И вот теперь Раш последовал рекомендации Кручинина. Интересно, что бы сказал Сашка, узнав об этом? Когда их брали в Гаване, вся остальная группа, включая сотрудников кубинской разведки и контрразведки, была мертва. Рауль зачищал следы не жалея ни соратников-барбудос, ни исполнителей – мелкий министерский планктон, занимавшийся обеспечением совместной операции.
Сергеев не видел тела Марсии. Он заметил за собой слежку и лишние 20 минут кружил по окрестностям, сбрасывая хвост. А когда пришел на конспиративную квартиру, сотрудники контрразведки уже грузили в будку 53-го "газона" носилки, прикрытые окровавленными простынями. Шесть штук.
Въехать в патио грузовик не мог, и "безопасники" носили свой страшный груз из дворика на улицу. Снова шел послеобеденный дождь. Соседи попрятались от грозно глядящего по сторонам оцепления и от выстрелов, разорвавших покой тихой улицы. Умка стоял в тени подворотни и издалека, сквозь водяную завесу, пытался рассмотреть то, что грузили в кузов. С третьих по счету носилок свисала тонкая, смуглая женская рука. Умка не плакал. Но по его лицу катились горячие дождевые капли.
Он прошел проходными дворами к тайнику, где лежали деньги и новые документы. И только увидев солдат с автоматами, выходящих из укрытий, понял, почему их не брали там, в отеле, рядом с чемоданом с деньгами. Рауль был эстет. Он хотел, чтобы Сергеев досмотрел спектакль до конца.
Потом был Чичо – с киянкой и аккумулятором. Кручинин, с чавканьем вгрызающийся в нечистую шею сержанта. Побег. Марафон по джунглям и Мангуст в роли Бога из Машины.
А Марсия осталась там, под дождем, прикрытая мокрой серо-красной простыней, которую контрразведчики, скорее всего, сорвали со старой кровати. Простыня была пропитана кровью. Но вкус и сандаловый аромат, исходивший от ее кожи, и то ощущение счастья, которые они дарили друг другу, навсегда въелись в память Сергеева.
Любовь к Плотниковой была постоянной болью, беспрерывной схваткой, чем-то схожей на сражение двух изюбрей за ареал обитания. Сергеев не нападал, он даже не защищался – просто ждал, чем все закончится, и сам себя не узнавал.
Любовь с Марсией оставила на губах горький полынный вкус. Может быть потому, что она была быстротечной и завершилась точкой, а не многоточием. Потерей.
Интересно, подумал Сергеев, как я буду вспоминать Вику через десять лет? Время лечит. Сколько длился наш с Марсией роман? 100 дней? Мы же практически ничего не знали друг о друге. Она не знала даже моего настоящего имени, только псевдоним – Мигель Рамирес. И еще знала, что я русский. Более ничего. Я о ней знал еще меньше, разве что имя у нее было настоящим. Но разве это мешало нам быть счастливыми?
"Если ты жива, я постараюсь спасти тебя. Если Раш не соврал насчет сына, я вытащу и его. Мальчишке неполных три… Интересно, какой он?"
Вертолет просвистел над остатками океанского буксира, вросшими в песок у самой кромки скал. От ярости волн обломки все еще спасал риф, но было видно, что следующий сильный шторм им не выдержать. Сразу за невысокой скалистой грядой, сползавшей в полосу прибоя, пилот поднял машину еще на 300 футов и по плавной дуге начал заходить на посадку.
Исмаил, как Сергеев и ожидал, особой радости гостям не выказал, и они, вот уже добрых полчаса, слушали словесную перепалку между хозяином и Хафиз Ахмедом. Каждый из спорящих намертво стоял на своем, но Умку не оставляла мысль, что старый пират торгуется. Причем умело. Оставалось выяснить, как далеко в этой торговле зайдет Абдуллахи-младший, и насколько сильнее страха смерти окажется человеческая алчность.
Алчность победила только спустя час. Во время перехода торгов в финальную фазу, стороны, не сговариваясь, сменили язык на сомали, и Сергеев перестал понимать суть разговора. Было ясно, что консенсус достигнут, но на какие уступки при этом пошел Хафиз, осталось за кадром.
Он вышел их хижины крайне довольный, чего никак нельзя было сказать об Исмаиле – его высохшее лицо сохраняло невозмутимое выражение.
– Выйдем через час, – сказал пират негромко. – Хватит сидеть, мы вам в услужение не нанимались. Помогайте спускать катера на воду.
Так как он говорил по-французски, Сергеев перевел распоряжение для своих спутников, и Базилевич, недоуменно оглядываясь, сразу же спросил:
– Какие катера?
