- Да что вы! Это мужчину не портит. Лицо сильнее делается. Только вот глаза… какой-то вы серьезный очень. Скорее даже жесткий. Напряженный. Но это легче. Труднее всего смех нарисовать. Серьезные лица у меня неплохо выходят, а вот смех - трудно. Но когда людей рисуешь, все стараются серьезно выглядеть. Вы обращали внимание на уличных художников? У них на портретах почти никто не смеется. Все значительные, устремленные лица. Но вот глаза у вас…
- И какие у меня глаза? Ну, не стесняйтесь. Сперва заинтриговали, а теперь отмолчаться хотите?
- Всегда я так, сперва скажу, потом подумаю. Вы обидитесь.
- Попробую не обидеться.
- Обещаете?
- Но я же не знаю, что именно вы мне скажете. Но попытаться обещаю. Честно.
- Если честно… отвязные они у вас. Будто наширялись вы полчаса тому. Такие вот.
- Ничего себе, - сказал Юс. - Значит, по-вашему, я похож на наркомана?
- Я же говорила - обидитесь. Извините.
- Да нет, я не обиделся. Нисколько. А вы, значит, видели, какие глаза бывают у наширявшихся? Впрочем, праздное любопытство. Интересно, прибыльно - по поездам рисовать?
- Не очень, - ответила девушка, смахнув со лба непослушный локон. - Но на билет хватает. Я во Владимир на неделю съездила, церкви рисовала. А сейчас домой, в Новосиб. Туда ехала, рисовала, и назад. Так и езжу.
- Церкви, говорите, рисовали?
- Да. Я люблю старые церкви рисовать. Они неземные совсем. Легкие. Честные. Почти всякое здание лжет, оно не такое, не так, земля без него была бы лучше. Почти всякое, - а церкви почти никогда. Их хорошо рисовать.
- Так вы церкви просто для себя рисуете?
- И да, и нет. Я на отделении графики учусь, в Новосибе, в художественном. Уже на третьем курсе. Я для курсового проекта делаю.
- По вам не скажешь, что всего два года отучились. У вас уверенная рука. Почти ничего лишнего.
- Да? В самом деле? Скажите, а вы, может, художник?
- Был когда-то, - сказал Юс. - И снова хочу стать.
- А вы как, просто любите рисовать или в детстве рисовали?
- Я Академию кончал. Минскую. Графика и дизайн.
Девушка бросила карандаш.
- Так какого черта вы надо мной смеетесь? Я как дура сижу, малюю, а вы…
- Я… не пишу больше. Вы рисуйте, пожалуйста. Я как-никак ваш клиент. Покупатель. Мое желание - закон.
- А почему вы не рисуете?
- Не пишу я, потому что раньше мог писать, а теперь - нет.
- Серьезно? А что такое? С вами авария случилась?
- Авария. В своем роде.
- Какие у вас ногти страшные. Черные.
- Пальцы - мелочь. Пройдет. Ногти слезут, и все. А не про мелочь я вам не скажу, - серьезно ответил Юс.
- Вы только не обижайтесь, но я вам не верю. Знаете, многие любят ездить в поездах исключительно для того, чтобы поиграть перед совершенно незнакомыми людьми, которых потом никогда больше не увидят. Вы меня разыгрываете.
- Хорошо. Дайте мне бумагу и карандаш. Вы будете рисовать мой портрет, а я ваш. Можно?
- С вашими-то пальцами?
- Ничего. Они болят немного и распухли, но вполне слушаются. Вы же меня простите, если не так выйдет, правда?
- Прощу, - девушка посмотрела на Юса насмешливо и выудила из недр портфеля лист. - Карандаш вам какой?
- Помягче и потолще. И не очень заточенный.
Любопытно, выйдет или нет? С пальцами универсально-убойного назначения? Юс усмехнулся. Милая девушка. Но разболтался так с ней все-таки зря. Она вот так же в соседнем вагоне, рисуя чью-нибудь опухшую со сна физию, и выложит, какой ей клиент попался и как они портреты друг дружки рисовали. Но она славная. И шрам ее ничуть не портит.
А карандаш держать больно. Осторожнее нужно. Первый штрих. Второй. Третий. Еще пару. Нет. Юс вздохнул и перевернул лист.
- Не получается? - осведомилась девушка.
