Логично представить себе, что в тюрьме - отбросы общества, но я, откровенно говоря, не ожидал, что зрелище выйдет настолько жалким. Кши-На - слишком элегантно выглядит; волей-неволей лезет в голову всякий вздор о Робин-Гуде и прочей уголовной романтике.
А вот ничего подобного. В обществе, где все носят оружие с малолетства, а едва научившись его держать, тщательно изучают приёмы боя - независимо от сословия и статуса - насильственные преступления сведены почти к нулю. В обществе, где у купцов и ремесленников высокого пошиба есть Имена Семей, как у дворян, посягательство на чужую собственность - удел законченных ничтожеств. Похоже, встроенный кодекс бойца работает на Нги-Унг-Лян куда чётче, чем на Земле. Называть то, что я наблюдаю, "миром криминала" - слишком громко.
В каменных клетках за решётками - те самые пропойцы, какие до сих пор не встречались мне в прочих местах, какие-то унылые личности без признаков интеллекта на лицах, битые-перебитые, заискивающе хихикающие создания непонятного пола, похожие на ошпаренных дворняжек… Если в живописном разбойнике, показанном мне в Башне, ещё чувствовалось самоуважение и общественный вызов, то в этих - не видать ни того, ни другого. От них несёт хлевом, они сидят и лежат на грязной соломе в каком-то отупелом оцепенении; только один из всей, набитой в "обезьянник" кодлы, вдруг, подскочив к решётке, тянет ко мне руки и клянчит "пару серебрушек несчастненькому" визгливым фальцетом. Стражник лупит его ножнами меча по пальцам с отстранённо-брезгливым видом.
- Красавцы? - насмешливо спрашивает И-Ур, и я смущённо улыбаюсь.
Я оценил его должность и его службу. Суровая до жестокости жизнь в Кши-На держит аборигенов в струнном напряжении - большинству выживших находится место в системе, а сюда, на дно, сбрасывается только ни на что не пригодный балласт. В Кши-На - совсем другая романтика: Робин Гуд бы аборигенам не понравился, чтобы не сказать сильнее.
Мы идём дальше. Мальчишки, которых помиловали до статуса будуших рабынь, содержатся отдельно. И-Ур, провожая меня в другой бастион крепости, замечает:
- Эти - ещё слишком молодые, чтобы совсем оскотиниться. Если кто пожалеет и в дом возьмёт, может, из них и выйдут приличные женщины… женщину создаёт мужчина, глядишь, и выправятся - а порядочными мужчинами им не бывать, это уж точно.
В помещении для мальчишек чище и теплее. В клетке - пятеро, и эти реагируют на окружающее куда живее: при виде нас с И-Уром вскакивают с мест, смотрят с отчаянной надеждой. Прислонившийся спиной к стене шкет в заношенном тряпье, с грязными русыми волосами до плеч, не заплетёнными в косу, свистит и презрительно бросает товарищам по несчастью:
- Напрасно всполошились, девочки! Никто из нас и обломка ножа не стоит - а вы на церемониальный меч пялитесь!
- Заткнись, гадина! - взвизгивает более чистый парнишка с мелкими чертами лица - совсем девчонка. - Ты ничего не стоишь, помоечник! Господа, не слушайте эту тварь!
- Уважаемый Господин! - темноволосый мальчик в рубашке с вышитым воротником цепляется за решётку, прижимается к ней всем телом. - Послушайте, пожалуйста… я же не знал, Небом клянусь, я понятия не имел, что так выйдет… я больше никогда…
Кто-то за его спиной кидается на солому и истерически рыдает. Лохматый шкет издевательски хохочет и показывает пальцем. И-Ур усмехается:
- Звёзды небесные, а не Юноши.
- Уважаемый Господин Смотритель, - говорю я, - мне надо с ними поговорить. Я не уверен, но, возможно, кто-нибудь из них и подойдёт.
И-Ур кивает.
