-- Государь, я просто заранее все обдумал. Это моя работа. Итак, далее: "шлем вам наилучшие пожелания от престола великой Франзарии с надеждой, что пожелания эти взаимны. Мы много наслышаны о ваших грандиозных делах и славных подвигах, в чем выражаем свое искреннее восхищение. И надеемся, что дружба между нашими миражами будет крепнуть и не разрушится ни в какие времена. В знак признательности возвращаем вашу прекрасную дочь, которую в целости и сохранности должен доставить податель сего послания. По нелепым обстоятельствам фортуны она оказалась в нашем мираже, ей грозили беды и опасности. Но мы сделали все от нас зависящее для сохранения ее жизни. Надеемся, что этот маленький дружественный жест не будет забыт вашей величественной персоной.".
Альтинор замолчал, и в сей же момент забили часы. Ушла в прошлое очередная эллюсия, но после нее в жизни старшего советника начиналась как минимум новая эпоха.
-- Вот, впрочем, и все... Думаю, многословие здесь излишне, государь.
-- Не удивляйтесь, герцог, но я тоже так думаю. Хорошо все-таки, что у меня имеется вторая голова. Хоть и не на моих собственных плечах, зато всегда поблизости.
Альтинор был искренне польщен комплиментом. Но на этом их совместная с королем эпистолярная деятельность не заканчивалась. И психологический этюд, автором и сценаристом которого являлся старший советник, только вступал в свою основную интригу. Прежде всего герцог решил задеть в душе монарха одну больную струнку.
-- Ваше величество, как у нас дела с Ашером?
-- Там больше проблем не будет. Адмирал Боссони с остатком своих солдат заперся в цитадели Старого города. Они взяты в плотное кольцо наших войск. Сейчас бесятся от голода и отчаяния. Перебить этих крыс мы всегда успеем. Пусть их агония продлится подольше. -- Король сжал кулаки, и нанизанные на его пятерню богатые перстни засверкали гневным блеском.
"Замечательно", -- подумал герцог, а вслух произнес:
-- Вот что меня угнетает, государь. Впрочем, угнетает -- не то слово. Бесит. Просто бесит! Неужели мы не сможем достойно ответить английскому королю за все его злодеяния на нашей земле?
-- Что вы предлагаете? Объявить Англии войну?
Альтинор подошел к одному из зеркал и изобразил вид глубочайшей задумчивости. На самом же деле он тщательно рассматривал собственного двойника, живущего в зазеркалье. На нем был точно такой же тщательно отглаженный редингот с золотыми застежками и экзотичной вышивкой на манжетах. Лицо у двойника являлось лишь бледной копией оригинала: оно не отражало в полной мере тех волевых качеств (целеустремленности, отваги и гениальности ума), какими наделял себя старший советник. К тому же пробивающаяся седина и растущие вглубь морщины... Альтинор, как и Жоанна, не верил зеркалам. Думал, что те дают изображение с большими дефектами. И оба мнили, что на самом деле они изящней и милее, всех прекрасней и белее...
-- Почему сразу войну, государь? Для начала хотя бы дать ему достойный ответ, окатить грязью с головы до ног. Короче, высказать ему в лицо все, что мы о нем думаем...
-- То есть, написать ему послание?
-- Ну... раз уж чернила и бумага под рукой, я подумал, почему бы и нет?
Кот прыгнул королю на колени и принялся теребить когтями ткань платья. При этом хвост его торчал трубой, а самодовольная морда издавала страстные мурлыканья. Эдвур взял кота за шкирку, поднес к лицу и громко произнес:
-- Действительно, почему бы и нет? Диктуйте, герцог. Да не стесняйтесь в выражениях. Эдуант должен в полной мере знать, кто он такой есть!
Буквально через пару циклов было готово еще одно письмо. И вот что о себе должен был узнать король Эдуант: "Правителю дохлых крыс и чертей, паразиту, восседающему на троне с короной, изъеденной вшами. Будь ты проклят во все оставшиеся эпохи! И пусть проклятье сие падет на голову всего твоего потомства и всего твоего миража! Франзария объявляет тебя своим вечным врагом! Да придут к тебе болезни и скорби! Да постигнут они всех, кто тебе дорог. В особенности твою богомерзкую дочь. Пусть твой трон разломится под твоей задницей и ты живой сойдешь в преисподнюю! Будь ты проклят! Проклят! Проклят!".
Под обеими документами король поставил свою размашистую подпись и с явным удовлетворением положил сытое чернилами перо.
-- А кто доставит его в Англию?
-- Ну... это уж не проблема. -- Альтинор задумался лишь на пару мгновений. -- Найдите какого-нибудь преданного вам солдата, жизнью которого вы не дорожите. Вы ведь понимаете, что после того, как Эдуант прочтет это послание...
-- Что верно, то верно. Придется одним пожертвовать... Знаете что, герцог, сами его подыщите. Я вам полностью доверяю.
Старший советник несколько смущенно пожал плечами.
-- Всегда рад исполнить любое ваше повеление.
Король громко хлопнул в ладоши.
-- Эй, Жозеф! Бездельник! Тащи конверты!
-- Ваше величество... Кстати сказать, у меня есть отличная водонепроницаемая бумага для конвертов. Мне ее подарили мастера из Междуморья.
-- Ну тогда... -- король взял оба письма и протянул их герцогу. -- Будьте любезны, запечатайте их сами.
После этих слов старший советник поспешил скрыться от лица монарха как можно скорее. Он ехал по великому Нанту, от всей души любуясь его архитектурными постройками. Горящие повсюду уличные факела дарили праздничный свет холодной и угрюмой темноте. Свет этот очерчивал контуры зданий, рисовал их тени и оттенки, показывал многогранность и соперничающие цвета. Чем выше поднимался взгляд, тем больше их растворял в себе мрак. Здания словно таяли кверху и походили на собственные призраки. А вершины некоторых из них и вовсе не было видно: их полностью поглотили черные небеса, на полотне которых нынче что-то нет ни единого небесного костра.
Альтинор чувствовал, как приятно бьется его собственное сердце, и какой удачей является жить и что-то творить на этой земле. Он провернул грандиозное дело! Причем -- экспромтом, без предварительной подготовки. И каким же глупцом в этой ситуации оказался король! Нет, такой король не достоин носить свою корону. Пусть уж лучше ей забавляется его кот...
Находясь уже в прихожей собственного дома, Альтинор громко крикнул:
-- Робер! Тащи бутылку вина! Нет, две бутылки -- себе и мне! У твоего господина прекрасное настроение!
Попугай Горацций, гордо восседающий на своей жердочке, узрев хозяина, от радости заголосил:
-- Пр-р-ридур-рки!! Ох и придур-р-рки все вокруг!
-- С вами невозможно не согласиться, друг мой Горацций. Данная философская концепция является базирующим элементом человеческого сообщества. Вы не возражаете против такого мнения?
Попугай внимательно выслушал эти слова, повернул свой зрячий глаз в сторону герцога, почесал когтем клюв и, думая, что от него ждут еще каких-нибудь умных изречений, громко закричал:
-- Весь мир-р бар-рдак! Все женщины нецеломудр-р-рены! Нецеломудр-р-рены!
Даур Альтинор курил довольно редко: или когда на душе было очень радостно, или наоборот -- очень погано. Отсутствие тяги к ядовитому дыму, равно как и к спиртным напиткам, являлось ярчайшим доказательством его победы над человеческими страстями. Но если уж выпадал случай, и Альтинор закуривал, то только самые дорогие сигары. Он наслаждался не столько никотином, сколь самим процессом пускания серых облачков. К тому же рдеющая между пальцами дорогостоящая сигара являлась в высшем обществе признаком утонченного вкуса.
Герцог сделал две глубокие затяжки и внимательно присмотрелся: что после них изменилось в окружающем мире? Оказалось -- ничего. Ровным счетом ничего. Старший советник подошел к попугаю, еще раз затянулся и пустил ему в морду мощную струю дыма. Философ Горацций, закрыв свой единственный глаз, тут же заголосил:
-- Кошмар-р! Какой кошмар-р-р!
Четверть эллюсии спустя перед Альтинором, помимо недопитой бутылки, лежало еще два незапечатанных конверта с подписанными именами адресатов. Дальше все проще простого: письмо, адресованное царю Василию, он вложил в конверт английского короля, а то грозное послание, что должно было отправиться в Англию, Лаудвиг повезет в Москву. Герцог с наслаждением запечатал оба конверта и радостно потер ладони.
-- Ух, и дельце! Лаудвигу конец! Еще одним кандидатом на мой трон... -- несколько глотков вина разбавили монолог смачными сладострастными звуками, -- стало меньше!
Двух мнений по этому поводу и быть не могло. Если средний сын короля Эдвура не погибнет где-нибудь по дороге, то царь Василий, едва прочитав письмо, немедленно лишит его головы. В том и в ином послании речь шла о неких дочерях. Сложно предположить, какова будет реакция английского короля. Но герцога это ни малость не волновало. Ибо к тому времени, когда обман раскроется, король Эдвур, по его точным математическим расчетам, должен быть уже мертв.
-- Робер! Ты допил свою бутылку с вином?
Сзади донеслись торопливые шаги.
-- Как приказали, сьир герцог. Всю до донышка!
-- Теперь позови мне из моей личной охраны... ну, скажем Швейка. Ух, и хороший воин этот астралец!
Швейк явился так быстро, словно сам издали услышал голос хозяина. Его чистый мундир и отполированные до блеска сапоги намекали либо на полную бездеятельность, либо на чрезмерную опрятность. И то, и другое было верным.
-- Вот что, служивый. -- Альтинор достал мешочек с золотыми евралями и принялся подкидывать его на ладони. -- Охранять мою драгоценную персону пока не нужно. Об этом позаботятся другие. Дельце у меня одно имеется.
-- К вашим услугам, господин, -- астралец слегка склонил голову.
-- Вот это письмо доставишь английскому королю лично в руки. Да смотри, не торопись! Чем медленней ты будешь добираться до Англии, тем лучше. Понял? Послоняешься по каким-нибудь кабакам, попьешь вдоволь вина. Потом неспеша сядешь на корабль и также неспеша переплывешь Лар-манское море. В самой Англии еще где-нибудь пошляешься. В общем, отдохнешь вдоволь. Этих денег тебе хватит с лихвой. -- Герцог кинул ему мешочек, который солдат с легкостью поймал на лету.
-- Будет сделано господин! Рад служить вашей милости!
Солдат скрылся, оставив после себя лишь угасающий топот сапог. Горацций нахохлил свой затылок и закричал ему вслед:
-- Придур-р-рок! Настоящий придур-рок!
* * *
Не смотря на побои отца, Лаудвиг Ольвинг продолжал свои полулегендарные подвиги. Количество выпитых им за всю жизнь бутылок и количество перепробованных женщин уже приближалось к цифре с несколькими нулями. Он понятия не имел, которое из этих двух количеств больше. Впрочем, если измерять массой, то перевесят явно женщины.
Вот и сейчас он уединился с одной худощавой дамой невесть в какой комнатушке невесть какого заведения. Имени ее он не то чтобы не помнил -- никогда и не знал. Даже не интересовался. Она, полуобнажив свою грудь, кокетливо стонала:
-- Ну, принц... Вы слишком настойчивы в своих ласках! Я благовоспитанная дама, а не какая-нибудь распущенная деваха... Ой, ну куда вы лезете! Туда запрещено лазить малознакомым мужчинам... Ой, ну раз уж залезли...
Лаудвиг дышал разгорающейся страстью. Он поставил "благовоспитанную даму" на карачки и принялся стягивать с нее юбку. Та вяло сопротивлялась, постоянно бормоча насчет какой-то там чести и достоинства. Когда же принц увидел худенький, но уже полностью обнаженный зад, его пальцы глубоко впились в мягкие половинки. Дама громко вздохнула и с нетерпением ждала, что будет дальше.
А дальше произошло вот что.
Сзади кто-то громко кашлянул. Лаудвиг резко обернулся. Там с самым тупым во вселенной выражением лица стоял Жозеф.
-- Какого ч-черта ты здесь делаешь, дурак?!
-- Извините, сьир, но вас срочно вызывает к себе король.
-- А-а-а... -- Принц произнес это таким тоном, словно не он, а наоборот -- ему что-то куда-то засадили. -- Проклятье! Ладно, сейчас иду... Сгинь с глаз моих! -- Потом обратился к даме: -- Слушай, я выгляжу не слишком пьяным? Жди меня здесь. Надеюсь, что скоро вернусь.
К покоям своего отца Лаудвиг подходил с тем же трепетом, как мышь крадется на территорию королевского кота. Он двигался на цыпочках, затаив дыхание, пытаясь подглядеть: в добром ли расположении духа находится король?
-- Вы меня звали, ваше величество?
Эдвур оторвался от чтения некой книги, и по его мягкому задумчивому взору сразу можно было догадаться: пинать ногами Лаудвига нынче он явно не намерен.
-- Звали. Проходи и садись в кресло.
Принц радостно вздохнул и смело прошел в зал. Подходить слишком близко к отцу он все же не решался. Предательский запах спиртного разил изо рта как из неприличного места. Он присел и суматошно начал соображать, чем бы угодить королю. То ли погладить его любимого кота, то ли поинтересоваться, что за книгу он читает? А может, просто пожелать ему доброго здоровья? Сам не зная почему, Лаудвиг ляпнул:
-- А я, помнится, недавно в храме был вместе с Пьером. Это ведь хорошо, да?
Король Эдвур отложил в сторону книгу и покачивая головой посмотрел своему сыну в глаза. Их вызывающая яркая голубизна (та, что пленила многих женщин) действовала на монарха непримиримо-раздражающе.
-- В лесах Франзарии отловили одну ведьму, за которой долго охотится царь Василий. Ибо ведьма эта много зла совершила в его мираже. Нужен доброволец, чтобы доставить ее в целости и сохранности на суд царю. Красивое начало для детской сказки?
Лаудвиг кивнул, хотя ни черта не понял.
-- Сможешь найти мне юношу: рослого, красивого, голубоглазого, да еще прозрачной крови? Ибо только такой достоин сопровождать столь злую колдунью. И концовка у той сказки счастливая: вернется юноша, выполнив королевское поручение, и разрешит ему король посидеть на своем троне. Ибо он заслужил его по праву... А не только... -- Эдвур вдруг громко чихнул, -- ...по наследству! Понял, балбес, хоть о чем речь идет?
Принц так растерялся, что даже забыл, с чего сказка-то началась.
-- Извините, ваше величество, куда надо отвести эту колдунью? Я мигом сбегаю.
-- В Москву, к царю Василию. Беги, юноша, беги. Туда и назад. Я посижу здесь в кресле, подожду.
У Лаудвига вслед за опустившимися руками опустилась и челюсть. Даже померкла красота в глазах. Он вмиг стал хмурым и задумчивым -- состояние для него столь неестественное, что оно до неузнаваемости изменило его лицо.
-- И не вздумай гневить меня своими возражениями! -- Эдвур повысил тон. -- Ты должен, наконец, доказать всем нам, что достоин звания будущего монарха. Что ты не какая-нибудь размазня, а сын Эдвура Ольвинга! Сверши за свою проспиртовавшуюся жизнь хоть одно дело достойное мужчины! Я все сказал. Письмо для царя возьмешь у советника Альтинора. Он же даст тебе более подробные инструкции. Теперь прочь с глаз моих!
* * *
Степь темноты -- та, что рождала образы, зримые и чувственные, явные и обманчивые, -- стала свидетельницей странной процессии. По сухой пыльной дороге запертую в железной клетке везли отвратительную старую ведьму, взор которой постоянно был опущен вниз. Впереди на отличных породистых лошадях ехали два воина -- разведчики тьмы. В руках они держали по огромному факелу, освещающему дорогу, и громко оповещали сзади идущих, если вдруг надо было резко поворачивать направо или налево. Следом ехал Лаудвиг. Его тело небрежно покачивалось на лошади, а угрюмость так и не сходила с лица. Он тосковал по своей вольготной дворцовой жизни. Во мраке ему чудился смех женщин да звон бокалов: все это было так недавно, и так теперь недосягаемо! Время от времени он бормотал себе под нос односложное проклятие: "скорей бы ты сгорела, ведьма!".
Князь Мельник ехал рядом с лейтенантом Минессом. Двое этих отважных вояк из далеких друг другу миражей сразу как-то нашли общий язык. У лейтенанта на лице на вечную память битва при Ашере оставила большой едва затянувшийся шрам. Тогда он все-таки не смог удачно увернуться от меча англичанина. Но все это его, вроде, не особо и беспокоило. Он шутил, громко смеялся и тем еще больше раздражал унылого принца.
Ольгу, закованную в железную клетку, везла небольшая повозка. На ней также прикрепили факела, дабы всем любопытным еще издали была видна причина столь многолюдного шествия. Вообще-то ведьм страшно побаивались. И король Эдвур, по правде, рассчитывал не столько на защиту своих вооруженных солдат, сколь на суеверный людской страх перед всякой нечестью. Ольга переживала личную душевную трагедию в полном одиночестве. Ей не с кем было поговорить, некому поплакаться в одежду. Князь Мельник, отводя от нее всякие подозрения, вынужден был тоже сохранять дистанцию.
В арьергарде тащилось еще восемнадцать хорошо вооруженных охранников. Всяким зевакам, попадающимся на пути, Лаудвиг кричал, как научил его отец:
-- Эй, посторонитесь! Эта злодейка совершила много колдовства! Не глядите на нее долго, иначе будет порча!
Фразу эту, произнесенную уж более полсотни раз, Лаудвиг всяко изменял, тасовал в ней слова, но смысл оставался тот же.
-- Эй! Везем ведьму на сожжение! По приказу короля Эдвура Ольвинга! Не загораживать дорогу!
Ольге после каждой такой реплики что-то кололо под сердце. Ее укутали в грубую власяницу, которая, впрочем, неплохо держала тепло. Ибо степь темноты была преисполнена ненавязчивым, но медленно пронизывающим холодом. Лаудвиг пытался прибросить в уме, сколько времени займет его "прогулка". И даже по самым оптимистическим подсчетам выходило не меньше двух эпизодов.
Степь темноты была страшна тем, что в ней с первого взгляда вроде ничего и не страшило. Плотный занавес мрака, как в обыкновенной комнате, лишенной света. Тишина. Покой. Слабый легкомысленный ветерок. Россыпь небесных костров над головой была так далека от человеческого взора, что их присутствие на небе, или наоборот -- отсутствие, ни коем образом не влияло на дела земные. От них ни тепла, ни освещения, никакого другого проку. Лишь голая романтика для мечтателей. Но увы, сама степь скрывала реальные опасности. Самая распространенная из них, наверное, самая древняя -- это разбойники. Надеяться на то, что они напугаются бутафорной ведьмой, было наивно. Положиться на оружие искусных воинов -- более разумно, особенно если учесть, что кроме этого больше ничего не оставалось.
Еще одним затаившимся страхом являлось попасть в конфликт двух враждующих миражей или в какую-нибудь междоусобицу. Военные стычки по миражам вспыхивали и угасали с такой частотой, что реже зажигались и гасли даже непостоянные небесные костры.
Степь также являлась традиционным жилищем и вместилищем блуждающих в ней ревенантов. Бесполые призраки давно умерших людей чувствовали себя в ней чуть ли не хозяевами. Ревенанты не могли никого убить явно. Если люди и гибли при встречи с ними, то только от испуга. Но долгое общение с ними грозило обернуться какой-нибудь болезнью -- в случае, если они были злы. И наоборот -- принести удачу, если те в добром расположении духа. Иногда ревенанты ходили целыми толпами, и отличить их издали от настоящих людей считалось серьезной проблемой. На ряду с ними в степи обитало и множество бесов, излюбленным занятием которых было всячески искривлять пространство.