Техника борьбы с таким серьезным врагом была давно уже отработана. Самое разумное в данной ситуации -- это по голосу найти друг друга, сплотиться в одну группу, построиться ежом и начинать палить из огнестрельного оружия в разные стороны, совершенно вслепую, надеясь, что какая-нибудь удачливая пуля случайно поразит врага.
Франзарцы, поддавшись паники, сразу начали палить. Куда попало. В итоге половина солдат была застрелена своими же. Непредсказуемый резко лег на землю и уже совершенно осмысленным, прицельным огнем покончил с оставшейся половиной. Увидев полчище трупов позади себя, он почувствовал легкое головокружение.
Он непобедим...
Он может делать, что хочет...
Потому что он -- Видящий во Тьме...
Его обыкновенный столовый нож повидал уже столько крови, сколько не знала даже сельская скотобойня. Одна тысяча триста шестьдесят девять франзарских солдат лежали у стен Ашера с перерезанными глотками. Иные были убиты отравленными стрелами, иные -- пулями. Видящий сильно утомился и, тяжело вдыхая влажный воздух, поднял лицо к небу, чтобы дождь смыл скверну греха и усталости.
Непредсказуемый вернулся к цитадели Старого Города. Огромные ворота протяжно скрипнули, ворчливо застонали, но все же распахнулись настежь, открыв проход между двумя вселенными: миром смердящего замкнутого пространства и миром пьянящей свободы. Адмирал Боссони с остатками своих воинов стояли как мумии. Истощенные, с осунувшимися лицами, едва держащиеся на ногах.
-- Можете идти.
Боссони протянул руку вперед, ловя брызги дождя, и тихо произнес:
-- Господин, но... мы ничего не видим.
-- Ах да, я забыл...
Пришлось подождать, когда дождь немного затихнет. Потом Видящий принес им маленькие стеклянные светильники, света от которых хватало лишь для того, чтобы разобрать, что творится под ногами.
-- Господин! Мы так благодарны вам... На всю оставшуюся жизнь мы ваши должники... Мы... -- Боссони готов был упасть к ногам своего спасителя и целовать их. Лишь остатки адмиральской гордости не позволили ему сделать это.
Когда еле живой отряд, сгруппировавшийся вокруг крохотных и тоже чуть живых огоньков, углубился в ливень, Видящий во Тьме внезапно крикнул:
-- Стойте!
Блеклые фигуры затормозили и медленно обернулись.
-- Знаете, для чего я освободил вас? -- правая рука Видящего стала поднимать вверх двуствольный арбалет. -- Для того, чтобы потренироваться в стрельбе по бегущим мишеням.
Обе стрелы взвизгнули и прошили тело одного англичанина. Видящий неспеша принялся перезаряжать арбалет. Остальные ринулись наутек, спотыкаясь и падая в огромные лужи. Но Видящий не стал их преследовать. Он выстрелил еще в нескольких солдат и потом громко расхохотался. Он просто хотел лишний раз напомнить простым смертным, что он -- Непредсказуемый.
Адмирал Боссони с остатками своей армии, численность которой составляла всего сто сорок два человека, укрылся в лесах Франзарии и фактически стал главарем отряда разбойников...
А Видящий еще долго стоял на одном месте, созерцая пустоту.
глава пятая
"В изнуряющем страхе подумал я вдруг:
Не ужель мы достигли последних времен?
И закончится список последних имен,
И замкнется мятежной истории круг..."
Антонов почувствовал над своим лицом чье-то сиплое дыхание и открыл глаза. Над ним нависла ухмыляющаяся физиономия Джона. Его огромная рыжая шевелюра слегка искрилась, глаза были такими добрыми, какими их никогда не видели. Словно капитан взял эти глаза у кого-то взаймы.
-- Вставай, сонная рожа! Все на свете проспишь!
-- Встаю! -- Александр поднялся на ноги и огляделся вокруг.
