Они второй раз миновали зону ударной волны, а это значило, что Циклон прошел мимо. Горячий, обжигающий ветер, теребящий волосы и предающий лишнее волнение изможденным телам, являлся границей, до и после которой существовали два различных мира: границей красивого абсурда и скучного здравомыслия.
Лейтенант Минесс открыл глаза... В них бескрайним океаном хлынула столь привычная для всякого правоверного пасынка предвечная Тьма. Мать всего сущего.
-- У кого-нибудь есть с собой огонь? -- раздался его голос.
Карл неразборчиво закряхтел, вынимая из-за пояса маленький факел. В тишине чиркнула спичка. Яркий, непривычный для глаз сноп огня спугнул темноту, высвечивая лишенные контрастности силуэты деревьев. Мира из стекла больше не существовало. Циклон прошел, и его Безумие -- следом.
-- Ха! Господин лейтенант, моя палица снова стала деревянной! Вы можете в это поверить?
-- А голова твоя как деревянной была, так и осталась. Чему ты радуешься? -- Минесс сел на траву и ощупал собственное тело, дабы чувства убедили рассудок, что с ним все в порядке. -- Не густо нас... Еще одна такая схватка... У кого что есть из оружия?
-- У меня палица...
-- Заткнись ты со своей палицей! Я остальных спрашиваю.
-- Ничего, -- угрюмо ответил князь.
Лаудвиг нащупал за спиной небольшой кинжал с кривым лезвием, похожим на морскую волну и показал его остальным. Узорчатое клише на лезвии и чья-то размашистая роспись на рукоятке выглядели впечатляюще. Таким кинжалам место в музее, а не на поле брани.
-- Мне его подарил король Междуморья.
-- Да хоть сам подводный демон. Толку нам сейчас от него никакого. Значит, так... Нужно во что бы то ни стало вернуться на то место, откуда бежали и забрать с мертвых трофеи, пока их не разграбили какие-нибудь проходимцы. И лошадей заодно.
Лаудвиг вдруг принялся шлепать себя ладонями по груди, по карманам, потом стал расстегивать пуговицы, и лицо его приобретало тем более странное выражение, чем более длительное время он этим занимался.
-- Письмо...
-- Этого еще не хватало!
-- Письмо, которое я должен передать царю Василию! Неужели я его потерял? Вот черт...
Всякие поиски, выворачивания наизнанку карманов, ныряния в густую траву ни к чему не привели. Принц сделал страдающий вид, будто огорчен до самых оснований души. На самом же деле ему было глубоко наплевать как на письмо, так и на его содержимое. Сказать более -- на всю эту липовую дипломатию, которая никогда еще не приносила миражам настоящего мира.
-- Плохо, конечно, сьир, -- угрюмо заметил лейтенант. -- Но, думаю, мы зря теряем время. Не обшаривать же теперь всю степь темноты.
-- Ой, горе-то какое! -- чуть не улыбаясь произнес Лаудвиг и даже покачал головой.
-- Не беспокойтесь, принц. Я на словах передам нашему царю про теплые к нему отношения вашего отца, короля Эдвура, -- сказал князь. -- А теперь нам пора.
Прошло, наверное, немногим меньше вечности, прежде чем они, блуждая в потемках между неприветливых деревьев, отыскали наконец дорогу. Карл шел первым, держа в одной руке свою незаменимую на все случаи жизни палицу, а в другой -- спасительный для всех факел. Огонь, корчась в муках от собственного жара, рождал миру липкий и холодный свет. Свет этот был похож на бледную паутину, повисшую в пространстве: столь хрупкую, что она рвалась при всяком дуновении ветра. Деревья кривлялись в полутьме, устрашающе выставив свои ветви-щупальца. Их черные тени ползли по земле, точно черные души живущих в них демонов: изгибались, врастались в корень, потом неимоверно вытягивались и растворялись во мраке. Ольга шла самой последней, глядя в спину шагающему впереди Лаудвигу. Пару раз он обернулся и скорчил такую злобную гримасу, что даже у настоящей ведьмы мурашки пробежались бы по спине.
