-- О-о... Как шикарно звучит! А вообще, это правильно. -- Мариаса принялась поглаживать его тело. -- Я тебя многому научу. В Панонии говорят: постель -- это тот же театр. И любовники должны быть великолепными актерами, чтобы их любовь стала искусством. Ой, как многому я тебя могу научить...
Жерас небрежно ухмыльнулся.
-- Это точно. Про твои подвиги с тамошними панами ходят легенды... -- и тут же осекся, поняв, что сказал лишнее.
Поздно. Мариаса вскочила как ошпаренная, метнула стрелы из своих глаз и стала бледной, похожей на глыбу льда.
-- Так значит, да?
Она спешно накинула пеньюар и исчезла из комнаты, оставив после себя легкий ветерок. Жерас постукал кулаком себе по лбу, потом кинулся следом.
-- Мариаса, подожди! Ну прости меня, ляпнул чего не надо! Тебе ведь самой должно быть хорошо все известно... Людские сплетни... А про меня, кстати, знаешь сколько сплетен ходит? -- он отчаянно подбирал нужные слова, дабы затушить ее гнев.
Она обернулась лишь один единственный раз и сказала одну единственную фразу:
-- Свой орден можешь засунуть в свой девственный анус!
И исчезла.
Принц покачал головой.
-- Вся в отца.
На этом конец. Их волшебная феерия средь завистливых глаз древних животных, молчаливого сумрака и эротично горящих свечей завершилась. Жерас поначалу надеялся, что ее вспышка гнева мимолетна, что она вот-вот войдет в его комнату, рассмеется и вновь вскочит на его колени. Увы... Мариаса стала совсем чужой. Она лишь молча приносила ему еду, а на все вопросы отвечала цитатой из словаря, состоящего из трех слов: "да", "нет", "не знаю". Засыпая в своей кровати, Жерас не переставал ждать, когда наконец шелохнется занавеска и блеснут огнем ее волосы...
Напрасно ждал. Напрасно надеялся. Напрасно вообще родился в этот мир.
* * *
Дворец английского короля Эдуанта располагался а самом центре Велфаста. Его архитектор, живший и творивший еще при Чарлоте Третьем, дал простор всей своей фантазии и потратил почти всю жизнь на создание этого чуда. Дворец был сделан в виде огромнейшей головы, по плечи торчащей из земли. Рот богатыря, где располагались ворота, время от времени открывался. Со стороны выглядело слегка комично, но богатырь как бы "кушал" входящих во дворец гостей и "отблевывал" тех же гостей, его покидающих. На створках, движущихся с помощью лебедки, цветным мрамором даже были выложены губы и кончики зубов. Строители сделали лицо гиганта каким-то печальным, с нахмуренными бровями и многими морщинами. Глаза его постоянно горели. И горели в буквальном смысле. Король приказывал стражникам жечь там костры. Люди, которые впервые приближались к велфастскому чуду, еще издали содрогались от ужаса: посреди вселенской тьмы зияет неимоверных размеров человеческая голова в остроконечном шлеме, и глаза ее жгут вездесущий сумрак. Самая изящная мистическая бутафория, созданная людьми.
Покои короля Эдуанта находились там, где у богатыря должен бы располагаться мозжечок -- кстати, отвечающий за координацию движений. Но сказать, что сам Эдуант был великим координатором собственного миража, довольно трудно. Легче утверждать другое: он, как личность, был еще интереснее, чем его экзотичный дворец. За глаза его называли шутом в короне. Еще смолоду он, как и многие, стал сочинять стихи. Но до такой степени бездарные, что даже Фиоклит постыдился бы поставить под ними свою подпись. Они не годились ни в качестве поэзии, ни в качестве ее гротеска. Наглядный пример:
"Чему уподоблю я нашу жизнь?
Она подобна мухе летящей.
Если вглядимся мы в муху зорко --
Увидим ее парящей
Со взмахами крыльев словно богиню,
Она летит утверждать свою гегемонию.
Она прекрасна, ей отдана честь.
