– Ивашин прав, кроме того, на заводике можно попробовать, как советовал товарищ майор, убрать с БТ колесную группу. Раз заводик по ремонту, значит, там есть все необходимое, вплоть до подъемных кранов, – поддерживает танкиста техгений Прибылов.
Потом обсудили конкретные детали, и Семенов принял руководство "складской" группой. В его группу вошли две роты топорковцев (сам Топорков тоже), восемь танков (два БТ, два Т-34, два Т-26 и два немецких панцера) плюс польская добровольческая группа Легостаева. Все остальные идут с основной группой на танкоремонтный завод, и, приняв окончательное решение, товарищи командиры разошлись, чтобы подготовить каждый свое войско. Наконец настал назначенный час, и, несмотря на ночь, сам пан Шиманский привел двоих проводников и почти сто поляков-добровольцев.
Познакомился, проводники: украинец (опять!) лет тридцати пяти, высокий, худой, соломенного цвета волосы и овальное лицо. Поляк, в отличие от украинца, среднего роста, но коренастый и почти брюнет (тоже, наверно, из Сандомира ), с квадратной челюстью и карими глазами. И целая толпа польских патриотов, причем не все они поляки, нашлись даже двое русских, трое западных украинцев и четверо белорусов с одним армянином. Последний, Геворг Осипян, оказывается, из Львова, и тоже интербригадовец. Легостаев сразу принялся знакомиться со своими бойцами. Поляки вооружены кто чем: есть и царские трехлинейки, и немецкие карабины, и какие-то чешские и иные ружья, а у львовского армянина Геворга в руках вообще "бур", ну, ружье из времен англо-бурских войн.
А оба проводника, увидев Семенова, обрадовались ему, как родному брату: оказывается, Романыч отметился в Испании под именем капитана Серхио Веласкеса. Под Гвадалахарой наша троица в свое время вместе воевала против франкистов. Затем семеновскую группу к селу Армадово (у них где-то тут еще и Легионово есть) повел Ковальчук, а нашу группу повел Онищук (не Петро, а который испанец). На этом этот день закончился, начинается новый день.
Глава VIII
"Сосед"
25 июля 1941 года, где-то в Польше
(в 50–100 км от границы СССР).
Кстати, оказывается, немцы усилили гарнизон Прошкува дополнительной ротой, плюс собрали артиллерию да выкатили несколько из починенных танков. На остальные танки экипажей у них нет, если бы пехота могла воевать в танках, она бы называлась не пехотой.
За пять-шесть километров от Прошкува мы остановились, чтобы прикинуть конкретный план атаки, на дворе глубокая ночь, и потому, скорей всего, враг нас не ждет. Потому на позиции танков и артиллерии врага пойдет сотня Бондаренко. Для бесшумности копыта лошадей обернуты тряпьем, и в атаку кавалеристы пойдут повзводно с разных сторон, все остальное окружается пехотой, и пехота тоже идет по возможности бесшумно. Как только пехота входит в контакт с противником, закидываем тыл противника минами, бойцы уже сняли с машин батальонные минометы. Ротные минометы, так же как и батальонные, совместно с расчетами пехота несет самостоятельно, с той же группой идут обвязанные патронташами к 37-мм минометам лопатко-минометчики (или миномето-лопатчики?).
Танки – наша ударная сила, но они громыхают, как сотни пустых металлических бочек, скатывающихся в бесконечную каменную пропасть. Потому танки с танкистами остались позади и вперед рванут с первыми выстрелами, а до того идем в тишине, кстати, все псевдомонголы пошли в кавалерию. Даже Йигитали со своим "мечом милосердия" оказался у Бондаренки, а лучники, само собой, выбрали сотню имени Щорса и тоже стали опсищуками. Наступая, охватываем немецкие дозоры, дзинькает в ночи тетива луков, и злые острые стрелы летят в осоловевших от ночной тишины часовых: вжик-вжик.
Причем лук-то – оружие экологически чистое, ни тебе пороховых газов, ни тебе солей тяжелых металлов, ни тебе мартеновских печей. Просто мечта эколога, я бы на месте наших (современных мне) экологов провел бы эдвокаси-кампанию по замене огнестрельного оружия на тетивострельное. Патрон (заряд) огнестрела шумный, вредный и одноразовый, да к тому же дорогой, на него же цветмет идет, то ли дело стрела. Выстрелил, выдернул из тела гитлеровца и стреляй снова, а если особо брезгуешь, оботри стрелу об штаны того же фашиста и стреляй уже чистенькой стрелой.
