И обшарпанный черно-белый "фиат" повез их в Каир, город контрастов. С нарядной суетой площади Тахрир и подозрительными кривыми улочками района Булак, с современными небоскребами и шпилями минаретов, с приторной блевотиной кока-колы и изысканным вкусов бриуатов – треугольных аппетитных пирожков с мясом, курятиной и рыбой. Со школой при Каирском музее, где два тысячелетних саркофага служат в качестве скамеек, с величественной Цитаделью, построенной Саладдином из блоков, обрушившихся с пирамид, с великолепными, переливающимися всеми цветами радуги песками Ливийской пустыни. Воздух был полон запахов мускуса, традиционного арабского кофе с кардамоном, нагретого солнцем асфальта, жареной зелени-таамии, мяса, а главным образом, неуловимых ветров истории. Африка, экзотика, гигантский мегаполис, отрада любопытствующих путешественников.
Однако Дорна, что сразу чувствовалось, прибыла в Каир не по сторонам глазеть – все в ее действиях выдавало крайнюю сосредоточенность, энергию, деловитость. И настороженность… Сразу же после моста через Нил она оставила такси, провела Бродова хитросплетением улиц и опять посмотрела на часы:
– Так, очень хорошо идем, по графику. Слушай меня, Дан, слушай внимательно. Вначале расскажу тебе сказку. В ней, как известно, намек и добрым молодцам урок. Ты ведь добрый молодец, Дан? Что? Добрый? Ну тогда слушай. – Она лукаво усмехнулась и посмотрела по сторонам. – Итак, давным-давно, жил на земле один царь. Враги свергли его с трона, лишили всего и бросили с борта корабля в открытое море. Однако он доплыл до суши, добыл огонь, поймал гагару и, ощипав, принялся жарить на костре. А сам, в ожидании трапезы, в чем мама родила устроился рядом на берегу. В таком вот виде его и застали две женщины, проходившие мимо, – их совершенно очаровал огромный пенис царя. Тут же они опробовали его в действии, а через положенные девять месяцев каждая родила богатыря. Вдвоем они были непобедимы и разгромили всех врагов отца, вернув ему корону и трон. – Дорна замолчала, посмотрела на Бродова. – Короче, добрый молодец. У тебя есть брат, поздравляю. Не будем сейчас говорить, кто такой Свалидор, но благодаря ему ты, Дан, Великий воин, а твой родственник – Посвященный в мудрость. Тандемом вы свернете горы, и "пришлые" прекрасно знают это, а потому хотят не допустить вашей встречи, стараниями мурзиков убрать поодиночке. Надеюсь, ты помнишь экскурсию в Луксор? – Она опять взглянула на часы, коснулась челки и трудно выдавила бодрую улыбку. – В общем, по глазам вижу, что тебе уже все ясно. Сейчас пойдешь прямо, на первом переулке повернешь направо и увидишь стейк-хауз. Минут через десять там припаркуется джип, и из него выйдет твой братец с охраной, его зовут Джон. Не беспокойся, мимо не пройдет. Вы друг другу понравитесь сразу. Ну, счастливо пообщаться с родичем. Кстати, в том стейк-хаузе отличная кухня. А нам с тобой… – Она вдруг замолчала, вытащила мобильник и, глянув на экран, переменилась в лице. – Черт! Все отменяется. У нас, Дан, с тобой большие неприятности. У меня в особенности. Валим.
Как бы в подтверждение ее слов, словно в киношедевре Голливуда, из проулка вывернулась "мазда", с визгом шин водила дал по тормозам, и из тачки выскочили трое – двое мэнов в черных, не по сезону, сьютах и упитанная леди, внешностью напоминающая фурию.
– Задержи их, я вернусь, – с ходу взяла высокий старт Дорна.
Мужики и баба рванули было за ней, но сразу же затормозились, поскучнели и утратили темп – это на пути их оказались Бродов со Свалидором. Кончился групповой забег, началась групповая драка. Собственно, какая там драка, так, и смех и грех. И срам. Мэны, попавшись под горячую руку Бродова, мигом впечатались фейсами в асфальт, леди же, хоть и махала опасной бритвой, живо распрощалась с ней и приготовилась к худшему. Однако грубо обращаться с дамой Данила не стал, банально раскроил ей блузку и юбку. А топлес, в одних лишь фиолетовых трусиках бикини, фемине очень неудобно на улицах Каира… В общем, виктория была полной и капитуляция безоговорочной, а тут еще и Дорна, как обещала, вернулась назад, да не просто так, а на угнанной "тойоте".
