- А если он не будет идти по следу, а просто разошлёт повсюду ваши приметы и приметы нашей группы?
- Тоже ничего это не даст. Какие у меня приметы? "Среднего роста, плечистый и крепкий"? Так тут пол–Крыма таких.. "Знак ГТО на груди у него, больше не знаем о нём ничего," – это, Макс, не приметы. Тем более, у меня и знака ГТО на груди нет. А у группы какие приметы? Стайка шумных пацанов разного возраста? Да летом Крым наводнён такими группами.
Ну даже если и найдут меня. И что из того? С чего это вы взяли, граждане милиционеры, что я его убил? Вам так кажется? А вы докажите, попробуйте. А пока не доказали, давайте, как этого и требует закон, считать, что я здесь совершенно не при чём.
И самое последнее, Макс. Даже если они меня найдут и докажут, тоже ничего страшного со мной не будет, не переживай. Необходимая самооборона в чистом виде, никаких признаков превышения. С голыми руками на нож – это, конечно, идиотизм, подумают судьи, и будут, кстати, правы. Но раз повезло остаться живым – победителей в таких случаях не судят. Точнее, не сажают. Помнишь, как у Высоцкого? "И кто кого переживёт, тот и докажет, кто был прав, когда припрут". Вот если бы тот ухарь жив остался, тогда дело действительно могло обернуться непредсказуемо.
Вот так вот, Макс. Что ещё тебя беспокоит? Давай, спрашивай. Я же вижу, о чём‑то ты ещё хочешь узнать.
Я несколько раз глубоко вздохнул, проверяя себя, смогу ли удержаться, не разревусь ли опять, когда начну спрашивать. В горле были подозрительные спазмы, но я всё‑таки собрался с силами и спросил.
- Олег Иванович… Мне тогда показалось, что вы… Что он вас…
Олег быстро пришёл мне на помощь.
- Что я элементарно "лоханулся" и едва–едва не получил нож в бок? Да, Макс, так и было, не показалось это тебе. Хорошо, что он полным "бараном" оказался, а если бы был пошустрее и хоть немного владел ножом, то лежал бы я сейчас там вместо него.
- И… что тогда?.. С Ромкой… Со мной…
Олег быстро взглянул на меня и тут же торопливо отвёл взгляд. Неестественно бодрым голосом начал говорить.
- Ну, тебя‑то он бы никак не достал. Ты же стометровку бегаешь быстрее меня, от того бегемота ушёл бы, даже не напрягаясь…
- Олег Иванович… Не надо…
Олег сразу замолчал. Я хотел объяснить ему, что никуда бы не убежал. И вовсе не из‑за своего геройства, просто не смог бы. Хотел рассказать про противное оцепенение, безвольную слабость в ногах, какую‑то покорную безучастность, охватившую меня тогда, но понял, что Олег всё и так знает. Не зря же он сказал, что Ромка "совершенно домашний, совсем как я". А Ромка тогда не то, что бежать, пошевелиться не мог… Ромка…
Я всё‑таки не удержал спазмы в горле и опять разразился рыданиями. Олегу опять пришлось утешать меня как малыша, но на этот раз успокоился я гораздо быстрее.
Олег продолжал держать руку на моём плече. Потом он задумчиво и горько произнёс.
- Что там говорить, Макс. Ты всё и так прекрасно понимаешь, тебе мозги, как Ромке, не запудрить. Но всё кончилось, Максимка, всё кончилось хорошо. Того, что не случилось и уже никогда не случится, не надо "пережёвывать" в своём сознании. Выкинь из головы, постарайся пореже вспоминать. Это получится, это тебе только сейчас кажется, что ты ни о чём, кроме этого и думать больше не сможешь. Жизнь продолжается. И жизнь эта, Макс, вовсе не такая уж плохая штука. Жизнь – прекрасна.
- Прекрасна?! А как же?.. Ведь где‑то… Всё равно – прекрасна?..
Несмотря на моё косноязычие Олег меня понял. Понял, но почему‑то не стал торопиться отвечать. Он крепко задумался, видно было, что мой вопрос не такой простой и для него.
Наконец он заговорил, очень медленно подбирая слова.
