свой замысел. Хор же рано утром отправился к Исиде и сказал ей:
– Приди ко мне, Исида, мать моя, приди и посмотри, что сделал со мной Сетх.
С этими словами он раскрыл ладонь и показал матери семя Сетха. Исиди схватила медный нож, отрубила Хору оскверненную руку и выбросила ее в воду. Вместо отрубленной руки она сделала новую, затем заставила Хора возбудить свой фаллос, собрала его семя в глиняный кувшин и направилась к дому Сетха. Там она спросила у его садовника:
– Какие овощи ест твой хозяин?
– Он есть только латук, – ответил садовник.
Тогда Исида полила латук семенем Хора, и Сетх, поев за обедом овощей, забеременел.
На следующий день боги опять собрались на суд. Сетх, смеясь, объявил Совету:
– Отдайте сан правителя мне. Сын Исиды Хор не достоен этого: я овладел им и опозорил его!
Тут боги Совета испустили великий крик. Они подняли Хора на смех, плевали ему в лицо и наперебой осыпали оскорблениями. Хор же поклялся именем отца, говоря:
– Все, что здесь сказал Сетх, ложь. Вызовите семя Сетха, и мы посмотрим, откуда оно ответит. И пусть вызовут мое семя, и мы посмотрим, откуда откликнется оно.
Смех прекратился. Тот возложил руку на плечо Хора и приказал:
– Семя Сетха, выйди наружу.
Но семя ответило из глубины болота. Тогда Тот возложил руку на плечо Сетха и сказал:
– Семя Хора, выходи наружу. И семя вышло.
– Прав Хор и неправ Сетх, – со смехом сказали боги.
Древнеегипетские сказы.
– Трижды громогласно и авторитетно вопрошаем – по мирному или как? – Тот с силой приложился жезлом о бронзовый огромный гонг, да так, что пламя факела дрогнуло. А когда вибрирующий звук затих и в зале наступила тишина, ее нарушил рык Гибила, полный ненависти и лютой злобы:
– Крови! Мозга! Смерти!
– Принято! – зверем заревел в ответ Энлиль. – Будет тебе кровь! Будет тебе мозг! Будет тебе смерть!
Что он, что Гибил, что Тот были без одежд, в одних только кожаных набедренниках. Так же, как Нинурта, Шамаш, Мочегон да и все прочие члены Централсовета – древний Ритуал Царицы Магр ни для кого не делал исключений. Ритуал боя не на жизнь, а на смерть. Жестокую, кровавую, мучительную, полную невыразимого позора.
– Полностью услышано? – Тот глянул вопросительно на членов, мгновение помолчал и снова с жуткой силой приложился к гонгу. Настроение у него было мерзко-гнусно-пакостно-хреновым. Ну вот, блин, дожили, такую мать – наследники Великого Ана сейчас будут биться в храме Великого Ана. Решительно, бескомпромиссно, жестоко, не оставляя сопернику ни шанса. На смерть. Да, таков древний Ритуал Царицы Магр – неписаный тысячелетний закон чести. Закон, согласно которому каждый ануннак может вызвать на бой другого ануннака. А с другой стороны, если без эмоций, то все, что ни делается – к лучшему. В стране Маган должен быть один правитель, у Нинти, черт бы ее побрал, – определенность выбора, а у него, Тота, – душевная гармония. Дабы спокойно, вдумчиво и не спеша заниматься делом всей жизни. Там, на Тибете. Вместе с коллегами и любимыми учениками – мудрейшим Имхотепом и наидостойнейшим Рамой. Не отвлекаясь, блин, на терки, стрелки, блуд, базары и разборки. Ну что спокойно не живется-то? Земля рожает, Нил течет, пшеница зреет, бабье дает. Эх, растакую-то вот мать, и не так, и не этак, а ведь не повезло Ану с детьми. Ох как не повезло. Вот сынок Зиусурда, даром что полулулу, а не срамит где ни попадя отцовских-то седин. Царствует себе в Шураппаке, строит святилища и дворцы, в большую политику не лезет, четко понимает, что к чему. Во всем у него полный порядок – и по мясу, и по шерсти, и по зерну, и по маслу, и по опиуму для народа, и в отношении Совета Богов. И сексуальных проблем нет – в корне, в зародыше, в зачатке, в помине, есть только гарем, умелые наложницы, восторженные подданные и храмовые жрицы. Полная, совершенная гармония. А тут… Такие, блин, дела…
Дела в центре залы и впрямь развивались по нарастающей: врагов сковали цепью длиною в шесть локтей, дали каждому по ножу и скомандовали: "Фас". Впрочем, команды здесь были не нужны – вихрем, молнией, разъяренным вепрем налетел Гибил на своего дядю. Он был очень грозен и уверен в себе – последние две недели они тренировались с Мардуком, специально прибывшим в Египет из своей вотчины в Южной Африке. Однако же Энлиль был совсем не подарок – нож в его руке мелькнул, отбросил свет, и Гибил заорал, отпрянул, бросился назад, сколько позволяла цепь. По его небритой щеке медленно ползла кровавая жижа – то, во что мгновенно превратился его левый порезанный глаз.