Где-то далеко сквозь густые ветки деревьев просматривалась синева бегущей речки: той самой, в которой капитан поймал свои первые четыре рыбы. Лес стоял сонным, оставленным в покое безутешными ветрами. По небу медленно шествовало воинство облаков. Та гора, к вершине которой они так долго и усердно тянули канат, оказалась обыкновенной сопкой. Она возвышалась над серо-зеленым лесным массивом и производила впечатление, будто на поверхности земли вырос огромный горб.
-- Ну, как впечатление? -- спросил Джон. Только сейчас Антонов заметил, что капитан сбрил свою ужасную бороду.
-- А это в честь какого праздника? Даже щетины не оставил!
-- Ты слепой или безнадежно тупой? -- Джон погладил пальцем свои отполированные щеки, потом этим же пальцем покрутил у себя возле виска. -- Да назад-то хоть погляди...
Антонов обернулся и весело присвистнул. Там, на противоположной стороне неба, меж двух облаков, похожих на огромные мыльные пузыри, сияло солнце. Его слепящий протуберанец непривычно покалывал в глазах. Мир, очищенный от скверны вечной темноты, выглядел просто великолепным.
-- Вот уж чего не ожидал, того не ожидал! Откуда?
Джон смачно покряхтел.
-- Это Вайклер. Он первый во всем разобрался. Солнца долгое время не было лишь потому, что ось Земли прекратила свое вращение, попав в какую-то пространственную аномалию. Так что одна сторона планеты постоянно была обернула к свету, а другая -- к нашему родному космосу. Улавливаешь? Сейчас аномалия закрылась, и планета снова стала вращаться!. То-то же... А ты спишь лежишь!
Антонов мотнул головой и выговорил:
-- Бр-р-р-р! Не могу поверить, что этот бред закончился!.. А ты сам-то можешь в это поверить?
Капитан пожал плечами.
-- Пытаюсь...
В палатке что-то зашуршало, и из ее загадочных недр вылез сам Вайклер, он нес котелок с какой-то похлебкой, чтобы разогреть его на костре.
-- Послушай, Эдрих, как тебе пришла в голову идея с этой аномалией?
Штурман поднял глаза и... Антонов замер в изумлении.
Это был не Вайклер... Совершенно другое, но очень знакомое лицо. На него смотрел Андрей Краснов, тоже один из шести членов экипажа "Безумца", но он погиб еще в космосе во время релаксации. Андрей слегка улыбнулся, поставил котелок на горящие угли и сказал:
-- Пусть закипает. Кстати, кто такой Эдрих?
Александр перевел взгляд на Джона. Тот не мог наглядеться на небесное светило. Прикрывал ладонью лицо, щурил глаза, что-то бормотал себе под нос.
-- Джон, а где Вайклер?
-- А кто это?
-- Не дури, Джон! Ты только что сам про него говорил.
Вдруг сзади раздались громкие проклятия. Андрей, сидящий возле костра, стал шлепать себя по лбу и причитать:
-- Как я мог забыть?.. Как я мог такое забыть?!
-- Чего? -- спросил Антонов.
-- Да я давно умер! Я не должен находиться здесь, среди вас. Мое место в могиле. -- Краснов снова забежал в палатку, вынес оттуда лопату и принялся спешно выкапывать себе могилу, постоянно бормоча: -- И как я мог такое забыть...
Вдруг в мире стало заметно темнеть. Александр глянул на солнце и с ужасом заметил, что оно начинает гаснуть. Его протуберанец стал бледно-красным, оно, будто обессилев, стало опускаться все ниже и ниже над землей, пока не коснулось вершин деревьев, а потом и вовсе покатилось по траве.
-- Быстро ломаем ветки, или опять останемся без света! -- Джон подхватил охапку дров, подбежал к солнцу и кинул их в его раскаленный шар.