- Я мог бы тебе сказать, что хоть и есть в нашем мире страшное, такое, что в мозгах не укладывается, в целом жизнь всё равно прекрасна. Что жизнь – подарок. Свыше. Бесценный. Божественно щедрый. И это всё – так и есть. По крайней мере, я действительно так считаю.
Но я не знаю, не могу уразуметь, почему на нашей чудесной планете действительно есть много такого… Такого, что я так до конца и не смог поверить в существование Справедливого Бога.
Ты прав, где‑то по миру шляется ещё не один такой урод, какой встретился нам сегодня. Нам повезло, что он нам встретился. Не говоря уже о том, что Ромке, Ромкиным родителям повезло! Может, Бог всё‑таки есть?
Но если Он есть, почему Он допускает, что такие вот нелюди выходят на свою охоту, что дети пропадают всё чаще? А потом находят то, что от них осталось… Если вообще находят…
Олег не договорил, спазм перехватил и его горло. Вот оно. Вот из‑за чего у него было на лице такое выражение горечи и бессилия. А вовсе не из‑за страха за себя, не из‑за опасения за свою судьбу.
Олег быстро справился с собой, переглотнул и продолжил.
- Чем таким уж важным Он занят, когда такое происходит? Дремлет? Не хочет вмешиваться? Кто мы для Него? Люди, созданные по Его образу и подобию, или амёбы, пожирающие друг друга, пауки в банке, бактерии? Которые друг друга как‑то там убивают, но почему, кто там прав и кто виноват, разобраться немыслимо, значит и вмешиваться нет смысла?
Помнишь "Молитву" Яцика?..
Я помнил. Как и многие другие песни Барда – наизусть. Страшная песня. Особенно один куплет…
С Божьей помощью – прошелестел фугас,
Для кого‑то Божий свет навек погас,
С Божьей помощью – расплавилась броня.
С Божьей помощью – попали…не в меня.
Олег этот куплет и имел в виду.
Мы долго сидели молча. В моей голове роились вопросы, на которые, наверное, просто нет ответов. Почему – так? Если Он есть, то почему?.. Неужели действительно всё, даже такое, происходит с Его помощью?! А если – нет, то почему же Он в самом‑то деле не вмешивается? Что вообще Он думает обо всём этом?
Олег вдруг начал говорить, как будто отвечая на мои незаданные вопросы.
- Не знаю, Макс… Я слышал объяснения, много объяснений. Что якобы Он наказывает людей за грехи. А если страдает невинный ребёнок, то это он вроде как несёт наказание за грехи своих родителей и дедов. И другие такие же бредовые объяснения. Не могу я в это поверить. На самом деле не знаю я, что Он там думает про всё это, чего хочет. Знаю только, что сегодня мне, то есть нам с тобой, извини Максим, именно нам с тобой удалось выручить из беды малыша. И я ни о чём не жалею, что сделал. И я надеюсь, что Судьба или Бог, если Он всё‑таки есть и как‑то влияет на нашу жизнь, позволит мне… В общем, что мне когда‑нибудь повезёт прикончить ещё какого‑нибудь такого мерзавца, спасти этим ещё кого‑нибудь.
Помнишь, как у Семёновой: "Но тот, на кого поднимал я свой мстительный меч, уже не загубит ничью беззащитную жизнь" .
Ради того, чтобы ещё хотя бы раз когда‑нибудь повезло встретить и открутить голову такому же выродку, как сегодня, ради этого, Макс, мне кажется, стоит жить. Вполне можно, конечно, и самому при такой встрече на нож напороться. Что делать! Когда‑нибудь мы все умрём. Лучше бы, конечно, попозже, но особой разницы – когда, если вдуматься, нет.
- Олег Иванович, – я неожиданно для себя перебил Олега, смутился, но продолжил – а помните, ещё у Семёновой, в самом начале "Волкодава", в самом первом стихотворении, - я смутился окончательно, но всё же продекламировал отрывок из стихотворения, которое знал наизусть:
Я бояться отвык голубого клинка
И стрелы с тетивы за четыре шага.
Я боюсь одного – умереть до прыжка,
Не услышав, как лопнет хребет у врага.
- Ведь это как будто про вас написано? Ну ведь правда?