– Ну-ка, иди сюда, маленький, – громко подбодрил его Энлиль. – Сейчас я тебе вырежу второй. А потом и яйца. По одному.
Слова свои он подкрепил делом и бросился в атаку на Гибила, однако тот держался молодцом: боль мигом отрезвила его, дисциплинировала, добавила в сердце ярости, но ярости холодной, расчетливой, убийственно опасной для врага. Некоторое время схватка шла на равных: жутко блестела сталь, кандально звенела цепь, слышалось горячее дыхание. Бойцы были под стать друг другу – рослые, сильные, выносливые, не боящиеся ни крови, ни смерти. Казалось, что все это надолго. Однако это только казалось.
– Хуррррр! – Гибил вдруг сделал финт, сорвал дистанцию, прошел зигзагом и, уронив на пол свой нож, сжал его пальцами босой ноги. И тут же, резко откинувшись назад, всадил клинок Энлилю в пах. Фатально, мощно, глубоко, по самые упоры. Словно с концами пригвоздил к гробовой доске. Однако нет, Энлиль был еще жив: громко застонав, он рухнул на колени, скорчился, сложился вдвое, перевалился набок и вдруг зашелся конвульсивным криком – нашел в себе все же силы вырвать из раны нож. Тело его безжизненно обмякло, мутные глаза закрылись, рдяно пульсирующим потоком заструилась кровь. Однако это было не самое страшное.
– Ну что, сука, так и будешь лежать бревном? – гоголем подошел Гибил, сдернул с Энлиля набедренник, с силой, трамбующим ударом бросил в лужу крови на живот. – Ну-ка, раздвинься, маленький.
Навалился, пристроился, куда надо, попал и принялся уподоблять Энлиля женщине – с чувством, с расстановкой, размеренно дыша, со счастливой, даже блаженной ухмылкой. Враг его теперь, даже если и выживет, уже не ануннак – так, слабая пародия на ануннака. Жалкая, грязная, всеми презираемая, вызывающая тошноту и омерзение. Впрочем, нет, нужен последний штрих, завершающий мажорный аккорд. А, вот и он…
Тот, сидя в кресле Председателя Совета, наблюдал за действом с глубочайшей скорбью – о господи, видел бы Ан, как его горячо любимый внук рвет очко на сто лимонных долек своему дяде. Только что вырезавшему ему глаз. М-да. И ведь не торопится, стервец, не спешит, сразу видно, тянет время, наслаждается моментом, упивается триумфом и открывшимися перспективами. Кроет своего родственничка так, что брызги летят. А, похоже, уже все – кончил. Добился своего, паскудник, смешал родного дядю с дерьмом. Напрочь обломал рога, помножил на ноль, с головой втоптал в грязь. Крепкая ануннакская семья, ячейка общества, такую мать…
А Гибил действительно опорожнился, встал и громогласно возвестил:
– Семя мое отныне в нем!
Таммуз и Гиссида подошли, удостоверились, дружно подтвердили:
– В нем, в нем.
– Прав Хор и не прав Сетх, – Тот снова ударил в гонг, скривился, угрюмо подождал, пока Энлиля окатят водой. – Ты, трижды не правый, с семенем чужим, отвечай, как на духу – живота или смерти?
Про себя он решил, что лично прибьет Энлиля, если тот вдруг выберет жизнь, которая хуже смерти. Не должно отпрыску Ана жить поганым пробитым пидорасом. Однако же Энлиль, хоть и уподобился женщине, в душе остался мужиком.
– Смерти и мгновенной, – прошептал он, вздохнул, поднял взгляд на торжествующего Гибила и внезапно с издевкой усмехнулся, будто губы его свела предсмертная судорога. – Давай, племяш, давай. А за массаж простаты мерси. С меня причитается.