- Извольте, беседуйте, Уважаемый Вассал Эк-т. Если кто приглянется - пошлёте ко мне стражника.
- Я вам подойду, Господин Вдрызг-Неизменный, - тут же подсовывается лохматый. - Только взгляните на меня - я буду красивая и честная девица, чтоб мне лопнуть!
- Не лезь, ворюга! - парнишка, смахивающий на девчонку, замахивается на него кулаком.
- Оэ! Я - ворюга, а ты - Дочь Ночи!
- Уважаемый Господин, - молит темноволосый, - ну послушайте, Неба ради!..
- Эй, фуфлыжник! - окликает его лохматый, засовывает в рот большой палец и прикусывает у первого сустава - чудовищно вульгарным жестом. - Твой хозяин тебя послушает… может быть.
- Да отойди ж ты в сторону, урка! - плотный парень отталкивает лохматого плечом, тот мерзко хихикает:
- Сильная девочка, легко родишь!
- Ну вот что, красавцы, - говорю я. - Или вы сейчас замолчите, или я ухожу.
И наступает тишина. Даже рыдавший перестаёт рыдать, встаёт и подходит к решётке, размазывая слёзы по лицу. На меня смотрят напряжённо и вопросительно.
- Значит, так, - говорю я. - Одного из вас я могу отсюда забрать.
- Меня! - тут же говорит лохматый.
- Послушай сперва, дурак, - хмыкает плотный и спрашивает. - Куда, Уважаемый Господин?
- Уважаемый Господин, - тут же выпаливает темноволосый, - я тут случайно, Небом клянусь, я из хорошей Семьи, я сделаю всё…
- Начнём с того, что мне вы не нужны, - говорю я. - И лёгкой жизни не обещаю. От унижения избавлю. Но - и только.
Они снова затыкаются.
- Кто из вас чувствует себя в силах стать подругой лянчинского Принца? - спрашиваю я. - Это - благое дело. Я хочу, чтобы тот, кто решится, стал ему настоящей подругой, партнёром и товарищем. Принц - варвар, он не знает, что такое свободная женщина, он заточен под мир рабства, страха и боли. Если среди вас найдётся смельчак, его дети станут лянчинскими Львятами.
Лохматый снова свистит. Плотный сплёвывает:
- Ага. Клеймо на лоб - и всю жизнь валяться в ногах у вонючего дикаря. Спасибо, я не настолько глуп.
- Ещё бы, солнышко, - язвит лохматый. - В борделе-то лучше!
Темноволосый прячет глаза:
- Уважаемый Господин, мне жаль… но - нет. Может, меня выкупит человек, а не животное с юга.
Лохматый издевательски смеётся:
- У-сю-сю, Уважаемая Госпожа, вы такая наивная! - и перехватывает его ладонь в сантиметре от собственной физиономии.
- Ты? - спрашиваю я у похожего на девчонку.
Он изо всех сил мотает головой:
- Нет-нет-нет! Мне ещё жить не надоело!
Рыдавший под шумок молча ретируется в глубь камеры.
- Значит, нет? - спрашиваю я. Не стоило и пытаться.
- Ну почему? - лохматый смотрит на меня, глаза у него наглые, зеленовато-серые. - А я-то? Вы не слыхали разве, Господин Вассал?
- А ты надеешься смыться, - говорю я. - Разве не так? Только напрасно надеешься. Ты мне не подходишь.
- Не-а, - лохматый улыбается. - Я не сбегу. Этих трусов матушки учили добру, а я свою не помню. Я сам… научился кое-чему. Товарищем, значит? Лянчинцу? А что, между нами много общего: я дикарь и он дикарь, я вор и он вор… может, это Судьба моя. Отпечаток его пятерни не при вас, Уважаемый Господин?
Мне повезло. И что теперь делать с этой Манькой-Облигацией? Похоже, идея с самого начала была глупой и провальной.
