Когда подручные принялись за порученные им дела, Ольга откинулась на слепленный из снега и накрытый парой ковров шезлонг и блаженно зажмурилась. Ей совсем ничего сейчас не хотелось – ни делать, ни даже думать. Ни о чем не беспокоиться. Не думать о завтрашнем дне. Просто вот так греться на солнышке, в полное безветрие и теплую погоду. Всего минус два – такая редкость, и слой туч, закрывающих яркий диск светила, тонок, как никогда.
Логово Ольги и ее волков располагалось среди валунов высотой с двухэтажный дом, а то и побольше, и представляло собой большую землянку, прямо внутри которой были разбиты две палатки – одна для парней и отдельная для девушки – и устроен очаг. Выкопать его в твердой промерзшей почве было делом нелегким даже для троих крепких парней. Никита еще и оказался с инженерным складом ума. Внутренние подпорки, отдушина и маскирующие заслоны из снега и льда – его идеи. Укрытие можно было обнаружить только сверху и только тогда, когда кто-нибудь выходил наружу, как вот греющаяся Ольга, однако последний самолет совершил свой последний рейс лет эдак семьдесят назад. Со всех сторон многолетние сугробы и огромные валуны надежно прятали это убежище от посторонних глаз. Еще, конечно, дым мог бы выдать его, но огонь зажигали только ночью, когда дым не виден, а пламя костра надежно скрыто, и даже его отблески скрывались теми самыми заслонами. Хотя в последнее время Рысь расслабилась: очень уж безлюдные места тут, можно топить снег и варить еду даже днем, все равно никто не увидит.
Все-таки Никита был по части строительства гением, и Рысь не раз жалела, что его больше нет. Впрочем, повторись тот случай снова – и она перерезала бы ему горло еще раз.
От входа донесся негромкий скрип снега. Стас возвращается с водой, подсказал ум. Слишком тихо скрипит для человека, несущего два ведра воды, подсказал инстинкт. Ольга открыла глаза, предчувствуя неладное, – и окаменела.
Напротив нее стоял незнакомый человек в белой теплой одежде, с массивными ножнами на бедре, и оставалось только гадать, как он сумел обнаружить убежище и как вошел так тихо. Возившийся в землянке с посудой Вадим даже не подозревал, что в десяти метрах от него находится враг.
В том, что это враг, Рысь не сомневалась ни мгновения: маленький пистолет с глушителем смотрел ей точно между глаз. Ольга замерла, понимая, что одно движение или звук – и она покойница. Впрочем, было совершенно ясно, что она так и так покойница. Автомат стоит всего лишь на вытянутой руке от нее, и даже если незнакомец не собирается убивать девушку, стоит появиться Стасу или Вадиму, и этот человек будет вынужден пустить ей сливу в лоб. Он один против троих – не та ситуация, когда можно рискнуть брать пленных.
Ольга ощутила на затылке холодное дыхание смерти. Еще несколько секунд, пока противник колеблется, она будет жить. А затем – легкое движение пальца и тихий хлопок, которого Рысь уже не услышит. Страх и ощущение безысходности захлестнули ее, но Ольга продолжала неподвижно полулежать на своем снежном смертном одре, пытаясь оттянуть неизбежный конец.
В этот момент появился Вадим, но незнакомец, казалось, застыл, глядя на девушку пустыми, ничего не выражающими глазами.
– Какого черта? – выдохнул Вадим и потянулся к пистолету.
Рука мужчины совершила быстрое, плавное движение в сторону, палец надавил на спуск. Ольга услыхала тихий звук выстрела, потому что мелкокалиберная пуля предназначалась не ей. Вадим на миг замер, а затем рухнул обратно внутрь землянки, получив кусочек свинца точно между глаз, а незнакомец вернул руку в прежнее положение, беря Рысь на прицел. Все это произошло так быстро, что девушка не успела бы не то что схватить автомат, но даже дотянуться до него. Вот так быстро, в мгновение ока, движение руки в локте, движение пальца, обратное движение. И вот этот тип стоит, словно вообще не двигался, а Вадим… Вадима больше нет.
