- Не верю я в это, малыш. - Хозяйка ласково погладила Вовку по голове. - Так и живу от встречи до встречи… Чего встал на пороге? Скидай свое пальтишко и в хату проходи.
- Я, тетенька, натоптать боюсь - вона какая у вас чистота, а у меня валенки грязные…
- Так ты их тоже скидай, - предложила тетка. - Под лавкой в углу чуни возьми. Старшого моего… - Она вновь не удержалась и всхлипнула.
Вовка быстро скинул пальто, снял валенки, достал из-под лавки старенькие, но еще добротные чуни из овчины и засунул в них ноги. Приятное тепло и мягкость овечьей шерсти после тяжелых растоптанных валенок показались мальчишке верхом блаженства. Он подбежал к печке и приложил озябшие руки к теплым побеленным кирпичам.
- Хорошо! - помимо воли вырвалось у мальца.
- Ох, бедненький ты, бедненький! - вновь заохала сердобольная женщина. - Как же ты дальше один-то бедовать будешь? Пропадешь ведь.
- Ничего, тетенька, - ответил отогревшийся и оттого повеселевший Вовка, - перебедуем!
- Я бы тебя оставила у себя… Но сам знаешь - не могу. В интернат тебе надо. У нас в поселке есть, где детки мои…
- Да что вы все, сговорились, что ли? - недовольно буркнул Вовка. - То полицай толстомордый грозился в интернат свести, то вы…
- Толстомордый? - Тетка поняла, о ком идет разговор. - Так ты на Егора Рябченко наткнулся? Этот гад перед фрицами выслуживается. Сколько он, сволочь, людей хороших загубил… - Женщина закрыла лицо уголком платка, накинутого на плечи, и вновь разрыдалась.
- Тетенька, не плачь, - попросил Вовка.
- Да все, сынок, все… Давай к столу - кормить тебя буду.
- Это мы с превеликим удовольствием! - Вовка отошел от печки и уселся за стол. - Тетенька, а зовут вас как?
- Ты меня, Вова, тетей Верой зови. Меня так племяши величали, упокой господи их безвинные души! - сказала хозяйка, убирая в сторону печную заслонку.
- Померли? - поинтересовался Вовка.
- Померли, - кивнула теть Вера, беря в руки ухват. - Аккурат позапрошлой весной… Голодно тут у нас было… Кору есть приходилось… Мои-то повзрослее были - выжили, а от Светкины мальцы - сестренки моей, - пояснила она, взгромождая на стол чугунок, - не смогли. Младшой её - тот совсем сосунком еще был. А у нее с голодухи ну ни капли молока, а коров и коз всех фрицы забрали… - Она вновь зарыдала, вспоминая те кошмарные дни. - Ладно, не будем о плохом, тебе ведь и самому несладко в жизни пришлось.
- Уж и не говорите, тетенька! - произнес Вовка, сглатывая тягучую слюну - от чугунка шел изумительный запах.
Хозяйка поставила перед мальчишкой большую глубокую тарелку, которую до краев заполнила парящим варевом.
- Мяса, конечно, в нем нет, - словно оправдываясь, произнесла женщина, - мы и сами его давно не видели…
- Не расстраивайтесь, теть Вер, - произнес мальчишка, вылавливая ложкой капустный лист, - даже без мяса вкуснотища!
- Кушай, родной, кушай! - Сердобольная женщина погладила Вовку по грязной, давно не стриженной шевелюре и сунула ему в руки большую горбушку черного хлеба. - Завшивел совсем, бедняга. Давай-ка я воды нагрею - хоть вымоешься, поспишь в нормальной постели. А потом подумаем, что с тобой делать…
- Только я в интернат не пойду! - проглотив несколько ложек борща, сообщил Вовка. - Не хочу я туда!
- А что же ты делать-то будешь? - всплеснула руками тетя Вера. - Помрешь ить с голодухи!
- Я живучий, - нагло заявил мальчишка, - в зиму же не помер. Да и лето не за горами - проживу. Да и люди добрые, навроде тебя, теть Вер, с голодухи помереть не дадут…
- Эх ты, горе луковое, - хозяйка вновь взъерошила густые Вовкины космы, - жаль мне тебя… Уж в интернате все лучше, чем по дорогам шататься да милостыней жить. К тому же все равно рано или поздно попадешься.
