– Извиняю. Но я говорю не о тамплиерах как таковых, а об их легенде – а это суть разные вещи. Если немного окунуться в историю этого вопроса, то дело обстояло следующим образом: однажды некто Эндрю Майкл Рамзей, весьма деятельный господин, масон, произнес знаменитую речь в защиту масонства перед французским премьер-министром кардиналом Флери и в ней в частности указал, что наука сия была принесена ни мало, ни много как из Святой земли. То есть масонство напрямую происходит от крестоносцев. А какой орден крестоносцев был самым известным? Правильно – тамплиеры!
Вера сосредоточенно покивала:
– А как это связано с моей статуэткой?
– Да, статуэтка… Извините, Верочка, увлекся. Так вот легенда о тамплиерах была пущена с тем расчетом, чтобы привлечь к масонству знатных покровителей. Поначалу. Но потом, когда в масонство ударились представители так сказать среднего класса, легенда стала еще более популярной – практически классикой для всякого уважающего себя масона. А произошло это как раз в начале девятнадцатого века. Именно в это время большой спрос приобрели артефакты с соответствующей символикой, которые представляли как часть фамильного наследства и так далее. Но если у родовитых графов и герцогов такого добра и своего хватало, без всяких подделок, то господа попроще вынуждены были прибегать к услугам антикваров или ювелиров, чтобы те находили для них красивые старинные вещи. Если очень везло, то можно было найти мастера, который бы сделал подобное чудо – такое, как ваш орел. Кому-то, видимо, повезло…
– Вот как.
– Господин Земпер в своей справке особо выделил 1810-е годы как период наибольшего интереса к таким подделкам. Примерно в это время в Германии была основана масонская ложа Восходящей утренней зари, в которую вошли многие евреи и для которой был учрежден так называемый шотландский капитул. В этом капитуле существовало несколько высших степеней посвящения, в том числе и та, что называлась "рыцарь орла".
– О… – Вера по привычке собиралась потереть лицо, но, вспомнив о макияже, уронила руки на колени. В голове у нее образовалась полная каша – старые и новые сведения сплелись в какой-то необыкновенно хитрый узел с торчащими со всех сторон концами. Однако за какой ни потянешь, ничего не вытянуть, только еще больше все запутывается.
Нет, так не годиться! Девушка решительно тряхнула головой. Все эти сведения совершенно ни к чему, одна словесная шелуха. Тевтонцы, тамплиеры, масоны – никакого отношения к интересующему ее делу они не имеют, а вот статуэтка и чаша, найденная в антикварном магазине, были вполне реальны. И самое главное – в обоих предметах оказались тайники с осколками загадочного камня. Или резонатора, кому как больше нравиться. Что же это получается?
– А чаша, о которой вы говорили в прошлый раз, чаша курляндского герцога – она тоже подделка?
Водлянов недоуменно выпятил губу.
– Чаша… Нет. О ней собраны достоверные сведения, по ним можно установить, когда она была сделана – шестнадцатый век, это точно.
– Понятно.
Вера извлекла из сумки блокнот, открыла его на чистой странице и провела карандашом прямую линию. На одном конце ее поставила кружок и цифру "16", ближе к середине – еще один и цифру "19". Внизу подписала "чаша" и "орел". Теперь стало гораздо наглядней.
"Итак, что мы имеем? Два разных предмета, сделанных в разное время, но объединенных общим качеством – оба являются тайниками. И прячут в них странную штукенцию… Интересно, когда это произошло? Наверное, все-таки позже, чем раньше… хм, – Вера провела дугу, соединяя отметки на линии, а под ней задумчиво вывела слово "Горгона" и знак вопроса. – Да, тамплиеры тут определенно не к месту. А все-таки всплыли! Никуда без них! Хотя, скорей всего, Константин просто так о них обмолвился, он же не знает, что конкретно мне нужно…"
Некоторое время девушка задумчиво грызла карандаш, размышляя – стоит ли посвящать консультанта в истинную подоплеку их поисков, но в конце концов решила оставить все как есть. Водлянов, конечно, милейший человек и явно проникся к девушке самым искренним расположением. Не хотелось бы портить так хорошо начавшееся знакомство.
Вера мысленно усмехнулась, вернулась к своим зарисовкам и дополнила их замысловатыми арабесками, просто так, для красоты.
Что еще могло связывать два найденных предмета?
Место? На сегодняшний день, пожалуй, да – ведь оба оказались в Санкт-Петербурге…
Персона? Безусловно. Когда-то один и тот же человек поместил в них осколки камня, возможно, он даже сам сделал статуэтку – по образу чаши. Ибо слишком уж они оказываются похожи по стилю, манере исполнения, как будто их сотворила одна и та же рука. По словам Константина, это невозможно, но кто знает, как оно было на самом деле? Все-таки Вера считала себя достаточно хорошей художницей, чтобы наметанным глазом замечать подобные нюансы.
Кроме того, существует еще один человек – тот, кто сейчас ищет эти предметы, таинственный силуэт из подворотни. О нем точно не следует забывать.
Порывшись в сумке и не найдя там цветных карандашей, Вера достала тюбик помады и с мрачным видом поставила поверх каракуль два жирных красных пятна – на цифре "19" и у свободного конца временной линии. Вышло даже жутковато, словно на бумаге появилась роковая метка, и от прошлого к настоящему протянулся четкий кровавый след.
– Константин, скажите, а может ли ангел превратиться в Медузу Горгону? – спросила вдруг Вера, поднимая на него блестящие серые глаза.
Если Водлянов и был удивлен этим неожиданным вопросом, то вида не подал.
– Ну, знаете ли… Боюсь, Верочка, это вопрос не ко мне, а к господину Голосовкеру.
– К кому? – не поняла та.
– К Голосовкеру. Якову Эммануиловичу.
– Э… – не найдя, что сказать, Вера растерянно улыбнулась. Водлянов насмешливо вскинул брови, и девушка вспыхнула, с досадой прикусив губу.
В конце концов, ни всем же быть такими умными и начитанными?!
– "Страшен образ былой красоты. А когда вырастут крылья и когтистые лапы и взлетит чудовище драконом-людоедом, кто узнает в нем былую красавицу-титаниду? – негромко с чувством произнес консультант. – Забудут о ее былой красоте и сердце, крепком правдой, как адамант. Забудется ее былое имя, и прилепится к ней новое имя, страшное и мерзкое, и будут ее именем пугать детей. Поползут страшные рассказы о ее лютости и непобедимости, хотя никто ее в глаза не видал. И черной правдой-клеветой зальют ее лик, изуродованный и оболганный злобой и местью бога, не прощающего непокорства"…
– Э… – повторила Вера.
– Господин Голосовкер, "Сказание о титаниде Горгоне Медузе". Если хотите, могу дать почитать.
Не сводя глаз с Волдянова, девушка медленно помотала головой.
– Ну, как знаете, – мужчина привычно пристроился на краю стола, сложив руки на коленях. – Что касается вашего интереса, то между ангелом и Горгоной связь не прямая, но и ее можно проследить. Ангел – символ высшей духовности, чистоты, красоты и блага. Медуза – "познавшая горе", чудовище, ставшее таковым в результате надругательства. Превращение одного в другое – аллегория унижения, обиды и разочарования. Точно не хотите почитать Голосовкера?
– Может, в другой раз, – Вера застенчиво улыбнулась и похлопала ресницами. – Да это и не важно. Я просто так спросила.
– Ваше право, Верочка. Вы здесь, для того чтобы спрашивать, а я – для того чтобы отвечать, – галантно заметил хозяин.
– Спасибо, – смущенно пробормотала гостья.
– Всегда пожалуйста. Может быть, еще какие-то вопросы будут?
Девушка замялась, опуская глаза.
– Мне так неловко, правда… Явилась, отвлекаю вас от дел… Вряд ли вы меня поймете…
– Ну, что вы! – Волдянов наклонился и ловко перехватил руку девушки, запечатлевая на ней быстрый щекотный поцелуй. – Я вас прекрасно понимаю.
