При виде вооруженных людей радист попятился от приемника и неуклюже сел на пол в углу. Охранник, сидящий рядом, просто задрал руки вверх и залопотал что-то на незнакомом Михаилу наречии, вставляя одну единственную фразу на английском – не бейте. Сергеев никого бить не стал, пока было не за что, а вот рацию расстрелял без жалости, всадив в панель короткую очередь.
Грохот от пальбы из М-16 в маленькой рубке стоял такой, что оба пленных закрыли головы руками и попытались слиться с фоном, ожидая, что следующая пуля будет уже для них. Но когда стрельба прекратилась и они осмелились поднять глаза, в дверях уже никого не было, а на рабочем столе дымились изуродованные останки приемопередатчика.
Исмаилу с Гюставом явно не так повезло. С их стороны кипел настоящий бой, и Умка бросился на помощь. Занять ходовую рубку было не менее важно, чем уничтожить рацию. Владеющий капитанским мостиком практически владел судном. Михаил уже готовился открыть дверь, ведущую на лестницу, и чисто случайно мазнул боковым зрением по палубе, но этого мимолетного взгляда было достаточно, чтобы понять – сейчас будет…
– Ложись! – заорал Умка по-русски и тут же выполнил собственную команду с рвением фанатика-новобранца.
Аль-Фахри в очередной раз доказал, что с русским у него все в порядке, да и с реакцией тоже – Сергеев еще не успел докричать приказ до конца, как Хасан ткнулся носом ему в пятки. Базилевич опытом исполнять приказ со скоростью мысли похвастать не мог, но, как всякому новичку, ему повезло. Он просто запнулся через ноги падающего араба и, врезавшись лицом в переборку, оглушенный, очутился на полу.
Пулемет, установленный в кузове пикапа – очень популярное в Африке оружие – Сергеев знал под названием "африканская тачанка". Но, если говорить честно, настоящая тачанка и в подметки не годилась тачанке здешней – ни по скорости, ни по огневой мощи. На "Тень Земли" было загружено два таких пикапа – явно с расчетом на возможные неприятности. В кузове одного из них, за турелью стоял Конго, и ствол пулемета был наведен на надстройку. Приблизительно на высоту капитанского мостика, к которому приближалась абордажная команда. Сергеев, падая, даже успел заметить, как полыхнул огнем раструб пламегасителя на конце ствола, а дальше…
Очередь из крупнокалиберного машингана вспорола фасад надстройки, как консервный нож банку сардин. Умке показалось, что над их головами пронесся ураган – во все стороны летели щепки, осколки стекла, куски металла. Прошив внешнюю переборку, пули не останавливались, продолжая свой разрушительный полет внутрь помещений, сметая все на своем пути. Очередь прошла над головой Михаила, и двинулась дальше, туда, где за дверью только что шла перестрелка. Конго целил в бегущих по коридору людей, а когда те исчезли из виду, переборщил, слишком далеко повернув ствол вправо.
Исмаил с французом в этот момент были на полпролета ниже мостика, а вот его защитники оказались как раз на линии огня. Тяжелые пули смели жидковатую оборону за доли секунды и смертоносной косой прошлись по ходовой рубке и коридору. Угол надстройки разорвало, словно он был не из металла и дерева, а бумажный.
Когда грохот пулеметной очереди стих, стало так тихо, что оглушенный Сергеев услышал бормотание двигателей и крики чаек, метавшихся над сухогрузом. Им вторил негромкий скулеж Базилевича, лежавшего ничком у переборки, на которой пули оставили рваные дыры в нескольких десятках сантиметров от его тела. Прямо над головой Умки часть фасада отсутствовала вообще, и Сергеев понял, что с таким же успехом можно было прятаться от Конго за фарфоровой тарелкой. Следующая серия выстрелов, а в том, что она последует, Михаил не сомневался, могла просто размолоть всех нападающих в фарш. Правда, заодно с экипажем, навигационным оборудованием и частью рашидовского воинства, но, похоже, Конго это не волновало ничуть.