- И не уговаривайте, тетенька, - замотал Вовка головой, - все одно - не пойду! А если поймают - сбегу!
- Петушишься, петушок, - ласково произнесла женщина, - накось вот, молочка попей.
- Ой, теть Вер, - отдуваясь, произнес Вовка, оторвавшись от кружки, - вы прям волшебница из сказки!
- Да куда уж мне до волшебниц, - отмахнулась женщина. - Другой жизни ты не видел, довоенной… Не сказка, конечно, но все же… - В её глазах вновь сверкнули слезинки. - Поел?
- Уф! Благодарствую!
- Тогда лезь на печку. Поспи. А я твои обноски подлатаю слегка да печь истоплю…
- Не надо, теть Вер. Я и так вам столько хлопот принес…
- Да какие ж то хлопоты? - произнесла хозяйка. - Это ж мне в радость… Своих-то малых…
- Теть Вер, вы только не плачьте больше!
- Не буду, касатик, не буду! - пообещала женщина. - Ложись, а я пока воды наношу.
- Я помогу! - вскинулся Вовка.
- Сиди уж, помощник! - отмахнулась женщина. - Да, и одежку скидай - я простирну и тоже заштопаю! А покась, на вот, - она вытащила из большого сундука стопку белья, - исподнее чистое - от старшенького мово осталось, впору должно прийтись.
Вовка принял от хозяйки белье, покрутил его в руках и отложил в сторону:
- Жалко марать. Я ж грязный - жуть.
- Тогда опосля наденешь, - согласилась женщина.
- Теть Вер, а муж у вас есть? - спросил Вовка.
- Есть, только что с ним и где он, вот уж пятый годок не ведаю. Вместе с отступающими войсками ушел… - Она вновь засопела, стараясь справиться с подступившими слезами.
- Теть Вер, вы верьте: живой он, точно! А написать он вам не может, мы ж тут под немцами. А может, партизанит где. Но живой эт точно!
- Ох, Вовочка, сколько же нам горемычным маяться? Когда же все это закончится? Устала я… Видно, грехи наши тяжкие, раз Господь такие испытания нам посылает.
- Нету его, теть Вер, бога-то. Я хоть в школе-то не учился, и то знаю, что нету.
- А я вот, Вова, и не знаю теперь… Но верить-то во что-то надо…
- В победу верить надо, - по-взрослому серьезно произнес мальчишка. - В то, что фрица побьем и заживем потом лучше, чем в сказке.
- Я стараюсь, родной, стараюсь, но… Пойду я… воды принесу, - сказала она, поспешно отвернувшись. Через секунду женщина вышла из избы.
Вовка забрался на печку и блаженно расслабился на нагретом тулупе, брошенном на теплые кирпичи. Пока, если не брать в расчет встречу с полицаем, Вовке определенно везло: на какое-то время он устроился в тепле, с харчами, да и тетка добрая попалась. Видать, очень по своим малым скучает, вот и Вовке от того добра перепало. К слову сказать, в каждой деревне или селе, в котором мальцу приходилось бывать на разведке, всегда находилась вот такая сердобольная женщина… В тепле да после сытного обеда Вовку разморило. Он и не заметил, как заснул. Правда, вдосталь выспаться у Вовки не получилось - грубый мужской голос вырвал его из сладких объятий сна. Мальчишка тряхнул головой, прогоняя остатки дремоты, а затем прислушался к перебранке между хозяйкой и незваным гостем. Пока Вовка дремал, тетя Вера закрыла печную лежанку ситцевой занавеской, так что пришелец мальчишку не видел, как, впрочем, и тот его. Но личность мужика была Вовке знакома, он без труда узнал хриплый пропитый голос давешнего полицая.
- А я гляжу, Верунчик, у тебя из трубы дымок курится, - басил Рябченко. - Чего это, думаю, средь бела дня печку-то топить собралась? Не зима чай: дрова-то по нынешним временам в цене… Не иначе как в гости кто приехал? Вот, думаю, зайду, проверю… Сама знаешь, служба такая…
- Знаю я твою службу! - ответила хозяйка. - Тебе лишь бы самогоном нагрузиться. