Его тело с шумом погрузилось в ледяную среду и, только после того, как он начал захлебываться, сообразил, что это вода. Родная среда обитания далеких предков человека. Внезапность события напрочь лишила его ориентации. Уже находясь под водой, он хаотично махал всеми конечностями, все более и более погружаясь на дно. Спасенная часть рассудка успела-таки напомнить ему, как делается всплытие. Вайклер вынырнул на невидимую поверхность, жадно глотнул воздуха и именно в этот почти торжественный момент вспомнил, что следом идет купол парашюта. Если он тотчас не освободиться от его плена, то огромная паутина затянет его на дно безвозвратно. Как слепой новорожденный котенок, даже не имеющий понятия о визуальном восприятии бытия, Вайклер нащупал в тыльной стороне сапога небольшой нож, стал истерически резать кожаные ремни. И тут одна обжигающая мысль придала ему новых сил: погибнуть на самой поверхности родной планеты, протащившись по галактике более семи световых лет, было бы глупее глупого. Безумней самого последнего безумства.
Парашют мягко накрыл его голову и поволок вниз, в самый ад водного царства. Штурман (вернее, уже на всю оставшуюся жизнь -- бывший штурман звездного корабля) разделался с последним ремнем, жадно глотнул воздуха и нырнул на глубину. Первое всплытие на поверхность оказалось неудачным: голова почувствовала над собой упругую ткань. Еще одно погружение и еще одно всплытие... Вот она, иллюзия свободы! Парашют остался позади, но делать из этого хлипкого факта выводы о собственном спасении так же преждевременно, как и утверждать, что в этой жгучей тьме какие-либо факты вообще имеют место. Вайклер держался на поверхности, пристально вглядываясь в горизонт. Точнее сказать, в то место, где этот горизонт должен быть. Его голодный, истосковавшийся по свету взор надеялся увидеть хоть один единственный костер. Хотя бы определить, в какой стороне вообще находиться берег. Сама вода была пресная. Значит, река, -- мысль, вносящая некоторую надежду. Попади он в океан, переплывать его в потемках оказалось бы действом куда более затруднительным.
Увы, во всех направлениях одно и то же: черно-матовая завеса. Сплошная и абсолютно беспроглядная. С последней надеждой штурман посмотрел поверх себя, хотел узреть далекие звезды, с которых он низвергнут, -- та же картина. Ни огонька. Ни искорки. Мир словно исчез перед взором, оставив лишь ощущение прохладной водной стихии. А может... Страшная мысль обожгла рассудок, и Вайклер от этого чуть не пошел на дно. А может, они во время посадки попросту ослепли?
Силы телесные были небезграничны. Всю оставшуюся жизнь держаться на воде казалось занятием совершенно бесперспективным. Нужно было плыть к берегу. Осталось только выяснить: куда именно? Штурман приказал себе прежде всего успокоиться. Он наконец взялся мыслить логически: "если река, значит, должно быть течение...". Напрягся. Затаил дыхание. Прислушался к поведению собственного тела... Да! Его куда-то несет. И именно текущей водой. Слепая Неизвестность, куда он направлялся, была не столь манящей, сколь ужасающей. У него хватило чуткости заметить, что верхнюю часть тела сносить немного сильнее, а ноги чуть отстают. Так, впрочем, и должно быть. На поверхности реки течение более быстрое. Значит... чтобы отыскать берег, нужно плыть в сторону перпендикулярную плоскости вращения его тела.
Вайклер неуклюже загреб руками. Он уже забыл как это делается, хотя в школе Детройта, в той прошлой жизни, он занимал призовые места в юношеских соревнованиях по плаванию. Когда это было?.. Две тысячи триста с лишнем лет назад... Да не было этого вовсе!