Сергеев еще не успел приподняться, как пулемет замолотил вновь, но надстройка почему-то не затряслась от новых попаданий. Умка едва-едва выставил голову из укрытия, но и этого хватило, чтобы увидеть, куда повернут ствол знакомого до боли "Утеса".
Лодки команды Исмаила уже перестали быть точками на горизонте, и резали волну в паре кабельтовых от "Тени Земли", пытаясь пересечь сухогрузу ход. Но что такое пара кабельтовых для "Утеса" в руках опытного стрелка? Ничего. Со второй очереди Конго буквально перепилил одно из суденышек надвое. Вверх взлетели части расколотого мотора, несколько фрагментов тел, и через секунды вместо лодки по морю плавали только чудом уцелевшие пираты.
Остальные катера бросились наутек, прыснув в разные стороны, словно перепуганные мыши. На мгновения Конго растерялся – в кого стрелять? – но потом все-таки выбрал цель.
Сергеев сунул ствол в пролом и дал очередь в сторону пикапа, практически не целясь: вставать в полный рост почему-то не тянуло, а точно навести автомат из такой позиции, было очень сложно. Конго, который ловил на мушку следующий катер, в сторону Сергеева и головы не повернул.
С лодок по пикапу открыли ответный огонь из М60, но пули беспорядочно застучали по контейнерам, минуя цель – попасть по сравнительно небольшой мишени прыгая по волнам, словно мячик, можно было только случайно.
Сергеев быстро пополз на четвереньках к развороченной площадке и столкнулся нос к носу с ползущими навстречу Исмаилом и Гюставом. Щека у пирата дергалась от тика, приклад винтовки был разбит пулей, а француз щеголял разбитым в кровь носом. Переглянувшись, они, не вставая, взобрались по короткой лестнице, пересекли небольшой тамбур и юркнули в рубку. Со стороны, наверное, вид пятерых мужчин с автоматами, бегущих на четвереньках, мог показаться комичным, но Умку посмеяться не тянуло. И любой, кому довелось хоть раз побывать под обстрелом крупнокалиберного пулемета и после этого остаться в живых, ничего смешного бы в этой картине не увидел.
В рубке царил полный разгром. Очередь из "Утеса" прошла сквозь переборку на уровне колен, нанеся максимальный ущерб оборудованию, дежурным членам экипажа и даже живой силе противника. Живая сила, в виде остывающего темнокожего солдата из отряда Конго, валялась в углу, штурман – белый мужчина лет пятидесяти – еще вздрагивал, рулевой лежал навзничь у штурвала в луже собственной крови и признаков жизни не подавал.
– Тут оставаться нельзя, – Сергеев вытер с лица пот и с удивлением обнаружил, что пот холодный. Правильно, настоящие герои – они без башни. Остальные умеют бояться и боятся. – Он нас даже выманивать наружу не будет, расстреляет через стенку. Будем считать, что капитанский мостик мы захватили, теперь хотелось бы отсюда ноги унести…
– Люблю шутников, – ухмыльнулся Гю и хлюпнул носом, втягивая кровавые сопли. Очки он потерял, и Умка мог видеть его глаза с крошечными, словно иголочные уколы, зрачками. – С ними можно весело подохнуть…
Исмаил потрогал дергающуюся щеку и сказал серьезно, глядя на Сергеева:
– Если в лодке, что потопил этот здоровяк, был сын твоего покровителя – у меня серьезные неприятности. У тебя, кстати, тоже, капитан…
– Всего не предусмотришь, – отрезал Сергеев. – О будущих неприятностях будем думать потом. У нас и сейчас их по горло. Кто что предложит?
– Нам надо рассредоточиться, – Хасан тоже не выглядел счастливым и, если судить по рваному дыханию, уровень адреналина в крови араба зашкаливал. Только вот, в отличие от Гюстава, удовольствия от этого он не получал. – Пока мы вместе – мы большая мишень. Расходимся и встречаемся у пикапа. Потом одного оставим у пулемета, пусть прикрывает.