– Услышано – смерти, – выдохнул с облегчением Тот, Хор плотоядно кивнул, и его давнему спору с Сетхом пришел долгожданный конец – молнией мелькнула сталь. Чмокнула разрезаемая плоть, крови в центре залы прибавилось… Древний справедливый суд чести благополучно закончился – пора было закругляться. Однако, не тут-то было – на центр вышел Красноглаз с речью.
– Светильник Разума, братва, – начал негромко он. – Мы тут с кентами посовещались, перетерли, прикинули хрен к носу и решили соскочить. Ну, не то чтобы выпрыгнуть с концами или там сменить окрас, нет – желаем свежей струи. Точнее, хотим свалить на Ганг, к Инду, начать там новую жизнь. И с новыми погремушками, как Утес перекрестил. Ну там, – Красноглаз напрягся, выругался, волною наморщил лоб. – Вот бля, тринопля, гребаная память. Сука. А, вот. Вишна, Варуна, Индра, Пушан и как бишь еще-то, мать его, а, Рудра. Так что, кореша любезные, давайте без обид – просим нашу долю честную из главного общака. По транспорту, по топливу, по оружию, по рыжью. Свое просим, кровное, заслуженное в боях. У меня, бля, все.
Огромный, голый, с внушительным рельефом, он выглядел до жути эксцентрично. Да и вообще композиция в центре зала впечатляла, давила на психику и запоминалась надолго: труп без головы, детина с ножом и татуированный оратор, изъясняющийся по фене. И… кровь. Кровища. Рекой.
– Значит, говоришь, долю? Из главного общака? Свою, кровную? Зажитую, заслуженную в боях? – Тот значительно поерзал в кресле, крякнул, тяжело вздохнул, глянул вопросительно на хмурого Шамаша и, чуток подумав, кивнул: – Лады. Будет вам, братцы, доля, честная, вот только сведу учет. Век воли не видать. Мы своих кентов не кидаем.
– Ну вот и ладушки, в натуре, – одобрил Красноглаз, и его страшную, обезображенную шрамом физиономию облагородила добрая ухмылка. – Эх, и заживем же мы, земеля, счастливо, по уму. И все будет у нас, как в песне – всех замочим ментов, всех попишем сексотов, провернем по железке воровские дела и рванем с понтом дела с изенбровками к морю, где в натуре канает голубая весна. Эх…
Изрядно лет спустя
О, Индра, своей молнией убил ты Дасью…
Далеко от земли на все стороны света
Древние нечестивые на погибель бежали свою…
Дасью с небес опалил ты.
Сошлись они в битве с праведным войском
И Наваглы явили всю силу свою.
И бессильные, с битвы бежали они.
От Рудры крутыми тропами бросилися прочь.
Вишна ворвался в Элипсы крепости сильные
И Сушну рогом своим на куски разрубил…
Громом твоим разишь ты в сраженьях врага.
Оружие грозное Варуна на врагов опустил.
Громовержцем он острым разящим
Все их города истребил.
Древнерусские сказы.
Глава 9
Давалова Вера Федоровна, старший лейтенант госбезопасности, 1978 года рождения. Телосложение 90-60-90, рост средний, кожа смуглая, на ощупь бархатистая, волосы блонд-платинум, глаза зеленые. Национальность – русская. Образование среднее. Личный номер БЩ-683117, агентурные клички: Трещина, Скважина, Солистка, Облизуха. В совершенстве владеет стрелковым и холодным оружием, приемами защиты и нападения. Курит мало, алкоголь употребляет в случае необходимости, любит бифштекс с кровью, мороженое эскимо, стройных голубоглазых женщин, сиамских котов и лысых пожилых мужчин. Представляет особую опасность при задержании.
Умеет выделить главное и сосредоточить усилия на ключевых участках профессиональной деятельности. Принимает обоснованные решения, стремится действовать нестандартно, не боится взять ответственность на себя.
Из служебной характеристики.
