– Работа у нас такая, сами понимаете, – капитан индифферентно возвел глаза к потолку. – Честно говоря, у нас в ведомстве из-за паладаров полный бардак творится. Никто не понимает, чего от них ждать и чего они вообще добиваются. Вроде бы и не враги, но кто их знает, Чужих… Профессиональная паранойя, никуда от нее не денешься. Начальство нас дрючит, требуя непонятно каких результатов, а у него свое начальство, которое тоже дрючит, и так вплоть до самого… – он многозначительно повел глазами в сторону портрета Народного Председателя. – Все на ушах, а что делать, никто не понимает. Вот и изображаем активность. Конечно, каждое письмо из Хёнкона едва ли не на молекулы разбираем, благо немного их пока.
– Да нет, я не в претензии, – быстро сказала Таня.
– Да и на претензии я бы не обиделся. Все-таки тайна личной переписки нарушена. Могу только извинения принести от лица всей Службы.
– А-а… да-да…
– Ну, Таня Владимировна, я, видно, совсем вас смутил, – капитан поерзал, устраиваясь на стуле поудобнее. – Наверняка вы задаетесь вопросом: что именно мне нужно? Разумеется, вы правы: не полетел бы капитан СБС в Эйград из Асталаны, если бы не острый интерес к вашей персоне, возникший… в определенных кругах. Даже не столько интерес, сколько… хм, ревность.
– Ревность? – искренне удивилась Таня, на мгновение забыв о смущении. – Ко мне?
– Ну, может, я употребляю не вполне верное слово, но… Вот вы сами представьте: три декады назад по Академии педнаук и областным отделам народного образования разослали оповещение о подборе персонала для Хёнкона – на должности воспитателей в колледж и студенческих кураторов. Список требований к кандидатам – на страницу мелким шрифтом, там и стаж, и достижения, и публикации, и даже психологические профили. Тем не менее, на каждое место в Хёнконе уже сейчас подано шесть заявлений. Такие зубры педагогики в свалку бросились – закачаешься, вплоть до маститых академиков. У некоторых наградами вся грудь увешана, статьями и дипломами стены оклеены вместо обоев. А паладары придираются, с каждым в отдельности общаются, и почти всех отсеивают. Пока что лишь восьмерым, если вас с другом не считать, предварительное согласие дали. И что, вы думаете?
– И что? – машинально переспросила Таня.
– Ну вот представьте: заслуженный педагог Ставрии с педстажем в тридцать лет, руководитель кружков, секций или даже целого Центра школьника, получает от паладаров по носу, а какая-то девчонка… уж простите меня, Таня Владимировна, но ваши двадцать два года возраста и год педагогической практики иначе не охарактеризуешь… а какая-то девчонка вот так легко и просто…
Он щелкнул в воздухе пальцами.
– … вот так просто берет и получает работу, за которую полстраны друг другу зубами глотку рвет. Таня Владимировна, вы, судя по отзывам, девушка умная, выводы и сами сделать сможете. Теперь понимаете?
– Да уж… – Таня помолчала, переваривая сказанное. – Но ведь я ни в чем не виновата! И потом, что я могу сделать, даже если меня смертельно ненавидят? Пусть.
– Не пусть, – вздохнул сбас. – Видите ли, многие из отвергнутых обладают очень серьезным авторитетом и большим влиянием в министерстве народного просвещения. А назначение в Хёнкон подлежит утверждению лично министром. Вам могут устроить серьезные неприятности – вплоть до отказа в выездной визе. И тогда вызов, не вызов – значения уже не имеет.
– Ну и ладно, – Таня постаралась придать лицу безразличное выражение, хотя желудок скрутило ледяным спазмом. Неужели из-за глупых обид совершенно незнакомых людей она так и не увидит Хёнкон? – А ваш-то интерес в чем, господин капитан? Почему СБС мной заинтересовалась? Сами же сказали, что я не шпионка паладарская.