- Как звать? - спрашиваю я, всё ещё размышляя, стоит ли с ним связываться.
- Ви-Э, - сообщает лохматый с готовностью. - Имени Семьи нет, потому что Семьи нет, извиняйте. Но будет. Эти пусть себе, как хотят - а я хочу детей.
Кажется, в его тоне что-то чуть меняется на последних словах. И я решаюсь.
- Хорошо, - говорю я. - Значит, ты - наш человек в лянчинской миссии, Ви-Э?
Лохматый кивает.
- Только отмойте сначала, а то принц меня прибьёт от ужаса, - говорит он, и в его тоне уже не звучит холодная злоба. - И - я ваш человек, конечно. Я же родился в Тай-Е…
И я посылаю стражника оформить бумаги на воришку по кличке Ви-Э, плебея без Имени Семьи. По крайней мере, он не без внутреннего стержня…
* * *
Впоследствии Анну долго думал, как дошёл до такого безумия.
Видимо, Север и Ар-Нель что-то необратимо изменили в его душе. Сама мысль о настолько нелепом, неприличном и глупом поступке ещё неделю назад не могла бы прийти Анну в голову.
А теперь пришла. И Анну заговорил с Соней.
Разумеется, при всём своём душевном раздрае, Анну не обезумел до такой степени, чтобы сделать это при всех. Он почти подкараулил Соню на выходе из коридора, ведущего из покоев для гостей в служебные помещения: раб возвращался с корзиной, в которой лежали вычищенные блюда, пустой бурдюк и пара ножей. Увидев Львёнка там, где он просто не мог находиться, Соня чуть не выпустил корзину из рук.
- Господин?
- Соня, - сказал Анну, осознавая запредельную степень глупости ситуации, - я подумал… Ты, наверное, отчаянно устаёшь, ты же работаешь один за целую толпу… Я мог бы попросить местных…
- Нет, - поспешно ответил Соня. На миг на его лице отразился настоящий ужас. - Не надо, господин. Я не устаю. Я в порядке.
- Ты что? - удивился Анну.
- Ты хочешь избавиться от меня? - тихо спросил Соня, быстро взглянув на Анну и тут же опустив глаза. - Я тебе отвратителен? Или - так приказал Львёнок Льва?
Анну вдруг стало очень жарко.
- Соня, - сказал он, - ты меня боишься? Или - просто ненавидишь? Я же, кажется, не бил тебя ни разу… и… послушай… я не собираюсь над тобой издеваться.
- Чего ты хочешь, Львёнок? - спросил Соня совсем уж тихо, еле слышно. - Скажи, я сделаю.
- Я всё время думаю, что ты тоже Львёнок, брат, - вырвалось у Анну помимо воли. - И что ты - Львёнок Льва, и что ты - ты ровесник Эткуру, да?
Соня медленно нагнулся, поставил корзину на пол и выпрямился. Его татуированное лицо показалось Анну безмерно усталым.
- Зачем ты это говоришь? - спросил Соня, словно через силу. - Ну зачем? Чего ты добиваешься? Хочешь заставить меня плакать? Орать? Проклясть вас всех? У тебя не получится, я думаю. Я же раб, бестелесный к тому же - у меня нет ни гордости, ни злости…
Анну заставил себя смотреть прямо и проговорил, преодолевая мучительный стыд:
- Мне кажется, с тобой… несправедливо обошлись с тобой, вот что. В чём ты провинился, а, Соня? За что тебя… с тобой… за что, короче?
- Тебе важно? - Соня чуть пожал плечами. - Лев велел Тэкиму позвать меня зачем-то, а тот то ли забыл, то ли нарочно не передал… Я не пришёл, Лев разгневался, послал за мной бестелесных наставников - я спал. Вот и всё. Я - Соня. Я сплю, когда Лев приказывает действовать.
- Ты был ребёнком тогда?
