-- Бред все это! Маразм! Куда луна делась в таком случае? Куда вообще все подевалось? У меня вон на сапоге застежка отлетела. Куда она делась?!
Джон стряхнул остатки пепла в бездну у себя под ногами. Его морщины прорезали лицо задумчивыми зигзагами.
-- Слушай, Эдрих, может ли быть такое, что пока мы прохлаждались в саркофагах, у компьютера в мозгах произошел какой-нибудь заклин, и мы попали вообще не в солнечную систему?
-- Исключено. Абсолютно. На подходе к системе происходит тестирование всех планет: их размеры, орбиты, относительные вектора перемещений.
-- А какие еще версии? Солнце потухло? Исчезло? Стало черной дырой с большой, с влагалище, норой?
-- Да, визуальные датчики были сломаны. Мы не могли видеть солнце воочию. Теоретически, подчеркиваю -- лишь теоретически, дедовским методом радиосканирования мы могли видеть потухшую звезду. Но это такой же маразм, как все остальное. Звезды тухнут миллиарды лет. Но прежде их планеты превращаются в заледеневшие песчаные глыбы.
Пламя костра потеряло свою силу. Оно стало похоже на покрасневшие морские волны, которые вздымаются над обугленными дровами и тут же исчезают. Но если в море волны бессмысленно бьются о берег, лишая его покоя, то здесь огненные языки вполне осознанно подразнивали ветер, и без того лишенный этого покоя. Ветер был беспощаден в своих гневных порывах и мигом разгонял красных бесят по потухшим углям. Чем меньше становилось света, тем более призрачными казались деревья, стерегущие поляну, и тем больше сгущалось кольцо темноты. Джон повернул голову в сторону Вайклера и почти безнадежно спросил:
-- В твоей голове хоть какие-то мысли водятся?
Эдрих пошевелил ногой поленья.
-- Если вас интересует мое мнение, то вот оно: это не Земля.
-- А что тогда?
-- Чуждый мир, Черт Поймет Что, мы провалились в какую-то логическую дыру в пространстве. Это попросту необъяснимо.
-- А давайте пожрем чего-нибудь, -- предложил Антонов. Он поднялся с травы, брезгливо стряхнул с себя ее сырость и уныло посмотрел на впавший живот.
Вайклер продолжал сплетать хитроумные софизмы, не столько с целью объяснить происходящее, сколько заморочить себе и другим голову своим напыщенным блудословием, как будто этот риторический паллиатив поможет спастись от полного отчаяния.
-- В общем, так: предположим, что за наше отсутствие цивилизация далеко продвинулась по части научно-технического прогресса. Люди изобрели новые источники энергии все более и более разрушительной силы. На Земле проводились эксперименты со все более непредсказуемыми последствиями. И вот, один из таких катастрофических экспериментов привел именно к тому нонсенсу, какой мы имеем несчастье наблюдать.
Джон лишь скептически пожал плечами.
-- Так мы жрать будем или нет? Желудок сводит. -- Антонов пошарил в карманах своего комбинезона, нашел там пару почерневших орешков, раскусил их и долго вглядывался в их пустующую сердцевину.
Капитан кинул в умирающий костер охапку хвороста, и тот буквально восстал из тления. Огненные бесята повылазили из всех щелей, стали трепыхать своими аморфными телами, передразнивать друг друга, шипеть и искриться. Их беззаботная жизнь, зависящая от мановения чьей-то руки, вселяла некое утешение: все в мире иллюзорно, так стоит ли мучить рассудок ради красочной игры иллюзий?
-- А как вам такой вариант: мы до сих пор находимся в анабиозе. Эскапический сон перешел в иную фазу. -- Джон зачем-то пощупал свое тело. -- Хотя признаюсь: никогда еще во сне я не мыслил так здраво и не чувствовал так явственно...
-- И не бредил так безнадежно! Мы жрать идем или нет?! Там у нас в палатке куча шишек и грибов. Зря я их собирал?
-- Чего ты заладил: "жрать", "жрать", "жрать"! Животное ты, Антонов! Здесь речь идет о высоких материях! -- повысив интонацию на слове "высоких", капитан воодушевленно поднял палец к небу.