Светило зашипело, пустило сноп искр, на одно лишь мгновение вспыхнуло, и продолжало гаснуть. Угрюмая тьма опять выползла из всех своих щелей, разукрашивая мир в тона собственной расцветки. Антонов тоже принялся ломать ветки и спешно кидал их в солнце. "Только бы не пошел дождь, -- подумал он. -- А то совсем останемся без света.".
Краснов уже успел выкопать могилу в пол человеческого роста и стоял, вытирая вспотевший лоб. Солнце бледным шариком прокатилось по поляне и свалилось в эту могилу...
Александр готов был проклинать день, в который он родился, если бы точно помнил, когда это было. Потом он снова открыл глаза...
Абсолютная тьма стала наконец осязаемой, слегка придавливающей его к сырой перине.
Смрадный запах, обитающий в их палатке, вызывал легкую тошноту. К нему никак невозможно было привыкнуть. Антонов потрогал свои глаза и словно не почувствовал их. На душе стало тошно до невыносимости. Они уже несколько месяцев жили в беспроглядном мраке и, если и имели возможность что-либо видеть, то только во сне.
-- Здесь кто-нибудь есть? -- Александр задал вопрос в окружающий его вакуум и не дождался ответа. -- Эй, кто-нибудь!
С поляны донесся приглушенный голос Джона:
-- Чего орешь? Я вот орехов немного понасобирал.
Вайклер вылез из палатки, вытянул вперед руки, закрыл глаза и медленно пошел на голос.
-- Джон! Ты где?
-- Здесь я, здесь... Согласись, глисты в чьей-нибудь заднице, и то лучше живут. Они хоть изредка вылазят на белый свет.
-- Ладно, Джон, не ной... Мы же договорились. Дай мне лучше немного орешков. -- Антонов протянул свою руку, нащупал теплую ладонь капитана и взял себе небольшую горсточку.
-- Знаешь, кто мне только что приснился?
-- Знал, но забыл.
-- Краснов.
-- Ого! И чего он сказал?
-- Сказал, что мертвый.
-- Оригинально.
Темнота лишь слегка вздрагивала от усталых человеческих голосов. И эти голоса, пожалуй, были единственным проявлением жизни во вселенной. Вернее того, что осталось от жизни. Тьма, нескончаемая, безграничная и абсолютно безнаказанная обжигала взор. Она была всюду, даже в душе. Сверху и снизу. Вне и снаружи. До и после. Она была здесь альфой и омегой любой формы бытия. Первое время, когда из-за дождя на поляне потух костер, всех троих охватило полнейшее отчаяние. Все мысли были только о том, как бы наиболее безболезненно покончить с собой. Смерть казалась лучшим лекарством от существования. В сложившейся ситуации оптимистом мог быть только сумасшедший. Джон снова отправился к берегу реки в надежде найти потерянную зажигалку, но вернулся еще более убитый горем. Так продолжалось до тех пор, пока не напомнил о себе острый голод. Появилось хоть какое-то чувство, которое требовало своего удовлетворения. А чувства, как известно, движущая сила самой жизни. Доставать себе пропитание стало проблемой. Впрочем, проблемой оно и было, но сейчас практически все время только и уходило на поиск пищи, как у животных. И ощущение постоянного голода стало таким же обыденным, как желание постоянно дышать. Приходилось часами ползать на карачках, собирая все, что может перевариваться. Сырые грибы, ягоды, орехи. Иногда не брезговали и червями, предварительно прополоскав их в воде. За все время Вайклер лишь единственный раз поймал какую-то зверушку, то ли спящую, то ли больную, то ли, подобно людям, ослепшую от тьмы. Он даже не поделился ее мясом с остальными. Съел, чуть ли не живую. Голод оказался зачатком инволюции человеческого духа. Чувства постепенно вырождались в инстинкты, осмысленные речи -- в возгласы, на смену мыслительному процессу приходило пассивное созерцание мертвой реальности.