– Затем, Таня Владимировна, – сбас многозначительно поднял палец, – что на нашей Службе лежит большая ответственность. Наша задача – не просто защищать страну от внешних и внутренних угроз, но и поддерживать ее развитие во всех отношениях. Сейчас лично Народным Председателем поставлена задача: университет "Дайгака" должен послужить на благо ставрийского трудового народа. Несмотря на Удар и до сих пор продолжающийся кризис, соревнование двух экономических систем, народной и западной, никуда не делось. Мы должны по-прежнему высоко нести флаг истинного самоуправления, доказывая миру правильность своего выбора. И в нашей борьбе жизненно необходимо любое, пусть даже самое микроскопическое преимущество.
Таня открыла рот, но сбас не дал ей вставить и слова.
– Мы должны удостовериться, что любые крупицы знаний, обороненные паладарами в Университете, не пропадут зря. И не только паладарами. Вот, например, вчерашний кольчон – слышали?
– А-а… нет.
– Да вы что! По радио несколько раз передавали. В пограничных водах между Ценганем и Хёнконом внезапно откуда-то явился кольчон. Какое-то время побродил в окрестностях, потом начался шторм, и он исчез. Почему кольчон пришел именно туда, в пустоту, а не к городу, как всегда? Что его привлекло? Раньше в Хёнконе кольчонов вообще никогда не видели. Значит, его как-то спровоцировали действия паладаров. Какие именно? Вот вопрос, жизненно важный для Ставрии: если мы ненароком сделаем то же самое, кольчон пожалует и к нам, и не факт, что мы сумеем от него отбиться в свете… последних изменений. Кольчон второго типа, м-да… А цена поражения – десятки, а то и сотни тысяч жизней. Значит, нужно избегать неверных действий любой ценой. Паладары утверждают, что совершенно ни при чем, но они новички на Палле, могут просто не понимать каких-то вещей, не замечать взаимосвязей. Наша задача – выяснить все детали и не допустить повторения. И вот здесь даже наблюдения простых, невинных, я бы сказал, людей имеют ценность огромную, не меньшую, чем профессиональных разведчиков. Понимаете?
Таня нерешительно кивнула.
– Таня Владимировна, я даже не стану спрашивать, считаете ли вы себя патриоткой, – сбас слегка придвинулся. – Разумеется, считаете. Пришло время, когда Родина ждет… нет, отчаянно молит о помощи, а идиоты, грызущиеся из-за теплого местечка, способны ей лишь навредить. По всем отзывам, вы прекрасная кандидатура – девушка умная, сообразительная и умеющая вовремя ухватить шанс за хвост. Я бы лично обрадовался, займи вы предложенную должность. К сожалению, наша Служба довольно меркантильна…
Капитан покачал повернутыми вверх ладонями, изображая чаши весов.
– Да, меркантильна, к сожалению, наши ресурсы тоже ограничены. Мы можем помочь, только если у нас появится заинтересованность в деле.
– То есть вы хотите, чтобы я шпионила за паладарами? – в упор спросила Таня.
– Что? – удивился сбас. – Ох, Таня Владимировна, мне следует извиниться, если вы поняли разговор таким образом. Нет, разумеется. Департамент внешней разведки не принял бы вас агентом, даже если бы вы попросились сами. Шпионаж – дело тонкое, заниматься им должны профессионалы. Вы же полностью непригодны ни по подготовке, ни по психологическому профилю, и как разведчик провалитесь в первый же день. Нет, ни в коем случае. Мы просто хотели попросить вас об одном: держите уши и глаза открытыми. В таких местах, как Университет, одно-два слова, случайно обороненных зарубежными друзьями, способны привести нашу науку к блистательным открытия, если вовремя донести их до правильных людей. Не беспокойтесь, никаких донесений, никаких невидимых чернил в письмах, тайников в заборе и подобных романтических атрибутов. Раз в декаду или две каждому ставрийцу все равно придется являться в посольство в Хёнконе – на политинформацию и беседу с консультантом-воспитателем. Для вас не составит никакого труда на пять минут забежать к атташе по научному сотрудничеству и быстро пересказать ему, что узнали. Разумеется, разумеется лишь при условии, что есть тема для рассказа! Пять минут в декаду, по пути – вот и все. Никаких сложностей, правда ведь?