Олег рассмеялся было, но сразу умолк. Потом покачал отрицательно головой.
- Нет, Максимка, не про меня это. Спасибо, конечно, что ты меня на одну доску с Волкодавом поставил, но против того Волкодава я – щенок. Трусливый и беспомощный. И не потому, что я такой уж плохой, просто Семёнова написала сказку, очень хорошую, но – сказку. И Волкодав – сказочный герой, не знающий страха. Она так талантливо его описала, что в его существование хочется верить. Но таких людей на самом деле не бывает. Любой нормальный человек испытывает страх. Оцепенение, которое, как тебе показалось, на тебя сегодня напало, оно ведь и мне знакомо. Какая там "стрела за четыре шага", у меня от вида простого ножа в руках совершенно не умеющего обращаться с ним "барана" внутри будто всё оборвалось. Из‑за этого и напортачил тогда… Это для Волкодава нож у противника в руке ничего особенного не значит. А для меня – значит очень много. Может быть, даже больше, чем того на самом деле заслуживает.
Я боюсь, конечно, "до прыжка" умереть, но и "в прыжке" мне тоже умирать вовсе неохота.
Я не стал спорить, но про себя с Олегом не согласился. Я тогда твёрдо для себя решил, что Олег – самый настоящий Волкодав, только живущий не в придуманном мире, а в реальности. Ну и что, что Олегу знаком страх? Может и самому Волкодаву тоже знаком, просто Семёнова решила, что писать об этом не стоит. Главное, что Олег тоже, несмотря на свой страх, вступил в бой с двуногим волком, сумел так задавить страх, что со стороны совершенно нельзя было понять, что у него "внутри будто всё оборвалось".
Я к тому времени успел уже несколько раз прочитать "Волкодава", все книги. И ту, где рассказывалось про Волкодава–мальчишку, моего ровесника, ещё не успевшего стать непобедимым, ещё не получившего имя "Волкодав". Этот мальчишка хоть тоже действовал, как будто вообще никогда не знал, что такое страх, но мне всегда казалось, что на самом деле это не так. Страх наверняка был, причём явно не меньше того, что испытал я сегодня. Но он его каждый раз перебарывал. Для того, чтобы не стать мерзавцем, не предать свою Правду. Чтобы остаться человеком в нечеловеческих условиях. И мальчишка из рода Серого Пса находил в себе для этого силы.
Олег, помолчав, продолжал. Как будто вновь подслушав мои мысли.
- Я, Максимка, вовсе не бесстрашный Волкодав. И схватился с тем выродком вовсе не из‑за храбрости, какая там храбрость… Просто нельзя было не схватиться, любой бы нормальный мужик тоже в этой ситуации пошёл бы на нож. Независимо от того, были бы у него хоть какие‑нибудь шансы выжить, был бы чёрный пояс, как у меня, или нет. Да что там мужик, ты себя вспомни, как ты вёл себя тогда. Тебе ведь показалось, что у тебя от страха ноги отнялись, когда ты нож увидел, ведь так? В этом нет ничего позорного, Макс, это нормальная реакция нормального человека. Я тоже это же самое почувствовал…
- Но вы ведь всё равно бросились на него!
- Так ведь и ты бросился! Вспомни! Тебе показалось, что ты с места не можешь сдвинуться, так? Но когда ты увидел, что меня вот–вот прирежут, ты ведь забыл про это и побежал!! Не от него побежал, а к нему!
Ты читал "Гуси–гуси" Крапивина? Ну да, конечно же читал, интеллигент ты наш… Ну, не дуйся, "интеллигент" – слово вовсе не ругательное. Да и к моим шуткам пора бы уже привыкнуть… Так вот, помнишь, какой у Крапивина там главный герой, Корнелий Глас? Вроде бы довольно нерешительный, слабохарактерный, интеллигентный. Не дуйся, говорю тебе, это я не про тебя, про Корнелия Гласа… Так вот, он схлестнулся с ихней системой, с беспощадной чудовищной силой, пошёл на верную смерть для того, чтобы попытаться выручить из беды детей. Если в беду попадает ребёнок, придти ему на помощь, даже если это очень страшно и даже смертельно опасно, – это нормальные действия нормального человека. А вовсе никакой не героизм.
