Говоря это, он встал на сиденье и высунулся из люка на крыше. Голосующий дед приближался, волоча по земле клетчатую сумку. Рука при появлении машины не опустилась, так и торчала неестественно, под прямым углом к телу. Шея была свёрнута, глаза закатились, клетчатая стариковская рубашка и дачные брюки измазаны пылью. В остальном выползень был совсем свеженький и даже похож на нормального.
- Куда ты, дед, так торопился через трассу, - бормотал отец, прицеливаясь. - Видать, в ларёк решил добежать, тут пара кэмэ до Люблинского… А тебя какая-то сволочь раскатала… Щас, дед, крепись, всё это скоро закончится…
- Пап, а он точно выползень? - не выдержал Котька. - У нас так один знакомый пристрелил чувака с церебральным параличом…
- Ты мне под руку не говори! - рявкнул отец и почти сразу пальнул. Выползень упал как подкошенный. Отец сделал контрольный, с шумом спустился из люка обратно на сиденье, открыл дверь и выскочил наружу. Пара десятков шагов по пыльной трассе - и вот он уже возле выползня, тычет его оружейным стволом в плечо.
- Иди сюда, Котька! - кричит.
Котька с опаской выпрыгнул из газельки. Подошёл поближе. Выползень распластался, безопасный, неподвижный, и… скучный.
- Щас службу уборки вызову, скажу им координаты, - отец, нажав на приклад, повернул голову деда набок, чтобы Котька увидел след выстрела. - Вот, приглядись, видишь? Не кровь - гнильё одно. Зомби сто процентов, а ты сомневался. Да не трогай руками, зараза!..
- Тебя не накажут за опоздание? - спросил Котька, кивнув в сторону газели с конфетами.
- Да я не буду службу ждать, позвоним и поедем, - отмахнулся отец. - Аллё, деушка?.. На сорок восьмой субчик нарисовался. Да, уже дохлый. Координаты…
Котька вернулся к машине по обочине, пиная песок и мелкие камешки. Носки кроссовок сразу запылились. Было противно, смутно хотелось геройства.
Больше они выползней, к великому Котькиному сожалению, не встретили, хотя сделали ещё два поставочных рейда и вернулись домой только часам к трём. На весь двор несло вкусным запахом пирожков, Котька был уверен, что бабушка напекла, так и понёсся через три ступеньки по подъездной лестнице. Он стучал что есть сил, но бабушка не открыла. Голодный отец, которому тоже не терпелось, отодвинул его в сторону, отпер дверь. Запах печёного тут же заполонил ноздри, вместе с ним появился дым и чад.
- Ба, горит уже! Ты что, не смотришь?.. - отец шагнул в коридор и осёкся. Бабушка лежала в той же позе, в какой, наверное, упала на пол, когда полезла доставать с верёвки высохшее бельё. Рядом валялись наволочки и скамеечка, на которую она обычно вставала, чтоб достать до верёвок.
- Твою мать, пожар будет, - отец побледнел, быстро отступил назад, вытеснил Котьку на лестничную площадку. - Быстро во двор! Позови дядь Пашу, он в гараже ковыряется!.. Быстро, блин, что стоишь!..
Котька, едва опомнившись, побежал, и прыгал уж через четыре ступеньки, едва ногу не подвернул. Дядя Паша с полуслова понял, в чём дело, понёсся за ним, даже не вытерев толком замасленные руки.
Два сильных взрослых мужика с опаской приблизились к лежавшей на полу бабушке, набросились на неё и скрутили ей руки за спиной. Котька наблюдал за этим, стоя на лестничной клетке, обмирая от ужаса. Наконец они надёжно связали бабушку и потушили на кухне сковородку. Кажется, прошла целая вечность.
- Ну, тёщенька любимая, ну ты даёшь, - отец присел на табурет, дрожащими руками опять достал сигарету.
- Миша, курить-то когда, - осадил его дядя Паша, - надо или разделывать, или везти быстрее в морг.
- Я что тебе - мясник, родного человека разделывать? - рыкнул отец. - Повезу сейчас в газельке. Наверное, полчаса ещё есть на погрузку. А там бригада сама разберётся. Им не впервой. Тем более, со связанной легче. Ой, бабуля, ой, бабуля… - он закусил губу. Тут Котька тоже не выдержал и заревел.