Усталость, самая пагубная из всех человеческих страстей, явилась довольно быстро. Вайклер стал задыхаться, вода попадала в рот, руки немели, а до берега еще океан мрака, и больше никакой определенности. Река могла оказаться широченной. Да он и вообще не был уверен, что плывет в нужном направлении. Ситуация ухудшалась с каждой минутой: мрак перед глазами стал еще более черным и еще более безжизненным. Руки налились тяжестью, и те движения, что они совершали, скорее походили на сонное дирижирование собственному похоронному маршу. Сам не понимая для чего, Вайклер крикнул на всю вселенную:
-- Джо-он!!.. Але-екс!!..
Глухонемое эхо прокатилось над незримой гладью воды. Неба над головой вообще не существовало: лишь слепая темнота, погубившая все краски мироздания. Возглас был глуп по смыслу и содержанию. Шансы, что его собратья по несчастью где-то рядом, помноженные на шансы, что они вообще остались живы, давали число с несколькими нулями после запятой. Но этот крик лишил штурмана последних сил. Тело расслабилось, воля надломилась, ум перестал чему-либо сопротивляться. Вайклер почувствовал, что тонет. Сознание угасало вместе с несбывшейся надеждой. Он так и не понял сам: на что именно надеялся. Страстно хотелось еще разок глотнуть перед смертью свежего воздуха. Но страсть сия тоже была уже неосуществимой. Эдрих захлебывался. Говорят, перед смертью человек вспоминает всю свою жизнь. Вранье все это, обезболивающее душу смертника. Вайклер вспомнил лишь о том, что перед катапультированием так и не успел застегнуть молнию на своем правом сапоге. И это было, пожалуй, последним всплеском разума в его сознании. Последним же чувством оказалось то, что именно правая нога коснулась чего-то твердого...
Дно...
Это было дно реки...
Дно!!
Значит, берег очень близко! Оказалось, второе дыхание открывается не от усилий самого человека, а от вдохновения извне. Какие-то потусторонние, инфернальные силы произвели шоковую терапию в сознании. Вайклер вновь стал трезво мыслить. Тело восстановило связь с командами рассудка. Мощный толчок ногами... и он, преодолевая сопротивление вязкого холода, пошел на всплытие.
Вот он!
Вот он, этот глоток воздуха, о котором мечтал! Еще и еще! Грудь наполнялась жизнью, а душа -- бесконечной жаждой жизни. В любой ее форме. Вайклер крикнул какой-то победный клич и вновь заработал руками...
Уже совсем скоро он выполз на берег невидимого царства. Только тут он, наконец, позволил себе отдышаться. Лег на твердую почву, устало распластал все четыре конечности и с наслаждением стал слушать затухающий стук собственного сердца. "Когда же наступит рассвет? Надо было, идиотам, садить "Безумца" на дневной стороне...". Ночь стояла беспощадная. Небо, по его предположению, было сплошь замуровано тучами. Ни звезд, ни даже бледного света луны. Словно и впрямь, не было никакого неба. Бездна сверху и бездна снизу. Вдобавок еще несколько черных бездн по всем оставшимся координатам пространства. Вайклер, прожив столь долгую жизнь, только сейчас понял, что наивысшим наслаждением для человека является сон.
Сон, сон и еще раз сон...
Его глаза стали слипаться. Фатальная бессмысленность бытия показалась вздором. Легкое, как пушинка, тело провалилось в свободное падение...
Ему снились пейзажи планеты Фрионии. В красноватых лучах заходящей Проксимы они были великолепны. Орнамент красок на каменистой почве приводил в немой экстаз чувствительное воображение. Воздух там был разряженным. Приходилось часто работать легкими, чтобы насытить организм кислородом. Во сне повторилась имевшая место в действительности реплика Джона: "пойду, помочусь на закат...". Вайклер вновь предложил приступить к поискам разумной жизни. Коллеги его отговаривали, скептически махали руками, но тот принялся поднимать один за другим мертвые камни и вглядывался: не таится ли под ними разумная жизнь? Под одним из камней он нашел пачку папирос "Беломорканал". Такие курил Павел. Джон их терпеть не мог. "Эй, Паша, твои любимые! И откуда они здесь?". Павел подошел, внимательно разглядел пачку, покрутил ее перед своим носом и произнес: "это Юрий Гагарин оставил". Вайклер несколько смутился: "а он был здесь? Точно?". Тот утвердительно кивнул. "Опять вы, русские, раньше нас успели...". Теперь Павел отрицательно покачал головой: "нет, Эдрих, раньше всех здесь побывали монголы". Подтверждая его слова артефактами, подошел Майк и показал всем череп раскосого монгола, нанизанный на палочку. "Фриония -- родина монгольского народа. Они покинули ее еще двенадцать веков назад и явились на Землю в качестве богов. На Земле тогда еще была невежественная тьма...".
"Тьма... тьма..." -- эхом повторял бредящий рассудок.
Тьма... Опять тьма! Вайклер проснулся, открыл глаза и поначалу даже с трудом вспомнил, где вообще находится. Легкий ветерок выдул из промокшей одежды остатки тепла, и теперь все тело дрожало от холода. "Сколько я проспал?...". Вайклер неуклюже поднялся на ноги и стал озираться вокруг. Один из множества невидимых горизонтов уже обязан был хотя бы налиться красками солнечного восхода. Эдрих нащупал во внутреннем комбинезоне плазменный пистолет и уверенный, что он испорчен от воды, равнодушно нажал пару раз на гашетку. Пессимизм и здесь его не подвел. Никакого выстрела не произошло. Ни к чему уже негодная железка с презрением отлетела в сторону. Послышался всплеск на поверхности реки, и снова монотонный шум ее бегущих волн.
--Джо-он!!.. Але-екс!!.. -- он взывал к ним, словно к богам, всемогущим и многомилостивым. -- Э-э-эй! Кто-нибудь!!
Божество под странноватым именем "Кто-нибудь" также не отозвалось. Слабое эхо передразнивало его отчаянные порывы. Вайклер сделал осторожный шаг... Другой... Третий... Мелкокаменистая почва под ногами податливо прогибалась. Потом штурман от всей души взвыл. В лицо кольнуло что-то острое и твердое. Он слепо пошарил руками пространство впереди себя и нащупал ветку дерева. Потом еще несколько. Потом сам ствол, что и убедило его в правоте своей гипотезы: все-таки простое дерево. Чувство радости, что хоть какая-то органическая жизнь на планете имеет место, оказалось каким-то прокисшим, вялым, по сути лишенным радости как таковой. "Нет... это не обыкновенная ночь... Это затянувшееся безумие!". Вайклер понял, что совершенно слеп для этого мира. Из эмпирических восприятий окружающих вещей в наличии остались лишь органы осязания и слуха. Да, он слеп. И иного способа вести себя, как в свое время делали люди, лишенные зрения, придумать было невозможно. Он отломал две длинные ветки, взял их соответственно в обе руки и, прощупывая таким образом пространство перед собой, неуверенно пошел вперед. Звезд на небесах до сих пор не было. Можно сказать проще -- не было самих небес. Не имелось, впрочем, даже надежды, что они когда-нибудь появятся. Вверху, далеко над головой что-то шумело: скорее простое эхо бурлящей реки. Ориентация во времени была весьма и весьма относительной. Прошло минут двадцать или тридцать, прежде чем Вайклер почувствовал, как сапог хлюпнул по воде... Снова река! Река сзади и река спереди. Кое-какой план местности уже начинал вырисовываться. Он развернулся вполоборота и продолжил свои слепые скитания. Ветки изредка хлестали по телу, словно взбодряя: "эй, парень, не унывай, мы тут, совсем рядом!". Утешители с них были хреновенькие, но их невидимое общество хоть как-то разнообразило ощущения.
-- Джо-он!! Мать твою... Хоть кто-нибудь живой есть?! -- он каждый раз вздрагивал от собственного голоса. Этот голос почему-то казался чужим, словно кто-то стоит совсем рядом и орет в самые уши. Чужым (сказать точнее: чуждым) здесь казалось все абсолютно. -- Это не Земля... это не может быть Землей...
Эдрих родил из себя первую философствующую мысль и снова хлюпнул носком сапога в воду... Опять река! А если... если он выплыл на маленький островок, и со всех сторон (хочется по инерции сказать -- света) его окружает непреодолимая даже в мечтах преграда? "Должен же когда-то наступить рассвет! Что за сумасшествие?". Эдрих принялся панически перебирать в голове разные варианты: что же такого ужасного могло случиться на Земле за две тысячи лет, что на небе не видать ни солнца, ни звезд, ни луны? Атомная война?.. В верхних слоях атмосферы скопился слой...
"Да еш вашу мать!!". Опять вода! Хлюп! Хлюп! -- оба сапога, и без того промокшие насквозь снова оказались в реке. Вайклер терпеливо развернулся, выругал все, что только пришло в тот момент на ум, и зашагал в противоположную бездну мрака. Мысли, одна страшнее другой, царапали душу. А вдруг он и впрямь ослеп по-настоящему? От психологического шока, например? Или снизу по "Безумцу" пальнул еще какой-нибудь безумец? Из непонятного вида оружия. Эдрих потрогал свои глазные яблоки, но никаких болезненных ощущений не испытал. Поднес к носу собственные пальцы, надеясь увидеть хоть слабые контуры руки...
Внезапный крик, вырвавшийся из его груди, отозвался в ушах долгим угасающим звоном. Эдрих вздрогнул и даже не сразу сообразил, что это крик радости. Он увидел на небе звезды! Три маленькие светлые точки прорезали галактическую тьму... Пока что всего три... А, нет! Появилась четвертая!.. Низко. Почти над незримой линией горизонта. Вселенная не лишена света окончательно: могла ли какая мысль быть для него более утешительной?
--А-а-а!! -- а вот этот крик к радости не имел никакого отношения.
Вайклер вдруг потерял равновесие и кубарем покатился черт поймет куда. Тело завращалось как в мясорубке, голова несколько раз шандарахнулась о твердый грунт и лишь единственный раз метко попала по камню. Понятия "верх", "низ", "право", "лево", "вперед", "назад" -- шесть пространственных координат -- спутались в один клубок и совершенно стали неотличимы друг от друга. Он быстро сообразил, что лежит в глубине какой-то ямы в самой нелепой эротической позе.
"Значит, их не было только из-за простых облаков!". Это в дополнение темы о звездах. Вайклер почувствовал во рту приятную на вкус кровь. Надо было выбираться из этой мамонтовой ловушки, пока сверху его не накрыла туша самого мамонта. Впрочем, это могла быть не яма, а простой овраг. Эдрих принялся карабкаться по крутому склону, пока рука не нащупала устланную травой поверхность. Его ветки-поводыри, обломанные, остались на дне. Пришлось делать новые. Теперь, глядя на звезды, можно было иметь хоть какую-то ориентацию.
Он снова пошел в ведомом только его личной интуиции направлении, осторожно ступая на траву и водя перед собой длинными ветками, точно вспомогательными органами чувств. Если всю оставшуюся жизнь вот так вот придется скитаться по абсолютной тьме, он так никогда и не женится. А ведь клялся перед собственной совестью: как только вернусь с Проксимы, сразу под руку какую-нибудь молодуху, и под венец. Сейчас все это как-то мрачно и глупо звучало, не годилось даже за неудачную шутку.
"...кстати! давненько я не купался в реке!". Вайклер вдруг понял, что уже очень долго идет в одном направлении. Шум бегущей воды угас. Деревья стали мощнее и толще в своих покрытых корой талиях. Видеть он этого, разумеется, не мог, но время от времени прощупывал их руками. Значит, все-таки полуостров... Еще одна обнадеживающая мысль. Хоть какое-то будущее с твердой почвой под ногами. "А не запеть ли мне какую-нибудь песню?" -- мысли, исполненные идиотизма, тоже изредка приходили ему в голову. С ними было веселей. "Если рассвет так никогда и не наступит, я сойду с ума раньше, чем успею как следует проголодаться". О голоде, впрочем, можно было пока и не вспоминать. Накличешь беду, она и явится. Проблема добычи пищи на планете, лишенной освещения, вообще не имела никаких мыслимых решений. Вайклер почувствовал, что изрядно устал. Все тело так и клонило к земле. Возникла черная, ранее неведомая страсть -- вырыть себе могилу, да лечь там, хоть поспать в тепле. Он рухнул наземь...
Ветер продувал его влажную одежду и пробирал зудящим холодом до костного мозга. Если он так уснет, то простуды не миновать. Как это не дико звучало, но тут на помощь пришла идея с могилой. Вайклер нащупал руками песчаный участок местности и принялся разгребать яму. Потом взялся зарывать в нее собственное тело, оставив лишь лицо да руки. Песок попался сухим, умеющим хранить тепло. Когда он почувствовал, что начал под ним согреваться, то большего блаженства, казалось, в этом черном мире и не могло существовать. Сон ласково коснулся его век, и с длительным зевком куда-то улетела измотанная душа.
Когда он проснулся, то еще долго лежал, боясь открыть глаза. Он знал, что если сейчас не увидит рассвета, то не увидит его уже никогда. Веки боязливо раздвинулись, и мрак вселенной снова хлынул в его рассудок, заполняя его холодом и пустотой. Страшно хотелось есть. После долгих блужданий Вайклер обнаружил какие-то кустарники, все время цепляющиеся за ноги. Маленькие мягкие плоды и по вкусу и по форме напоминали шиповник. Он принялся ползать на коленях и жадно собирать милостыню судьбы. Исцарапал себе все пальцы и протер комбинезон. То аморфное чувство, посетившее его желудок, сложно было назвать сытостью. Просто притупившийся голод приобрел некий вкусовой оттенок. А на небе опять исчезли все звезды. Снова непогода. Или то было лишь иллюминацией воспаленного рассудка.
Он все брел и брел... Маленькими боязливыми шагами протаптывая по земле невидимую линию своей судьбы. Часто спотыкался, падал на ровном месте, считал ушибы и ссадины, чтобы хоть чем-то занять свой ум. Неизвестность, накинув черную вуаль, стояла перед его глазами. В ее загадочном молчании, к счастью, пока не чувствовалось угроз и, к сожалению, не чувствовалось ничего вообще. Очередной раз падая наземь, Вайклер подумал, что для полного счастья ему не хватает лишь пения птиц. Он чутко прислушивался к голосу невидимого леса, различал невнятные шорохи, целую гамму стрекочущих звуков, внимал трущемуся о деревья ветру, словно в их подсказках крылся ответ на сам смысл бытия. Один раз, лежа на траве, он почувствовал, как по руке пробежало нечто... И это нечто было мягким, пушистым с острыми коготками на лапках. Вайклер рефлекторно сжал ладонь, но верткое существо успешно юркнуло в темноту. Охота обломилась...
Время в абсолютной тьме подчинялось принципу неопределенности. Чем дольше оно шло, тем с меньшей точностью можно было сказать о его количестве. Вайклер прибросил в голове примерную цифру, суммировал все, что с ним приключилось с момента посадки, учел сон и долгие, исполненные отчаяния валяния на траве. Получалось что-то около двух с половиной суток. А приключения здесь не баловали разнообразием: хлещущие по лицу ветки, нелепые падения, ушибы, самые изысканные сквернословия и хозяин планеты -- вездесущий мрак. Вопрос "куда он идет?" даже страшно было задавать. Потому как из множества вариантов ответов самым оптимистическим выглядел: "никуда". Следующий вопрос "зачем он все-таки идет?" был полегче. "А че, стоять на одном месте, что ли?".
Нет, им двигал ни инстинкт выживания, ни любопытство и уж тем более ни дух слепого героизма. Ответ тривиален -- им двигало отчаяние. В стационарном положении тела, оно было мучительным до невыносимости, а при движении слабело, уступая место другим чувствам.
-- Джо-он!! Але-екс!! Чтоб вы сдохли, придурки из космоса!