Она посидела еще немножко, прислушиваясь к музыке, затем поднялась и подошла к Зое Павловне. Та сидела, тупо и устало глядя в стол.
- Что? - подняла она голову.
- Молодость наша. Неужели не слышишь?
Она подняла Зою Павловну со стула, положила ей руки на плечи и с улыбкой повела очень умело под музыку танго по кабинету. И Зоя Павловна услышала музыку. И вот уже ничего не осталось, кроме музыки. Обе женщины танцевали в тесном кабинете, мечтательно улыбаясь, натыкаясь на мебель, но не чувствуя этого, забыв, кто они и зачем здесь.
- Марьянна, и вы, Зойпална! - опять просунулся в дверь Женька Уваров. - Смирнов из 9 "А" сказал, что видел его во дворе за клубом. Ой, извините, - спохватился он и почесал у себя в макушке, - опять забыл постучаться.
Почтовая интермедия Марьянны
Город Н… Главпочтамт.
До востребования Антонову Н. В.
Здравствуй, мой дорогой Николай Васильевич не Гоголь! Перед отъездом в колхоз я случайно встретила твою жену с девочками. Они стояли на моей остановке. Не знаю, куда они ехали. В парк, может быть.
На Верочке было синее платьице в белый горошек, на Машеньке - белое с петушком на кармашке. Смешной такой петушок. Господи!..
Жена не обратила никакого внимания на рыжую тетку с испуганными глазами (это я про себя), а девочек заинтересовала пряжка на моей сумке. На той самой сумке, которую подарил мне ты. Та самая пряжка-лягушка, которую я так любила показывать. Это было ужасно. Я чувствовала себя воровкой. Уже дома я подумала: и у этих голубоглазок я тебя ворую в те редкие часы и минуты, когда тебя отпускает завод…
Сволочь я!
Вот так, мой дорогой Николай Васильевич не Гоголь. Вот так это называется, а не любовью.
Эх! Эх! Ох! Ох! Расцветал горох - где-то вроде в огороде на грядах на трех.
И здесь все плохо. Поселили нас в школе-интернате, который пропах борщом. Все три этажа. Вентиляция плохая; не знаю, в чем дело, но запах этого унылого жилья отравляет все. Мои мальчишки и девчонки сразу скисли, когда увидели, где им придется жить. Лучше бы в шалашах, в палатках, в домиках. Сказал бы своим заводским - обещали же домики поставить. А еще лучше бы отремонтировать бывший барский дом. Мы живем в бывшей барской усадьбе. Если стать спиной к солнцу, когда оно садится, то справа будет наш интернат, слева церковь со срезанной колокольней. После войны в этой церквушке был жилой дом, и сейчас там, в срезанной колокольне, на втором этаже, живет продавщица местного магазинчика. Даже в этой церквушке было бы лучше, если бы там нас поселили и если бы она была пригодна для жилья. Но пустует и самое главное здание усадьбы - двухэтажный дом с мезонином помещика Чердынина. Скажи там в завкоме, мой дорогой Николай Васильевич не Гоголь, может, на следующий год отремонтируют. Место тут очень красивое. В центре усадьбы - фонтан. Чаша пересохла, растрескалась, ободранная статуя купальщицы наводит тоску. Может, и фонтан отремонтировали бы. Может, это обошлось бы заводу даже дешевле, чем строить новые домики. Нет, в самом деле, поговори там. Твои девочки пойдут учиться в нашу школу. И дело даже не в этом. Ты все-таки главный инженер, поговори, посоветуй, пусть приедут посмотрят.
Видишь, какое у меня к тебе деловое предложение. Наши отношения могут стать официально-деловыми, если ты заинтересуешься трудовым воспитанием подрастающего поколения. А в остальном, прекрасная маркиза, все хорошо, все хорошо! Вот и все!
Будь счастлив или несчастлив - как сумеешь.
Больше не твоя! Марина.
Глава пятая
Родник
Громко хлопнула дверь, отпущенная торопливой рукой Марьянны. Учительница сбежала по ступенькам в накинутом на плечи пальто.
- Уваров, где ты видел Петра Ивановича? - спросила она у мальчишки, ринувшегося за колонну. Он хотел спрятаться, но не успел и сунул на глазах Марьянны сигарету в рукав куртки.