- Поехали, Костян, со мной, - отец притиснул его к себе так, что стало трудно дышать. - Хоть с бабушкой попрощаешься.
- Надо маме позвонить, - выдавил сквозь рыдания Котька.
- Вечером, ей только этих дел в командировке не хватало! Всё, пошли, - отец взял себя в руки, резко поднялся с табуретки. Вдвоём отец и дядя Паша споро вытащили бабушку во двор и погрузили в кузов.
- Пап, а она точно… - вертясь рядом, не выдержал Котька.
- Да точно, точно! Виском ударилась, так уж точнее некуда. Ой, бабуля, бабуля… Нет бы летом! Сделали бы всё по-человечески, с процессией, с цветами…
- Марь Санна вообще помирать не собиралась в ближайшие двадцать лет, - встрял дядя Паша.
- Это точно, - махнул рукой отец. - Могла ещё пожить… Зимой было бы семьдесят два… Всё, Костян, поехали! Там ещё освидетельствовать смерть, пол-вечера займёт. Кстати, и очередь будет.
- Почему очередь? - Котька залез на сиденье, но уже без утреннего энтузиазма.
- Потому что первое октября, потому что теперь не подождёшь три дня - всё срочно делать надо! Цыплят по осени считают, слыхал?! - отец завёл мотор. - И до снега так будет. Один раз тепло было, снег не выпадал до декабря, так они до декабря и шастали, пока вирусняк по теплу гулял…
- Я слышал, раньше так не было, - угрюмо сказал Котька.
- Когда - раньше? Когда, двадцать лет назад не было? Так и СПИДа не было тоже, потом вывели в пробирке пидарасы какие-то. И эту заразу тоже кто-то на людях стал тестировать, я уверен.
- И всё разом двадцать лет назад появилось…
- Не всё. Где-то и раньше появилось. Но двадцать лет назад я, как ты, шкетом был, и на улице спокойно гулял, не боялся, что меня какой-нибудь выползень схватит…
Отец замолчал, мрачно уставился на дорогу. Яркий осенний день клонился к вечеру, они как раз проезжали через рощу, и рыжие солнечные зайчики ложились на дорогу, под колёса. В таком освещении любой выползень издали покажется ангелом.
- Останавливаться не будем, если что, да? - сказал зачем-то Котька.
- Специально - нет. Если под колёса полезет, раскатаю, и всё, - нехотя ответил отец.
Зря Котька сказал про "останавливаться" - сглазил. Только они выехали из рощи, как мотор заглох. В утробе машины что-то скрежетало, заводиться она отказывалась.
- Твою мать! Твою мать! - отец перестал сдерживаться, покрыл потоком брани машину, выползней и все неудачи, которые на них свалились сегодня. Выскочил, пнул колесо. Котька выбрался из машины вслед за ним.
- Эвакуатор ждать… Даже воды не взяли, - сплюнул отец.
Котька прислонился спиной к горячему металлическому кузову и затих. Потом повернул голову, прижался ухом.
- Пап, там шебуршится, - сказал он тихо. Отец не слушал его. Напряжённо уставившись в блестящую точку на горизонте, закричал:
- Машина едет!.. Может, возьмут на буксир… Эй, мужики! Мужики! - он выскочил на разделительную полосу, размахивая руками. Машина быстро приближалась, это была серебристая "Лада". Люк на крыше распахнулся, оттуда, как чёртик из табакерки, высунулся человек.
- Папа!! - закричал не своим голосом Котька. Отец успел спрятаться за машину. Бахнул выстрел, пуля звонко щёлкнула по кузову.
- Долбо…! Чё, не видно, что я не зомби! Идиоты сраные!
Теперь они на всякий случай прятались за кузовом от проезжающих мимо.
- Пап, давай на ветровом стекле напишем чем-нибудь: "Мы не зомби", - предложил Котька.
- Думаешь, они читать будут! Они только повеселиться хотят! Развлечение нашли! - гневную тираду прервал страшный удар, потрясший газель. Котька подумал, что по ним выпалили из гранатомёта, но потом понял, что бьют изнутри кузова.