– Увидишь, – буркнул Хасан.
Он забросил автомат за плечо и двинулся вслед за Исмаилом и его людьми к сараям, стоящим поодаль. Хотя хозяин деревни и не повысил тона, отдавая приказ, его люди хлынули со всех сторон, как тараканы из щелей. Дисциплина в деревне была покруче, чем в регулярной сомалийской армии – Сергеев имел возможность сравнить.
Два черных, как хороший гуталин, бугая, прилетевшие вместе с Хафизом, принялись выгружать из вертолета оружейные ящики, а сам Абдуллахи-младший последовал за сергеевской группой.
Катера стояли на катках и были надежно укрыты в сараях – да так, чтобы с воздуха не разглядеть. Назвать эти суденышки полноценными катерами Умка бы не смог, катер в его представлении должен был выглядеть не так, но утлыми лодчонками плавсредства точно не казались: огромные, под восемь метров длиной цельнометаллические шлюпки, килеватые, с высокими бортами и двухсотсильными "Ямахами" на транцах. С первого взгляда становилось понятно, что эти неподъемные кораблики прекрасно приспособлены к плаванию в бурных прибрежных водах, а высокие металлические борта не только защищают от волны, но и служат прекрасным укрытием от пуль небольшого калибра.
Перед воротами сараев-доков оказались замаскированы рельсы для спуска тяжеленных "пирог" на воду: женщины и маленькие дети быстро очистили их от песка, а мужское население навалилось на катки всем скопом, но лодку в море не столкнули, а оставили у самой полосы прибоя – на погрузку. Пищи и воды доставили минимум. Основной груз состоял из патронов и оружия.
На первых же двадцати минутах приготовления Умка понял, что любимый в Африке АК, здесь является дополнительным оружием. Чернокожие шумные мужчины вдруг опоясались пулеметными лентами, напомнив Сергееву революционные фильмы с балтийскими матросами. Огневая мощь трех стальных "пирог" вызывала уважение. На каждой лодке минимум пять человек были вооружены ПКМами или М60. Вдоль бортов крепили трубы РПГ советского производства, оснащенные самыми разнообразными "выстрелами". Умка даже рассмотрел несколько похожих на раздутые железные цилиндры "термобарок" и узкие "карандаши" осколочных гранат.
Грузился народ споро, без лишних сантиментов. Видно было, что выходить в море так, внезапно, без подготовки, дело для них привычное. Десять человек на лодку, первый на нос, восемь на поперечные банки по двое, десятый – к румпелю. Во встроенные баки заливался бензин – литров по 200, запасные канистры крепились под сидушками. Ничего лишнего. Все-таки Исмаил определенно обладал военным талантом.
Хафиза и его людей посадили в один катер, Умку со спутниками – в другой. Исмаил лично выбрал тех, кто должен был уступить пришлым свои места на борту. Его послушались беспрекословно. Еще одна гортанная команда – и экипажи суденышек вместе с деревенскими жителями принялись толкать лодки в полосу прибоя. Когда вода прибыла по грудь, здоровяки, оставшиеся по одному на каждом борту, принялись выдергивать своих товарищей из моря, помогая перебраться через высокий борт шлюпки. Вся процедура длилась не более пяти минут. Заработали мощные ухоженные моторы, загомонили, рассаживаясь, бойцы, зазвенели пулеметные ленты, одетые поверх разорванных рубах и выцветших футболок.
Рассекая металлическими форштевнями волну, катера начали удаляться от берега, где у лодочных сараев остались женщины, дети, несколько стариков и с десяток взрослых мужчин. Никто не махал лодкам вслед, никто не кричал слов прощания.
"Провожала на разбой бабушка пирата… – подумал Сергеев, пытаясь устроить зад поудобнее на жесткой деревянной банке. – Ну, и тяжелый хлеб у исмаиловых подопечных. Не позавидуешь".
Выйдя на сравнительно гладкую воду, все катера прибавили ход. Качка стала менее амплитудной, но мелкая вибрация заставляла сжимать зубы, чтобы не потерять пломбы. Привычные ко всему сомалийцы курили, общались между собой, хохотали, изредка косясь на бледного, как штукатурка, Базилевича, сидевшего впереди Умки. Хасан примостился справа от Михаила, на той же банке, и тряску выносил стоически. Он уже привык обходиться без очков и практически перестал щуриться, если только не попадал на яркий солнечный свет.
Сергеев прикинул расстояние, которое им предстояло преодолеть, и внутренне прослезился. По спокойной воде груженые лодки шли со скоростью не менее 25 узлов, до траверза Джибути отсюда было километров 200 по прямой – пять с лишним часов хода. Это если не будет никаких осложнений. А осложнения могли случиться. Вооруженные до зубов люди у самого горла Аденского залива могли привлечь внимание сторожевых судов – перепутать металлические скоростные катера с экскурсионными лодочками было невозможно. С пиратами в этих водах не церемонились.
Несмотря на высоко стоящее солнце, жара пока Умку не мучила. Океан дышал прохладой, но Сергеев знал, что она обманчива. Стоило лодкам сбросить скорость – и небольшой ветерок, сейчас освежающий тела людей, исчезнет. Настоящий ветер дул со стороны континента и нес горячее дыхание раскаленной земли. Пять часов. С ума сойти! Можно биться об заклад, что неподалеку от Джибути у Исмаила есть где спрятаться.
Информации на сегодня был минимум. Умка не знал ни названия судна, ни даты выхода. Если предположить, что потрепанный Сергеевым караван шел эти полутора суток без остановок, то в Джибути они войдут не позже сегодняшнего вечера. Если судно уже стоит у стенки, готовое к выходу в море, то догрузить десяток контейнеров – это несколько часов, даже с поправкой на африканскую безалаберность и лень. Вечером они вряд ли покинут порт, подписание коносамента отнесут на утро, хотя это чистой воды предположение. Груз у Рашида опасный, и вместо того, чтобы кропотливо следовать инструкциям и законам, он предпочтет купить чиновника. Благо, здесь они стоят недорого. Ладно. Это все определим на месте. По прибытии. Придется идти в город, шпионить, пробираться в порт. Без Хасана мне не обойтись: его арабский гораздо лучше моего французского.
Он искоса глянул на Аль-Фахри.
Горбоносый сын пустыни сидел, опершись на ствол АК, и даже умудрился задремать. Во всяком случае, глаза держал закрытыми, и его длинные, как у девушки, пушистые ресницы слегка подрагивали в такт вибрации корпуса лодки. Он был профессионалом и использовал каждую спокойную минуту для отдыха. Стараясь не обращать внимания на ерзающего по передней банке Базилевича, Сергеев тоже прикрыл глаза и попытался расслабиться, выровняв дыхание. Постепенно гомон чужих голосов отступил, гул мощной "Ямахи" уже не давил на уши, а, наоборот, обволакивал, и только лишь в тот момент, когда форштевень катера начинал резать мелкую, короткую волну, крупная дрожь бортов заставляла Михаила вынырнуть из полудремы, полной мыслей, воспоминаний и планов. Воспоминания, если честно сказать, были печальными, мысли все больше грустные, а планы строились только на ближайшие несколько часов. Забегать вперед Сергеев не решался, чтобы не искушать судьбу.
С расчетами Умка почти не ошибся.
Путь занял пять часов с четвертью. Он сразу сообразил, что они идут в чужих территориальных водах – на каждой из лодок на носовой турели установили пулемет.
Исмаил первым направил катер, но не к континентальному берегу, а, наоборот, от берега – по направлению к острову, который они до того обходили слева.
Три небольших суденышка, под прикрытием скал подошли достаточно близко к береговой банке – обширной отмели у северо-западной оконечности острова. Настолько близко, что Сергеев начал беспокоиться, чтобы винты не были повреждены о многочисленные подводные валуны. Но Исмаил, взявший на себя роль лоцмана, свое дело знал – видимо, неоднократно бывал в этих водах. Лодки шли друг у друга в кильватере, практически касаясь скалы правыми бортами, и Умка, внимательно следивший за действиями Исмаила, даже не успел испугаться, как тот в один миг взмахом руки направил их катер в узкую щель между массивными рифами, в которой кипела и гуляла вверх-вниз темно-синяя океанская вода. На счет "два" следом нырнула вторая лодка и тут же за ними – третья…
Проход был узок, но не настолько, чтобы суда могли застрять в нем. Зато достаточно короток, чтобы через несколько секунд, всего лишь раз приложившись о базальтовую скалу бортом, флагманский катер выпал из него в огромную внутреннюю лагуну. Берег лагуны не был живописен: обломки скал, крупная черная галька, сплошь заляпанная птичьими испражнениями. Ни кустов, ни деревьев, лишь кое-где в расщелинах пробивалась жухлая, похожая на проволоку, трава. На первый взгляд, бухта была совершенно не обжитой, но Сергеев опытным глазом засек следы от старых стоянок. Скорее всего, здесь была временная база, место, где пираты выжидали момент, чтобы броситься на добычу.
Лодки с шумом воткнулись в берег, моторы умолкли, задрав винты на транцах. Уставшие от пятичасового перехода бойцы посыпались в воду с бортов.