Все почему-то посмотрели на Базилевича, и он еще глубже втянул голову в плечи.
– Сколько на судне солдат? – спросил Гю.
– Спроси что-нибудь полегче, – Умка махнул рукой в сторону палубы. – На пирсе топталось человек 30. Думаю, что не меньше десятка в любом случае.
– Я насчитал 15, – подтвердил Исмаил. – Но кто-то, может быть, сошел на берег…
Потом подумал и добавил:
– А, возможно, кто-то и зашел на борт…
– Значит, считаем, что их 20, – резюмировал Гю. – Сколько убитых?
– У нас двое, – ответил Хасан.
– У нас трое, – сосчитал Исмаил. – И на площадке из пулемета здоровяк завалил еще троих.
– И здесь лежит один, – дополнил счет Гю. – Итого – 9. Осталось одиннадцать. Это чуть больше двух штук на брата. Шансы выравниваются.
– Остается посчитать еще Рашида и Кубинца. А так все верно! Чего ждем? – осведомился Сергеев. Он не посчитал еще одного человека. Еще одну… В конце концов, это его дело. Личное дело. Ему и решать.
– Разбежались! – приказал он. – Базилевич – со мной!
На лице Антона Тарасовича отразилась целая гамма чувств: от обреченности до радости, но доминировала в гамме безграничная благодарность. Выглядел вождь оппозиции совсем не презентабельно и мало походил на того человека, которого Умка помнил по газетным фото и видеозаписям. Ввалившиеся щеки, воспаленные безумные глаза плюс предательское дрожание нижней губы. Понятно, что гонять девок в Лондоне было безопаснее и гораздо приятнее… Впрочем, сделал вывод Сергеев, у профессиональных предателей всегда очень сложная судьба. И очень часто – страшная. Так что, молись, Антон Тарасович, что встретил гуманиста. Но отработать мои заботы я тебя заставлю, и не сомневайся…
Пригнувшись, они побежали к боковым лестницам.
Внизу, на палубе, уже раздавались команды, и Умке показалось, что в промежутках между очередями "Утеса" он слышит голос Рашида. Перед последним пролетом железных сходней, ведущих на палубу, Сергеев притормозил и метнул вниз железный кругляш "гольф-бола".
Сейчас бы совсем не помешала "флэшка", но ее не было и, дождавшись разрыва осколочной гранаты, Сергеев не сбежал, а слетел вниз птицей, стараясь максимально затруднить прицеливание потенциальному стрелку, поджидающему их в засаде.
Приземлившись, Умка откатился в сторону и только тогда огляделся. Выстрелить в него никто не успел, видать, еще не заняли позиции. Ну, за этим дело не станет! Сейчас сообразят. К его удивлению Базилевич не отстал, а буквально повис у него на лопатках, в точности повторив рискованный прыжок с трехметровой высоты, и теперь часто, как уставшая собака, дышал за его спиной.
– Не бзди, Тарасович, – сказал Сергеев ободряюще, чувствуя, что после испуга начинает впадать в состояние боевого возбуждения. – Мы из тебя солдата сделаем – закачаешься! Круче тебя в Верховной Раде никого не будет, ты ее штурмом возьмешь!
– Если я останусь жив, – Базилевич говорил совершенно серьезно, – то хрен кто меня увидит и услышит! Я наигрался. Все. Пи…ц! Я жить хочу, Михаил Александрович! Просто жить! Я…
Грохот пулемета перекрыл окончание фразы.
Сергеев, пригнувшись, побежал между контейнерами, заходя Конго в тыл. С правого борта застрочила М16. Ей в ответ раздались очереди из нескольких АК. Перед штабелем разноцветных контейнеров Умка подзадержался, и, предварительно став на колено, аккуратно выглянул из-за угла. Предосторожность оказалась нелишней – два солдата, державших этот проход под прицелом, не ожидали, что мишень появится так низко, и открыли огонь только тогда, когда Михаил, разглядев все, что нужно, спрятался обратно.
