* * *
Афонина винтовка осталась в гостиной, поэтому огонь по Назарову и Ларисе вел кто-то другой. Шуршание приклада, трущегося о небритую щеку, не услышишь и с трех шагов, но за веселые военные годы Назаров научился слышать такие звуки не ушами. Он почувствовал: на него наводят четыре винтовки, и одним прыжком уберег ее от залпа.
- Ларя, ползи к сараю! - крикнул он.
Лариса так и сделала. Назаров перекатился в сторону и вскинул маузер. Выстрелив по Назарову, бандиты пробежали несколько шагов вперед и укрылись за флигелем, что стоял в полсотне метров от старой псарни, а Петр Веретенников даже упал на землю. Но не от военной смекалки. Просто первый выстрел, совершенный им в жизни, поверг его наземь.
Лишь один бандит замешкался. Еще миг, и он тоже лежал на земле. Но в нем уже сидели две назаровские пули.
Афонька-Мельник подскочил к трупу, выхватил у него винтовку со штыком и отполз за флигель.
- Будем брать его с двух сторон. Вы, двое, ползите вдоль дома, а мы подойдем сзади. Пошли.
- Пошел-ка ты сам на хутор бабочек ловить, Афанасий Емельянович, - как всегда, рассудительно и степенно сказал умный мужик Петр Веретенников. От первого в жизни выстрела у него страсть как разболелась челюсть. Это было последней каплей, и он решил высказать Афоне-Мельнику все, что накипело:
- Попутал бес. Повязался с вами, с душегубами. Ты, Афоня, дружок мой старый, дальше режь-стреляй кого хочешь. А я пошел к жене.
С этими словами Петр снял с плеча винтовку и швырнул ее на землю.
- Ты это что, уйти хочешь? - изумленно спросил Афоня.
- А ты не понял? На то мне две ноги Богом дадены: ходить куда хочу.
- Недалеко уйдешь, - крикнул Афоня-Мельник, поднимая его винтовку и демонстративно передергивая затвор.
- А пошел ты на хутор… - махнул рукой Петр и спокойно зашагал от флигеля, будучи уверенным, что Назаров в уходящего стрелять не будет. И когда смертельный удар в затылок бросил его лицом на тропинку, он успел понять - стрелял его закадычный друг, чертов мельник.
- Братцы, - ласково сказал Афоня, еще раз передернув затвор. Так обращается отец к любимым усталым детям, уговаривая еще чуток потрудиться на сенокосе. - Мы сейчас нашего солдатика прикончим - и к мамкам. Пашка, теперь с той стороны ты один поползешь. А я с Митькой постараюсь залезть на крышу - сверху его будет проще высмотреть. Будем перебегать шагов по десять и снова ложиться.
У кого-то из парней клацнули зубы, но вопросов не было. Пашка кинулся первым, потом выскочил Митька, и лишь сзади него пробирался ужом Афоня. Так он делал не из трусости, а в надежде, что Назаров первым выстрелом выдаст, себя и можно будет постараться прихлопнуть его издали.
Назаров себя не показывал. Все трое подскочили к сараю.
- Внутри он, что ли? - сам себя спросил Афоня, подставляя плечи Митьке, который полез на крышу. Тотчас же был дан точный ответ: из-за закрытых дверей раздались два выстрела. Пули от маузера легко прошили доски, и Пашка рухнул перед входом.
Митька был уже наверху и залез на низкий чердак, служивший сеновалом. Вычислив по звуку, откуда ведет огонь Назаров, он разрядил всю обойму своей винтовки через гнилой настил. Снизу раздался грохот, кто-то катился, опрокидывая составленный инвентарь. Митька сообразил, что надо менять позицию. Он сделал это вовремя, так как в ту же секунду в доске, на которой он стоял, появились три дыры, будто их мгновенно просверлили чудесным коловоротом.
Назаров явно откатывался от дверей в противоположный конец сарая. Митька побежал, потом упал, пополз по чердаку, вынимая из-за пояса наган - на верхотуре перезарядить винтовку было не просто, да и времени не хватало.
Снизу раздались еще три выстрела - гнилая щепка больно царапнула Митьку в щеку. Но - пронесло. В ответ он четыре раза выстрелил в настил. Последующий шорох подсказал ему, что противник ушел и на этот раз.
Митька замер на старых досках. Главным было сейчас не двигаться. "Подожду, пока он не шебурхнется", - подумал он.
И действительно, через минуту внизу, точно в углу, раздался шорох. Тотчас же Митькин наган расплевал в направлении звука все оставшиеся пули. Снизу донесся болезненный стон, и все затихло.
"Конец тебе, солдатик Назаров", - подумал Митька, с трудом поднимаясь на одно колено - затекли ноги. Теперь скрипеть можно было сколько угодно.
Из противоположного угла донесся шорох. "Так я же его…" - подумал Митька, но мысль до конца не довел. Четыре пули снизу - на этот раз Назаров стрелял из маузера и револьвера одновременно - прошили настил, и Митька рухнул навзничь.
Сверху закапала кровь, Назаров успел отскочить в сторону. Он усмехнулся: прыткий был паренек, да недогадливый. Когда Федору стало ясно, что противник стреляет только по звуку, он швырнул в противоположный угол пустое ведро и дождался, пока парень раскроет себя. На всякий случай стоном его успокоил.
Где-то возле входа забилась в угол Лариса. Когда Назаров начал беготню по сараю, с ней было все в порядке. Он нарочно перевел перестрелку в противоположный конец бывшей псарни. Правда, снаружи остался еще один противник.
Назарову надоела стрельба, и он громко крикнул:
- Эй парень, хватит в войну играть! Давай помиримся!
- Давай-ка ты ко мне выйдешь, - раздался знакомый голос снаружи. - А то негоже хорошему парню надолго с любушкой расставаться.
Назаров ошибся. Лариса хотя совсем недавно показала себя женщиной мудрой и решительной, но под огнем ей стоять не приходилось. Когда в двух шагах от нее в пол вонзилась Митькина пуля, она вскочила, как всполошенная птица, и, отворив плечом дверь, выскочила во двор. Тут же она сообразила, что в сарае, рядом с Назаровым, ей было безопасней. Однако сделать шаг назад она не успела. Чья-то рука схватила ее за горло.
Лариса боролась долго. Раз ей даже удалось ударить локтем под вздох схватившего - тот скрючился, пригнув тем самым ее к земле. Но напавший на нее мужик был сильный, и вот она почувствовала, как ее руки грубо свели за спиной, а к щеке прикоснулась холодная сталь. Ларису чуть не вырвало от омерзения: она поняла, что совсем недавно лезвие купалось в чьей-то крови.
- Не рыпайся, голубушка, - она по голосу узнала Афоню-Мельника. - Может, я с хахалем твоим договорюсь.
В этот момент Назаров и предложил Афоне мировую. Лариса слышала его страшный ответ и сразу поняла, что будет дальше.
Действительно, Назаров вышел из сарая и стоял перед Афоней. Барский дом пылал с первого этажа до крыши, и было светло.
"Как днем", - подумала Лариса.
"Как под прожектором", - подумал Назаров.
А Афоня-Мельник ни о чем не думал. Он видел только, что наконец-то отомстит за всех и все.
- Афоня, - спокойно сказал Назаров. - Ну ведь тебе же жить хочется. Так? Ты расстроенный, ты просто нервный, как доктора говорят. Я на тебя не в обиде. Пусти Ларю, и пойдем вместе в село.
- Нет, я тебе за все отплачу. Ты, сволочь, лучших мужиков в нашем селе погубил. Ничего, ты дружка своего Слепака не надолго переживешь.
- Сколько объяснять надо, - грустно вздохнул Назаров. - Ну ни при чем тут я. Все без меня заварилось. Я пахать домой вернулся, а не мужиков губить. Еще раз совет даю - остудись, Афоня.
- Заткнись! - крикнул его противник. - А то я сейчас любушку твою подразукрашу. Швыряй пистолет на землю.
Назаров пожал плечами, медленно вынул маузер (Афонины зрачки сузились, нож так прижался к лицу девушки, что слегка его оцарапал) и бросил пистолет на землю.
- Распахни шинель. Назаров еще раз пожал плечами.
- Ага, еще один. И его швыряй.
- Федор Иванович, - крикнула Лариса, - не бросайте оружия!
Не обращая внимания на ее слова, Назаров кинул и револьвер.
- Так лучше, - сказал Афоня-Мельник. Только сейчас он сообразил, что не знает, как же теперь расправиться с Назаровым. Винтовку он уронил на землю, когда боролся с Ларисой.
- Пни пистолет ко мне поближе, - скомандовал он.
Назаров пнул маузер. Лариса вскрикнула.
Афоня-Мельник, продолжая держать ее за руки, присел, продолжая прикрываться женщиной. Он задумался: какой же рукой взять пистолет? Внезапно он оттолкнул Ларису, подхватил левой рукой маузер - правая по-прежнему сжимала нож, направил ствол на Назарова и нажал на спусковой крючок.
Выстрела не последовало, и Афоня понял, что в последний момент, перед тем как бросить оружие, Назаров успел поставить его на предохранитель. В распоряжении была одна секунда. С рычанием Афоня швырнул нож на землю и мгновенно отыскал правой рукой проклятый предохранитель.
Но эта секунда была и у Назарова. Блеснула финка, ласточкой вылетела из его руки и вонзилась в Афонин глаз. От лютой боли подручный Козина присел на корточки. Назаров, проскочив пять шагов, разделявших их, ударил ногой по оцепеневшей руке, и маузер улетел в сторону.
Рыча от боли, Афоня-Мельник вырвал финку из страшной раны. Теперь он видел лишь одним глазом, да и тот покрывала кровавая пелена. Афоня-Мельник ждал последнего выстрела, но его не последовало. Назаров, вместо того чтобы искать пистолет, поднял винтовку и стоял с ней возле Афони.
- Какой же беленой ты кормился? - укоризненно сказал Назаров. - Невинную девушку ножом резать хотел. Теперь у нас с тобой мировая не выйдет.
Афоня хрипло дышал. Силы оставляли его, казалось, они вытекали с кровью из глаза. Размахнувшись ножом, он прыгнул на Назарова. Тот отставил правую ногу, чуть присел и сделал то, чему был хорошо обучен на фронте - шаг вперед с одновременным ударом снизу обеими руками, сжимавшими винтовку. Кое в чем старые русские военные уставы были правы: на короткой дистанции - пуля дура.
Ровно одну секунду простоял Назаров, держа Афоню, поднятого на штык, а потом с кряхтеньем швырнул его на три шага вперед, как швыряют на воз копенку сена, взятого на вилы.
Лариса сидела неподалеку, плача и дрожа. Она смотрела не на трупы, а на пылающую Усадьбу, родной ее дом.
- Пойдемте, Лариса, - услышала она. - На траве прохладно.
* * *
Прохладно было только на траве. Вокруг Усадьбы стояла июльская жара. Но едва они отошли на несколько шагов в сторону, как окунулись в волны холодного воздуха. Отчего Лариса задрожала еще сильней и прижалась к Назарову. Небо было чистейшим, мягкие весенние звезды, как всегда, приготовились развлекать людей своим сиянием.
Назаров и Лариса уже вышли на тропинку, спускающуюся к селу, когда сзади раздался голос, срывающийся на визг:
- Стой!
- Что за неугомон? - удивленно сказал Назаров и тотчас сошел с тропки, потянув за руку девушку. Предосторожность была излишняя, хотя через минуту и раздался выстрел - пуля прошла шагах в пятидесяти.
- Лариса, посиди-ка здесь. Я его угомоню, - сказал Назаров. Девушке он оставил револьвер, чтоб было спокойней, и крадучись пошел параллельно дорожке.
И эта осторожность была излишней. Гришка, идущий вслед за ним по тропинке, размахивал винтовкой, как машет руками двухлетний малыш, потерявший мамку. Он плакал, передергивал затвор - видно, патронов уже не было - и продолжал кричать:
- Стой, стой!
Однако остановиться пришлось ему самому. Из-за куста вышел Назаров и подставил Гришке подножку. Гришка рухнул на землю, но тотчас поднялся, ища потерянное оружие.
- Ну, все парень, пора успокоиться, - сказал Назаров.
- Стой, стрелять буду, - гундосил Гришка и шел на Назарова с голыми руками.
Назаров несильным толчком в скулу опрокинул его на траву.
Гришка полежал минуту-другую, а потом сел, растирая по лицу слезы.
- Дядя Федя, вы заступитесь за меня перед Козиным, - забормотал паренек. - Я сбежал, когда все загорелось. Потом в сенцах обо что-то споткнулся. А это человек, и голова у него… То ли есть, то ли нет.
Приглядевшись внимательней, Назаров понял, что Гришка измазан кровью, и, видимо, не своей. Федор без размаха несколько раз дал Гришке то, что капитан Терентьев называл "ручным нашатырем". Пощечины подействовали на парня столь же пользительно, как злая аптечная жидкость. Он перестал плакать и лишь немного дрожал.
- Не горюй, паря. И не бойся, нет больше Козина, - сказал Назаров. - Я помню, как первый раз под германские пушки попал. Показалось мне, миленький ты мой, что я на том свете. И место нехорошее - ад кромешный. Я, кстати, тоже, как и ты, своей волей под ружье встал… Вместо… ну да ладно… Тебе, конечно, похуже моего пришлось. Я-то воевал с дальним супостатом. А ты свою военную службу в родном селе открыл. В своих стрелял. Да, сегодня большой непорядок вышел. Людей, почти что соседей, поубивать пришлось. Ты же сам знаешь, кто в Зимино войну начал.
- Не… не знаю, - прогундосил Гришка, приняв сказанное Назаровым за вопрос, обращенный к нему.
- А чего тогда полез, раз не знаешь?
Гришка молчал. Мокрота из глаз и носа свободно стекала по лицу.
- Встретились бы Слепак с Козиным сами на узкой тропке, да все между собой бы и решили. А так набезобразили всем селом, будто кому-то от этого лучше стало. Ладно, парень, не хнычь. Ты жив - это главное. И поумнел. Теперь знаешь, что человечкина жизнь на волоске висит и отлетает грешная душа от тела, как пух от цветка-одуванчика. Мамка-то твоя в селе?
- В селе, - ответил успокоенный Гришка.
- Беги к мамке.
- До свидания, Федор Иванович, - сказал Гришка, поднимаясь с травы. - Спасибо вам большое.
- Пожалуйста, - ответил Назаров. - Давай уматывай, а то передумаю.
Обратясь уже к Ларисе, сказал ей:
- Задал мне малец работу, третий раз с его ружьем таскаюсь.
На это девушка ничего не ответила, а только еще раз посмотрела на пожарище.
- Пойдем, - сказал ей Федор.
- Подожди, - Лариса взяла его за руку. - Ты знаешь, когда умер Владимир Иванович и из его дома доносились песни и пьяная ругань, даже тогда я считала происходящее жутким сном. До сегодняшнего дня я верила, что когда-нибудь сон кончится и я снова проснусь в Усадьбе, где Владимир Иванович вместе с Карлом Леопольдовичем пьют утренний кофе и его аромат перемешивается с утренним запахом чайных роз.
Лариса прижалась к его груди, обняла. Всхлипнула, потом вздохнула глубоко, будто на что-то решаясь.
- Может быть, я покажусь тебе… нехорошей женщиной. Но мне нужно что-то светлое в жизни… Какое-то хорошее воспоминание. О чем я могла бы думать, когда мне станет грустно и тяжело… Пойдем со мной. Здесь неподалеку есть заброшенный хутор… И ничего не говори…
А потом был сеновал, запах сена, лучи утреннего солнца, пробивающиеся сквозь дыры в крыше, чириканье цтиц, рассевшихся на деревянных балках, и была любовь. Скромность, как оказалось (и не в первый раз уже оказалось), нисколько не мешает страстности. Ничто ничему не может помешать, даже революция и гражданская война, если двух людей тянет друг к другу…
Несколько часов спустя они шли по селу. Народа на улице не было. Лишь иногда какие-нибудь мужичок или баба осмеливались выйти на крыльцо. Но за ворота не показывались: вдруг беда, разразившаяся над Усадьбой, перекинется и на них.
* * *
Проснулся Назаров от звука кавалерийской трубы. Он тотчас поднял маузер, лежавший у изголовья, и подошел к окну.
По улице рысью скакал отряд человек в тридцать. Над одним из всадников развевалось красное полотнище огромаднейших размеров. Отряд направлялся к Усадьбе.
- Ну никакого покоя в этой деревне, - пробормотал Назаров и снова заснул.
Некоторое время спустя раздался стук в дверь. Назаров глянул в окошко и отворил стучавшему.
На пороге стоял невысокий белобрысый парнишка. На его фуражку была нацеплена жестяная, плохо окрашенная звезда. Во дворе переминались две оседланные лошади. Не успел Федор задуматься, где же второй всадник, как парнишка обратился к нему:
- Боец революционного полка Красной армии имени Жоржа Дантона, Василий Селиванов. Вы товарищ Назаров?
- Он самый, - ответил Федор.
- Товарищ Назаров, наш командир вас требует. Он возле помещичьего дома остановился, что вчера сгорел. Приказал вам коня прислать - скорей видеть хочет.
- Погоди, я оденусь, - сказал Назаров и скрылся в избе.
- Федя, тебя заарестовать хотят? - спросила Фекла Ивановна.
- Если бы хотели, так прислали бы конвой, а не парня с лошадью. Зачем-то я командиру понадобился. Я схожу узнаю, а ты пока завтрак приготовь.
- Федя, а вдруг задержишься? Хоть хлебца с молоком поешь.
- Это можно.
Назаров неторопливо оделся. За это время бабка поставила на стол крынку с молоком и нарезала хлеба. Потом она с другой крынкой, поменьше, выскочила на крыльцо. Некоторое время оттуда доносились возгласы красноармейца: "Да не положено, не положено", однако когда Назаров вышел из дома, посланец уже допивал молоко и доедал краюху.
- Ну пошли, - сказал Федор.
- Товарищ Назаров, - взмолился парень со все еще набитым ртом. - Сядьте на лошадь, быстрее будет.
- Я верхом ездить не люблю.
- Сядьте, пожалуйста. Командир заругается, когда узнает, что приказание не выполнено - вас на коне доставить.
- Заругается, говоришь?
- Еще как заругается.
- Ну ладно, прокачусь.
Назаров с земли, по-казачьи вскочил на лошадь. Это немного удивило красноармейца, который счел нелюбовь Назарова к верховой езде непонятной блажью, но пришпорил коня и поскакал к Усадьбе, стараясь не опережать Назарова.
Над родовым гнездом дворянского рода Зиминых стоял скудный угольный дымок. Каменный остов по большей части сохранился, лишь внутри дома рухнула часть перекрытий и лестниц, но все, что могло сгореть - сгорело. Ветра не было, и огонь пощадил большинство прилегающих построек: конюшню, каретный сарай, флигель управляющего. Вокруг них копошились деревенские бабы, с плачем выискивая тела тех, кто погиб в стороне от здания. Несколько красноармейцев бродили вокруг, удивленно разглядывая место недавней битвы. Вдовы комбедовцев и матери кулаков плакали над трупами своих родных и оттаскивали их подальше, на чистую от пепла траву, пачкая руки обгорелой одеждой.
А другим даже всплакнуть не над кем было - муж или сын погибли внутри дома, и тела их смещались с пеплом. Такие вдовы плакали друг у друга на плечах, так и не в силах понять, за что обрушилась на них такая беда. Кулацкая жена стояла перед вдовой комбедовца, уткнувшись ей лицом в платье…
За три военных года Назаров привык и к пепелищам, и к бабьему вою, но тут было другое дело. Немного не по себе стало Федору Назарову: вдруг какая баба своим бабьим чутьем догадается, что именно его пуля свалила дорогого муженька?
Однако ничего такого не случилось. Провожатый сразу свернул в сторону флигеля управляющего, где ни трупов, ни баб не было. Зато там сидел командир отряда - высокий, бородатый человек.
- Товарищ командир, по вашему распоряжению товарищ Назаров доставлен.
- Отдыхай, товарищ Вася. А нам, товарищ Назаров, надо будет во флигелек зайти, с одной формальностью разобраться.
Назаров и командир зашли в кабинет бывшего управляющего-учителя. В отличие от самой Усадьбы, пристанище Карла Леопольдовича уцелело почти полностью.
Медведев закрыл дверь и обнял Назарова:
- Федька! Сто лет, черт возьми, тебя не видел!