Сергеев снова не мог не отметить, насколько тактически грамотно было выбрано убежище. На береговой линии можно было выбрать куда более удачное место для швартовки, но только сюда невозможно было войти на плавсредстве, габариты которого хоть на полметра превышали размеры металлических шлюпок Исмаила. С точки зрения обороны укрытие казалось совершенным. Выставив пару пулеметных расчетов на господствующих над ландшафтом лобастых скалах, можно было сдерживать натиск превосходящих сил противника минимум пару дней. Если, конечно, у противника нет минометов, поправил сам себя Умка. Если минометы есть, тогда – бухта готовая братская могила. Да и пара вертолетов могла превратить все здесь в кипящий огнем котел… Но раз Исмаил организовал базу здесь, то, значит, минометы и вертолеты против него пока не использовали.
На берегу пираты засуетились, повинуясь гортанным выкрикам командиров, а сам Исмаил, убедившись, что все заняты делом, подошел к стоящим группой Сергееву и Юсуф Ахмеду с товарищами.
– Двое едут со мной в порт…
– Что он сказал? – сразу же спросил Базилевич.
Сергеев перевел.
– Михаил Александрович, – протараторил Базилевич испуганно. – Вы меня не оставляйте, я вас очень прошу! Я их боюсь!
– Давайте-ка по порядку, – сказал Сергеев. – Если получится, то возьмем, не получится – вас здесь не съедят.
И перешел на французский:
– Нас трое, Исмаил… Мы поедем втроем.
Негр пожал плечами.
– Дело ваше. Двое белых – это уже много. Даже – слишком много. Решайте, жду вас в лодке. Оружие оставьте здесь.
– Всё?
– Да, все, – буркнул Исмаил и зашагал к берегу.
Он крикнул что-то на ходу, и один из его людей метнулся к кромке берега.
Хасан морщился, прислушиваясь к разговору. Он мог уловить только отдельные слова и явно нервничал. Михаил перевел ему содержание короткой беседы.
– Зачем тебе нужна эта обуза? – пожал плечами араб. Он говорил совершенно беззлобно, только мазнул по пританцовывающему от волнения Базилевичу своими черными глазами, как по пустому месту. – Я бы на твоем месте его пристрелил. Не хочешь сам, отдай его им…
Он кивнул на шумную компанию, суетящуюся на узкой полосе каменного пляжа.
– Не будешь руки пачкать…
Челюсть Базилевича начала медленно отвисать, глаза округлились. Его знаний английского было достаточно, чтобы понять спич Аль-Фахри. И сообразить, что тот не шутит, а просто предлагает свое решение проблемы.
– Ми…ми… Михаил Ал-л-л-л-лексадрович! – выдавил он из себя. – Я пригожусь, честное слово! Я столько всего знаю! Вы себе и не представляете… Я вам все расскажу! Вот, что спросите – то и расскажу. Об этой поставке расскажу! О других расскажу, клянусь! Хотите – на колени стану!
И тут он действительно упал на колени и цепко, по-обезьяньи, вцепился Умке в штаны.
– Вы меня только не убивайте! Вы же их всех за яйца возьмете! И Блинова! И Титаренко! И дружков его! Я готов! Готов свидетельствовать!
Сергеев пытался оторвать руки Антона Тарасовича от своей одежды, но Базилевич держался крепко, как за жизнь. Последние дни изменили его, добавили смелости, но не настолько, чтобы превратить в настоящего бойца. Его автомат валялся рядом, но бывшему лидеру оппозиции и в голову не пришло решить вопрос собственной жизни с помощью оружия. Просить, стоя на коленях, было привычнее.
– Там все запачканы, – продолжал он. – Там чистых нет! Кто не на оружии, тот на нефти! Кто не на нефти, тот на газе! Кого к газу не пустили, тот на лекарствах откаты берет! Я обо всех знаю, поверьте, пожалуйста!
Сергеев окаменел от брезгливости. Он видел запись разговора Блинова с Базилевичем и помнил взгляд, которым Антон Тарасович сверлил спину Блинчика. Базилевич относился к тем людям, которые дрожат и пресмыкаются до самого последнего момента, но вполне способны в агонии вцепиться в руку врага и сжевать его до пяток. Страх делал их свирепыми и безжалостными. Загнанный в угол кот вполне может серьезно поранить, а то и убить собаку. Загнанный в угол трус не становится смельчаком, но смертельно опасен для преследователей.
– И в суд, если надо, пойдешь? – спросил Умка, разглядывая Базилевича сверху вниз.
Антон Тарасович закивал головой, словно заводная лошадка. Глаза смотрели преданно, и от этой преданности почему-то становилось крайне неуютно.
– Пойду, пойду… Если надо, то пойду!