– Ну, живо, – открыла она дверь, Данила, не мешкая, залез, мотор, давясь бензином, заревел, колеса чадно прочертили асфальт. Люди в черном, леди в трусах, шум, гам, крик, уличная суета остались где-то позади.
– Да, пришла беда – отворяй ворота. – Дорна резко обогнала автобус, обошла грузовик, подрезала такси и повернула вправо. – Теперь, Дан, начнется.
– Слушай, а что это за люди были? – Бродов поежился, тяжело вздохнул и принялся искать ремень безопасности. – Твои друзья?
– Ага, как же, лучшие. – Дорна усмехнулась, зарулила в левый ряд, умело сманеврировала и прибавила газу. – Это… как бы тебе сказать, наша служба внутренней безопасности.
– Служба внутренней безопасности? – Бродов нащупал-таки ремень, благополучно застегнул и сразу почувствовал себя куда лучше. – Ну и клоуны. Особенно эта красотка в трусах с табельным оружием в виде опасной бритвы. Да уж, чертовски пикантна…
– А где ты видел нормальных особистов? У вас, что ли, лучше? Как есть уроды, – посетовала Дорна, хмыкнула, нагло выехала на главную дорогу и полетела вихрем, насилуя клаксон. – А еще и стукачи. Думаешь, почему это "пришлые" в курсе всего? Знают все ответы на основные вопросы? Впрочем, дело здесь не только в особистах. Рыба гниет… – Она замолкла, сменила ряд, а заодно и тему разговоров. – А с табельным оружием здесь напряг. Можно только с тем, что под рукой. Иначе точно уж башку оторвут.
– Кто оторвет-то? – спросил Данила, но Дорна промолчала, прижалась вправо и, плавно сбросив ход, дала по тормозам. – Все, приехали. Дальше ножками. А то в машине нас засекут.
Они шустро выкатились из "тойоты", в темпе вальса вышли на бульвар, и Бродову вдруг сделалось смешно – ну, блин, почему же так? Там, где он, обязательно драка, мордобой, какие-то тетки с бюстом и опасными бритвами, а дальше ведь, говорят, еще хуже будет. Ох…
– А, тебе весело? Радостно? Жутко оптимистично? – кинула на него быстрый взгляд Дорна. – Тогда послушай меня, может, бросишь скалиться. Тебе ведь всю жизнь твердили про четвертое измерение, да? Про стрелу времени? Про бредовую теорию относительности этого вашего скрипача Эйнштейна? Наплюй, разотри и забудь. Нет ни прошлого, ни настоящего, ни будущего – есть все. Есть мир, состоящий из бесконечного множества равноправных событий, мир, в котором уже все произошло, мир, где отсутствует вектор времени и опережающие решения основного волнового уравнения квантовой механики равноправны, временные потоки одинаково идут как из прошлого в будущее, так и из будущего в прошлое, а причинно-следственные временные связи носят курковый характер. То есть для получения какого-нибудь глобального результата достаточно "нажать на курок", привнести самое незначительное, на первый взгляд, изменение в систему. Гм, ты хоть понял, о чем я говорю?
– Понял. Плюнуть, растереть и забыть, – вяло отозвался Бродов. – Ну и что же, мисс академик, дальше? Вот уж и не подозревал, что вы так красноречивы.
– А дальше вот что, – усмехнулась Дорна. – Вселенная – это бесконечное множество миров, в которые мы попадаем согласно нашей свободе выбора. Каждый миг мы делаем то или это, идем налево или направо, принимаем то или иное решение. И в соответствии с этим попадаем в свой мир, колеблющийся с определенной частотой. В котором все может быть хорошо, средне, скверно, отлично, здорово и так до бесконечности. Так вот, Дан, мы залезли в дерьмо, и теперь жди беды. Недаром же говорят у вас, русских, – пошла черная полоса.
– У нас еще говорят и так: не ссы, лягуха, прорвемся, – ухмыльнулся Бродов, посмотрел на Дорну и виновато кашлянул. – Да брось ты, ничего личного, я никого здесь не имел в виду. Это просто такое выражение, трудно объяснимое, игра слов. Гм… Ну и куда же мы теперь?
– На кладбище, – сообщила Дорна, весело мигнула и в сотый, наверное, уже раз посмотрела на часы. – Ты со мной?
– Хоть на край света, – честно признался Бродов, тяжело вздохнул и почему-то вспомнил детство – душный кинозал, простыню экрана и зловещий до жути голос: "А вдоль дороги мертвые с косами стоят… И – тишина…"
Да, странная все-таки штука память.