- Там, - показал Женька. - Это не я видел. Это Смирнов видел из 9 "А". А я не видел. Там! Идите туда!
- Ничего, я постою, подожду, когда пожарника надо будет вызывать, - сказала Марьянна. - Не жжет еще?
Женька смущенно вытряхнул из рукава сигарету, затоптал.
- Вот так, Уваров, поступай всегда. Умный мальчик.
- Марьянна, я отказываюсь, - подала голос с загородки Рая Русакова.
- Подожди, Русакова, отказываться, - проговорила Марьянна, - пока я от вас не отказалась. Список готов?
- Жуков и Куманин отказались участвовать в концерте по идейным соображениям. Если бы вы слышали, как они со мной разговаривали. Марьянна, почему они со мной так разговаривают? Потому что я некрасивая, да?
- Ну, Русакова, нашла время и место. Давай, что есть.
- Ничего тут нет, - отдала Рая бумажку. - Кузнецов… вы сами знаете. Некому выступать. Концерт катастрофически срывается.
- Не соскучишься с вами, милые мои.
Марьянна сложила бумажку и пошла вокруг клуба. Заскрежетал под ногами гравий. Марьянна шла неуверенно, потому что не видела Петра Ивановича, стоявшего за деревом. Подойдя почти вплотную, остановилась, огляделась. Вспыхнул огонек сигареты.
- Петр Иванович, вы? - недовольно сказала учительница. - Что вы здесь делаете?
- Стою.
Огонек сигареты выхватывал из сырой темноты грубоватое лицо уже немолодого человека и кору дерева, как бы повторяющую и усиливающую впечатление грубоватости. В огоньке сигареты возникали и исчезали трудные до ожесточения морщины вокруг рта. Воротник плаща был поднят, набухшие поля шляпы отвисли.
- Вы стоите, а там ребята, - начала сердито Марьянна.
- Что ребята?
- Вы же старший.
- Формально… Концерт идет хорошо?
- Нет никакого концерта. Слышите - танцы. Все свелось к танцам.
- Пусть танцуют.
- Пусть? Странный вы какой-то. Воротник подняли, стоите, как будто от кого скрываетесь.
- Да, - ответил Петр Иванович. Марьянна замолкла.
- От кого? - после паузы, понизив голос, спросила она.
Петр Иванович швырнул на землю окурок и резко протянул руки к Марьянне.
- Вы что? - отшатнулась учительница.
- Я пальто вам хочу подать, - он снял у нее с плеч пальто. - Надевайте в рукава. Я покажу вам деревню. Я бывал здесь.
- Вам никто не говорил, что вы похожи на Юрия Никулина? - сердито спросила Марьянна, но все-таки надела пальто в рукава.
- Идемте, пожалуйста, - попросил Петр Иванович. - Здесь такая речка! Ее с Карабут-бугра смотреть надо.
Сбитая с толку странностью поведения Петра Ивановича, Марьянна принялась машинально застегивать пуговицы. Но идти в такую погоду на речку ей не хотелось.
- Я лучше в клуб пойду. Зоя Павловна одна не уследит за порядком.
- Зоя Павловна одна бастионы брать может.
На углу, рядом со столетним дуплистым вязом, журчала вода, вливаясь по желобу в темную колоду. Таких колод в деревне было несколько, и, соединяя их, через всю деревню бежал, расширяясь, сужаясь, теряясь в густых зарослях лебеды и репейника, ручей. Дождь кончился. Но журчание воды добавляло сырости, зябкости.
- Петр Иванович, - с заметной неловкостью и раздражением спросила Марьянна, - вы случайно за мной не ухаживаете? У меня есть человек, вы его видели. Он иногда встречает меня около школы.
- Я вам деревню показываю. Колыбелку. Знаете, почему Колыбелка?
- От слова "колыбель", наверное, - поежилась Марьянна.
- Не совсем так. - Петр Иванович кашлянул. - Колыбелка - родник, в котором вода колыблется. - Он показал на темнеющую колоду. - Потому и название деревне дали. Но есть один, у белых камней, самый главный. Я его завтра вам покажу.
Дом, палисадник, свисающие через штакетники мальвы - все едва угадывалось в сырой темноте. Марьянна и Петр Иванович с трудом перебрались по доске через узенький, телега не проедет, переулочек и шли, хватаясь за плетень, ступая осторожно там, где повыше и посуше.
- Плетень, - заметила Марьянна. - Оказывается, еще сохранились кое-где плетни.
- За этим плетнем, - Петр Иванович оглянулся, ориентируясь по другим домам и деревьям, - кажется, за этим плетнем в этом доме жила Марфа-монашка. Изба совсем завалилась.
За крайним окном, слабо подсвеченным изнутри нереальным, словно бы гнилушечным светом, произошло еле заметное движение. К стеклу приникли глаза, обрамленные бесформенными космами.
- Там кто-то есть, - пугливо отшатнулась Марьянна. - Кто-то смотрит. Идемте!
- Не может быть. Нежилой дом-то.
- Нет, там кто-то есть. По-моему, старуха. Вот так, - Марьянна показала, как приложила старуха ладони к стеклу.
Они отошли от дома. Марьянна еще несколько раз оглянулась на заброшенную усадьбу. Там было тихо: ни стука, ни скрипа, никакого движения.
- Ребята просят запланировать поездку на конезавод, - после долгого молчания сказала Марьянна. - Это здесь где-то близко, километров пятьдесят. Вы не знаете, сколько точно?
- Пятьдесят, - сказал Петр Иванович.
- Девочки прямо с ума сошли. Ах, лошади!
- Пусть будут лошади.
- Я вас не понимаю, Петр Иванович. Танцы - пусть танцы. Лошади - пусть лошади. Почему вы хотите переложить на наши хрупкие плечи административную ответственность? Вы начальник лагеря. Вы!
- Я начальник лагеря, а слушают ребята вас.
- Ну, это уж я не знаю, почему. И так ли это на самом, деле, - сказала Марьянна.
- Так! Предмет у вас духовный - литература. Я думаю, нам надо договориться. Я буду по технической части - все переговоры с совхозом, расчет-подсчет, а вы - с ребятами.
- Но, дорогой мой Петр Иванович, - запротестовала Марьянна, - здесь нужна не литература, а уроки, как собирать картошку. Вы ведете труд.
- Я веду табуретоведение. Так они, кажется, называют мои уроки?
- Зачем вы так?
Петр Иванович не ответил. На Карабут-бугор они поднимались молча. Наверху было ветрено. Река поблескивала в темноте неясно. Кусты ивняка на том берегу, дальние покосы, поля вокруг деревни сливались с тяжелым серым небом. Петр Иванович стоял, смотрел и никак не мог отдышаться. То ли слишком быстро поднимался, то ли резкий запах земли и полынной травы застрял горечью в легких.
- Я замерзла, - сказала Марьянна. - Не провожайте меня.
Она спустилась вниз и быстро, не оглядываясь, пошла назад, в деревню.
Петр Иванович простоял довольно долго на ветерке. Озяб… Но возвращаться к клубу не хотелось. Оскальзываясь в грязи и цепляясь за ветки мокрых кустарников, он спустился к роднику. В окружении белых камней мерно булькала не замутненная ничем вода. Песчинки вместе с водой поднимались со дна и тут же оседали, рассасывались журчащим ручейком между камней. Спускаясь, Петр Иванович испачкал руку в грязи; он присел перед родничком на корточки и опустил руку в холодную воду. Было сыро и зябко, а он держал руку в воде, словно для того, чтобы проняло до самого сердца. Но не пронимало. Леденела ладонь, а под плащом, под серым стареньким свитером сохранялось тепло. Петр Иванович зачерпнул заледеневшей ладонью родниковой воды и стал пить большими глотками. Он пил, чувствуя, как леденеют зубы и пронзает холодом изнутри все тело. Содрогнувшись, он выпрямился, сошел с камня в грязь. На камне остались следы от ботинок. Он постоял, погрел руки в карманах плаща. Потом снял с обтесанного колышка, вбитого рядом с запрудой, стеклянную поллитровую банку из-под компота, присел на корточки, зачерпнул воды банкой и принялся смывать грязь с камней. И это доставляло ему такое же сильное удовольствие, как в детстве, когда он ходил к роднику за водой с матерью и они вдвоем "умывали" камни.
Интермедия Алены Давыдовой
"Какую работу выполняешь по дому?"
Алена ответила:
"Хожу в магазин за хлебом".
"Кем хочешь стать после окончания школы?"
Алена ответила:
"Ох! Не знаю".
Глава шестая
Вечный треугольник
Как две птицы, большая и маленькая, сидели на загородке перед клубом Рая Русакова и Алена Давыдова. Было в этом сидении перед освещенными окнами, в ритмическом покачивании ногами и зонтиком что-то магическое, завораживающее.
- Чего мы здесь сидим? - спросила Рая.
- Не могу избавиться от ощущения, что это уже было со мной, - ответила Алена.
- Явление апперцепции, - со знанием дела заявила Рая Русакова.
Алена улыбнулась. Хорошо, когда рядом есть человек, который знает все и все может объяснить.
- А в самом деле, почему мы сидим? - вздохнула Алена.
- Я сижу, потому что злюсь, - сказала Рая Русакова. - Почему они так со мной разговаривают? И почему ты им позволяешь сидеть рядом с собой и трогать себя за коленки?
- Я не позволяю. Они сами.
- Ты не маленькая и не дурочка. Должна понимать, что в период мутации это особенно опасно.
Алена не выдержала и засмеялась.
- Не вижу ничего смешного.
- А мутация?
- Что - мутация? - не поняла Рая.
- Смешное слово.
- Девушки, - внезапно раздался за спинами голос.
- Ой! - вздрогнула Рая.
- Не пугайтесь, - улыбнулся добродушно парень. - Вы на картошку приехали? Давайте знакомиться. Даньшин Михаил.
- А вы кто? - спросила Рая.
- Механизатор. Я буду поднимать для вас четвертое поле.
- Как поднимать? - заинтересовалась Алена.
- На тракторе.
- А где же ваша труба, Миша?
- Какая? - изумился тот.
- Большая медная, - жестко ответила Рая.
И, спрыгнув на землю, девушки пошли в клуб. А Миша Даньшин так и остался стоять с протянутой рукой.
- При чем здесь труба?
Подошедший из-за спины Сашка-матрос так и пожал эту протянутую руку.
- Здрауствуйте, здрауствуйте, - сказал он, жеманничая и кривляясь.
- Да иди ты, - оттолкнул его Миша Даньшин. - Откуда ты взялся?
- Прибыл с визитом вежливости.
Танцы в клубе были в полном разгаре.
- Главное, помнить, что Япония - Страна восходящего солнца, - подмигнул Сашка парню с бакенбардами.
- Привет, - расплылся тот в улыбке, - когда приехал?
- На кораблях не ездят, а ходят. Любку не видел?
Парень с бакенбардами замешкался с ответом, и Сашка прошел дальше. Вид у него был живописный. На плечах серенький в крапинку, видавший виды пиджак. Рубашка расстегнута на две пуговицы. Виден "тельник". Брюки форменные, из настоящего морского сукна. На животе широкий ремень с латунной пряжкой, изображавшей парусник. Он шел по стеночке, подметая пол мокрыми клешами и пожимая руки знакомым ребятам. Красноречивые взгляды безошибочно вели Сашку-матроса в тот угол, где "скрывалась" девушка.
- Любк, я здесь, - предупредил он ее через головы подруг.
- Очень мне нужно знать, что ты здесь, - выпрямилась Люба.
- На неделю застряли в вашем затоне. Мотор кашляет.
- Очень мне нужно знать, что у вас с мотором.
- Любк, ты чего? Платье новое надела и не хочешь узнавать знакомых ветеранов. Тебе очень кстати этот кримпленчик.
- А тебе рыбья чешуя. Браконьерничать вы остановились, а не мотор чинить. Хоть бы переоделся, когда в клуб идешь. Весь в чешуе.
- Это у меня костюм с искоркой, - смутился Сашка. - Я, между прочим, не на танцы. Я в библиотеку новинки литературы посмотреть. Я буду ждать тебя в библиотеке, Люб.
- Жди, - не поворачивая головы, ответила Люба.