- Это потому что вы вдруг замолчали, - сказал Юс. - Вы говорите. Расскажите о себе. Я ведь рисую вас. А лицо живее, когда говорят. Чем вы занимаетесь, когда церкви не рисуете? Вы ж не только церкви, наверное, рисуете?
- Я еще горы рисую.
- Горы? Это очень интересно. А какие горы вы рисуете?
- Я Алтай много рисовала. Очень красивые горы. Я почти каждое лето на Алтай езжу. И когда есть деньги, и когда нет. Дотуда просто добраться - на автобусах, на попутках. До Горно-Алтайска, а потом по Чуйскому подбросят. Зеленые старые горы. В них много жизни. Но они не сильные по-настоящему.
- А какие горы сильные?
- Памир - сильные горы. Самые сильные, какие я только видела. Большие, жесткие и сильные. Я бы даже сказала - злые, но это неправда, они не злые, они безразличные к человеку, но от них становишься сильнее.
- Вы, наверное, альпинистка?
- Да нет, что вы. Я так. Я ездила по альплагерям, когда деньги были. Живешь там, бродишь по окрестностям, рисуешь. Иногда, правда, и сходишь куда-нибудь, если ребята возьмут. Из меня плохой альпинист. Я маленькая, слабая и руки берегу. А там ребята на двух пальцах подтягиваются - в кошках и с рюкзаком на спине. Если ладонь в щель сунут, так на них всю группу страховать можно. А я даже рюкзак нормальный нести не могу.
- Высоко вас ребята брали?
- На шесть тысяч.
- И как там?
- Красиво. Но мне плохо было. Меня туда парень знакомый затащил, мы с ним в одной школе учились. Говорит, лезь за мной, если что, я тебя дотащу, а красота там такая, нарисуешь - все ахнут. Он пообещал, да не думал, наверное, что меня и в самом деле тащить придется. Еще полдороги, а я как пьяная. Голова трещит, все плывет, горы вокруг пляшут. Меня он как верблюда за веревочку втащил. Потом неделю не хотел разговаривать. Я ому - я ж тебе говорила, а он - я думал, ты прибедняешься. Чуть не поссорились.
- Повернитесь чуть-чуть.
- Как повернуться?
- Левее чуть подбородок. … Вот так, к свету. Еще немного, и будет готово.
- С нетерпением жду.
- Я тоже.
- Но я не так быстро. … Ага, я вижу, у вас уже все.
- Все.
Девушка вынула лист из Юсовых рук. И улыбнулась:
- Странно, правда? Я до последней минуты думала, что вы мне врете. Или что вы, на худой конец, самоученый любитель рисования и будете сейчас заливать, как у вас руки одеревенели без практики и как ничего не получается. У вас очень хорошо получилось. Всего несколькими штрихами, и так хорошо. Особенно улыбка. Я б и не подумала, что так умею улыбаться.
- Вы очень красивая, - сказал Юс.
- Только не пытайтесь за мной ухаживать прямо в поезде, хорошо? Тем более так прямолинейно льстить.
- Вы вправду очень красивая, Оля.
- Да? В свитере и штанах и разобрать невозможно, какого я пола. С этим на роже? - Оля ткнула пальцем в шрам.
- Да, и с этим. Шрамы не только мужчину могут красить. Он тоже делает ваше лицо сильнее. Чувственнее.
- Чувственнее? Мое лицо? - Оля рассмеялась. - Я маме скажу. Она меня уговаривает на пластическую хирургию записаться, подправить. Она страшно за меня переживает.
- Но вы же, наверное, не жалуетесь на отсутствие поклонников?
- Ну вы и вопросы задаете.
- Извините.
- Кстати, и вправду чувствуется, что вы больше не рисуете… не пишете то есть. Смотрите, вот здесь можно было лучше, - Оля ткнула пальцем в рисунок, - и здесь линию убили. Я все-таки не такая глянцевая. Я поживее, чем ваша поцарапанная Барби.
- Вы мне свой-то дайте. А то несправедливо. Вы мой критикуете, а сами…
- А я еще не закончила. И вот что: все я да я говорю. Теперь вы мне отвечайте, а я буду дорисовывать, хорошо?
- Хорошо.
- Так куда вы едете?
- Я в горы еду, - ответил Юс.
- Серьезно? Честное слово, сейчас вы меня точно разыгрываете. Может, вы еще и альпинист?
- Нет. Я совсем не альпинист. Просто люблю побродить в горах. Посмотреть на мир сверху. Написать его. Как и вы.