Так что никакие не герои мы с тобой, далеко нам до Волкодава. Мы с тобой – просто нормальные мужики.
Мы ещё долго сидели с Олегом. Уже не разговаривали, всё, что было нужно сказать, было уже сказано. Олег иногда со скрытой тревогой посматривал на меня. Хоть я и был постарше Ромки, но Олег всё равно беспокоился, как всё пережитое сегодня обернётся для меня в будущем.
А я уже ничего не боялся. Было хорошо сидеть рядом с Олегом, прижиматься к нему плечом и знать, что этот взрослый и сильный "нормальный мужик" – мой друг, надёжный друг, который никогда меня не предаст. Пойдёт ради меня даже на нож, как бы ему самому при этом не было страшно. Не только ради меня, конечно. Ради любого пацана из нашего клуба. Да и вообще ради любого попавшего в беду человека. И мне хотелось стать похожим на Олега, тоже научиться ломать свой страх, тоже стать для кого‑нибудь надёжным другом и защитником.
Потом Олег всё‑таки отправил меня спать ("надо, Макс, скоро утро уже, хоть немного поспи, а то завтра упадёшь"). А сам остался "ещё чуть–чуть посидеть". Скорее всего, в ту ночь он прилёг только под утро.
Лунный хрусталь
Заснул я тогда сразу, лишь только притронулся головой к подушке.
И мне впервые приснился Сон.
Обычные сны мне снились, конечно, и раньше. Они бывали иногда очень яркими, красочными, наполненными восторгом, какими‑то полётами, путешествиями по загадочным местам, другими приключениями, иногда совершенно немыслимыми, волшебными. Порой я просыпался с улыбкой счастья и лежал какое‑то время с закрытыми глазами, пытаясь удержать в памяти то, что приснилось.
Удержать – почти никогда не удавалось. Сон, такой ярко–волшебный в полудрёме, пока я ещё лежал в постели, как‑то необъяснимо скукоживался, становился чёрно–белым, потом – вообще каким‑то серо–серым и неинтересным. И через пару часов я не мог вспомнить о нём ничего.
Но тот, мой первый Сон, как и последующие Сны, врезался в память накрепко, со всеми подробностями. Гораздо сильнее любого события, происходившего наяву. Наверное, такие Сны – это не только сны. А что‑то гораздо большее.
В ту ночь мне приснилось, что мы с Олегом стоим на ночном берегу какого‑то озера, над которым всходит полная луна, и по чёрной тревожной воде к нам пролегла звонкая дорожка трепетного лунного света.
Я понимаю, что такие выражения любому покажутся бредом. Но это было! Было на самом деле! Вода действительно была чёрной и тревожной, а лунная дорожка была именно звонкой! Вокруг царила тишина, но хрустальный звон, звон лунного света ощущался совершенно явственно. Не ушами, конечно. Всем существом.
"Ты готов?" – молча спросил меня Олег.
Мне было очень тревожно, но я торопливо, чтобы сразу отрезать себе возможность смалодушничать, отступить, ответил, что готов.
"Тогда – в путь. И помни: что бы ни случилось, ты ни в коем случае не должен уронить меч".
И мы ступили на лунную дорожку и пошли по ней.
Вода была очень холодная, мокрая и пугающе–податливая. Я хорошо ощущал это босыми ступнями, и сердце проваливалось на дно озера при каждом шаге. Но сам я не проваливался. Там, где на воде звенел весёлым хрусталём лунный свет, она всё‑таки держала меня и Олега. Угрожающе прогибалась под нашими ногами, но держала.
А мы шли и шли вперёд. Навстречу Луне.
Это была не просто луна, а именно Луна. Живая, настоящая, желающая помочь нам чем‑то. Протянувшая нам светлую дорожку через озеро зловещего мрака.
Озеро?
Мы шли по прозрачной дорожке уже не через озеро. Со всех сторон вокруг нас распахнулась мрачная чёрная Бездна. Бесконечность, Пустота. Она была повсюду, и мы были одни среди этой холодной и жадной Тьмы. Исчезни хрустальный свет под ногами, и…
Я запнулся и едва удержался, чтобы в страхе не вцепиться в Олега. Но дорожка весело и успокаивающе звенела, чуть пружинила, ласково щекотала босые ноги мягкой светящейся пылью, и, сцепив зубы, я заставил себя выровнять шаг.