С мохнатыми лапками количеством шесть!"
При чтении своих зарифмованных перлов король слегка смущался, извиняющимся голосом говорил: "вот здесь как бы рифму надо немного подправить". Но на самом деле страстно ожидал от своего окружения словесного апофеоза. И никогда не обманывался в ожиданиях. Придворные, с изумлением глядя друг на друга, восклицали: "это восхитительно! это великолепно! слышали ли наши уши раньше что-либо подобное?". Ибо каждый из них знал, чем более страстным поклонником таланта его величества он будет, тем более успешная карьера его ожидает. Эта полутеатральная буффонада длилась во дворце с момента коронования Эдуанта.
Еще король любил сочинять и рассказывать анекдоты. Слуги и министериалы, слушая их, считали чуть ли не своим долгом перед отечеством в конце каждого анекдота громко посмеяться, лишь бы успеть сообразить, где эта концовка. Довольный Эдуант ехидно прищуривал один глаз и вопрошал: "недурно придумано, да?". Он почти всегда носил белый пышный парик, из-под которого его нежное, похожее на женское, личико кокетливо поглядывало на окружающих. Король почти постоянно улыбался, даже когда оставался наедине. Его неугомонная буйная фантазия рисовала в его воображении что-либо комичное связанное с его персоной. Бывало кто-нибудь из придворных заметит издали, как король одет по коридору один-одинешенек, машет руками, что-то шепчет губами и улыбается. Оглянется тот придворный вокруг, увидит, что никого нет, покрутит указательным пальцем возле виска и пойдет дальше. На самом же деле Эдуант мнил себя доблестным рыцарем множества прекрасных дам. Не только англичанок, но и красавиц других миражей. В его фантазиях дамы окружали его шумной ликующей толпой, а он читал им свои неповторимые мадригалы и рассказывал до безумия веселые анекдоты.
Эдуант, помимо королевского, присвоил себе столько титулов, сколько иному монарху даже и на ум не шло. Он называл себя "мое великолепие", "моя неповторимая изысканность", "мой чудный гений", "мое сиятельство", "моя индивидуальность", и так далее, и тому подобное. Страстно любил танцевать со своими фаворитками и по два-три раза в эпизод приказывал шить себе новое платье, уверенный, что шокирует им окружающих. Да, на платья Эдуант тратил уйму денег, обвешивал их драгоценностями с тем же обилием, как праздничный торт мажут кремом. Бывало выйдет к придворным в своем очередном новом наряде, интригующе прищурится, кокетливо поведет глазками, выждет несколько мгновений, пока придворные придут в себя от изумления, потом кружась и пританцовывая, спросит:
-- Ну... как вам мое великолепие, моя неповторимая индивидуальность?
Все вокруг замолкают, некоторые хлопают в ладоши и, не в силах оторвать взор от ярких, бунтующих красок, восклицают:
-- Ваше величество! Вы в следующий раз хоть предупреждайте. Мы бы тоже приоделись соответственно вашей красоте.
Слова приторной лести ласкали слух Эдуанта и почти никогда не приедались. Как малый ребенок не может обходиться без сладостей, пьяница -- без своей бутылки, а потребители наркотиков -- без очередной дозы, так и у короля в душе начиналась ломка, если он долго не слышал в свой адрес слов восторга и реплик народного пиетета. Он мог долгими циклами стоять перед зеркалом, примеряя платья, и любоваться собой. В тронном зале, кстати, он все стены обвешал зеркалами, чтобы иметь возможность зреть свою индивидуальность, свою неповторимую изысканность одновременно спереди, сзади и с обоих боков.
Правящим кругам Англии было выгодно держать на троне придурка. Им можно было управлять и манипулировать как угодно. Изредка, правда, бывало, что король воспротивиться, не послушает совета и сделает по-своему. Но это лишь тогда, когда у него подпорчено настроение или когда он долго не слышал льстивых словес в свой адрес. Эдуант редко кого отправлял на казнь, но зато указы о пожизненной работе в угольных шахтах подписывал направо и налево.