Джон как-то назвал себя и остальных послебытными людьми -- некий противовес и противоположность первобытным людям. Этакое завершающее звено человеческой истории. Звучало громко, красиво, но уж крайне неперспективно... В добывании пищи, кстати, сильную помощь сыграли канаты. На самой поляне и вблизи ее все кустарники и деревья были давно обобраны. А уйти в глубину леса и не заблудиться можно было только с помощью системы некогда сплетенных канатов. Причем, за провиантом обычно ходили вдвоем. Один лазил в потемках и на ощупь собирал все, чем можно утрамбовать в желудок, другой просто ждал. Потом по голосу находили друг друга и возвращались на поляну. Одному далеко отходить от каната стало очень опасно -- можно было к нему уже никогда не вернуться. Во тьме ориентация терялась даже при незначительном повороте головы. Иногда канаты использовали просто для того, чтобы прогуляться, хоть немного развеять кошмар, сгустившийся в душе. Изредка поднимались на гору посмотреть с невидимой вершины на невидимый мир, и не переставая надеяться, что когда-то они обнаружат в этом мире какую-нибудь искорку света. Вершина горы, увы, считалась одним из краев вселенной. Дальше каната не было.
С неба, к удивлению, все еще светили звезды. Их свет был столь вздорным для черного мира и столь спасительным для психики людей. Значит, где-то далеко-далеко есть еще хоть что-то реальное... Это вдохновляло и спасало от крайнего отчаяния. Когда же начинали дуть прохладные ветра и погода портилась, все звезды гасли. Исчезала не только земля, но и небо. В период дождей все трое лежали в палатке, укутавшись смрадным одеялом и плотно прижавшись друг к другу. Вселенная коллапсировала, сворачиваясь до размера шатких палаточных стен. Шум дождя казался эрозией всей окружающей материи. В погасшей вселенной не оставалось больше ничего, кроме небогатой красками темноты и этих трех озябших отчаявшихся тел. Первым признаки оптимизма стал проявлять Вайклер. Как-то, лежа в палатке с остальными, он произнес:
-- Слушайте, парни... Вот другие люди, к примеру такие как Майк, на нашем месте бы радовались, если б сумели правильно посмотреть на ситуацию.
Из мрака донесся голос Джона:
-- Я от радости уже наложил в штаны. -- Капитан выждал паузу и философски добавил: -- Не сильно воняет?
-- Вы только подумайте об одном: возможно, мы последние разумные существа, оставшиеся во всей метагалактике. Завершение человеческой эволюции. Достигшие времен, до которых никто кроме нас не дотянул... Да, жизнь у нас хреновая. Но заметьте, что у всех остальных нет уже вообще никакой жизни. Их тела давно в гробах. Души -- распались на атомы. Но все они жили, трудились, возводили города, рушили их, что-то изобретали только для того...
-- Сейчас ты скажешь, что человечество существовало только для того, чтобы мы, трое избранных, увидели конец его истории, -- перебил Джон. -- Так?.. Ладно. Увидели. Что дальше?
Тут в спор вступил Антонов:
-- Послушайте меня. Если мы станем внушать себе, что кроме нас в мире больше никого нет, то еще больше впадем в депрессию. Это полный тупик. Это все равно, что покойника разбудить в гробу, показать ему полный мрак, собственное истлевшее тело и сказать: "радуйся! Вот чего ты достиг. Никто из людей еще не смотрел на себя со стороны после смерти. Ты единственный и избранный.". Как думаете, сильно он обрадуется? Мое мнение такое: надо жить надеждой. Даже если на этой планете (предположим все-таки, что это Земля) мы и в самом деле единственные, все равно надо внушать себе, что здесь есть разумная жизнь. Надежда -- это религия. Вера, без которой мы -- животные.