- Бабуля… - прошептал отец, помертвев. Ещё один страшный удар. Как раз по той стенке, к которой они прислонились. Котька отпрыгнул, как ужаленный. Ему показалось, что стенка вспучилась.
- Она не пробьёт, не бойся, - попытался успокоить отец, да видно было, что у самого поджилки трясутся. Котька мгновенно вспомнил все кошмарные истории, связанные с выползнями: и про их гигантскую силу, и про неубиваемые части тела, которые даже после выстрела в голову продолжали жить: ползающие руки, грызущие челюсти… Всё это враки, конечно… наверное…
Ещё удар. Чем она колотит? Встала, разбежалась и головой в стенку? Так она череп себе размозжит. "Оно и к лучшему". Удар. Удар. Котька закусил губу, как папа, пытаясь не зареветь опять. Отец взревел:
- Да заводись ты, сволочь!! - вскочил опять в кабину. Газель зафырчала и неожиданно поехала. Котька еле успел вскарабкаться. Отец выжал сумасшедшую скорость, нервы его были на пределе, хотелось быстрее закончить это всё. Газель виляла как сумасшедшая, потому что удары не прекращались. Постепенно они стали более целенаправленными, переместились ближе к кабине, туда, где пряталось что-то живое.
- Щас повернём, и уже недалеко до Люблинского… Потерпи, бабуся, потерпи, бабуся… - бормотал отец, и слёзы текли по его лицу.
- Баб, а пирожки были с картошкой или с капустой? Я не посмотрел! - неожиданно крикнул Котька.
Он ждал очередного удара, но его не последовало.
- Вкусные, наверное, были пирожки, - заикаясь, торопливо заговорил Котька. На повышенных тонах, голос звучал почти визгливо, чтобы в кузове было слышно. - Я очень любил, когда ты делала пирожки со щавелем. Сладкие. Жалко, щавель не круглый год есть… Мы обязательно посадим щавель. Я сам научусь делать пирожки. Мама не любит стряпать…
- Говори, говори, - взмолился отец, когда у Котьки перехватило дыхание.
- Я говорю! Говорю! Бабуля, мы тебя очень любим! - Котька зажмурился, заставил себя продолжить. - И раньше любили, и сейчас любим! Мы тебя увозим не потому, что не любим тебя! Мы как раз очень любим! Мы хотим, чтобы ты не мучилась! Это всё вирус! Это не ты хочешь нас съесть! - он громко высморкался и завыл, держа платок у лица. Все мысли, все слова вылетели из головы. Удары возобновились. Кажется, теперь они были ещё злее.
- Па-а-па-а-а!! - провыл Котька. - Я не могу-у-у! Давай её выпустим!!
- Как мы её выпустим, на хер!! - заорал отец.
- Откроем кузов и по газам!! Вильнём пару раз, она вытряхнется!!
- Да ни хера!!!
- Я не могу-у-у та-а-ак! Я не могу-у-у та-а-ак!!
- Не ори! Задолбал!! - отец сжал руль до белых костяшек. Котька притих и только стонал в платок. Некоторое время отец вёл машину молча, потом зашипел, ударил по тормозам:
- Да провались ты! - распахнул дверцу и исчез. "Снимает блокировку с дверей", - понял Котька. Отец, запыхавшись, вернулся в кабину, он, видно, очень боялся, что бабушка выскочит и погонится за ним.
- Держись теперь, сам всё придумал! - и заложил крутой вираж, выскочил на пустую встречку, потом едва не съехал на обочину, крутнул ещё, ещё… Шорох по стенкам кузова, что-то брякнулось об дорогу.
- Выпала!! - завопил Котька, увидев в зеркало заднего вида фигуру бабушки. Она поднималась, вставала на подгибающиеся ноги.
- Всё… всё… пусть другая какая-нибудь сволочь стреляет! Пусть другая! Пусть только попробуют сказать, что я не мужик! - отец развернул газель, она промчалась мимо бабушки и устремилась по тракту обратно в посёлок.