Пули грянули о металл, но было уже поздно.
– А ну-ка, погоди, – приказал Сергеев Базилевичу. – Стой тут и ничего не делай!
Мысленно Умка просчитал траекторию и, коротко разбежавшись, прыгнул в проход таким образом, чтобы придтись обеими ногами на ребристую стенку контейнера, стоящего с другой стороны, на уровне метра от пола. Он вылетел из укрытия, оттолкнулся, бросая тело в противоположном направлении, и запрыгал от стенки к стенке, из стороны в сторону, как человек-паук – благо, было за что зацепиться.
Солдаты открыли огонь не сразу, чуть замешкавшись, больно уж неожиданно было видеть здорового мужика, прыгающего по стенам кузнечиком, и этого "чуть" хватило Михаилу для того, чтобы закончить едва начавшуюся дуэль в свою пользу. Понадобилось всего две коротких очереди. Один из солдат еще падал навзничь, когда Сергеев мягко, по-кошачьи, приземлился рядом с ним.
Теперь было очень важно не потерять темп. На окрик из укрытия выбежал Базилевич, Сергеев по наитию не отвернулся при виде его, и успел среагировать, когда вслед за Антоном Тарасовичем в проход бесшумно выскочил здоровенный детина, размерами чуть поменьше Конго, с короткоствольным автоматом и зверским выражением лица. Он явно хотел скрутить Антону Тарасовичу шею, поэтому держал автомат на отлете, а не перед собой, и только увидев поднимающего винтовку Сергеева, сообразил, что надо было все-таки стрелять, а не гнаться за жертвой.
Сергеев вскинул винтовку. Линия прицеливания проходила вплотную к голове Базилевича и, нажимая на курок, Умка видел, как лезут из орбит глаза надежды украинской оппозиции, как раскрывается в крике рот и взлетают к лицу в попытке защититься руки. "Только не вправо, подумал Михаил, дожимая спуск".
Ствол М16 плюнул огнем буквально в лицо Антону Тарасовичу. Пуля прошла в десятке сантиметров от его правого виска и попала здоровенному детине в лоб со стуком врубившегося в колоду топора. Детина замер, не спуская глаз с Сергеева, а Базилевич рухнул на колени и упал ничком, закрыв ладонями лицо. Здоровяк все еще стоял, но ноги у него заходили ходуном, рот приоткрылся и, спустя секунду, он опрокинулся навзничь, так и не выпустив автомат из рук.
Играть роль доброго папочки было некогда, и Умка врезал впечатлительного принца в изгнании ногой по ребрам – недостаточно сильно, чтобы поломать кости, но так, чтобы наверняка привести в чувство. Базилевич охнул, но голову от пола оторвал. По глазам было видно, что Антон Тарасович не до конца понимает, жив он или уже мертв. Для того, чтобы внести ясность, Сергеев пнул его еще раз. Помогло. Базилевич встал на подгибающиеся ноги и, увидев лежащее сзади тело, наконец-то сообразил, что Сергеев стрелял не в него.
Рассчитывая на то, что напарник хоть и испуган до невменяемости, но чувство самосохранения не потерял, Сергеев перестал заниматься воспитанием, а побежал дальше, на звук перестрелки, в которой теперь уже участвовало, как минимум, десяток стволов.
Было понятно, что взять Конго "в лоб" не получится – в тот момент, когда в бой вступал "Утес", все остальные замолкали. Его могучий рев легко перекрывал мелкокалиберную трескотню, как львиный рык заглушает тявканье шакалов.
Сергеев замер, отделенный от "африканской тачанки" всего одним рядом контейнеров, прикинул высоту штабеля, и расчетливо, словно баскетболист, выполняющий трехочковый бросок в самом конце матча, метнул две М67 в небо. Рядом опять тревожно задышал Базилевич. Только ориентируясь по громкому сопению, в него можно было попасть не целясь.
– И, раз! – сосчитал Умка.
Гранаты взмыли в воздух, замерли в верхней точке траектории…
– И, два! – … полетели вниз.