Большинство людей в Англии не были оригинальны. Они искренне считали, что их король имбецильно болен. Он олигофрен то ли по рождению, то ли по призванию, то ли по убеждению. Но были и те, кто говорил, что король очень умен и хитер. Он намеренно надел на себя маску идиота, чтобы из-под нее зорко следить за своим окружением. "Как бы там ни было, но все было так, как оно было". (цитата)
Сейчас Эдуант, по своему обыкновению, танцевал в зале с десятью придворными дамами. Под звуки струнного оркестра он разучивал с ними грациозные па и каждой из партнерш глядел в лицо так, словно она осталась последней женщиной в черной вселенной. В самый разгар тихого хореографического экстаза вошел его дворецкий Якоб со спешным донесением:
-- Ваше величество, вас желает видеть лорд Клайсон. Это очень важно.
Король капризно махнул рукой и, обращаясь к фавориткам, мягко пропел:
-- Мои золотца, мои птенчики, я отлучусь ненадолго.
Лорд уже поджидал монарха в небольшом будуаре, нервно отмеряя шагами его скромную площадь. У него уже несколько раз правая рука так и порывалась вытащить шпагу и проткнуть глупому королю его глупую голову. Неразумие первого лица английской державы было столь непредсказуемо, что порой оно действовало на руку высшей знати, порой же вытворяло фокусы, которыми приходилось давиться от злости.
-- Друг мой, ты звал меня? -- сначала появился мягкий, почти женственный голос, потом и сам Эдуант, его законный обладатель.
Его очередное платье из гипюра и бархата было почти все унизано драгоценными камнями. Пышное гофрированное жабо словно отделяло голову от туловища. Как обычно, белый парик в сочетание с белоснежной кожей лица и откровенно глупым взором подчеркивали природную инфантильность короля.
-- Ваше величество, дела плохи... -- Клайсон все же схватился за эфес шпаги и опустил голову, чтобы глаза не выдали его клокочущего гнева. -- Ашер окружен франзарскими войсками. Они приволокли из Тевтонии стенобитные машины и шансов удержать город... Короче, необходимо подкрепление. Увы, я говорю о полномасштабной войне. В Ашере ваши лучшие солдаты, там адмирал Боссони, и их надо спасать.
Король скривил такую физиономию, будто ему вместо обещанного сладкого фрукта подсунули кислючее яблоко. Он изумленно пожал плечами, поводил туда-сюда глупыми зрачками, выпучил нижнюю губу и молвил:
-- Моя индивидуальность слышит нечто странное. Уши мои в изумлении. Какая война? Что вы, сэр? Я просто проиграл в кости и захватил один франзарский город. У меня и в мыслях не было вести с Франзарией полномасштабную войну. Более того, король Эдвур Ольвинг в списке моих лучших друзей. Он умный человек и должен был понять, что захват Ашера просто шутка с моей стороны, невинная шалость. Стоило ли поднимать вокруг этого столько шумихи?
Клайсон закрыл глаза и приказал себе успокоиться. "Какой все-таки придурок завелся на нашем троне". А вслух произнес:
-- Ваши солдаты гибнут ради вас! Им нужна помощь!
Король топнул ногой.
-- Не будет им никакой помощи! Надо было вести себя по-человечески на чужой земле и не злить франзарскую армию. А теперь пусть выкручиваются как хотят. И вообще, Клайсон, оставьте меня в покое. У меня важные занятия.
Эдуант больше ничего не сказал. Резко развернулся. И пошел в танцевальный зал.
-- Мои птенчики! Мои милашки! Мы продолжаем.
Фрейлины часто-часто замахали разноцветными веерами, выглядело это так, словно у каждой из них на груди сидела огромная бабочка хлопающая крыльями. И снова веселый смех. И снова праздная музыка. И снова этот вечный бал, в коем понятие жизни тождественно понятию торжества.