– Правда?
– Безусловная. Если уж начал, то остановиться невозможно…
– Но я… не совсем понимаю… – Вера слегка нахмурилась.
Консультант взял в руки орла и ласково провел кончиками пальцев по раскинутым в стороны бронзовым крыльям.
– Я очень рад, что вы обратились именно ко мне. Знаете, что я вижу, когда смотрю на эту статуэтку? Жизнь. Годы, века – все, что она принесла с собой. Такая изящная безделушка, такая тонкая, изысканная, такая красивая. Сколько людей ею любовалось, сколько рук ее трогало, гладило, какие сердца бились рядом с ней. Мы же этого никогда не будем знать полностью – только какой-то маленький кусочек жизни удастся вызвать из небытия. Но и это поразительно, вы не находите, Вера?
– Я об этом не думала.
– А я вот думаю постоянно. Почему я вообще начал заниматься этим делом… я имею в виду историю вещей. Для меня каждый предмет – посланник своего времени. Каждый неповторим, уникален, каждый тянет за собой след, иногда тонкий, едва уловимый, а иногда целый шлейф – страсти, интриги, загадки. Мы многого не можем понять, просто не ощущаем, например, того, что было в прошлом или еще будет в будущем. Для большинства людей история – призрак. Но это не так. Она всегда была, есть и будет – жизнь. И душа откликается, хотим мы того или нет…
Вера слушала, машинально переводя взгляд с предмета на предмет. Ни о чем подобном она раньше не задумывалась, и сейчас ей пока было не ясно, разделяет ли она взгляды Водлянова. Несмотря на развитое воображение, девушке трудно было представить то, о чем он рассказывал, хотя в ее случае теория Константина получала неожиданное подтверждение. Вера даже улыбнулась про себя, подумав, насколько он оказался прав – одна единственная вещь всколыхнула прошлое, настоящее и будущее.
– Константин Ив… эээ… по-вашему у каждой вещи есть своя память? – спросила она, когда Водлянов замолчал.
– Естественно! Безусловно! А как же иначе? Без этого просто никуда! – преувеличенно воскликнул консультант, взмахивая руками. Задетый им пластиковый стаканчик упал на пол и закатился под стол. В глазах у Водлянова плясали веселые черти. Нагнувшись к самому Вериному уху, он заговорщицки прошептал. – Открою страшную тайну. Верочка, только – тссс, никому… Это и есть настоящая магия. Другой не существует.
– Вы верите в магию? – в тон ему ответила девушка, стараясь сохранить серьезное выражение лица.
Константин выпрямился, скрещивая руки на груди.
– Почему нет? – буднично заметил он. – Магия предполагает осознание метафизического, космического смысла жизни, который не привносится извне, но проистекает из нее самой.
– И… какой же смысл несет мой орел?
– Вот это, Верочка, вам и предстоит раскрыть. Но только вам. Я могу лишь что-то подсказать, не более.
Размякший от жары асфальт слегка пружинил под ногами. Казалось, если обернуться, то можно будет увидеть на нем вдавленный отпечатки своих следов, и Вера действительно то и дело оглядывалась, щурилась и даже наклонялась вниз – но ничего подобного, правда, не видела. В очередной раз ее так повело, что девушка чуть не упала и, чтобы немного придти в себя, вынуждена была прислониться к рекламному стенду, не обращая внимания на сомнительную чистоту оного. Голова слегка кружилась, чувствовала она себя немного странно, но настроение было приподнятым, и губы то и дело сами собой расползались в улыбке.
На улице быстро темнело – в основном из-за висящей в воздухе дымки. Но и время уже позднее. Засиделась она у Водлянова… хотя ни капельки об этом не жалеет! За приятной и познавательной беседой часы пролетели незаметно. Константин достал бутылку какого-то восхитительно вкусного и, по всей видимости, весьма дорогого вина, и после первого же бокала разговор стал еще непринужденней. Водлянов определенно был в ударе, сыпал забавными историями, пересказывая их с таким неподражаемым юмором, что у Веры от смеха свело скулы и заболел живот… Сам рассказчик оставался неизменно серьезным, и только в его глазах плясали веселые огоньки, да усы слегка подрагивали, скрывая усмешку.