- Я буду ждать, - подмигнул Сашка оторопело глядевшему на него Игорю Смирнову. - Главное, знать - не забывать: Мексика - это страна кактусов. Колючих цветов, - добавил он многозначительно.
Танцы продолжались, когда Валера Куманин, Сережа Жуков, Аня и Люба вышли на улицу. Потом их догнали парень с бакенбардами и Ольга. Люба и Сережа оказались в одной компании помимо своей воли. Аня не хотела уходить без Любы, а Валера тянул за собой Сережу. В общей болтовне Сережа и Люба не участвовали. К ним иногда обращались, они отвечали, но друг с другом не разговаривали и даже смотрели в разные стороны. Они были чужие, случайно оказавшиеся рядом, но оба чувствовали, что молчание объединяет их, выделяет из общей группы.
За деревьями мелькнул дробный свет. Фонарь висел прямо на дереве, освещая часть улицы и какие-то складские помещения. Сережа и Люба, глядя себе под ноги, шли на свет фонаря и неожиданно оказались одни. Парень с бакенбардами утащил Ольгу в темноту на другую сторону улицы, а Валера исчез вместе с Аней за углом сарая на этой стороне улицы.
Люба и Сережа вошли в круг света и остановились. Положение их было довольно глупым.
- Валера! - позвал Сережа.
- Ольга! - позвала Люба, глядя в другую сторону.
- Валерка, имей совесть!
- Ольга! Белянкина! - рассердилась Люба. - Если бы я знала, я с вами не пошла бы.
- Он меня не пускает, - смущенно откликнулась Ольга из темноты.
Где-то между складскими помещениями прорывался заливистый смех Анны и обрывался. Паузы были долгими, многозначительными.
- Целуются, наверное, - сказал Сережа. Не Любе, а так - в пространство.
- На той стороне разговаривают, - ответила Люба. Не Сереже, а словно кому-то третьему.
- Объясняются по поводу обоюдоострой симпатии.
- А мы давайте говорить, как мы несимпатичны друг другу, - предложила Люба.
- Почему несимпатичны?
- Вы же не пошли со мной танцевать. Убежали. Эх вы!
- Давайте, - пожал плечами Сережа.
- Начинайте.
- Вы предложили - вы и начинайте, - опять пожал плечами Сережа и стал еще более сутулым, чем был на самом деле.
- Вы и здесь не хотите уступить девушке?
- Вы наивная деревенская девушка, Люба. Я не знаю, что вам ответить на все ваши детские вопросы.
- А вы, Сережа, сутулитесь и грубите. Это вам не идет. И спрашивать, где труба, тоже не идет.
- Какая труба?
- Вы сами знаете, какая, - большая медная.
Они оба засмеялись, но смех получился не очень веселый, с оттенком неприязни. Чавкнула грязь где-то совсем рядом, и из темноты возник Сашка-матрос. Руки за поясом, пиджак нараспашку, душа в полосочку. Картинно остановившись, он оглядел с ног до головы Сережу и Любу.
- Так! Пока я повышал культурный уровень, тут приехала Комедия франсез. Или, может быть, театр марионеток? Латерна магика, да?
- Тебе чего? - выступила вперед Люба.
- Пусть он исчезнет.
- Послушайте, что вам нужно? - поправив очки, спросил Сережа.
- Иди своей дорогой, - толкнула Сашку Люба.
И тот, глядя в небо, на облака, на фонарь, пошел вроде бы своей дорогой и вроде бы нечаянно задел Сережу плечом.
- Извините.
- Знаешь что? - Люба уперлась ему в грудь обеими руками, пытаясь оттолкнуть от Сережи. Это ей не удалось. С другой стороны улицы, громко топая, подбежала Ольга.
- Чего цепляешься? - двинула она его довольно сильно в плечо.
Из-за складских сараев выскочила стремительная маленькая Аня. Она с разбега толкнула Сашку в спину.
- Женский батальон, - изумился он и попятился. В спину его уперлась колючая ветка шиповника.
- Осторожнее, - предупредил Сашка.
Но именно в этот момент Ольга и Аня толкнули его, и получилось так слаженно, что Сашка потерял равновесие.
- Колючки! Дуры!
Он схватился за ветку, пытаясь удержаться на ногах, но укололся и, отдернув руку, сел на землю между двух кустов.