Некоторое время помолчали, созерцая тьму и слушая шорохи собственных тел. Капитан нащупал рукой угол палатки, извлек оттуда пачку со ставшей уже легендарной последней сигаретой, и зажал ее меж пальцев. Когда-то он поклялся, что выкурит эту сигарету только в том случае, если они обнаружат на Земле людей. Никотин -- вот его пожизненная религия, и табачный дым -- ее фимиам. Сейчас бы он с удовольствием выкурил ее в честь крушения всех надежд, но уже не мог. Он изредка доставал ее, тщательно и смачно обнюхивал, совал в рот, воображал себе, что затягивается, и жил в мире иллюзий, который вполне умещался в его голове. Честно сказать, в мире иллюзий жили все трое, так как никаких других миров для них уже не оставалось.
-- Хорошо, господа философы, -- Джон вернул свою реликвию обратно в пачку и засунул ее в укромное место. -- Кто-нибудь из вас может предложить, помимо своего словоблудия, что-нибудь дельное и конкретное?
Тьма извергла хрипловатый голос Вайклера:
-- Надо смириться с тем положением, в которое мы попали. Это первое и, скорее всего, главное. Далее надо суметь найти смысл в жизни, казалось бы, лишенной всякого смысла...
-- Так сумей и найди! Время на размышление у тебя было предостаточно! -- Джона уже раздражала вся эта демагогия, ничего конкретно из себя не представляющая, кроме абстрактных психологических тестов.
-- А у меня есть дельное предложение, -- раздался голос Антонова, и в голосе этом проскользнул какой-то мертвый оптимизм. -- Можно возобновить плетение канатов.
Александр, конечно, ничего не мог видеть, но почувствовал, как оба его коллеги вяло махнули руками.
-- Ради чего? -- спросил Джон. -- Жизни поблизости нет. Это очевидно. Кругом тьма, тьма и тысячу раз тьма!
-- Дело ваше, я никого не уговариваю. Как хотите. В таком случае я один буду плести канаты, хотя бы потому... -- Антонов замолк, подбирая вескую причину своему решению, -- что я упертый человек. Изначально это была моя идея, и я хочу посвятить ей остаток жизни. Буду открывать новые пространства, пусть невидимые взору, но, по крайней мере, доступные для моих рук.
-- Вообще-то, Алекс, ты молодец. Тут можно размышлять от противного: а что нам еще остается? Я поддерживаю эту идею, -- произнес Джон.
Вайклер долго молчал. Так и не сказал ни слова, пока все не заснули. Граница между сном, в котором можно было хоть что-то увидеть, и явью для бывших космоплавателей стала такой абстрактной, что они иногда говорили друг другу: "схожу, гляну на что-нибудь" вместо: "лягу-ка я поспать". Сны о той, прежней Земле, посещали их крайне редко. За давностью тех событий память смогла сохранить лишь обесцветившиеся короткие фрагменты их юности. Но даже эти фрагменты стали почти легендами. Подобно тому, как человек, не способный объяснить, откуда взялся мир, выдумывает себе бога -- мнимую логическую единицу, и лишь только для того, чтобы можно было наконец замкнуть цепочку причинно-следственных связей, -- так и в случае с космическим полетом "Безумца". Необходимо было иметь ответ на вопрос: Куда? Откуда? Зачем? С какой целью? Разум, метаясь в поисках неразрешимых вопросов, изобрел тогда Землю, людей, родственников, Центр управления полетом и цель -- вернуться назад, в исходную точку.
Кстати, о родственниках. Джон, который не взял с собой на "Безумец" ни одного семейного альбома, даже забыл как они выглядели. Люди, которых он любил, остались в его голове совершенно безликими и, к тому же, скучными картинками.
Зато Фриония им снилась очень часто. Мир багровых красок и ревущих ветров. Мир камней и песка. Мелких озер и скрученных в спирали облаков. Загадок и полного отсутствия их решений. Мир, где один только закат Проксимы стоил всей потраченной жизни. О ней часто вспоминали. Ее лелеяли в своих разговорах, смаковали с разных точек зрения, как самую светлую страницу памяти.