Несмотря на доверчивую улыбку собеседника, его глаза показались Тане пистолетными дулами, заполненными бездонной смертельной тьмой. Условия выставлены: либо соглашаешься шпионить, либо никуда не едешь. Сердце заполнила бездонная серая тоска. Четыре декады, прошедшие после достопамятного ужина в ресторане "Традиция", она жила лишь острым ожиданием Хёнкона. Закончился учебный, а потом и календарный год, начались каникулы, а она ходила словно во сне, ожидая яркого и необычного пробуждения. И вот теперь придется выбирать: отказаться от "предложения" сбаса и навсегда оставаться в Ставрии – или согласиться, предав веселого безбашенного Палека и Вакая с его доброй и слегка беспомощной улыбкой неприспособленного к жизни интеллигента. И прочих паладаров, разумеется. И своих будущих учеников.
Но ведь, с другой стороны, наверняка же заставят докладывать не ее одну? Ведь и другим точно то же условие поставят. Ей-то, можно сказать, случайно повезло, благодаря сообразительному Пашке, а остальные и в самом деле глотку друг другу рвут. Что им связь с СБС? Согласятся и не заметят! Чем и кому она поможет, если гордо откажется? И потом, она же не шпион! Она вожатой едет, наукой заниматься не намерена за полным отсутствием способностей, в научных компаниях вращаться не станет. А если не расслышит разговор в кафе за соседним столиком, то кто узнает, тем более поставит в вину? Раз в декаду сообщить какому-то атташе, что ничего не узнала, или каких-нибудь глупостей наговорить – а там, глядишь, в ней окончательно разочаруются и отстанут.
– Таня Владимировна? – напомнил о себе сбас. – Так мы договорились?
– Я что-то должна подписать? – через силу спросила Таня.
– Ну что вы, что вы! – замахал руками капитан. – Зачем? Мы ведь не на службу вас нанимаем! Просто хочется удостовериться, что вы как сознательная гражданка осознаете ответственность перед народным государством, вырастившим вас, воспитавшим, давшим образование и уверенность в завтрашнем дне. Разумеется, осознаете, у меня нет сомнений, и никакая закорючка на глупой бумажке данный факт не изменит. В конце концов, если за границей опозорите гордое звание ставрийского гражданина, вас всегда можно отозвать на родину. Но вы, разумеется, не опозорите – такая славная девушка! Да ни за что, кому угодно скажу. Ведь не опозорите же, верно?
Капитан выжидающе наклонился вперед, все так же по-доброму и слегка застенчиво улыбаясь. Намек вполне прозрачен: не станешь сотрудничать – пробкой вылетишь из Хёнкона обратно домой. Ну, по крайней мере, она хотя бы одним глазком сумеет посмотреть на блистательную заграницу, Университет, паладаров, иностранных ученых и студентов… Все равно увидит в тысячу раз больше, чем подавляющее большинство ставрийцев. Будет о чем вспомнить на пенсии. Пусть.
– Э-э… Георгий… э-э…
– Владович, но можно просто Георгий.
– Георгий Владович, я не знаю, чем смогу помочь, но… Конечно, я очень постараюсь! – Таня прижала кулаки к груди, изо всех сил старая выглядеть искренне. Не переигрывай, Лучница! Вспомни, как на полевках призы за артистизм брала! – Я очень-очень постараюсь, честное слово!
– Вот и замечательно! – расцвел сбас. – Конечно же, постараетесь. Знаете, вы на мою племянницу так походите! А она уж если за дело возьмется, то в лучшем виде выполнит. Вы бы обязательно подружились. Ну, в таком случае…
Дверь открылась, пропуская хозяина кабинета. Губы чиновника лоснились от жира, и в целом он выглядел подобревшим.
– А, Ваин Михайлович! – обрадовался сбас. – Мы как раз закончили дела обсуждать. Как я и говорил, Таня Владимировна – наша девушка, требования текущей политической обстановки понимает прекрасно.
– Рад слышать, – откликнулся старший инспектор, усаживаясь в кресло. – В таком случае нужно завершить формальности. Госпожа Каварова, – он протянул стопку бумажных листов, – подпишите формы. Заявление на загранпаспорт, на выдачу командировочных в валюте и так далее…
Когда девушка с явным облегчением попрощалась и вышла из кабинета, с лица капитана СБС мгновенно сползла улыбка.
– Слишком резко и прямолинейно изображаете, господин Топп, – сухо сказал он. – В следующий раз потрудитесь изобразить из себя кого-то более адекватного, чем выживший из ума старикашка. Девочка молодая, с ней сработало, но с кем-то постарше и поопытнее может и не получиться.
– Да-да! – мелко и униженно закивал инспектор. – Прошу прощения, господин капитан, впервые таким занимаюсь…
– Хорошо. Я воспользуюсь телефоном.
Не дожидаясь ответа, капитан дотянулся до аппарата, поставил его перед собой и энергично закрутил наборный диск.
– Верест говорит, – сказал он, услышав, как на другом конце линии сняли трубку. – Я закончил с Молнией, господин капитан третьего класса. Да, вербовка прошла успешно, надо только дожать в Хёнконе. Что? Нет, видно, что мнит о каких-то своих принципах, но готова о них забыть, если выгодно. Подпись?… Секунду.
Он дотянулся до сложенных аккуратной стопкой документов и вытащил один из середины.
– Да, подписано. Я не стал подсовывать явно, положил в общую пачку. Разумеется, она не читала. Да, все в порядке… второй? Не в курсе пока, с ним Светин работает. Так точно, доложу сразу же, как узнаю о результатах.
…Таня торопливо шагала по длинным унылым коридорам канцелярии. Несмотря на зажатую в руке пачку документов (копия заявления на паспорт, выписка для домоуправления и для участкового милиционера, приказ в школьный отдел кадров, еще что-то – она толком не вникала), радости молодая учительница не чувствовала. Наоборот, на душе было пакостно и гадко, словно только что выбралась из выгребной ямы. Девушка торопливо проходила мимо редких людей, съеживаясь и избегая их взглядов. Все-таки она согласилась. Все-таки согласилась. Теперь, вдали от разговорчивого сбаса, идея подыграть ему казалась мерзкой и подлой. Наверняка они не в первый раз имеют дело с такими самоуверенными дурами! Но что делать? Вернуться и заявить господину капитану, если он еще там, что отказывается от сотрудничества? Но тогда ее не то что в Хёнкон не выпустят, но и из школы выпнут как неблагонадежную. И останется подрабатывать дворничихой, потому что больше ни в одно приличное место ее не примут. Хренов Пашка! Ну почему, почему он втянул ее в авантюру с паладарами? Если бы не он…
Она шмыгнула носом и вытерла выступившие в уголках глаз слезы, едва не выронив скомканное пальто. Сама виновата, идиотка. Пашка тебя спрашивал только, как с господином Вакаем связаться, а уж дальше ты сама увязалась. Ну вот что теперь делать? Помереть? С крыши спрыгнуть, и все дела… Едва ли не бегом она спустилась по лестнице в вестибюль, бросила сумочку на банкетку и принялась надевать пальто, застревая в рукавах. Провожаемая равнодушным взглядом вахтера, она толкнула стеклянную дверь и выскочила на улицу.
Холодный зимний ветер ударил в лицо, как заслуженная пощечина. Таня глотнула ледяного воздуха – температура явно упала ниже нуля, и в воздухе кружились редкие снежинки – и поспешно зашагала по тротуару, с трудом уворачиваясь от прохожих. Когда-то красные кирпичные здания нависали над ней давящими скалами, но все равно стало легче. Нужно успокоиться. Нужно просто успокоиться. В конце концов, всегда можно заявить, что боится паладаров, или не хочет бросать дом и родителей, или еще что-то изобразить. Хёнкона тогда точно не видать, но, по крайней мере, выпутается из истории без потерь. Вряд ли глупой девчонке станут мстить за истеричность.