- Да. Думаю, да. До Поры было далеко. Послушай, Львёнок… можно, я больше не буду говорить об этом? Я - не считаюсь братом. Я считаюсь рабом. И это к лучшему, наверное…
- Почему? - спросил Анну, у которого вполне физически, как свежая рана, болела душа.
- Мне больше нечего терять, - сказал Соня спокойно. - А Львята - каждый из них - они могут потерять так много, что даже отрезанная рука со стороны покажется сравнительно малой потерей. И потом… меня больше не предадут - меня уже предали.
- Я решил, - вырвалось у Анну. - Я не могу считать тебя рабом, брат. Я попрошу тебя у Эткуру - в подарок или куплю - и ты… я не буду считать тебя рабом. Ты сможешь уйти, если захочешь. Или - ещё что-нибудь. Короче, ты будешь свободен, брат.
Соня издал странный звук - то ли смешок, то ли сдавленное рыдание.
- Брат… Ты - странный человек, брат. Куда же я денусь… Я уже отравлен этим. Думаешь, можно десять лет пробыть рабом - и остаться человеком? Или - быть бестелесным и остаться… несгоревшим?
Анну смешался.
- Попробуем…
Соня чуть усмехнулся.
- Ты армии в бой водил, Анну - а временами похож на ребёнка… Послушай, Львёнок, а может, ты просто смеёшься надо мной? Чтобы рассказать Эткуру, а? И посмеётесь вместе…
- Послушай, - пробормотал Анну сквозь судороги стыда, - я… не люблю зря мучить людей, брат. Ни бестелесных, ни пленных, ни рабынь. Не люблю. Мне от этого… нехорошо.
Соня поднял с пола корзину.
- Я верю, - сказал он просто и беззлобно. - У тебя по лицу видно. Если ты меня купишь - или если Эткуру подарит меня тебе, брат - я буду тебе служить. Идти мне всё равно некуда… а ты… ты, как говорится, добрый хозяин, брат.
И ушёл в покои, оставив Анну наедине с чувством моральной горечи, какой-то острой, жгучей неправильности и непоправимости. Анну решил, что надо выйти на воздух, чтобы свежий ветер ранней северной весны выдул стыд и раздражение; ему страстно хотелось видеть Ар-Неля и слышать его голос - как хочется приложить холодное стальное лезвие к горящему ушибу.
Анну впервые задумался о том, насколько его изменила Кши-На. Он не мог понять, лучше стал или хуже, сильнее или слабее - но отчётливо осознавал: эта перемена фатальна, как смерть, она - навсегда. Большую часть из того, что казалось естественным, обычным, нормальным - он уже никогда не сможет так принимать.
А самое ужасное: Анну больше никогда не подумает, что Лев Львов непогрешим.
Анну вышел из покоев и направился к Главной аллее.
Утро выдалось очень ясным и холодным; остатки подтаявшего снега, пропитанного дождевой водой, покрылись тонкой корочкой льда, как засахарившийся мёд, и холодное солнце остро сияло в небе, совершенно чистом и ослепительно голубом. Мир источал свежий и острый запах - мокрой земли, стылых растений и ещё чего-то терпкого. В парке Государева Дворца было многолюдно: мимо деревьев без листвы, похожих на клубки сухих прутьев, из которых рабы плетут корзины, и кустарника, голубовато-сизого, пушистого, с длинными острыми иглами вместо листьев, прогуливались, разговаривая между собой, важные особы из Прайда Барса и роскошные женщины. Анну решил, что в такую славную погоду Ар-Нель наверняка вышел осмотреться и поболтать со знакомыми, и отправился его разыскивать.