* * *
Сама предвечная Тьма содрогалась от этого грохота. Небесные костры, потеряв присущую им устойчивость, колебались, едва не падая на землю. Мир приходил в исступление: то взрывался криками, то глох в тишине. Вселенная пришла в соитие с некой демонической силой -- разрушительницей порядка и созидательницей хаоса.
Стену города с разных сторон долбили две тевтонские машины. Их форма, преднамеренно отлитая в виде огромного фаллоса, давала намек английской армии что сейчас с ними вытворяют. Стальные гильзы в сопровождении клубов дыма и чудовищного грохота вылетали из чугунного ствола, ударялись по каменной кладке и медленно откатывались назад. Франзарские солдаты то и дело подносили к ним новые мешки пороха, многие из них гибли, но тут же их место пополняли другие. От стены уже начали отлетать целые глыбы. Железная арматура, на которую так надеялись наивные строители, рвалась словно рыболовная сеть.
Англичане сопротивлялись не просто отчаянно, а с каким-то нездоровым остервенением. Будто они хозяева положения. В ход пошло все что летало, взрывалось или горело: бутылки с самовоспламеняющейся жидкостью, кипящая смола или простые камни. Оказались еще в запасе и коллапсирующие снаряды, время от времени отправляющие франзарских солдат в загадочное минус-бытие. Снайперы-лучники, гордость английской пехоты, могли попасть с расстояния двухсот шагов точно в голову. Именно они держали под прицелом подступы к машинам и разили всех кого успеют.
Свет и тьма, как две противоборствующие стихии, тоже вели между собой войну. Но сейчас свет был против франзарцев, обнажая их позиции и тем самым фактически делая их мишенью для врага. Именно поэтому Оунтис Айлэр приказал подтянуть к Ашеру собственную артиллерию и бить по прожекторам. Так что пушечные ядра с удвоенной частотой свистели по небу в обоих направлениях. Особенно эффектно выглядели моменты, когда ядра сталкивались в воздухе между собой. Происходила двойная детонация и яркая вспышка ужаса. Фейерверк огня и чугунных осколков. Салют в честь праздника тотального сумасшествия. Одни, глядя на это, орали от страха, другие -- от радости, третьи -- от предсмертной агонии.
Герцог Оранский наблюдал за ходом боя издали, смотря в бинокль. Звуки войны доходили до его ушей лишь отзвуками, а ее краски -- лишь мелкими вспышками на увеличительном стекле.
-- Скорей бы... скорей бы все закончилось! -- его потрескавшиеся губы шепотом отдавали приказы королевской армии: -- Ну, давайте, укрепите правый фланг... надо погасить все их прожектора... да будет великая Тьма нашей союзницей!
-- Альвур!
Он обернулся. Фиасса стояла с растрепанными волосами, укутавшись в плед, и печально смотрела вдаль.
-- Иди в шатер, любовь моя, тебе нельзя никому показываться на глаза.
Она равнодушно поржала плечами.
-- Меня и так уже многие видели. Скажи мне, Альвур, когда закончится весь этот кошмар?
-- А вот это спросить бы сейчас у твоего батюшки!
Фиасса опустила глаза. Где-то вдалеке озлобленно грохотали выстрелы, где-то в глубине колыхались основания земли, и где-то в высоте равнодушно смотрели на все это мириады светящихся глаз.
-- Я виновата в том, что я его дочь?
Герцог посмотрел на нее через свой бинокль.
-- Иди в шатер, умоляю тебя!
В это время лейтенант Минесс со своей ротой организовывал поставку к машинам новых партий пороха. Двое солдат везли мешок на тележке, а шестеро впереди прикрывали их щитами. Если после перезарядки хоть кто-то оставался в живых, в его обязанности входило поджечь фитиль и делать ноги, а дальше уж как судьба. Если убивали всех без исключения, то посылался еще один отряд. Статистика была печальной: в среднем из двадцати смертников живым возвращался один. Но он возвращался уже со званием героя. И второй раз к адским машинам уже не посылался.