Александр презрительно сплюнул.
-- Вот первобытные люди думали-думали о ваших "высоких материях" и превратились в таких выродков как мы. А не думали бы...
-- Ага. Мы бы до сих пор чесали друг другу спины, ели вшей...
-- И блаженны были бы! Идем жрать!
Вайклер лениво махнул рукой.
-- Знаете, парни, я бы сейчас отоспался с удовольствием. Под теплым одеялом... Мне уже осточертело, спасаясь от холода, зарываться по шею в песок и глотать одни кошмары.
Джон сделал экзотичный знак пятерней, мол "будет исполнено", и обратился к Антонову:
-- Алекс, наш люксовый номер там никем не занят?
Палатка была сделана из ткани парашюта. Впрочем, из чего она еще могла быть сделана? Вайклер трепетно пробрался в ее недра, словно входил в святая святых. Коленки сразу же почувствовали мягкую перину. Отблески отмирающего света рисовали внутри палатки чуть различимые глазу контуры. Скомканное одеяло. Три подушки... Это же надо -- именно три! Ну, молодцы! Чуяли, что рано хоронить их легендарного штурмана.
Когда Вайклер отдался мягким объятиям перины, да еще накрылся сверху шуршащим набитыми листьями одеялом, да еще представил рядом женщину... Большего счастья, казалось, и не надо. Он со сладким упоением втянул в себя чуть кисловатый воздух "люксового номера" и канул в небытие...
Джон еще долго сидел возле костра и смотрел в небо -- небо, пугающее соей бездонной пустотой. Он все еще надеялся на чудо. Он все еще ждал, когда начнет светлеть горизонт. Он создал в своей душе религию здравого смысла и тайно ей поклонялся. Когда на его плечо легла рука Антонова, он вздрогнул от неожиданности.
-- Плюнь ты на все эти загадки, капитан. Это черная вселенная с черным юмором.
Антонов даже сам не представлял, насколько удачно он подобрал словосочетание.
руна двенадцатая
"Но прошлого нельзя вернуть,
Нельзя из памяти стереть.
О нем лишь можно сожалеть, --
Ведь то ошибок горьких путь."
Вселенская тьма потому и была свята, что освящалась лишь собственным могуществом. Всякие поползновения к паритету ее безграничной власти считались вздором. Всякие оспаривания оного факта -- безумием. Островки жизни, вкрапленные в ее невидимую ткань, по сути являлись нонсенсом бытия.
-- Вижу огни большого города! -- громогласно заявил Маулин. -- Судя по карте, это должен быть Познань!
Дремлющий от усталости Лаудвиг лениво поднял голову и из произнесенных слов понял только последнее. Познань -- крупнейший после Варру-шивы город Панонии. Здесь наконец-то можно будет поесть и отоспаться, а главное -- выпить кое-чего покрепче перебродившего кваса, остатки которого еще плескались во флягах их обоза.
-- Донесите караульным кто мы такие, и заворачиваем в ближайшую таверну! -- приказал Минесс. Его конь ретиво заржал, подтверждая сказанное.
Лаудвиг окончательно проснулся лишь тогда, когда услышал звуки национальной панонской музыки и разноцветные факела, украшающие вход в таверну. Музыка оказалась совершенно чуждой его слуху. Воспитанный в утонченных вкусах школы Мориса, принц воспринимал все эти примитивные побрякивания на незатейливых инструментах мелодией для дебилов. Тем не менее, множество простолюдинов в исступлении плясали возле таверны, считая, что чем шире они махают руками и ногами, тем красивее выглядит их танец. Измотанные долгой дорогой франзарские солдаты неуклюже посваливались со своих лошадей и направились в распахнутые двери. Ольгу, дремлющую в клетке, оставили на улице. Князь Мельник тихо шепнул ей:
-- Я вынесу чего-нибудь поесть... Потерпите, госпожа. Уже недолго осталось.