Котька не отрываясь смотрел назад. Бабушка в сбившейся набок косынке стояла неподвижно и растерянно. Если бы не обрывки верёвки на руках и ногах, если бы не размозжённые костяшки…
- Это должно быть просто! Надо к этому проще… Необходимость! Как курицу убивают! Надо! - бормотал отец. - В следующий раз я сразу голову отпилю…
Котька наконец повернулся к нему, губа жалко задрожала:
- Не надо следующих…
- И ты меня послушай! Сразу голову отпиливай! Я старший в семье, я, может, первый умру, и? Сорок лет, инфаркт! Ты мужчина в семье! Один останешься! Голову отпиливай, понял?!
- Папа, а если ты… - Котька опять вспомнил школьные страшилки. - Бывает, челюсти живут после того, как голову отпилят… вот я отпилю, а ко мне твои зубы ночью приползут…
- Какие, вставные, что ли?
Они уставились друг на друга, а потом начали дико, неостановимо хохотать. И хохотали, икая и всхлипывая, всю обратную дорогу, до самых ворот.
Дина Ка
СТАРИКИ ТУТ НЕ ЖИВУТ
Все мое детство было омрачено смертями, они мелькали, как флаги на майских праздниках. Их было так много, что я перестал огорчаться после пятой или шестой. Кажется, это была смерть тети Эллы. Помню, мне совсем не было грустно от сборища людей в черном. Я заметил, что многие смеялись и обсуждали свои новости. И это не потому, что тетя Элла была плохим человеком или не была никому дорога, нет. Здесь было что оплакать, например, её молодость или душевную доброту.
Кладбище протянулось на многие километры и не было неприятным и чужим. Оно было нашей детской площадкой для игр, нашей библиотекой, состоявшей из каменных книг, по которым мы учились читать, считать, вычисляя годы жизни по датам рождения и смерти, и понимать символику различных религий.
За неделю до моего шестнадцатилетия пришел доктор Петров и сообщил родителям:
- У вашего Юры вирус смерти. Ему осталась неделя.
Отец вздохнул и спросил доктора:
- Может, стоит перепроверить анализы?
Доктор заявил, что и так дел хватает, а тут факт очевидный.
- Это вирус смерти, - добавил доктор, пожав плечами.
Вирус, появившийся в конце двадцатого века, не приносил ни боли, ни каких бы то ни было неудобств, от него просто умирали. А врачи могли сделать только одно: найти вирус и сказать, сколько человек еще проживет.
Мама заперлась в спальне и не выходила до вечера. А когда вышла, вся опухшая и красная от слез, сказала:
- Так не должно быть.
- А разве так было не всегда? - удивился я.
Отец улыбнулся.
- В нашем детстве, - сказал он, - в магазинах, у касс были очереди, а на дорогах автомобильные пробки. И за все свое детство я был только однажды на похоронах, когда умерла моя бабушка в девяностолетнем возрасте, - он вздохнул. Отец часто вздыхал, словно жить ему было ужасно тяжело.
- Скучно же вы жили, - хмыкнул я. - На той неделе отец Нины устроил шикарный праздник, у них умерла собака. Позвали меня и дядю Мишу, дворника.
- Дворника? - переспросил отец.
- Ну да, человека, который подметает улицы.
- Но отец Нины мэр нашего поселка, - отец говорил так, словно хотел поймать меня на лжи.
- Своих друзей он уже похоронил, - ответил я.
- Так не должно быть, - повторил как эхо отец.
- Смерть это хорошо, - попытался утешить я старика, - смерть сплочает. Так говорит наш священник.
- Через неделю, - выдохнула мама и села в кресло, - уже через неделю.
Мы молчали. Я смотрел в окно, думая, как расскажу новость Нине и что она на это скажет? Почему-то ужасно важно было знать, какие слова она произнесет.
- Почему мы смирились? - спросила в никуда мама.
- Ну… - протянул отец и развел руками, - ты же слышала доктора.
- Забавно, - зло сказала мама, - ты то же самое сказал, когда умерла Люся. Ты слишком быстро опустил руки, хотя тогда, тот доктор, Кротов, помнишь, пообещал таблетки, которые могли остановить…
- Эти таблетки были запрещены. Что я мог сделать? - глаза отца затуманились от невольных слез.