Передовые посты и секреты обходим без шума, а чего шуметь, чай, не "Свадьба в Малиновке" , нам признание зрителей, как собаке хромовые сапоги сорок пятого калибра. Пусть наше пришествие станет фашистам сюрпризом, как говорилось в древности, идем "аки тать в нощи".
– Хальт! – просыпается какой-то проворный фриц, но вжик-вжик, и фриц больше не мужик, ну и не человек вообще, просто труп. Но аларм (или ахтунг) свой он навел, немцы пробуждаются, и первым из МП-38 от пуза щедрой очередью угощает их не кто иначе, как бывший нацик, а теперь честный внук Петрухи Онищук-попаданец (и тоже таки украинец). Оказывается, русским нацистом был украинец, а это часто так бывает, у этих русских нацистов, фамилии у них подозрительно нерусские: Курьяновичи, Поткины, Штильмарки и т. д.
Бабах! – и ночь взрывается выстрелами минометов, немецкие казармы закидываются минами трех сортов, батальонных, ротных и лопаток-минометов. Остальные наши стволы тоже не скучают, винтовки, карабины, автоматы, пулеметы изрыгают свинцовые точки, ну, когда они вылетают, они еще не совсем точки, но как долетают, ставят точки в жизни граждан Рейха. Какой-то офицер (по фуражке сужу) пытается скоординировать оборону противника, но 82-мм мина ставит на его жизни не точку, а целую кляксу, и не только в его личной жизни, но и в круге диаметром метров пять-десять.
С другой стороны села слышно дружное кавалерийское "ура". Бондаренковцы, развернувшись в лаву, вдарили со своей стороны в лучших традициях чингисхановского ограниченного контингента. С тыла слышны ревущие двигатели танков, танкисты рванули на предельных оборотах своих железных феррарь и ламборджинь (нет, танки-то немецкие и советские, значит, поршей и жигулёв).
Но ситуация подсказывает, что танки уже не нужны, потому что пехотинцы (и я в их рядах) врываются на позиции вражеской артиллерии, гитлеровские расчеты не успевают добраться до орудий, и у меня возникает подозрение, мгновенно переходящее в уверенность, что и не успеют НИКОГДА. Да если бы и добрались, артиллерия хороша на расстоянии, а когда враг в двадцати метрах, то пушкарям Вермахта пора смазывать вазелином пятки, ну, или какую другую часть тела. Слева от нас позиции немецких танков, но и им не успеть, разворачиваем трофейные пушки и бьем по пробирающимся к танкам немецким танкистам чем попало. Ну, в ночи и в ажиотаже боя не до разбора, какой снаряд ОФ , а какой бронебойный, шарахнули чем попало, минометы добавили жару, а взвод Епифанцева (из полка Иванова) встретил танкистов в штыки. Ах, панцершутцы гребаные, когда вы в танке, вы круче Памира и Тянь-Шаня, а вот против красноармейцев со штыками, да когда панцершютцы вне танков, сил маловато, и очко из стального превращается в особо эластичное резиновое?
Видимо, танкистов немецких хорошо воспитали в духе гитлеризма-нацизма, ни одна черноробая сука не сдалась, все легли под ударами епифанцевского взвода, раскидав свои береты по Белоруссии (двоих из епифанцевских еще и убили, суки).
В село врываются наши танки, впереди несутся, как борзые, БТ, за ними еле поспевают Т-34, а остальные наверно, еще больше отстали. Колонну замыкают, глотая польскую пыль, устаревшие Т-26. Повзводно командиры очищают каждое здание от гитлеровцев, кто поднял руки, тот успел, кто не поднял, ну, значит, не очень сильно хотел жить.
К четырем утра Прошкув полностью в наших руках, за километр-два по всем сторонам стоят секреты и дозоры, и теперь можно отдыхать. Прохожу мимо привязанной к забору лошади в головной офис (а как еще назвать) танкоремонтного заводика, обнаруживаю тут Йигитали с Ежуровым, они вдвоем пакуют майора технической службы Вермахта. Хороша добыча, майор откормленный, как кабанчик в канун Нового года. И тут понимаю, что весь бой рядом со мной была Бусинка, с дымящимся ППД в руках, представляете? Тут майор оскорбляет слух моей Бусинки:
– Русише швайне, ферфлюхтер… – ну, и что-то еще, в том же роде, и, скажем, как минимум обидное. Блин, ну как он дослужился до майора, пфуй такой некультурный, а еще и с Европы, гондурас западноевропейский. Ладно, Ежуров, признаем, что русише швайне, но по физиономии Йигитали видно же, что он не особо русише швайне. А каким боком щирая украинка Аня русише швайне? Она не русише швайне, ой, черт, она вообще не швайне, она говоря немецким языком, вполне себе мадхен .