Она лишь сонно открыла глаза, слегка кивнула и снова опустилась в спасительную дремоту. Князь с удивлением для себя заметил, что даже начал привыкать к ее внешнему облику. Ведьма выглядела не такой уж отвратительной, как поначалу. Искусно наложенные морщины не смогли полностью затмить красоты лица юной девы. Даже копна седых растрепанных волос, которую ей милостиво одолжила Нида, "любовница" Альтинора, как-то театрально и неестественно смотрелась на ее голове. Ольга была и оставалась сама собой -- тем милым божественным существом, которому поклонялись во дворце царя Василия. Ее простота поражала всех. Отец дарил ей богатые наряды, а она все раздавала своим подругам. Причем, подруг она выбирала себе исключительно из деревенских девок. С ними же проводила все свои игры и развлечения. Князь, вспоминая это, озабоченно вздохнул.
-- Господа франзарцы, что будете заказывать? -- кельнер с яркой бабочкой на шее принялся извиваться вокруг знатных гостей с потаенной надеждой на солидные чаевые.
-- Все, что достойно нашего аристократического языка! -- заявил лейтенант. -- Давай, шевелись, мы измотаны до предела. Еще отоспаться надо...
Ходили слухи, что панонская огневица крепче любого вина, секиры и даже деревенской самогонки. За пределами этого миража о ней слагались легенды, будто она приправлена волшебством, будто от ее воздействия душа улетает до небесных костров, а тело сваливается на пол. И еще чего только не плели болтливые языки. Сейчас франзарцам представилась уникальная возможность подтвердить или опровергнуть справедливость подобных слухов.
-- Эй, официант! Или как там тебя... Огневицы, будь любезен! -- Лаудвиг изобразил размашистый королевский жест, которым он повелевал всеми барменами у себя, в Нанте.
Кельнер приволок на подносе миниатюрные стопочки и начал разливать по пятьдесят грамм в каждую, внимательно следя при этом за горлышком бутылки, словно опасаясь пролить лишнюю каплю. Лаудвиг, поглощая жаждущим взглядом бесцветную жидкость, все более хмурил брови.
-- Ты издеваешься, парень? Или деньги наши жалеешь?
-- Господа франзарцы, наверное, еще не знают, что огневицу следует пить мелкими дозами и осторожными глотками. Это очень опасная жидкость! -- кельнер говорил с сильным акцентом, и гостям казалось, что он намеренно коверкает красивый франзарский язык. Вообще, его рожа выглядела достаточно одиозной, и принц невзлюбил его с первого взгляда.
-- Во славу Непознаваемого! -- Лаудвиг, не думая, изверг из себя этот банальный тост и поднес рюмку к носу. Потом залпом отправил ее содержимое в свой внутренний мир.
Да... это было похоже на волшебство. Горькое волшебство. По горлу прокатился комок настоящего огня. Из глаз брызнули слезы. Во рту было чувство столь сильного жжения, будто туда насыпали перцу. Лаудвиг нащупал рукой стакан холодной воды и тотчас отправил его следом. Пожар быстро затух. И вот тогда-то мир по-настоящему преобразился. Звуки и голоса стали плавать по таверне, очертания всех предметов оказались размыты пьяным воздухом, жесткая скамья, на которой он сидел, внезапно размякла. В немеющем теле почувствовалось приятное покалывание.
-- У-ух х-ха! -- Лаудвиг мотнул головой, и вся черная вселенная чуть не перевернулась от этого жеста. -- Дру-узья, мне начинает нр-равиться наш поход! И даже ведьма, которую мы везем, мне тоже начинает нр-равиться! Пойду-ка я ее поцелую!
Принц поднялся для свершения задуманного, но тут пол под его ногами пошатнулся, и он снова рухнул на лавку, едва не опрокинувшись с нее вверх ногами. Хорошо лейтенант вовремя поддержал его за спину.
-- Еще огневицы! -- Лаудвиг изящно изобразил свой королевский жест рукой. Но вместо ожидаемого кельнера с бутылкой жидкого колдовства он увидел напротив себя совершенно незнакомую морду с большими отвислыми щеками.