А ведь если бы она крикнула… нет. У Вадима все равно не было бы никаких шансов. Он бы, конечно, выскочил, как ошпаренный, в ответ на крик Ольги, который к тому же оборвался бы на половине, и получил бы свою пулю. Только не эту, а другую. А эта уже покоилась бы в голове девушки.
Ольга смотрела в безучастное лицо убийцы и проклинала тот недалекий день, когда она заметила заклеенные окна в покинутом доме мертвого города. Ее цепкий взгляд уже обнаружил небольшое утолщение под правой штаниной незнакомца. Без сомнения, это тот самый раненый сталкер, ограбленный ими три дня назад. Девушка попыталась заговорить, но только беззвучно открыла рот – ни одна фраза, ни одно слово не шло на язык под немигающим черным взглядом пистолета.
Скрип снега возвестил о возвращении Стаса. Он еще за валуном, и если крикнуть сейчас – он не будет убит. Он бросит ведра, схватится за автомат… Может быть, он поймет по оборвавшемуся крику, что ее, Ольгу, уже не спасти, и не бросится очертя голову вперед, а подождет за валуном. И может быть, сумеет отомстить за нее и Вадима…
Она не крикнула. Силы воли, чтобы расстаться с теми минутами, которые у нее еще оставались, или, возможно, даже секундами, не хватило. Ольга, парализованная страхом, продолжала молчать, когда Стас вошел внутрь, оказавшись сбоку от нее и незнакомца. Тот, продолжая целиться в Ольгу, скосил взгляд на вошедшего, при этом держа девушку в поле бокового зрения.
Последовала короткая немая сцена, затем Стас выпустил из рук ведра и рывком передвинул автомат со спины на бок. Точнее, хотел это сделать, но не успел. Движение незнакомца было таким же неуловимо быстрым и плавным, как и в первый раз, – и вот уже Стас заваливается на спину с отверстием во лбу. В голове Рыси мелькнула мысль: а ведь Стас бы крикнул ей. Окажись они на месте друг друга – он крикнул бы, чтобы спасти Ольгу ценой своей собственной жизни. Но времени на рефлексирование уже не оставалось: пистолет вернулся на исходную позицию, направленный в голову девушки.
Как трезвомыслящей человек, Ольга всегда прекрасно понимала, что когда-нибудь она сама может стать добычей другого хищника, более сильного или просто более удачливого. И тогда ее привлекательность даст Рыси маленький дополнительный шанс: ее пощадят в ситуации, в которой мужчина будет убит на месте. Ольга вовсе не была ханжой и думала об этом так же обыденно, как о схватке с волкарем, например. С той разницей, что волкаря нельзя обольстить, а противника-мужчину – можно. На этот случай у нее были продуманы и заучены десятка три фраз, точно так же, как она задумывала трюки и маневры на все случаи нелегкой волчьей жизни.
Но вот сейчас Ольга не могла выдавить из себя ни звука. Холодный, ничего не выражающий взгляд – это даже не взгляд хищника. Скорее, взгляд машины для убийства. Все время – взгляд прямо в глаза. По ее фигуре незнакомец даже не скользнул, хотя теплая шерстяная кофточка не скрывала очертания упругой груди, а штаны – длинных стройных ног. Несколько секунд убийца и жертва смотрели друг другу в глаза в полной тишине, и девушка уже начала желать, чтобы это поскорей закончилось. Неважно как – просто чтобы наконец наступила развязка.
– Я так понимаю, ты не собираешься хвататься за оружие? – Голос был ровным и спокойным, но прозвучал для Ольги как удар грома посреди затишья. Чего-чего, а слов она уже не ожидала.
Девушка судорожно кивнула.
– Надеюсь, ты не станешь отпираться, что это ты и твои друзья украли у меня мои запасы провианта? – все так же ровно спросил незнакомец и пнул ногой выброшенную ею банку из-под сгущенного молока.
Внезапно Ольгу озарило. Вот он, шанс! Дохлый, конечно, но лучше, чем просто ждать смерти. Этот лишенный эмоций человек определенно равнодушен к ее прелестям, но… Может быть, все же что-то человеческое ему не чуждо. Осталось только найти в себе силы, чтобы выдавить хоть слово.