– Пасть закрой, дойче швайне, тут же дама, сука! Простите, не дама сука, а фашист сука, – извиняется за двусмысленность свою Володя, отоваривая носком сапога нутро майора. Майор почему-то замолкает, то ли осознает неправильность своих действий, то ли ощутил наличие дамы в наших сплоченных рядах, ну или (что намного ближе к истине) заткнулся из-за того, что Володя мощно попал тому под дых.
– Красноармеец Ежуров, отставить расправу! – командую я (с ним поговорить надо, а не то эти сейчас до смерти запинают), тут доброта совсем ни при чем.
– Так точно, товарищ командир, – говорит Ежуров, напоследок добавив обеими руками по ушам майору. Майор в полном офсайде (вне игры).
– Ежуров, приведи ко мне или Хельмута, или Круминьша, ну хотя бы Вахаева, ты ж по-немецки только руками и ногами говорить умеешь?
Володя убегает, а Йигитали смотрит на майора как на главнейшего врага всех народов СССР (и узбекского народа, в частности) всех времен, майор прячет взгляд (видимо, Бусинки застыдился) и чего-то щебечет на своем, но без прежней злости и гонора, наверно, извиняется за свою невоспитанность. Как, однако, даже представителя высшей расы может воспитать простой пинок животворящий?!
В контору забегает Вахаев с Ежуровым. Хм, оперативно, Володя.
– Вызывали, товарищ капитан?
– Да, Лечи, надо пообщаться с этим господином.
– Хорошо, товарищ комдив, надо так надо, пообщаемся с этим су… ой (простите, товарищ военветврач). товарищ комдив, задавайте вопросы.
– Майор, представьтесь.
Чеченемец переводит немцу, поднимая его и сажая на кресло, затем переводит ответ хряка мне:
– Майор Клаус Венцель, инженер, директор танкоремонтного завода.
Немец еще что-то говорит Вахаеву, но тот показывает мощный чеченский кулак, и майор, поразительно быстро понимает, что от него требуются конкретные ответы на конкретные вопросы, и не фига растекаться Евой по древу.
– Сколько танков находится на ремонте и сколько отремонтировано?
– Готовы к отправке 11 танков, 5 танков Т-34, 4 БТ-7 и 2 танка КВ-1, три дня назад отправлены 15 танков в основном Т-IV и Т-III. На ремонте находятся 14 танков Т-IV и Т-III, 8 танков БТ, 4 танка Т-26 и 8 танков Т-II . Если бы не ваше нападение, то завтра утром готовые танки отбыли бы в войска, на платформы танки уже загружены, а паровоз придет утром со станции.
– К заводу проведена железнодорожная ветка?
– Да, до ближайшей станции четырнадцать километров.
– Как обстоит дело с горючим?
– У нас восемнадцать тонн бензина и пять тонн соляры для советских танков, наши же танки только на бензине.
– Какое количество боеприпасов к танкам?
– Боеприпасов у нас почти нет, мы на танках не воюем, мы танки ремонтируем, тем более через две недели наше предприятие должно было быть эвакуировано в Остланд, ой, извините, в СССР. Есть только те боеприпасы, что были обнаружены в танках.
– Майор Венцель, хотите жить? – спрашивает неожиданно Анюта, которая Бусинка.
– Да, фрау красный офицер, у меня дети и внук, я согласен выполнить ваши условия, только не убивайте меня.
– Она не фрау, она фройлян, но некультурному нацистскому дикарю это можно простить, и вообще, пока мы тут, вы будете помогать нашему инженеру, и когда будем уходить, гарантирую оставить вас живым, как и всех остальных лояльных к нам немцев. Все понятно, герр майор? – это уже я говорю.
– Так точно, господин офицер.
– Вахаев, ведите майора в цех, пусть сдает хозяйство Прибылову. Кстати, чей полк дежурит сегодня?
– Майора Топоркова.
– Понятно, я тогда посплю до утра, ребята, немец пусть в цеху спит, Третий Рейх временно кончился (конечно же, предполагаю, что посплю-таки с Бусинкой).
На заводе суки-немцы использовали рабский труд наших военнопленных, а до того как пленили множество бойцов РККА, тут работали поляки. Но поляки народ гордый и жадный, потому заводская администрация уже с 25 июня вытребовала себе наших военнопленных у своего командования, военнопленным платить же не надо (да их, бедолаг, порядком и не кормили), вот с 30 июня ребята сюда и поступили. Месяцок отработали на нациков, бац, мы их освободили. Всего из ста двадцати одного пленника оказывается лояльных присяге сто девять бойцов (а двенадцать предателей). Ну что ж, у нас пополнение еще на роту.