На дороге ориентироваться было уже намного легче. Они без труда отыскали место своего недавнего побоища. Трупы воинов издали походили на спящих. Каждый лежал в обнимку со своим оружием. Костер, разумеется, давно уже потух. И во тьме раздавались ржания привязанных к деревьям лошадей. Все мечи были целы. Никаких стеклянных или металлических осколков не обнаружили. Лейтенант с изумлением поднял с земли свой меч, целый и невредимый, который недавно на его же глазах разлетелся вдребезги.
-- Значит, это было настоящим помрачением ума... С детства не люблю фокусы. Потому что не верю в них. -- Меч, упоительно лязгнув стальным телом, вернулся в ножны.
Лаудвиг обернулся к Ольге.
-- Ну что, ведьма? Вести тебя на карете, как королеву, больше некому. Или тебе придется садиться на лошадь, или лети по воздуху. Только смотри, далеко не отлетай! Ты верхом ездить-то хоть умеешь, нет?
-- Она умеет, -- ответил за нее князь Мельник.
-- Сьир, поглядите! -- Карл поднял с земли конверт, наполовину залитый кровью. -- По-моему, это ваше.
Лаудвиг брезгливо взял письмо, адресованное ни кому иначе, как царю Василию, и спрятал его во внутренний карман.
-- Не знаю даже, как тебя и благодарить...
Лошади, почувствовав на своих седлах привычную тяжесть, радостно заржали и поскакали дальше. Карл, единственный кто уцелел из всего эскорта, ехал впереди и освещал факелом дорогу. Фактически он занял место разведчика темноты. Лейтенант и принц следовали чуть позади. За ними, вцепившись хрупкими пальцами в узду, скакала Ольга. И замыкающим звеном этого квинтета был князь. Он часто оглядывался назад, и со всех сторон необъятной тьмы ему постоянно мерещилась физиономия Хуферманна. Ему казалось, что тот уже успел завербовать себе новое войско и мчится по пятам. Всякий звук в степи воспринимался как звук врага, и даже эхо от топота собственных лошадей походило на голос приближающейся погони.
Минула еще одна вечность, прежде чем путники, измотанные до крайней степени, прибыли в Варру-шиву. Жители города были слишком перепуганы прошедшим недавно Циклоном Безумия, чтобы проявлять к ним какую-то враждебность. Впрочем, на дружественную встречу рассчитывать также не приходилось. На окраине города они отыскали самую захудалую таверну, где их трудней всего было бы найти, и почти на последнем дыхании ввалились внутрь.
Их встретил неприятный запах людского пота, невзрачные деревянный столы и несколько угрюмых посетителей. Хозяин таверны был настолько беден, что сам обслуживал гостей. Ему еще помогала какая-то толстуха в засаленном фартуке с физиономией похожей на розовую свинку. Не исключено -- его спутница жизни. Лаудвиг грохнулся на жесткую узенькую лавку и едва удержал себя, чтобы не свалиться на нее от усталости.
-- Почтенные господа что будут заказывать? -- над самым его ухом, то ли во сне, то ли наяву, проскрипел грубый, воняющий табаком голос.
Не открывая слипшихся век, Лаудвиг спросил:
-- Еда есть?
-- Есть, почтенный господин. Много еды. И у каждой свое название. Я не очень хорошо знать франзарский язык, но думаю, мы поймем друг друга.
-- Вода есть? -- принц вдруг почувствовал, что проваливается в бездну. Его спасли крепкие руки лейтенанта, придав его телу вновь вертикальное положение.
-- Сьир, сначала надо подкрепиться, а потом уже отоспимся всласть.
Ольга не решилась сесть за стол, как все прочие, и уютно устроилась в углу таверны. Вид страшной безобразной ведьмы, над головой которой свисала огромная паутина, привел посетителей в замешательство. У некоторых сразу пропал аппетит. Один ремесленник, так и не доев чуть начатые щи, встал, спешно расплатился с хозяином и попятился к двери. Лейтенант Минесс не выдержал и засмеялся.
-- Наше чучело защищает нас лучше всякого оружия. Ее боятся как чумы!
Ольга обиженно надула губки и сверкнула глазами. Ее глаза имели способность менять свой цвет, как у настоящей колдуньи. А видок у нее, справедливости сказать, был и в самом деле не ангельский. Седая шевелюра растрепалась от ветра. Слабое освещение делало лицо серым, усталость -- злобным, а множество морщин -- отвратительным. Еще и эта паутина над головой, словно серебрящийся ореол нечистой силы. Князь принес ей еды и поставил на пол большую кружку кваса. Ольга никогда еще не проглатывала пищу с таким диким аппетитом. Ей казалось, что чувство сытости покинуло ее навсегда, а голод уже стал неизлечимой болезнью. Она жадными глотками выпила весь квас, и он, словно эликсир жизни, покрыл тело приятной истомой. Сильно захотелось спать... Она предалась своим грезам, которые были чем-то промежуточным между сном и реальностью. Закрыв глаза она увидела хоровод деревенских девок, своих подруг. Гуляли по поводу обручения одной из них -- той, что была в шелковом сарафане с позолоченной вышивкой. Над степью темноты раздавалось звучное многоголосье. Парень в просторном красном ферязе шел чуть сбоку и играл на гармошке. Его друзья несли факела, льющие ровный жизнерадостный свет. Хоровод девок кружил, создавая пестрый орнамент всевозможных цветов, от которых рябило в глазах. Их юбки неистово вращались, вздувались и задирались выше колен, обнажая стройные ножки. Парни присвистывали от восторга. Вот они входят в деревню. Там уже зажгли праздничные огни... Вот их встречает старейшина. На нем атласная тафья и расписной опашень... Потом торжество стало отдаляться и осталось далеко внизу, словно Ольга воспарила над миром. Голоса утихли, огни стали бледными. Предвечная Тьма охладила взор, но эта тьма была ненастоящей. Она именовалась сном...
-- Эй, ведьма! -- кто-то больно стукнул ее по ноге. -- Здесь тебе не кладбище, чтобы можно было спать всякой нечисти. Поднимайся! Отправишься спать в конюшню!
Ольга открыла глаза. Перед ней с перекошенным от гнева лицом стоял хозяин таверны. И тут в ней неожиданно пробудилось царственное достоинство. Она и сама удивилась, когда громко крикнула:
-- Выходец из черни! Убери от меня свои грязные лапы!
-- Ч-что... Что ты сказала? -- хозяин не столько разозлился, сколько удивился неслыханной наглости. Он так и застыл с полуоткрытым ртом и широко распахнутыми глазами.
Лаудвиг звучно расхохотался.
-- Ну, ведьма! Ну дает! И кто ее только обучал таким манерам?
-- Немедленно уберите ее отсюда, или я вышвырну ее вон, а с вас потребую возмещение за нанесенное оскорбление! -- хозяин покрылся краской от бешенства. Крупная вена около его виска вздулась, вот-вот готовая лопнуть. -- Думаете, если я не так богат, то должен выслушивать всякие унижения?! Да еще... от нечеловеческой твари!
-- Все-все, мы уходим! Извините нас! -- лейтенант поднялся из-за стола и шепнул на ухо принцу. -- Ни в коем случае не ввязываться ни в какие конфликты.
В подобных ситуациях князь Мельник должен бы первый заступиться за царевну, но он даже не повернул головы. Продолжал сидеть за столом, положив голову на две могучих ладони. Его не лишенный странности взгляд блуждал где угодно, только не внутри таверны.
-- Все! Поднимаемся и уходим! Князь, вас это тоже касается!
Мельник и не шелохнулся. Он продолжал сидеть на месте в какой-то полудреме и чуть заметно улыбался. В глазах стояла мутная пелена. На столе перед ним пустая алюминиевая тарелка и осушенная кружка обыкновенного кваса. Лейтенант пожал плечами.
-- Он что, выпил огневицы? -- и громко крикнул: -- Князь!
Мельник откинулся на бревенчатую стенку, лениво посмотрел на своих попутчиков, потом сладострастно закатил зрачки, словно испытывая тихий экстаз, и медленно произнес:
-- Чего вы так кричите? Вы даже не представляете, как мне хорошо! Как приятно! Душа и тело отдыхают! Сядьте... Расслабьтесь...
Лейтенант глянул на Лаудвига, уловив в его глазах тот же отблеск тревоги, что испытал сам. Хозяин таверны уже не просил, умолял:
-- Господа франзарцы, я не возьму с вас никаких денег. Только уходите и заберите с собой ведьму!
Поведение князя становилось все более странным. Он вдруг начал хохотать, блаженно опрокидывал голову и вздыхал, будто совокуплялся с невидимой партнершей. Его огромные руки распластались по бревнам, а пальцы начали царапать кору. Все остальные с нарастающим страхом наблюдали за ним, не отводя глаз. Вдруг он громко произнес:
-- Братья! Убейте меня! -- и сказал это с таким торжеством в голосе, словно просил отправить его не в гроб, а на царский трон. Потом еще пуще засмеялся.
Среди перезвона его могучего голоса послышался звон битого хрусталя. Толстушка выронила из рук хрустальную вазу и она превратилась в множество стеклянных брызг. Потом упала на колени и истерически воскликнула:
-- Предвечная Темнота!! Это параксидная чума!
Хозяин схватил ее за руку, и обоих вынесло с таверны как ураганом. Остальные посетители, поопрокинув столы и скамейки, исчезли следом. Они долго и безостановочно бежали по мрачным улицам, крича во все концы:
-- В наш город пришла чума! Пророчества бога начали сбываться! Чума! Чума!
Пока князь, купаясь в волнах нестерпимого блаженства, говорил, как прекрасна жизнь и какое это сумасшествие -- вкусить настоящего счастья! Пока его тело извивалось по бревнам, а изо рта шла пена, лейтенант хмуро посмотрел на Лаудвига.
-- Сомнений нет. Это правда.
-- Убейте! Убейте меня, что вы стоите?! -- и тут же сам достал свой меч и поднес его к горлу. На какой-то момент сознание его слегка прояснилось, взор обрел трезвость, он глянул на принца и, извергая слова подобные шипению змеи, произнес: -- Поклянитесь! Поклянитесь мне, что довезете ее до царя!
Ему никто не ответил, так как разговаривать с носителями вируса тождественно смерти. Ольга, спотыкаясь, кинулась к нему.
-- Князь!!
Лейтенант вовремя схватил ее за шиворот и отбросил в сторону. В этот же момент Мельник, держа меч обоими руками за лезвие, провел им себе по горлу. Кровь хлынула прямо на стол. По белой скатерти поползли расширяющиеся красные пятна. Его тело не мучилось в предсмертной агонии. Блаженная улыбка не покинула лицо до последнего дыхания. Он так и замер, словно ушел в мир вечной радости, и теперь смотрел оттуда с широко распахнутыми глазами, в коих пустота читалась как самозабвенный покой. Потом его правая рука медленно соскользнула со скамейки и упала на бездыханную грудь.
-- Уходим! Уходим! -- лейтенант вытолкал всех в спину, и таверна стала пуста. Ее заполнял лишь траурный свет двух настенных канделябров. Свет являлся немым эхом пламени. А капающий воск остался здесь единственным проявлением жизни.
Оставшись в окружении недругов, Ольга впервые почувствовала жуткое одиночество. Лаудвиг презрительно кинул ей поводья лошади и сказал:
-- Ну что, ведьма, теперь некому тебя будет защищать! Теперь сожжем тебя при первом удобном случае, а царь Василий нам за это еще спасибо скажет.
-- И в придачу денег даст на обратную дорогу! -- весело подхватил Карл. -- И напоит до отвала! И девицами потешит! Э-эх, скорей бы...
глава третья
"Душа моя! Ты целый мир,
Который у меня внутри.
Где под немые звуки лир
Бывает ночь и свет зари."
Шум реки являлся самой настоящей музыкой со своей внутренней гармонией, хлюпающими аккордами и звучными переливами. Антонов от души наслаждался этим неумолкаемым концертом природной стихии всякий раз, когда была его очередь идти за водой. Река, впрочем, протекала недалеко от поляны. Идти нужно было осторожно, выставив руки вперед, чтобы какая невидимая ветка не ткнула в лицо. Блуждание в потемках стало для них делом столь привычным, что иного мира, кроме как мира из черных красок небытия, уже и представить было трудно.
Антонов почувствовал, что подошел к берегу и, совершенно не различая взором бегущей воды, как не различая ничего абсолютно, опустил сачок вниз. Шум слегка изменился. Мышцы чуточку напряглись -- емкость была наполнена. Теперь оставалось перекинуть сачок через плечо и осторожно возвращаться назад. Именно осторожно! Ибо, если судьбой тебе уготовано будет споткнуться и разлить воду, опять возвращайся к реке, и опять все сначала. Впрочем, идти назад было намного легче. Свет костра, прорезающий тьму маленьким живым огоньком, указывал кратчайший путь к поляне. Это, кстати, Джон придумал сделать из парашютной ткани большой сачок, похожий на тот, каким ловят бабочек, и черпать им воду. Эту воду хранили в бочке, которую они создали совместно с природой. Прямо около поляны лежало поваленное грозой дерево. Возле него торчал широкий пень в половину человеческого роста. Оставалось только выдолбить в нем сердцевину -- вот тебе и бочка. Причем, так надежно вросшаяся корнями в землю, что можно быть уверенным: ее никто никогда не украдет. Кстати, этот же самый сачок выполнял и роль котелка. Вода в нем, как ни странно, закипала с превеликим удовольствием. Кружки и ложки вырезали из дерева -- спасибо тому же Джону. Он еще на "Безумце" сообразил кинуть за пояс охотничий кинжал. Тот самый, с помощью которого они собирались охотиться на инопланетных медведей.
Антонов с облегчением душевным наблюдал, как становиться все светлей и светлей. Огниво приближающегося костра заменяло им утреннюю зарю: ту самую, которая исчезла для них навсегда. Контуры деревьев становились контрастнее. Мрак наливался цветами, набухал формами и объемами. Плоская темнота обретала третье измерение. Поляна казалась островком бунтующей жизни в вымершей вселенной.
-- Эй, гуманоиды! Я вам воду принес! Радуйтесь и торжествуйте! -- именно после этих пафосных слов Антонов случайно зацепился ногой за корягу, потерял равновесие и растянулся по траве. Сачок отлетел в сторону, расплескав всю воду.
-- Это гравитационная ловушка, -- весело сообщил Джон. -- Алекс, ты попал не в корягу, ты попал в воронку искривленного пространства. Со мной такое тоже бывало.
-- Помолчал бы, идиотина. Хоть бы выразил сочувствие, что мне снова придется идти за водой.
-- Я тебе сочувствую.
-- А чего лыбишься как ненормальный?
-- Это не улыбка. Это гримаса отчаяния.
И Джон позволил себе расхохотаться. Из палатки выполз на свет божий недовольный Вайклер. Он подошел к костру, пнул по тлеющей коряге и долго смотрел как мириады искр, словно потревоженный рой пчел, вспыхивают и гаснут во тьме.
-- Я там грибов понасобирал. Пожарить, что ли?
Джон уселся на бревно и стал задумчив. Эта самая задумчивость отпечаталась на его лице хмурым изгибом бровей и слегка притупившимся взглядом. Густая неряшливая борода так изменила его облик, что он стал походить на дикаря, который надел вместо шкуры комбинезон космоплавателя, предварительно съев несчастного. В унисон этой самой мысли Джон произнес:
-- И что, мы теперь всю оставшуюся жизнь будем, как дикари, питаться ягодами, орехами да жареными грибами? Сдохнуть охота от такой перспективы. Здесь же водятся мелкие грызуны. Почему бы не изобрести луки или копья? Почему бы не попытаться сделать ловушку для рыб? Или вы только соображаете, как по клавишам компьютера стучать?
Антонов присел рядом.
-- Проблема куда глубже... Что делать дальше? И какой смысл вообще имеет дальнейшая жизнь? Если у вас нет никаких идей, кроме как закончить свои дни на этой провонявшейся поляне, то лучше уж действительно сдохнуть!
-- Ну... мы будем открывать другие поляны. И назовем их новыми мирами...