– Послушай, я не желала тебе смерти! Я оставила тебе немного тушенки, чтобы ты не погиб от голода… Не убивай меня, пожалуйста! – взмолилась она.
Ответ был холодным, ровным – и самым неожиданным из всех возможных.
– Я и не собирался. Просто не делай резких движений. И отойди от автомата.
Ольга не поверила бы, будь в этих словах хоть капля искренности. Но искренности не было. Незнакомец даже не пытался убеждать – просто констатировал факт, и ему дела нет до того, поверят ли его словам.
Она покорно повиновалась, держа руки поднятыми на уровне головы.
– Где мой провиант?
– Там, в землянке.
Сейчас он обнаружит истинные размеры недостачи и, наверное, расстроится. Разозлится и пристрелит ее на месте? Забьет до смерти? Проклятье, будь этот тип обычным человеком, Ольга могла бы предложить ему, так сказать, компенсацию… Но он таковым не являлся. Оставалось уповать только на его милосердие, если, конечно, человек с такими глазами способен на это.
Незнакомец боком, продолжая держать девушку на прицеле, спустился в землянку, и та обратила внимание на винтовку, висящую у него за спиной. "Винторез". И этот самоуверенный сукин сын даже не собирался его использовать, рассчитывая только на никчемный пистолетик – хотя знал, что у его вероятных противников автоматы. Впрочем, вот как раз тут поступок чужака понятен – пожалел архидорогие патроны на Стаса и Вадима.
Незнакомец из землянки поманил Ольгу к себе:
– Складывай в рюкзаки.
Жестяные банки жгли руки, когда она паковала их в те самые рюкзаки, в которых Стас и Вадим несли награбленное в убежище. Девушка едва сдерживалась, чтобы не заплакать: ее захлестнули отчаяние, боль потери и страх за свою собственную жизнь. Но она закусила губу и молча складывала тушенку и сгущенное молоко, зная, что ей в затылок смотрит черное дуло пистолета.
Продуктов хватило, только чтобы заполнить один рюкзак полностью и второй наполовину – недостача, стало быть, четверть. Не стоило есть так много сгущенки в первые же дни…
– Слушай, тут у меня есть плитки шоколада, возьми их вместо того, что мы съели, а? – предложила она, и ответ снова оказался неожиданным:
– Оставь себе. Бери рюкзак, который поменьше, и выходи.
Отказывающаяся понимать хоть что-то, Ольга подчинилась и вынесла рюкзак с консервами наружу. Незнакомец вышел следом, легко неся второй, доверху набитый рюкзак.
– Пошли.
– К-куда? – запинаясь, спросила девушка.
– Обратно. Туда, откуда ты это брала. У меня нога повреждена – два рюкзака нести трудно.
Рысь сделала еще несколько шагов, пока ее окончательно не сковал страх, и остановилась:
– Ты шутишь?! Там же волкари!
– И что?
Она в полном непонимании смотрела в глаза незнакомца и видела в них то же самое: непонимание. Этот странный тип действительно не видел в волкарях ничего особенного, и страх девушки перед этими свирепыми хищниками ему непонятен.
– Я не пойду туда, – всхлипнула Ольга и сжалась в ожидании выстрела.
– Почему?
– Это же самоубийство! Уж лучше ты меня сразу пристрели, чем они растерзают!
– Но ведь ты как-то попала в мой дом и унесла оттуда еду, верно? – резонно заметил незнакомец.
– Нас было трое и с оружием. Ты собираешься отбиться от них одной винтовкой?
– Мне жаль на них патронов, – голос был спокоен и бесстрастен, – а теперь иди. Волкари не опасны – я научил их обходить меня стороной. Шагай.
Ольга подчинилась, глотая слезы.
Однако один волкарь им таки встретился, когда спустя несколько часов Ольга и ее конвоир уже приближались к дому последнего.
Он выскочил из развалин маленького одноэтажного домика и оказался прямо в десяти метрах перед Ольгой – огромный, черный с проседью матерый волкарь. В холке добрых полтора метра и минимум центнер живой массы. Очень голодной живой массы.
Девушка бросилась назад:
– Стреляй же! – закричала она, затем споткнулась и упала, растянувшись на снегу прямо перед странным сталкером.
– Зачем? – Он шагнул вперед, заслоняя Ольгу, в его руке матово поблескивал устрашающего вида тесак.
В длину сантиметров сорок и в ладонь шириной, клинок скорее напоминал древнеримский гладиус, чем боевой нож.
Рысь привстала на колени. У нее всего один дохлый шанс: когда волкарь набросится на этого придурка, либо вынуть у него из кобуры на бедре пистолет, либо, если повезет, винтовку. Хотя винтовку вряд ли, она будет придавлена и сталкером, и волкарем. И тогда, может быть, получится прикончить хищника выстрелом в голову, если он будет слишком сильно занят незнакомцем. А тогда уже, с винтовкой, бросить рюкзак и бежать, сломя голову, вперед. Всего два квартала до спасительного убежища. Если других волкарей нет поблизости – отлично. Если есть – худо дело. О том, что она будет делать, запершись в пустой квартире, без еды, посреди кишащего хищниками города, Ольга пока не думала.
Но ничего не произошло. Волкарь и человек стояли друг напротив друга, словно два ковбоя из старого фильма, выжидая, у кого первого сдадут нервы. Затем случилось невероятное: огромный пес, рыкнув, повернулся и рысью двинулся прочь.
– Вставай. Я же говорил – стрелять ни к чему.
– Да кто ты такой?? – ошарашенно прошептала девушка.
– Люди зовут меня Пустынником, – спокойно ответил незнакомец.
– Ставь вот сюда, – указал Пустынник на место у стены, и Ольга послушно сняла рюкзак. Она стояла в прихожей, все еще дрожа от холода и страха, а за заклеенным несколькими слоями пленки окном сгущались сумерки.
– Можешь идти.
– Куда? – встрепенулась Рысь.
– Обратно в свое жилище. – Голос Пустынника оставался таким же спокойным, как и в первый раз.
– Ты шутишь? – испуганно съежилась Ольга. – За окном ночь и волкари, у меня нет оружия! Ты гнал меня пятнадцать километров с рюкзаком на спине, а теперь собираешься просто скормить волкарям? Имей же хоть каплю жалости!
– Ты предлагаешь мне уподобиться человеку, пригревшему на груди змею?
– Ну пожалуйста! – взмолилась она. – Не выставляй меня за дверь! Даже если я не встречусь с этим зверьем, я все равно не доберусь домой! На дворе очень холодно, я даже не успела тепло одеться, когда ты погнал меня сюда, я очень устала и замерзла. Если ты прогонишь меня, я просто не доживу до утра!
Конечно, все это глас вопиющего в пустыне, подумалось Ольге. Ему нет никакого дела до нее. Пустынник не прикончил ее на месте, чтобы кто-то помог нести обратно консервы, а сейчас просто пожалеет патрон и обречет на медленную и мучительную смерть от холода. Или быструю, но не менее мучительную – от клыков собаки-переростка.
Но Пустынник неожиданно согласился.
– Попытаешься выкинуть хоть какой-нибудь номер – я тебя убью, – спокойно, как всегда, предупредил он.
И вот теперь Рысь сидела у самодельного камина с шерстяным одеялом на плечах, держа на коленях теплую тарелку с картошкой и тушенкой, и размышляла о том, как непредсказуемы и круты бывают повороты судьбы и какие иногда встречаются странные люди. Есть ей не хотелось – это была та самая тушенка, за которую поплатились жизнями два человека, которым Ольга доверяла. Которые, возможно, умерли бы за нее. Но увы – их смерть оказалась донельзя глупой и бессмысленной, за консервы, взятые у того, у кого брать не стоило.
Конечно, знай Рысь, что обнаруженное убежище принадлежит не кому иному, как пресловутому, почти мифическому сталкеру, о котором ходит множество баек одна другой невероятнее, – она бы и на километр не приблизилась к его дому. И теперь винила во всем себя: Стас и Вадим – недоумки, с них спросу никакого, но она-то должна была сложить два и два! Кто может жить в одиночку в полном всякого зверья городе, да еще и рисковать, слоняясь по улицам поздно вечером и с раненой ногой, если не Пустынник?! Человек, никогда не задерживающийся среди людей дольше, чем нужно, чтобы продать очередные трофеи и получить новый заказ, человек, для которого холодный, враждебный мир – родной дом?!
И этот живой миф сидел сейчас рядом с нею и ел вареную картошку так спокойно, как будто не он совсем недавно пристрелил Вадика и Стаса, не оставив им ни малейшего шанса.
Ольга тяжело вздохнула и поставила тарелку на стол:
– Я не голодна больше, доем завтра.
– Мне жаль, что так вышло с твоими друзьями, – неожиданно сказал Пустынник, верно истолковав вздох девушки, – но это было их решение. Им не следовало хвататься за оружие.
– А у них был выбор? Они думали, что ты собираешься меня убить. Откуда им было знать?
– Я не стреляю в безоружных, – коротко ответил он.
– Даже в тех, которые тебя ограбили? – невесело усмехнулась Ольга.
– Угу. Ты должна была заметить, что я неподвижно стоял и ничего не делал, пока они не хватались за стволы.
– Ты странный, Пустынник. Тебе уже говорили об этом?
– Это так заметно?
– Вполне. Слушай… А как тебя зовут-то?
– Пустынник.
Ольга на миг запнулась. Дело даже не в том, что этот человек считает прозвище своим именем. Любой другой, когда у него дважды спрашивают, как его зовут, не повторит свое имя ровно и бесстрастно. Люди не любят повторять два раза что бы то ни было, даже свое имя, особенно – тем, кто и так его знает.
– Это же прозвище, разве нет? – мягко сказала она. – А я хотела узнать твое имя. Меня зовут Ольга. Ну или Оля – для друзей.
Пустынник пожал плечами:
– А меня назвали Пустынником. Что такого?
– Родители так назвали? – недоверчиво спросила Ольга.
– Нет, люди. Я не помню своих родителей.
– И имени, которое они тебе дали, тоже не помнишь?
– Нет.
– А сколько тебе лет? – пустила еще один пробный шар девушка.
– Не знаю.
Пустынник доел и поднялся со стула, чтобы унести тарелку на кухню, и заодно снял с очага котелок. Через минуту из кухни донесся запах чая, и Рысь подумала, что три дня назад, грабя его дом, она не находила никакого чая.
Пустынник вернулся, неся две кружки, и протянул одну девушке. По правде говоря, на такую щедрость Ольга и не рассчитывала, но истинное удивление она испытала, когда сделала первый глоток. Чай оказался с медом.
Она недоверчиво покосилась на сталкера, но тот спокойно пил черный душистый напиток, даже не глядя на девушку.
Подобное поведение совершенно противоестественно. Так поступает приличный человек по отношению либо к объекту ухаживания, либо к женщине, с которой у него что-то уже есть. Пустынник же делился дорогими и дефицитными чаем и медом с девушкой, совершенно ему безразличной, которую он еще час назад собирался выгнать навстречу стуже и голодным хищникам. С той, которая обворовала его несколькими днями ранее.
– Извини за нескромный вопрос, а где ты взял чай и мед? Когда я… ну, когда я была тут в прошлый раз, то не находила ни того, ни другого.
– Как раз в тот час я ходил на встречу с людьми, которые привезли мне их.
Ольга умолкла, прихлебывая горячий чай. Было нечто неестественное во всем облике Пустынника, в его словах, жестах, поступках. Фальшь. И этого тоже умом понять нельзя.
Зачем играть роль и лукавить, общаясь фактически с пленницей? Если этот странный человек не желал говорить правду в ответ на расспросы, можно было бы просто потребовать заткнуться. Но он продолжал играть – неестественно, неуклюже, неправдоподобно – перед зрителем, который уже раскусил эту игру.