А Нечипоренко говорит, что освобожденные красноармейцы в основном танкисты, ну, стрелки, радисты, мехводы и большая часть ремонтники, и все из корпуса Хацкилевича . То есть на заводе гитлеровцы собрали танкистов и механиков из Четвертой и Седьмой танковых дивизий Шестого механизированного корпуса. Как раз у нас прибыло танков, теперь будут у них экипажи, тут от Легостаева пришел сержант Нигматулин, мол, что-то интересное у особиста.
Нигматулин привел меня в бывшую казарму немцев, где в трех комнатах Легостаев устроил "особый отдел".
– Ну, сержант УГБ НКВД Легостаев, капитан Любимов по вашему приказанию прибыл!
– Товарищ капитан, я вас не вызвал, я вас пригласил посмотреть на удивительного персонажа. Вот знакомьтесь, капитан Каримов Абдувахоб. Может, это ваш сосед, тоже, оказывается, с Таджикской ССР.
Внимательно всматриваюсь в незнакомого бровастого брюнета. Нет, никогда не видел (а с чего он мне сосед?). Хотя где-то я это лицо видел, но вот где и когда, да и в какой шкуре, здесь или там, в будущем.
– Нет, Легостаев, я этого человека не знаю.
– Представляете, этот капитан, верный помощник Венцеля, – бывший танкист РККА. И по документам получается, что он ваш сосед, из одного района с вами. Вот я и поинтересовался, вдруг вы его знаете.
– Капитан Каримов, вы откуда? – спрашиваю у сидящего, потупив глаза, бровастика.
– Ничего не скажу, красные собаки, великий Гитлер вас всех победит, и я стану в нашем независимом Туркестане большим человеком.
– Дерьмом собачьим станешь ты, и не в Туркестане, а прямо здесь и сейчас, понял? Ты кто: узбек, таджик, туркмен?
– А ты кто такой, чтобы я тебе отвечал, грязный кафир?
Тут Легостаев не выдержал и, привстав, кулаком, во всю легостаевскую, засветил моему почти "соседу" в глаз. Глаз этого капитана Каримова зацвел всеми цветами радуги и начал пухнуть прям не по дням, а по секундам.
– Встать, сука, когда с командиром дивизии разговариваешь! – по энкавэдэшному грозно (но оглядываясь на Аню) крикнул Легостаев, и полусосед оторвал свой базис от стула.
– Капитан Каримов Абдувахоб, командир роты Т-26 10-й танковой дивизии.
– Откуда ты экс-капитан, кто по нации?
– Таджикская ССР, узбек, Ленинабадская область, Советский район, кишлак Бароз (блин, моя малая родина, родители мои оттуда, вот почему сосед-то).
– Почему ты, капитан, считаешь меня, воюющего за свою страну, кафиром, а себя, перешедшего к Гитлеру, хорошим мусульманином? Эмир Саид Алимхан , который держал твоих предков впроголодь и в невежестве, значит, хороший мусульманин, а Ленин и Сталин, которые накормили нас, дали нам образование и веру в завтрашний день, кафиры? А не пошел ли ты вместе со своим эмиром и Гитлером в… (тут я наткнулся взглядом на Бусинку) в этот, как его, ну в ад.
И вообще, если я пошлю тебя на смерть, ты будешь вопить, что русские убивают узбеков, потому будем справедливыми. Легостаев, собери сюда ребят узбекской, киргизской, таджикской и туркменской национальностей, и пусть они решают судьбу своего земляка, этого гада, любителя "суверенного Туркестана".
Минут пятнадцать я матерился, тупо, грязно, скверно и совсем не по-джентльменски, у каждого джентльмена уши бы не только отвяли-завяли, но и отвалились бы на хрен (про себя, таки Бусинка же рядом, а рядом с дамой мат не комильфо). Йигитали с Мамбеткуловым проводили в это время собрание "Туркестанского комитета". А Легостаев и Абдувахоб смотрели на меня с открытыми ртами, ибо я выматерился вслух, да на трех языках: русском, узбекском и таджикском, причем ни разу не повторяясь (даже не переводя), усиливая свою "речь" немецкими и английскими фразами из порно (то-то у Аньки уши побагровели).
И тут вошли Йигитали, Болотбек, Алиджон и еще трое моих земляков-брюнетов.