- Но может сейчас что-то изменилось? В Москве наверняка…
- Мы бы знали!
Напряжение между родителями было сильнее, чем между грозовыми тучами.
- А кто это - Люся? - быстрей спросил я, чтобы отвлечь их.
- Твоя сестра, - резко сказала мама. - Она умерла, когда тебе было четыре.
- У меня была сестра? - удивился я. - Людмила Шапкина? Хм, не, не встречал такого надгробия.
- Людмила Агапова, - тихо сказала мама, косясь на отца.
- 2001–2007 годы, - вспомнил я, - "Слишком любим, чтобы когда-нибудь забыть". Так себе слоган. Вот у Силана Жертомича куда круче: "Смерть это только начало".
- Тебе надо меньше бывать на кладбище, - сказала мама.
- Ну да, скоро поселюсь там навсегда, - попытался пошутить я.
Мама разрыдалась. На это было грустно смотреть, и я вышел из комнаты. Может, и правда, глупо мириться. Даже если за тобой идет смерть, может, стоит попробовать сбежать от неё? Ну если и не сбежать, то потянуть время хотя бы.
Я вышел на улицу, уселся на тротуарном бордюре и вытянул ноги. "Кто первый покажется из-за поворота, в таком возрасте я и умру" - решил я. Врачам я никогда не верил, слишком у них хитрые лица, а вот судьбе доверял.
Ждать пришлось долго, и я даже забыл, что что-то загадал. И тут вдруг из-за угла вышел старик. Давно в нашем городе не видел я стариков. Этот был хоть куда, лет шестидесяти, с белой бородой в поллица, в криво заломленном кепи и с тростью. Он прошел мимо и подмигнул мне. "Жизнь хороша, - лукаво сказал его взгляд, - и за это стоит побороться".
И тут мне вспомнились слова матери о докторе Кротове и о таблетках, которые могли остановить вирус смерти. Почему, когда она произнесла его имя, она кивнула наверх, в сторону отцовского кабинета? Наверняка там лежит какая-нибудь бумажка от этого доктора.
Я пробрался в кабинет, благо родители разошлись по своим углам, и стал рыться в коробке с документами. На самом дне я нашел пожелтевший, потрепанный картонный квадратик, что-то типа визитки, напечатанной на домашнем принтере. Имя, фамилия, телефон и московский адрес. Да, ехать придется далеко. Хотя я еще не решил, нужно ли мне это. И чтобы отвлечься от мыслей об этом докторе и его лекарстве, я отправился к Нине.
Мы сидели на веранде и смотрели на желтую сухую траву, умирающую под осенним солнцем. В моей голове эхом повторялись слова Нины: "И ты туда же, и ты туда же". Я искал в них отголосок её чувств ко мне и никак не мог понять, что за ними скрывается.
Нина вертела в руках визитку доктора, и так немало истрепанную временем.
- И что ты думаешь об этом? - спросил я.
- О чем?
- Ну как же, - я был зол, что она была невнимательна к моим словам. - Что я поеду в Москву, к этому доктору. Я уже продумал план. Сегодня ночью возьму вещи и отправлюсь на станцию. Сяду на товарняк и доеду до Москвы.
- Ты не найдешь там доктора.
- По-твоему я тупой?
- Этой визитке уже много лет.
- Найду его новый адрес.
- Его новый адрес, уже шесть лет как, местное болото, - сказала Нина и наконец-то повернула ко мне голову.
- Что? О чем ты говоришь?
- Ох, это отвратительная история. Я не хочу её вспоминать, - она с болью посмотрела на меня, будто я её мучил своими вопросами. - Но так как ты почти труп, так и быть, расскажу.
Она разорвала визитку и кинула в траву.
- В 2013 году, летом, стояла жуткая жара. Помнишь, на речку нас не пускали, так как стену вокруг города еще не построили. Зомби лезли в город, как тараканы, и полиция еле успевала их отстреливать.
- Я тогда пытался выпросить винтовку у отца, - припомнил я. - Но он сказал в ответ, чтобы я не лазил где попало.