Неизвестный сел напротив, протянул пятерню к королевским закускам и совершенно бесцеремонно отправил себе в рот связку вишен. Его наглые немигающие глаза все время смотрели прямо на принца. Лаудвиг, находясь в пьяной эйфории, поначалу даже не сообразил что к чему.
-- В чем дело, господин толстая рожа? Х-ха! Ты хоть знаешь, кто с тобой говорит?
Панонец выплюнул вишневые косточки прямо на стол, и в ушах у присутствующих зазвенел его густой басистый голос:
-- С детства не люблю смотреть на морды франзарцев. И почему для них до сих пор не придумали намордники? Я бы по этим намордникам отличал франзарца от добропорядочного человека.
Князь Мельник, лишь пригубившей огневицы и поэтому самый трезвый из всей охраны, быстро оценил обстановку. То, что это наезд, не оставалось сомнений. Он кинул изучающие взгляды по всем углам таверны. За двумя столиками сидело с десяток вооруженных панонцев, пристально следящих за разгорающимся конфликтом, с другой стороны еще пятеро. Итого -- пятнадцать. Впрочем, дело не в этом. Если надо, они только свистнут, и сюда сбежится весь Познань. Дело совсем в другом: нужно во что бы то ни стало избежать кровопролития. Это нужно прежде всего Ольге, жизнь которой и так висит на волоске. Поэтому князь сжал волю в кулак, любезно улыбнулся незнакомцу и произнес:
-- Послушайте, господин...
-- А рауссам вместо намордников я бы разрисовал лица черной краской, чтобы отличать их от франзарцев -- это во-первых, и от добропорядочных людей -- во вторых! -- проникновенный бас заставил князя побагроветь и сжать кулаки.
Еще одну попытку сгладить ситуацию произвел лейтенант Минесс:
-- Господин, я бы посоветовал вам быть осторожней в словах. Мы выполняем важное поручение франзарского короля Эдвура. Поверьте, не в ваших интересах портить с ним отношение.
Панонец скривил все складки своего лица и оскалил зубы. Никто бы и не подумал, что так выглядит его улыбка.
-- Как ты сказал? Эдвура? Странно... Одного из псов в моей псарне тоже кличут Эдвуром. Уж не его ли важное поручение вы выполняете?! -- и тут он позволил себе расхохотаться. Раскаты его густого, внушающего ужас смеха, словно раскаты грома, прокатились под потолком таверны, сочтя его за каменный небосвод. -- И что ж за поручение такое? К-ко... Косточку принести?!
Тут загоготала вся панонская часть посетителей. Лаудвиг в жизни еще не испытывал таких унижений. Даже когда отец его, пьяного, пинал, загоняя под кровать, он чувствовал в себе больше человеческого достоинства, чем теперь.
-- Подумайте, пан наглая рожа, если вспыхнет конфликт, вы погибните первым. А у вас, помимо любимых псов, наверняка есть жена и дети. Так что еще не поздно извиниться.
Панонец медленно, неспеша почти нежно протянул к принцу руки и резким движением схватил его за шиворот.
-- Извиниться? Перед тобой?
Воистину их огневица помрачает разум. Эта мысль в голове лейтенанта возникла почти одновременно с резким ударом по столу. Скатерть оказалась разрезанной надвое, многие тарелки попадали на пол. Брызнувшая кровь залила изысканные яства. На столе между недопитых стопок лежали две отрубленные руки. Панонец с ужасом посмотрел на свои окровавленные культи, хотел что-то крикнуть, но возглас так и застрял у него в горле, расклинив челюсти и исказив лицо гримасой недоумения. Только потом лейтенант сообразил, что все это натворил его лишенный воздержания меч.
Все панонцы, находящиеся в таверне, поопрокидывали столы, за которыми сидели и обнажили оружие.
-- Готовность к бою! -- крикнул Минесс, и франзарские солдаты сделали то же самое.