- Правда? А в каких горах вы были?
- На Кавказе был. Много раз. В Крыму, в Карпатах. Но это, конечно, не горы, - хотя там красиво.
Особенно весной. Один раз был на Фанах. Там поразительные места. На Тянь-Шане был.
- А где на Тянь-Шане?
- Мы от Каракола пробежали аж до Иныльчена. С Тюза на Хан-Тенгри смотрели.
- Здорово.
- Да, здорово. Только вымотались там предельно.
- Ас местными проблем не было?
- Нет. Мы вообще пришли к казахской границе с ничейной земли. И ничего.
- Это вам крупно повезло. … А теперь вы куда?
- Не знаю. Я хочу отдохнуть от людей и от себя. Подлечить нервы. И снова начать рисовать.
- Вы романтик.
- Немножко. Может, потому у меня и глаза как у наркомана.
Оля засмеялась.
- А может, вы мне и посоветуете, куда податься? На Алтай или куда-нибудь еще? Не присоветуете ли лагерь или турбазу повыше, где меня устроили бы за мои деньги?
- А какие ваши деньги? Сколько хотите потратить? Сотню долларов? Или, быть может, тысячу?
- Ну, сотни четыре, я, наверное, осилил бы.
- Тогда я могла б вам посоветовать лагерь, куда сама с друзьями собираюсь в конце лета. Я, если все в порядке будет, на Памир махну, в Алайскую долину. Под пик Ленина. Там базовый лагерь. Большой, шумный, но там хорошо. А можно отойти малость повыше, палатку поставить и жить в свое удовольствие, а время от времени в лагерь наведываться. Правда, по пути на Алай ободрать могут, но если не жаль заранее сунуть местным властям десятку-другую, то все в порядке. Горы там - ахнете. Красота поразительная. И высота. Базовый лагерь на четырех с лишним. Но это ничего. Помучаетесь немножко горняшкой - привыкнете. Вот, из-за вас я снова разболталась. Я так никогда не закончу.
- Вам же немного совсем осталось.
- Глаза остались. Я никак ваши сумасшедшие глаза не могу поймать. Расскажите мне еще что-нибудь, и я быстренько-быстренько дорисую. Например, про то, чем вы больше всего любите заниматься.
- Я больше всего люблю спокойно спать.
- Спать?
- Да, просто спать. Спокойно, глубоко, зная, что никто не потревожит.
- А вот сейчас представьте, что вас кто-нибудь потревожил - грубо, бесцеремонно, нагло. Как вы его сейчас ударите, обругаете, крикнете, замахнетесь… вот, кажется, есть. Готово! Принимайте работу.
Юс глянул на рисунок. Улыбнулся.
- Что не так?
- Нет, нет. Все прекрасно. Вы очень хорошо нарисовали. Особенно глаза. А автограф ваш можно на рисунке? … Ольга Хребтович. Знаете, у вас знаменитая фамилия.
- Я знаю. У меня предки - поляки. После восстания Костюшко моего прапрадеда сослали в Сибирь. Он тут прижился, женился. В селе, откуда мой отец родом, половина - Хребтовичи. И все - родня. Я сперва стеснялась своей фамилии, особенно в школе. Знаете, дразнят. А я еще тощая совсем была, "выйди-из-за-лыжной-палки". Потом узнала.
- Честное слово, мне как-то неудобно девушке с такой фамилией давать шестьдесят рублей за рисунок.
- Ну, так не давайте. Вы же нарисовали мой портрет, и нарисовали лучше, чем я. Будем считать, что моя бумага и карандаш плюс портрет равны вашему.
- Да нет, ваш рисунок гораздо лучше моего.
- Вы мне льстите.
- Нет, я серьезно.
- Ну тогда считайте, что я вам разницу подарила.
- Нет, вот вам… пять долларов есть.
- Я сейчас сдачу отыщу.
- Не нужно. Вы мне лучше консультацию дайте. Я, наверное, в Новосибирске снаряжение буду покупать. Рюкзак, ботинки, мелочи всякие для гор. Я как-то совсем голым с места сорвался. Вы мне посоветуйте, куда обратиться.
- Хорошо, - Оля черкнула несколько строчек на обороте портрета. - Вот. Подойдите, сошлитесь на меня. Там ребята помогут, они меня хорошо знают. А вот тут адрес магазинчика, где я профессионально отовариваюсь. Вам ведь тоже будет нужно. … Ну, до свидания. Я побежала. До встречи в августе!