Стена покрылась черной паутиной глубоких трещин, немного покосилась, и в ней образовалась большая воронка. Английские солдаты что-то наперебой кричали друг другу. Слов слышно не было, но франзарцам хотелось надеяться, что это крики банальной паники.
-- Немного! Еще совсем немного, и она рухнет! -- Минесс выворачивал свой голос наизнанку, лишь бы донести до солдат эту утешительную истину. -- Воины холодного оружия! Готовьте свои мечи. Стрелки огня! Готовьте аркебузы и винтовки! Скоро вся наша одежда будет забрызгана кровью англичан! Те, кто уже не в силах сражаться, молитесь!
Последнее слово лейтенанта потонуло в вопле стонущей земли. Столб огня и пыли вырвался из ее недр, смешал все, что оказалось доступным его гневу. Минесса сначала обдало жаром, потом отбросило в сторону на несколько шагов. Удар был сильным, но он не потерял сознание. В тот же миг прямо ему на грудь прилетела оторванная кисть чьей-то руки с судорожно подергивающимися пальцами.
-- Надоело... надоело... надо... щиты! Срочно готовьте шиты!!
В океане темноты вдруг зажглась сотня маленьких огоньков. Словно салют. Стремительно приближаясь, они также стремительно рассеивались. Англичане собрали все свои резервы и пустили тучу огненных стрел. Повезло самым вертким. Град стали и огня просвистел в разогретом воздухе, и тотчас со всех сторон послышались вопли. Многие франзарские солдаты корчились на земле: кто с простреленной ногой, кто с туловищем, кто успел поймать две или три стрелы одновременно. Лейтенант Минесс наверное только потому и уклонится от собственной смерти, что повернул голову в сторону истерического возгласа. Не поверни он головы, бешено несущийся огненный чертенок не только бы подпалил его волосы, но и смертную душу.
Тому кто кричал повезло меньше. Стрела пронзила ему одно ухо и вышла из другого. Так что несчастный даже не слышал собственной истерики. Он упал на колени, рвал траву, орал до хрипоты. Взялся было за стрелу, чтобы обломить ее, но боль оказалась столь чудовищной, что он подпрыгнул и побежал прямо на город в надежде более быстрой смерти. Англичане смиловались над ним. Несколько пущенных пуль завершили дело, которое давным-давно в теплой постели начали его родители.
Смерть косила всех направо и налево. Впрочем, в степи темноты эти зеркальные друг другу право и лево были почти неразличимы, равно как вперед и назад, верх и низ. В пространстве военного хаоса были только две координаты, две степени свободы -- это координата жизни и координата смерти.
-- Восемь добровольцев, ко мне!! -- скомандовал Минесс, радуясь тому, что еще в состоянии командовать.
Прибежало человек шестнадцать. Большая половина из них -- раненные. Кто ругался, кто скулил, кто проклинал весь мир, но глаза их покорно смотрели на командира.
-- Достаточно восьмерых. Двое -- за телегу, шестеро в защиту. Вперед!
Англичанам повезли невесть какой уже по счету мешок с порохом. Тевтонская камнедробилка уже успела остыть от безделья. Минесс удрученно схватился за голову и пробубнил себе под нос: "когда мою роту всю перебьют, следующей наверняка будет рота Чейса...".
Землю опять тряхануло. Возникшие клубы дыма создали обманчивый оптический эффект, благодаря которому показалось, что стена уже падает...
Хрена там! От нее отлетела лишь дюжина камней.
-- Должна же она, взять всех чертей за задницы, когда-то рухнуть!!
Минесс уже принялся оглядываться вокруг, желая увидеть хоть какие-то остатки своей роты, но тут он заметил другое. Выстрелы вдруг стали быстро затихать. Причем -- с обоих сторон. В непривычной тишине, похожей на обыкновенную глухоту, продолжали раздаваться лишь отдельные хлопки. Потом из города донесся голос множества труб.
-- Мачеха моя ненавистная! -- воскликнул Минесс. -- Да неужто они сдаются?
Он поднял глаза вверх и обомлел.