Разодетые язычники кивали и улыбались; Анну никак не мог привыкнуть к этим знакам внимания, казавшимся не ритуальными, а непринуждённо дружескими - ему, врагу, чужаку, иноверцу. Их никто не принуждает улыбаться, думал Анну, зачем они это делают? Глубокие поклоны или падения ниц были бы понятнее и легче, чем эти улыбки - эффектные жесты было бы гораздо легче объяснить. Кланяться - приказали; а улыбаться - кто прикажет? И - кто такой приказ исполнит? Падать ниц можно и с ненавистью на лице…
- Привет, Уважаемый Господин Посол, - окликнул его белёсый коротышка по прозвищу Маленький Феникс, любимчик Снежного Барса. - Хотите взглянуть, как у нас на севере пробуждаются деревья?
Анну хмыкнул.
- Послушать язычников, так деревья - живые твари, - сказал он без малейшего, впрочем, раздражения: к выкрутасам местного разума, в конце концов, привыкаешь. - Если так, то им тяжело спать стоя!
Компания молодых людей, окружавшая Маленького Феникса, рассмеялась.
- Конечно, живые, - кивнул Феникс. - Они ведь рождаются, растут, приносят плоды, стареют и умирают - разве это не свойства живого существа?
Анну пожал плечами и усмехнулся:
- А что они едят? Вот это - свойство.
- Пьют воду. Вы же знаете - во время засухи они могут погибнуть от жажды.
- У язычника на всё есть ответ…
- Взгляните, Господин Львёнок, - Маленький Феникс легко пригнул упругий прут.
Анну посмотрел. На ветке виднелись почки, зародыши листьев - они распухли, и крохотный зелёный кончик выглядывал из-под клейких тёмных чешуек у каждой. Спеленатый младенец листа, подумал Анну и тут же устыдился собственной мысли.
Всё это северная любовь к мелочам и частностям, бережное внимание к неважным вещам, вроде сверчков и не развернувшихся листьев на мёртвых голых деревьях… любовь и внимание к слабым и ничтожным существам - котятам, птенцам… трофеям, рабыням, младенцам…
А внутри что-то рвётся пополам - так, что в душу отдаёт острой болью - и каждая мелочь усиливает эти рывки. А когда разорвётся - что будет?
От мыслей Анну отвлёк металлический звон скрестившихся клинков и крики. Он резко обернулся на звук - и бросился бежать к Дворцовым Вратам.
Гонец-волк, бросив коня на произвол судьбы, рубился с невозможным тут противником - с шаоя-еретиком, богоотступником с запада. Анну успел лишь поразиться тому, что шаоя оказался здесь и был одет почти как северяне-язычники, только волосы по-прежнему заплетал в кучу дурацких косичек, обмотанных цветными ленточками - но тут же мелькнула мысль, что язычники и еретики одним миром мазаны.
К дерущимся с разных сторон бежали гвардейцы и лянчинские волки.
- Стойте! Остановитесь, Господа! - кричал какой-то северянин в распахнувшемся полушубке, но его никто не слушал.
- Ты тут подохнешь, мразь! - рычал волк, а шаоя, защищаясь обычным подлым способом - меч в правой, нож в левой руке - плевался проклятиями, как загнанная баска:
- Есть ли место в мире, где нет вас, палачи! Сожри свою печень, паук!
- Убей! Убей его! - вопил кто-то из волков в радостной злости.
- А ну остановитесь, псы! - заорал Анну так, что к нему обернулись все. - Мечи в ножны! - и в этот миг он увидел лицо волка. - Хенту! Меч - в ножны!
Услышав своё имя, волк сделал шаг назад. Может, Хенту и был бы убит подонком-шаоя, выполняя приказ своего командира - но тут через низкие подстриженные кусты махнул Ар-Нель и схватил еретика за руку:
- Остановись, Нури-Ндо! Ну всё, остановись, всё…
Хенту с сердцем вкинул меч в ножны и подошёл к Анну.
- Я вызвался везти пакет Льва, командир, - сказал он с печальной укоризной. - Я так хотел видеть тебя, мне пришлось много уговаривать Волка Волков - а ты останавливаешь меня, когда я хочу убить богоотступника, меня оскорбившего…