Девушка прикрыла глаза и мечтательно улыбнулась.
До чего же обаятельный человек!
Правда, она так и не смогла понять, что в его историях было правдой, а что – беспардонным вымыслом, сочиняемым тут же на ходу. Клятвенно положив руку на сердце, консультант уверял, что все взято из жизни. Вере особенно запомнился один из его рассказов. Может быть, из-за того загадочного вида, который вдруг напустил на себя Константин, или из-за многозначительных взглядов, которые он бросал на слушательницу, или из-за его низкого, глуховатого голоса, временами переходящего в свистящий шепот… В любом случае, было жутко интересно, а кроме того, она сама подсказала Водлянову тему, вскользь упомянув о таинственных петербургских зданиях – не уточняя, каких именно. В тот момент Вера чувствовала себя спокойной и расслабленной, и события предыдущих суток незаметно отступили в тень. Скинув босоножки, девушка удобно устроилась с ногами в кресле, неспешно, по глоточку потягивая вино, когда вдруг поймала на себе тот самый странный и напряженный взгляд собеседника.
– Да, о Петроградской стороне ходит немало загадочных слухов, – кивнул он, приводя Веру в замешательство. Ей казалось, что она не называла конкретного места… или все-таки называла? – Некоторые даже считают, что питерский "бермудский треугольник" располагается именно там, а не в районе Сенной площади. Что на месте нынешней Большой Разночинной в веке этак восемнадцатом располагалась легендарная слободка заклинателей кладов, которую никто не мог обнаружить. А еще, как известно, там сами собой пропадают целые здания…
Вера фыркнула в бокал, но Водлянов даже не улыбнулся, загадочно поблескивая глазами из-под густых насупленных бровей.
– Один мой хороший знакомый стал однажды свидетелем подобного случая, – задумчиво продолжил он. – Мне он об этом рассказал много лет спустя, но, знаете – с таким чувством, будто бы это случилось вчера. При всем при этом у него, у моего знакомого, начисто отсутствует воображение – он вообще не в состоянии представить себе что-то отвлеченное, фантастическое, для него существуют только факты и выводы, сделанные на их основе. Эта история поставила его в тупик, поэтому он решил со мной поделиться, м-да… Ему, видите ли, думалось, что он упустил в ней что-то, лежащее на самой поверхности, то, что может все распрекрасно объяснить без привлечения тонких метафизических материй. К сожалению, я ничем не смог ему помочь…
– И что с ним стало? – с замиранием сердца спросила девушка. Водлянов пожал плечами.