Ладно, взяли такси, сели, поехали по уже вечернему, полному огней, но все такому же шумному Каиру. Небо над ним было необыкновенно ясным, призрачно таинственным, в россыпи крупных звезд. Его подсвечивала полная луна, дырявили свечи минаретов, надежно подпирала Цитадель, построенная еще самим Салах ад-Дином на вершине горы Мукаттам. К ее подножию вела дорога, которую указала Дорна, – мимо известного своим базаром квартала Хан-аль-Халили, минуя знаменитую средневековую мечеть Аль-Азхар, оставляя позади кузницу исламских кадров, авторитетный богословский университет, называемый тоже Аль-Азхаром. Путь сладкой парочки лежал в "Город мертвых" – бесчисленное скопище надгробий, склепов и могил времен фатимидов и мамлюков, занимающий территорию целого квартала и пользующийся, естественно, как и всякое кладбище, репутацией дурной и откровенно зловещей. Однако же на первый взгляд все здесь обстояло благополучно – в дремучих зарослях акаций и пальм угадывались остовы мечетей, перекликались звонко ночные птицы, горели кое-где веселые костры, отбрасывая отсветы на человеческие лица – угрюмые, осунувшиеся, не располагающие к знакомству. Все верно, мертвые, они без претензий, могут и потесниться. В воздухе, теплом и тугом, висели запахи земли, лиственной прели и готовящейся на костре кошары – жуткой смеси бобов, фасоли, чечевицы и один аллах ведает чего еще. Эстакузы, гебны и кебабы из мяса молодого козленка здесь не ели. Место было жутким, слабо освещенным и дремучим, однако, видимо, хорошо знакомым Дорне, которая ориентировалась в этих реалиях без особого труда.
– Уже близко совсем, – подала она шепотом голос, непроизвольно замедлила шаг и указала на ясно видимый на фоне неба исламский полумесяц со звездой. – Нам туда.
Заросшая, прямая, как стрела, дорожка скоро вывела их к заброшенной мечети, взятой в плен кустарником, у подножия ее стоял массивный мавзолей, построенный из белого, но уже потемневшего от времени камня. Это было настоящее произведение искусства – прекрасные пропорции, филигранная резьба, тончайшие, похожие на пену, кружева из мрамора. Усыпальница казалась призрачной, нереальной, порожденной красноречием Шахерезады, однако все очарование сказки разрушала вонь из заболоченного водоема, сплошь поросшего лотосами.
– Ну все, Дан, уходи, здесь тебе оставаться опасно, – тихо сказала Дорна. – Может, еще увидимся. А может, и нет. Чао. – Она тронула Данилу за плечо, коротко вздохнула и направилась ко входу в мавзолей. Постучала дробно, особым образом, лязгнул глухо несмазанный засов, древняя дверь с остатками чеканки открылась – изнутри полился скудный мерцающий свет. На мгновение в ночи возник женский силуэт, затем застонали петли, и все, наступила тишина. Кладбищенская, гробовая, выматывающая, ударяющая по ушам сильнее грома.
– Черт. – Бродов сплюнул, глянул на луну, на белеющее в полумраке здание и вдруг почувствовал к себе глубокое отвращение. Кретином себя почувствовал, дегенератом, убогим малахольным недоумком. Вот так, взял да и отпустил женщину своей мечты. Запросто, походя, легко, с какой-то гадливой повседневностью, с тупой, убийственной обыденностью. Если тебе надо, милая, то иди. Может быть, еще увидимся… Тьфу. И где теперь искать ее, куда звонить, куда писать? В какие двери, блин, ломиться?
Собственно, как это в какие? Бродов был человеком действия, а потому особо долго думать он не стал – жутким пинком, выводящим в одну линию бедро, голень и плечо, приложился к двери в мавзолей. Хорошо приложился, с душой, вернее, с полной концентрацией на выдохе – подождал, пока осядет пыль, достал свой телефон, он же по совместительству фонарь, мгновение послушал, потом с оглядочкой вошел. Внутри мавзолей был величественен и великолепен – гранитное надгробие в центре, бронзовое, дивной работы ограждение вокруг, синие, желтые, ярко-красные цветы, вырезанные из камня и распустившиеся на стенах. Впечатление торжественности и призрачности бытия не нарушала даже деревянная лежанка, убого скособочившаяся в углу и напоминающая пляжный топчан. В целом усыпальница сильно смахивала на прихожую, за которой открывается дорога, если не в лучший, то уж явно в мир иной. Причем дверь в тот мир иной была распахнута настежь – махина надгробия стояла вертикально, обнажая вход в чернеющую неизвестность: туда вела узкая каменная лестница. Из бездонного прямоугольного провала веяло затхлостью и тленом тысячелетий.