Но как же все-таки жаль Хёнкона, за последние декады неожиданно превратившегося в цель жизни!
– Эй, Лучница! – окликнул знакомый голос. Она вскинулась и резко остановилась, озираясь.
Пашка торопливо шагал рядом с парнем, в котором Таня с изумлением узнала Юно Юнару, секретаря столичной тетки, присутствовавшей на ужине с паладарами. А он-то что здесь делает?
– Ну ты рванула! – тяжело дыша, сказал Пашка, подходя ближе. – Словно от волков бежала. Я тебя зову-зову, а ты не слышишь.
– Слушай, Касуми! – сердито ответила Таня. – Я тебя тысячу раз просила меня Лучницей на людях не звать. Для ролевок оставь. Э-э… Юно, добрый день.
– Добрый день, Таня, – слегка поклонился секретарь, чья смуглая кожа в сочетании с шарфом и шапкой-пирожком выглядела довольно забавно. – Хорошо, что мы тебя догнали. У меня есть разговор к вам обоим.
– Еще один разговор? – почти враждебно осведомилась девушка.
– "Еще один"? Мы не общались четыре декады, если я правильно помню.
– Извини. Я сейчас… ну, наговорилась с… разными людьми.
– Наверняка с сотрудником СБС? Понимаю. Знаете, я жрать хочу. Есть поблизости кафе или столовая? Я бы ввел вас в курс дела, а заодно и пообедал.
Таня с сомнением посмотрела на Пашку.
– Есть забегаловка неподалеку, – сказал тот. – Пельменная. Средней паршивости, но все лучше, чем из ларьков тухлые бутерброды или беляши жрать за бешеные бабки.
– Замечательно, – кивнул Юно. – Я не возражаю. Веди. Таня, пожалуйста, пойдем с нами. Дело напрямую касается вас обоих – я имею в виду Хёнкон.
Таня вздрогнула. Ну что еще приготовила дурацкая судьба? Живот пробурчал, напоминая, что с утра получил всего лишь кусок наполовину хлопчатобумажной колбасы на шмате черного хлеба. Ладно, в конце концов, все равно поесть нужно, а дома в холодильнике пусто. Лишь бы не травануться ненароком в той пельменной…
Заведение и в самом деле оказалось недалеко, в полутора кварталах, рядом с небольшим сквером, где расположилась кучка тихих алкашей, разливавших вино по раскладным пластиковым стаканчикам. Милиционер прогуливался неподалеку, но гнать их пока не гнал – то ли связываться ленился, то ли ждал чего-то. Компания прошла в полутемный зальчик с парой десятков стоячих столиков. Пельмени в ассортименте имелись, но Таня, памятуя последний опыт с выковыриванием из зубов мелких костных обломков, взяла несколько давно остывших блинов, политых с краешку жидкой сгущенкой. Юно, однако, взять порцию пельменей не побоялся, а Пашка ограничился стаканом чая и засохшим коржиком.
Юно отвел их в дальний угол, сходил за вилками для себя и Тани и принялся быстро поглощать пельмени.
– Значит, о Хёнконе, – сказал он, словно продолжая давно начатый разговор. – Я так понимаю, вас обоих сбасы уже обработали? Не смотрите на меня большими виноватыми глазами, это стандартная процедура. Атара предполагала, что вас начнут вербовать…
– Кто предполагал? – перебил Пашка.
– Нихокара Самира Павловна. Вы с ней встречались, в санатории и в компании с паладарами. Та, что вас одобрила.
– А-а… Ну и что?
– Ничего особенного. Надеюсь, вы никаких глупостей не совершили? Ну, вроде битья себя пяткой в грудь, что не считаете возможным сотрудничать с грязными подлыми сбасами?
Юно обвел их взглядом, и Таня почувствовала, что краснеет.
– Вот и здорово. В Университет вас так или иначе бы вытащили, не за СБС здесь последнее слово, но дело серьезно осложнилось бы.
– Все равно я ни на кого стучать не собираюсь! – зло сказал Пашка.