В Египет отбывали втайне, но с размахом. Секретным приказом Кобельборза было создано туристическое бюро с коротким, но интригующим названием "Прямо в рай", которое и организовало эксклюзивный тур для доблестных работников холдинга "Наша шерсть", естественно в природе не существующего. По первости проблем не было, все начиналось хорошо. Даже вопрос с кадрами, которые, как водится, решают все, прошел с легкостью, без головных болей: Альберт отправился разбираться в Иркутск, Небаба сгодился как стажер, шкура Верка и Люська, Серафимовы протеже, были взяты в качестве наживки. Ведь всем известно в галактике, как репты любят женщин, особенно их половую сферу – на вкус. Пусть жрут – сексоток не жалко. Да и вообще ничего не жалко для победы. В качестве же основного звена в экспедицию вошли: Бродов, Потрошитель, Гирд, Кнорр и, естественно, Кобельборз, Уполномоченным начальником. Словом, все поначалу складывалось хорошо. Сложности начались потом, чуть позже, когда стали собирать в дорогу Начальника. Он, в соответствии с легендой, выдавал себя за земного кобеля, а потому нуждался в вакцинации, ветдокументации и специальном, с непромокаемым дном, ящике для перевозки. Кроме этого, еще требовался документ из федерации служебного собаководства, что подлежащий выезду киноцефал не представляет ценности как производитель, в госплемактивах родины не состоит, а потому может ехать улучшать породу куда угодно. В том самом специальном, с непромокаемым дном, ящике. А заниматься всей этой кинологической возней было доверено стажеру Небабе. Играючи, без препон, он решил вопрос с ящиком, легко взяв начальство на поводок, привил его от бешенства и липоспироза, а вот с получением бумажки от корифеев из федерации дело как-то не задалось.
– Да ты что, парень? – сказали корифеи Небабе. – Ты только гля, какой костяк! Какой окрас! А прикус какой! И ваще, это не кобель, это огурчик. Очень редкой, ныне исчезающей породы – гвинейский мастиф. Парень, это же достояние республики, мы его сейчас будем ставить на специальный учет. В общем, вывозить будешь через наш труп.
Сколько стоило Небабе добыть справку, да так, чтобы все остались живы-здоровы, один бог знает. А ведь еще предстояло изгонять глистов, справлять ветпаспорт, получать сертификат, сдавать суровейший анализ крови на предмет наличия в ее составе антител бешенства. Слава богу, приснодеве и крылатым архангелам, что летели в Египет. Не в Ирландию, не в Швецию, не к англичанам или на Мальту. Конечно, можно было исхитриться и обмануть судьбу – сделать наглый финт ушами в плане темы собака-поводырь, однако Кобельборз категорически пошел в отказ.
– Все должно быть натурально, – проскулил он. – Дорогу осилит идущий, терпение и труд все перетрут, а время все расставит по своим местам. Вперед.
И вот день убытия настал, слякотный, мартовский, хмурый. Однако на второй этаж Пулково-I прибывали путешественники, являющие собой даже на первый взгляд воплощение счастья. Словно очумелые, бросались они к стойке с логотипами турфирм, хватались за конверты с авиабилетами и ваучерами, шуршали документами, рассматривали их, любовно убирали и изнемогали от нетерпения. Глаза их при этом лихорадочно блестели, губы улыбались, члены подергивались. Многие уже успели набраться на дорожку, им было хорошо и без Нила, и без пирамид. Руссо туристо облико морале.
В шумной этой разномастной толпе были и туристы из "Нашей шерсти" – так же, как и все, изрядно взбудораженные, готовящиеся активно к приятным переменам. Не было лишь стажера и Уполномоченного начальника, отправившихся решать свой извечный вопрос – кинологический. Да, впрочем, оно, может, было и к лучшему – в отсутствие начальства сплоченней коллектив. Кнорр травил забористые а-ля Одесса анекдоты, Гирд с учтивой гендерностью посматривал на дам, дамы, Верка и Люська, подрагивали прелестями, кисли от смеха и оглядывались на Потрошителя.
– Серафим Фомич, а Серафим Фомич! Давайте и мы так же там, в Египте. Под пальмы, на песочке, лямур де труа…
Пожалуй, один лишь Данила Бродов как-то не вписывался в коллектив – мысли его были мрачны, тяжелы и очень далеки от суеты. Казалось, давно ли, всего-то ничего, стоял он вот так же, собираясь в полет, и все были живы, здоровы и благополучны, полны оптимизма и веры в судьбу. И Женька, и Клара… Эх.
"Эх, хорошенькое настроение, веселый будет полет", – одернул он себя, вздохнул и принялся смотреть, как наших соотечественников, терзаемых заранее ностальгией, с неимоверной силой тянуло на контакт – к знакомству, разговорам, общению по интересам. Собственно, интерес был здесь один – ну как там оно в Египте? Жить можно?
В то же самое время стажер Небаба отправлял в полет своего начальника.
– Вы насчет плацкарты, товарищ полковник, не сомневайтесь, – говорил он, держа положенную субординацию. – С удобствами полетите. Я вам водички заморозил, не расплещется, можно полизать, на дно газеты постелил свежие, толстым слоем. Ну там, для всяких неожиданностей. На ошейничке у вас бирка, на ящике тоже, так что, бог даст, может, и не потеряетесь…