– Ничего. Живет и здравствует. Насколько мне известно, в прошлом году отметил свой семидесятилетний юбилей. Но когда случилась эта история с пропавшим зданием, ему было немного за двадцать, и он состоял аспирантом у одного профессора, светила математических наук – правда, светила средней величины, так, чуть покрупней белого карлика… Звали профессора Обломенский Виктор Афанасьевич и было у него интереснейшее хобби – он обожал все, что было связано со старым кинематографом, и все, что предшествовало его появлению. Собирал раритетные кинопленки, старые съемочные камеры, кинопроекционные аппараты, многое восстанавливал за свой счет. В пятидесятых годах у него образовалась огромнейшая коллекция, настоящая синематека, с такими экспонатами, каких вы не найдете в Госфильмофонде. Там были и неизвестные частные любительские съемки, и короткометражки Мельеса, и… А! Не имеет смысла перечислять, потому что для нас это совершенно неизвестная область. А вот знатоки, по словам моего приятеля, просто рыдали от восторга, и киноведы ходили к господину Обломенскому, как туристы в Эрмитаж. Особую гордость хозяина составляла коллекция старинных проекционных аппаратов, называемых еще "волшебными фонарями", и различные оптические игрушки – знаете, Вера, вроде таких круглых дисков с картинками. Крутишь их, и получается какое-то движение: лошадь скачет или парочка танцует… А волшебный фонарь вы когда-нибудь видели? Такая конструкция, чем-то похожая на печку-буржуйку или скорее на самовар, только вместо краника – объектив с линзами. За объективом пазы, куда вставляется слайд с изображением, внутри лампа для подсветки, а сверху труба для вывода дыма и горячего воздуха. Просто и действенно. У меня до недавнего времени был один такой – подарил детскому клубу. Проецировать изображение можно на все, что угодно – на стены, экраны из простыней, на клубы дыма. В восемнадцатом-девятнадцатом веках эти игрушки пользовались большим успехом. С их помощью читались лекции в университетах и устраивались развлекательные показы во дворцах титулованных особ. Нострадамус использовал волшебный фонарь для своих пророческих представлений, а нюрнбергский механик Иоганн Конрад Гютле заставлял публику на лейпцигских ярмарках визжать от ужаса и восторга, демонстрируя им леденящие душу картины, вроде "Массового воскресения из мертвых" или "Окровавленных скелетов, дерущихся друг с другом"…
У господина же Обломенского (простите, Верочка, я возвращаюсь к тому, с чего начал) таких фонарей было штук десять, самых разнообразных конструкций, и среди них один – особенно дорогой профессорскому сердцу. Гостям это чудо Обломенский не показывал, но моему знакомому – своему аспиранту – скрепя сердце, доверил-таки тайну. Фонарь оказался по-настоящему волшебным – он создавал "туманные картинки" без всяких слайдов, сам по себе. По словам моего приятеля, это были настоящие движущиеся иллюзии – иногда расплывчатые, а иногда яркие и объемные. Если приглядеться, то можно было узнать людей, которых он показывал, иногда это оказывался кто-то из родных или близких. Моему приятелю фонарь предсказал его будущую жену, с которой тот еще не был даже знаком. Интересно, не правда ли? И никто не мог понять, как это устройство работает. Мой приятель подозревал наличие внутри фонаря какого-то хитрого оптического механизма и просто мечтал о том, чтобы в нем как следует покопаться. Но профессор и слышать об этом ни хотел. До своей драгоценной игрушки он никому не разрешал дотрагиваться, да и вообще это было бы бесполезно – корпус фонаря был герметично закрыт со всех сторон, выводная труба отсутствовала, а линзы – намертво припаяны к объективу.
Поначалу господин Обломенский держал синематеку у себя дома. Апартаменты у него по тем временам были роскошные, пятикомнатные в старом фонде. Но коллекция постоянно пополнялась, и скоро даже пяти комнат стало для нее маловато. Тогда профессор озаботился поиском нового помещения и почти сразу нашел – пустующее двухэтажное здание в соседнем дворе. До войны там располагался то ли склад, то ли ночлежка, после – дом вроде бы оказался никому не нужен, словом, все прекрасно устроилось. Здание отремонтировали за госсчет, создали нужные условия для хранения кинопленок, экспонаты перенесли, разместили, как полагается, по субботам сделали день свободного посещения – и все остались довольны.
Единственным экспонатом, который не обрел своего места в новом доме, оставался тот самый чудо-фонарь. Профессор ни за что не пожелал с ним расставаться.
И вот однажды туманным осенним вечером мой знакомый отправляется на дом к своему научному руководителю, чтобы окончательно согласовать с ним тему своей диссертации. Поднимается по лестнице и видит, как из профессорской квартиры выходит незнакомый ему человек. Мой приятель, естественно, проявил любопытство, но разглядеть гостя не успел – по его словам, тот как будто сразу исчез. Ладно, он пожимает плечами, звонит в звонок, но ему никто не открывает. Через некоторое время он слышит за дверью истеричные вопли господина Обломенского, угрожающего немедленно вызвать милицию, если посетитель сей же час не уберется прочь.