Грохот поднялся как во время настоящего побоища. На каменный пол летели и разбивались вдребезги бутылки дорогих вин, фаястовая посуда, хрусталь и железо. Все это вылилось в лавину звенящих звуков. Мечи были тут же обнажены. Двуствольные арбалеты наведены на живые цели. Солдаты замерли ожидая только команды. Со стороны панонцев тоже оказалось два арбалетчика. У Лаудвига дрогнуло сердце, когда он понял, что их стрелы смотрят прямо на него. Возникла напряженная тишина, в которой разразился лишь вопль хозяина таверны:
-- О изверги! Что вы наделали?!
Минесс, проявляя последние капли дипломатии, гневно закричал:
-- Послушайте, паны! Этот человек получил по заслугам. Вы сами слышали все его оскорбления. Любой из вас на нашем месте поступил бы точно так же, будь у него хоть толика достоинства. Мы не хотим кровопролития. Если вы имеете к нам какие-то претензии, говорите. Всякий спор можно решить миром, и будь проклят тот, кто утверждает обратное.
Один из панонцев неожиданно заявил:
-- К вам у нас нет никаких претензий, но мы хотим всенародно сжечь вашу ведьму, дабы она не оскверняла наш мираж своим присутствием!
Лаудвиг вздохнул с явным облегчением.
-- Да и черт бы с ней, с этой ведьмой!
Музыка на улице продолжала незатейливо теребить воздух, но тут среди бряцаний струн и тягучих звуков флейт раздался чей-то отчаянный крик. Ольга!.. Мельник пересегнул через опрокинутый стол, задравший кривые ножки вверх, и мигом очутился у выхода. Так и есть! Двое неизвестных проникли в ее клетку, схватили за руки. Та кричала, упиралась, с надеждой поглядывала в сторону таверны. Всего несколько прыжков и князь уже был рядом. Всего несколько движений правой руки и два бездыханных тела пали к его ногам. У одного была снесена верхняя половина черепа, из которой вместе с оторванным мозгом вывалились глазные яблоки. Картина в жанре хоррор: лежит мертвый человек с пустотой в глазницах, а рядом на него глядят его собственные глаза, лишенные век с расширенными от ужаса зрачками. Ольга зажалась в угол клетки и перепугано смотрела куда-то в сторону.
-- Браво, князь! Вы великолепно справляетесь с ролью охранника! -- раздались вялые одиночные аплодисменты.
Мельник вздрогнул. Говоривший не был панонцем -- это точно. Фраза была произнесена на астральском языке. И болезненно-знакомым показался голос говорившего... Мельник очень медленно обернулся. Впрочем, разворачивался бы он быстро или даже молниеносно -- это ничего бы не изменило. Открывшаяся картина сначала была изучена взором, лишь потом понята рассудком, и в самую последнюю очередь -- воспринята чувствами. Тилль Хуферманн, тайная ищейка президента Калатини, а за ним -- человек пятьдесят, не меньше, вооруженных головорезов.
В тот же миг, проклятый среди всех мгновений его жизни, в грудь князя прилетело несколько стрел. Металлические пластинки юшмана успешно отразили их по сторонам, но болезненный удар откинул его на несколько шагов назад.
-- Немедленно в таверну! -- крикнул Хуферманн. -- Перебить всех до одного, пока они не разбежались оттуда как тараканы!
Майор посчитал, что расправиться с князем достаточно и пяти человек, все остальные ринулись в гостеприимно распахнутые двери, пугая пьяных танцоров. Музыка играла все фальшивее и фальшивее. Гитаристы невпопад перебирали струнами, а флейтисты скорее извлекали вой, чем гармонику. Инстинкт самосохранения поднял Мельника на ноги, его меч несколько раз рубанул пустоту воздуха, и пустота звенящими осколками разлетелась по сторонам. Астральцы ломанулись в клетку, в чем и заключалась их ошибка. Князь резко закрыл решетку, в результате двое из нападавших оказались внутри, а трое с наружи. Уж с двум-то противниками князь расправлялся, как школьник с задачками про яблоки. "Володя, если от двух яблок отнять два яблока, то сколько их останется?" -- вспомнил он голос своей детской воспитательницы Марфы.
-- Ни одного! -- его меч прошел сквозь живот черноволосого астральца, и тот замер, даже не успев сделать взмаха ятаганом.