После того как Оля ушла, волоча за собой портфель, Юс долго рассматривал портрет. Она недаром столько времени не могла нарисовать глаза. Похоже, она так и не поняла, что увидела и что в конце концов нарисовали ее руки. Юс закрыл дверь на замок, встал перед зеркалом и посмотрел на свое отражение. И подумал: тогда, в машине - это не они друг друга. Точно - не они.
Утром в Новосибирске Юс первым делом обменял три сотни долларов на рубли и купил купейный билет до Ташкента, на ночной поезд. И пошел гулять по городу. Город ему понравился - красивый, просторный, не очень грязный, хотя окрестности вокзала изрядно захламлены. Юс сытно позавтракал чаем и мантами, огромной, как сибирские расстояния, местной разновидностью пельменей, в ресторанчике с видом на Обь - непомерную, широченную, огромную массу воды, протекающую сквозь город. Решил, что Новосибирск до своей реки не дотягивает. Город с такой массой воды рядом должен быть, по меньшей мере, Константинополем или Киевом. Или Нью-Йорком. Ново-Николаевск - так, кажется, называли его до революции? Впрочем, некая справедливость все-таки есть, Нью-Йорк приблизительно во столько же больше Йорка, во сколько Новосибирск больше Николаева. Юс усмехнулся сам себе. Раз думается о таких глупостях, значит, начинаешь чувствовать себя спокойно. Ощущение Сибири. И люди здесь спокойнее. Вальяжнее. Официантка с такой фигурой, - официантка поймала взгляд Юса и, улыбаясь, кивнула, - едва ли смогла бы устроиться на работу в ресторан где-нибудь в центре Минска. А если бы и устроилась, заработала бы невроз, стараясь похудеть. В конце концов, в минских ресторанах проходы между столиками не рассчитаны на такие размеры. А тут - девушка явно чувствует себя вполне уверенно. Такая аппетитная. Плодородная. Ядреная. С ямочками на щеках.
Подошедшая официантка промурлыкала, колыхнувшись: "Еще что-нибудь, милости просим?"
- Мне сладкого, - сказал Юс игриво, оглядывая ее с головы до ног.
- Есть мороженое, - сказала, вздохнув, официантка. - Эклеры, пирог с яблоками, суфле, кексы и заварное, взбитые сливки с конфитюрами, разные конфитюры есть, шоколадные конфеты, крендельки сахарные, медовые пряники еще, очень свежие.
- А баба у вас есть? - спросил Юс. - Ромовая, я имею в виду.
- Нет, - сурово ответила официантка, колыхнув бюстом. - Так будете заказывать?
- Буду. А что у вас ближе всего к бабе?
- Пряники. Их сами печем, и мед самый лучший, алтайский.
- Ну, давайте мне их полдюжины. И взбитые сливки, и чаю еще стаканчик.
- Вам с собой?
- Да нет, здесь съем.
- Шесть наших пряников? Вы их раньше видели?
- Не-а.
- Так я вам два принесу, а потом, если вам мало будет, еще. Хорошо?
Минут через пять Юс с ужасом смотрел на лежащую перед ним парочку коричневых, в сахарных разводах, чудовищ размером с две ладони и толщиной в полторы. Впрочем, чудовища оказались мягкими, как пух, горячими, испещренными изнутри пахучими, нежными медовыми прожилками. Нежнее даже взбитых сливок, жирных, кремово-сочных, которые Юс осторожно, чтобы не разломить податливый ломоть, накладывал поверх. И с наслаждением откусывал по-сибирски огромные, во весь рот, куски.
Официантка подошла снова на половине второго пряника и спросила: "Ну как, еще нести пряники? Или по-прежнему хочется бабу? "
- Как вам сказать, - ответил едва дышащий Юс. - Тут синдром недопереедания, знаете? Больше, чем мог, но меньше, чем хочется. Но если я еще хоть крошку съем, я умру.
- Тогда не ешьте, - сказала официантка. - Если умрете, кто за вас расплачиваться будет? И что мы с трупом клиента делать будем?
- А можно, я умру на вашей груди?
- Расплатитесь сначала.
- А как вас зовут? - спросил Юс, протягивая деньги.
- Наташа.
- Нет, вас лучше звать не так. Лучше - Наталией. А еще лучше, Настасьей, и обязательно по отчеству. Скажем, Настасьей Филипповной.