– Дорна, Дорна, – окликнул Бродов, ответа не услышал и решительно, особо не раздумывая, принялся спускаться в преисподнюю. Узкая, круто опускающаяся лестница скоро закончилась, воздух сделался парным, как в бане, а дорога пошла просторной галереей, проложенной, судя по рисункам на стенах, еще во времена достославных фараонов. Это была, несомненно, часть какого-то древнего захоронения наподобие Серапеума. Восковые краски, не выцветающие тысячелетиями, поражали воображение. Вот фараон, грозный, исполинского роста – не зря же он является воплощением Озириса, – в двойной короне повелителя Обеих Земель, окруженный дрессированными львами и прирученными грифами, выступает на врага во главе своего победоносного войска. Вот он, сопровождаемый ручными бабуинами, успешно ищет корень мандрагоры – символ счастья, жизни и врачебной магии. А вот он же при прямом содействии дрессированных котов мастерски охотится в дельте Нила на гусей, воплощающих собой поверженных врагов, быстротечно улетающее время и злокозненные принципы материи. А вот…
Дальше смотреть было не на что – галерея закончилась внушительной, от пола до потолка, базальтовой плитой, тщательно отполированной до зеркального блеска. Рядом стояла керосиновая лампа, которая скудно бросала чадный, неверно скудный свет. Дорны и того, кто отворил ей дверь, в усыпальнице не было. Зато стремительно, в мгновение ока, явился Свалидор.
– Уходим, живо, – рявкнул он, уподобил время тягучей патоке и заставил Бродова взять ноги в руки – через галерею, вверх по лестнице, мимо каменного цветника и вон из мавзолея. Чертом из табакерки, пробкой из бутылки, пулей из ружья. Хоть и говорят, что поспешишь – людей насмешишь, но все же хорошо смеется тот, кто смеется последний.
Только Бродов выскочил на воздух, как земля глухо охнула, птицы разом закрыли клювы, и очертания мавзолея стали таять на глазах. Миг – и, сделавшись парафиново-аморфным, он расплылся по земле, превратился в груду щебня, крошки праха, колотого камня. Какое там надгробие, какой подземный ход, какой Владыка Мира, охотящийся на гусей. Какая там Дорна…
"Видимо, и впрямь пошла черная полоса". Бродов подождал, пока осядет белая пыль, горестно вздохнул, сплюнул и подался с погоста. Как бы не так – мирно убраться с кладбища ему не дали. Нет, не мертвые, которые с косами стоят, а вполне живенькие личности. Где-то с дюжину, наверное, крепких негодяев, вооруженных кто чем. То ли это было местное отребье, то ли мурзики, то ли еще кто – в темноте не разберешь. А Бродов и не стал, откровенно обрадовался, кликнул Свалидора и воплотил свое плохое настроение в конкретные дела. Мокрые. Таких дел наворотил, с таким энтузиазмом поработал, мрак, – вырывал трахеи, крушил позвонки, дробил кости носа, ломал руки и ноги, колол черепа. Кому-то из негодяев повезло больше, кому-то чуть меньше, но тихими и спокойными сделались все. "Нет, такую мать, не черная полоса – красная", – глянул на свои руки Бродов, хмыкнул, попросил Свалидора убраться восвояси и подался-таки с кладбища. Из всей сложной гаммы чувств у него осталось лишь одно – беспокойство. За девушку-красавицу Дорну и за свой телефон, ну не дай бог разбился он в драке. Ан нет, мобильник функционировал исправно: когда Бродов уже ехал в такси, он призывно так завибрировал, задрожал, затрясся, напоминая женскую отраду. И слышимость была отличная, радующая ухо, даром что звонил Рыжий аж из Иркутска. Только вот голос его был тих, мрачен и полон беды, не голос – какое-то звериное рычанье.
– Плохие новости, командир, – с ходу сказал он. – Женьку в Питере убили. Сегодня, в середине дня. Взорвали вместе с невестой.
Что там говорила Дорна-то про черную полосу? Про ту, черней которой не бывает?
Глава 10
Теперь объявим мы войну,
Враждой и горем нашим мы ударим,
Поставим нашу силу против силы их,
Пусть главный офицер освободит нас
от тяжелого труда.
Царь всех богов, герой Энлиль, -
Пусть донесутся наши стоны
до его жилища.
Настала ночь, уж за полночь перевалило,
Энлиля дом уж окружен,
Но сам Энлиль о тем не ведал.
Калкал, слуга его, насторожившись,
Дверь дома затворил и ждал в ночи…
Калкал поднял Нуску;
Заслышав шум в ночи,
Нуску уж будит господина -
Подняв его с постели, говорит:
Мой господин, твой дом уж окружен,
Война уже стучится у ворот.