Я, как и Олег, держал в правой руке обнажённый меч. Настоящую японскую катану! Раньше такие мечи я видел разве что в кино. Не считать же мечами сувенирную дрянь, выставленную на прилавках магазинов! А сейчас… Меч, самый настоящий, боевой меч, не просто был у меня в руках, он был моим. Длинная рукоять, оплетённая кожаными ремешками, очень удобно, как влитая лежала в ладони, легендарное оружие гордых самураев стало как будто частицей меня, продолжением моей руки, моих мыслей… Может быть – даже моей души.
При этом меч жил ещё и своей, самостоятельной жизнью, имел свой характер, свою душу. Характер и душу настоящего воина, не умеющего отступать в бою. Я ощущал надёжную, грозную тяжесть меча, знал, что это мой друг, сильный и бесстрашный, что он никогда и ни за что не предаст меня. Как и второй мой друг, который тоже рядом, Олег. Но меня почему‑то всё сильнее глодал страх.
Мы шли с Олегом по прозрачной мерцающей дорожке сквозь чёрную Бездну, и стальные зеркальные клинки наших мечей то и дело вспыхивали в лунном свете яростным огнём, нетерпеливым ожиданием битвы. Похолодев, я вдруг понял, что битвы, скорой битвы, неистовой, насмерть, – уже не избежать. Пути назад больше не было.
Олег, почувствовав мой страх, успокаивающе сдавил мне левой рукой плечо.
"Ты как?"
"Я… Я нормально… Мне страшно, но я смогу. Постараюсь".
"Ты сможешь, малыш. Обязательно сможешь".
И мы пошли дальше.
Когда я уже почти совсем успокоился, на Луну начали вдруг наползать Тучи.
Это были особенные Тучи, сгустки царившей вокруг чёрной ледяной Пустоты. Луна вступила в битву с Тучами, лучи Её света сделались холодными и острыми, как лезвия мечей. Но Туч было слишком много. И вместо одной Тучи, рассечённой Лунным Мечом, тут же появлялись полчища новых. Жадно стремящихся сожрать, проглотить Луну. Луна погибала в этой битве, а мы с Олегом ничем не могли помочь ей. Со всех ног бежали по сделавшейся совсем прозрачной, исчезающей на глазах Дорожке и знали, что не успеем.
Вот Тучи совсем заслонили от нас Луну, и как только она исчезла из виду, вместе с ней исчезла и протянутая нам дорожка. И мы оказались окружёнными и проглоченными Тьмой. Из чёрной Бездны появился и с утробным рычанием бросился на меня убитый Олегом мужик. Его голова не держалась на сломанной шее, но он был всё так же быстр и силён, по–прежнему сжимал нож в руке. Схватив меня, забывшего от ужаса про меч, за волосы, мужик нацелился ножом отрезать мне голову. Я затрепыхался как пойманная рыбёшка, но рука у мужика оказалась железной. Мне захотелось закричать, закрыть глаза, умереть от страха, но я не мог…
Перед глазами вспыхнуло, и мужик, рассечённый Олеговым мечом, распался надвое и тут же растаял во Тьме.
Олег неистово рубил наседающих на него со всех сторон жутких порождений Тьмы. Каких‑то человекоподобных монстров, кошмарных животных, спрутов, драконов, кого‑то ещё, совсем уже непредставимо страшного. Некоторые чудища кидались и на меня, впавшего в мертвящее оцепенение, но не достигали цели, Олег всякий раз успевал прикончить их чуть раньше.
- Меч! У тебя есть меч!
Я вспомнил наконец про меч, про то, что я ещё жив, бросился Олегу на помощь. Тогда ещё я совершенно не умел обращаться с мечом, но уже не думал об этом, рубил ожившую нечисть яростно, отчаянно. И с каждым ударом, с каждой вспышкой Лунного света, всё ещё живущего на лезвиях наших мечей, кто‑то из чудовищ исчезал, разрубленный. А страх мой всё слабел и слабел, пока полностью не улетучился.