- Мне не сорок лет, - обиженно сказала официантка.
- Не нужно сдачи, Наташа, - сказал Юс, чувствуя себя бессовестно счастливым. - Вы мне лучше скажите, что вечером делаете.
- Здесь работаю, - сказала официантка, сунула деньги в кармашек на кружевном фартуке и ушла.
Юс с сожалением проводил ее взглядом. А как только вышел из ресторана, к нему подошли двое небритых молодых людей в одинаковых кожаных куртках. Один из них подмигнул и прошептал заговорщицки: "Слышь, мужик, бабу, кайф, - недорого. Сибирский сервис". Юс вздрогнул. "Спасибо, не нужно, я тороплюсь", - сказал он и шагнул прочь. Один из парней шагнул следом и вдруг положил руку ему на плечо. Юс замер на мгновение, мучительно пытаясь сообразить, что делать. Потом стряхнул руку и быстро пошел, не оглядываясь. "Постой, ты куда? - спросил парень. - Ты че? Серый, он че? Эй, постой, мужик, ты, мудило, постой, мы к тебе как к человеку, а ты… э-эй! " Юс завернул за угол и пошел очень быстро, почти побежал, потом еще раз повернул, потом, наткнувшись на стоящее такси, открыл дверцу, сел и сказал водителю: "Трогай". "Пересменка у меня", - ответил водитель. Юс показал ему три сотенных. Водитель кивнул и повернул ключ в замке зажигания.
В джипе с затененными стеклами, припаркованном подле ресторана, где объедался Юс, похожая на завуча Нина приказала в мобильный телефон: "Хватит, ребята. По домам. Отдыхайте".
- Пронесло, - сказал лысый Павел.
- Ну, видишь, не сорвали ведь.
- С огнем играешь.
- Что-то чем дальше, тем меньше в это твое "сорвали" верится. Цыпленок - он цыпленок и есть. Дурачок. Отъехал на пару тысяч кэмэ, бабки в кармане - отъелся, осмелел, к бабам приставать начал. Сопляк. Увидишь - он в самом деле отправится туристскую рухлядь закупать. … Даже если бы и сорвали - отвечать мне. Ребята - черные пояса. Тебе не уступят.
- С истерикой на срыве шутки плохие. Хотя, может, ты и права, и клиента нам бояться вовсе нечего. Я совсем не уверен, что мясорубку в машине учинил именно он. У одного нашего хорошего знакомого среди горилл из "эскадрона" есть пара-тройка дружков. А те гвозди узлом вяжут и кирпичи пальцем крошат. В них, конечно, верится больше, чем в истерики нашего цыпленка. Кстати, ты в ребятах этих уверена? Чьи они? Твои?
- Нет. Но в них я уверена.
- Помяни мое слово, сделает Андреич из тебя козу отпущения. Если мы твоего истерика покалечим или вовсе прибьем, он все свалит на нас. Скажет, дескать, потенциал загубили. Он бы мог ого-го. Вон как в машине сработал. А сейчас уже - шиш. Испортили. Мы с тобой испортили.
- Прекрати ныть, - сказала Нина. - Вечером мы его возьмем, как и планировали. Возьмем чисто.
Таксист отвез Юса по адресу, написанному на обороте портрета. И оставил на обсаженной липами улице среди совершенно одинаковых хрущевских пятиэтажек. Даже после того, как удалось отыскать нужный дом и обойти его вокруг, ничего похожего на магазин туристского снаряжения не обнаружилось. Пришлось остановить спешащего подростка с клеенчатой сумкой в руках. Подросток деловито ткнул рукой в направлении ближайшего подъезда, и поспешил дальше. Юс зашел в подъезд, поднялся до самого верха, глядя на двери квартир, потом постучал себя по лбу, вздохнул, спустился и зашел в подвал. И попал в заваленную всевозможным ярким хламом комнатенку, где среди мотков пестрой веревки, жилетов, рюкзаков, спальников, кусков пенополиуретана, ботинок, примусов, лент и шнуров, касок, курток, брюк и подштанников, газовых баллонов, тюков с палатками и еще черт знает чего возвышался облезлый письменный стол с компьютером на нем. За компьютером сидел длинноволосый очкастый парень с банданой на голове. "Добрый день! - сказал он, высунувшись из-за компьютера. - Чем могу помочь?"