– И, три!
Взрыв прозвучал совсем близко, слышно было, как хлестнули по металлу осколки и что-то массивное обрушилось на палубу с грохотом.
Сергеев перебежал в сторону, волоча за собой тушку Базилевича, который до сих пор всхлипывал, и перебежал вовремя! Конго, как и покойная ныне Вонючка, обладал обидчивым нравом, и любой успешный маневр противника воспринимал, как личное оскорбление. И реагировал соответственно. Он отвлекся от боя, в котором играл главную скрипку, и, вместо того, чтобы послать на поимку наглеца солдат из группы прикрытия, бросился самостоятельно мстить тому, кто атаковал его с тыла.
Контейнер, за которым Умка прятался десять секунд назад, словно взорвался изнутри. Крупнокалиберные пули прошивали его насквозь, превращая в огромное решето, и на вылете дробили дощатый настил палубы. Что было внутри контейнера, Сергеев не знал, но внезапно что-то там глухо ухнуло, и из ящика повалил густой серый дым – тяжелый и дурнопахнущий. Задержав дыхание – мало ли что там горит! – Михаил под прикрытием плотных клубов оббежал последний ряд, отделявший его от Конго, и едва не попал под автоматы охраны. Благо, дым был едкий, с сильным запахом селитры, и двое солдат, на которых выскочил Умка, были заняты тем, что отплевывались и пытались протереть глаза. Сергеев дал короткую очередь, добавил темп и с разбегу взбежал на покрытый брезентом помост, посредине которого был закреплен пикап – с него и вел огонь Конго.
У чернокожего гиганта, возможно, не было особых интеллектуальных способностей, но зато со звериным чутьем на опасность все обстояло просто превосходно. В тот момент, когда Умка вынырнул из клубов дыма, Конго уже практически развернул пулемет навстречу ему.
Сергеев не сумел толком испугаться – не было времени даже на крошечную паузу, речь шла о долях секунды и его рефлексы начали действовать помимо разума: автомат выплюнул струю свинца – практически полмагазина прямо в грудь противнику – и сбил Конго прицел. Пули ударили в тяжелый армейский пуленепробиваемый жилет, и часть их них расплющилась о броневые пластины, но часть все-таки прошила защиту и вгрызлась в плоть. Негр начал заваливаться на спину, ствол пошел вверх, но Конго не снимал рук с гашетки, и "Утес" заревел прямо над головой у Сергеева, превращая в металлолом черный джип Рашида, оказавшийся на пути очереди, рассыпая пули беспорядочно над всей палубой.
М16 лязгнула затвором – патроны кончились, только вот менять магазин не было никакой возможности! Сергеев в прыжке ухватился за раскаленный ствол пулемета (кожа на ладони зашипела, как сало на сковородке), взлетел на кузов "тачанки" и двумя ногами ударил Конго в простреленную грудь.
Эффект был такой, как будто бы Умка влепил каблуками в бетонную стену. Негр и не думал падать, только опустил руки, и "Утес" затих, а Сергеев рухнул на засыпанный гильзами железный пол под тяжелым, налитым кровью взглядом противника, нашаривая на бедре кобуру с пистолетом.
Но достать его не успел. Чернокожий обрушился на него всем весом, а веса было совсем немало – у Михаила дыхание даже не сперло, его просто вышибло напрочь. Он попытался вывернуться, но убедился, что на него упало не 150 кило жира и костей, а груда стальных мышц, дрожащая от боли и злобы. Конго схватил Умку за плечо своей лопатообразной ладонью, и сдавил так, что левая рука онемела. Сергеев пытался защитить горло – если Конго до него доберется, то сломанная одним движением гортань гарантирована! – но никак не мог высвободиться, корчась под могучим напором врага, как пойманная в силок ласка. Невероятным усилием мышц Умка оттолкнул негра, надавив на толстую, словно бедро штангиста, шею, увидел на расстоянии вытянутой руки его выкаченные, белые от бешенства глаза, оскаленные по-волчьи зубы…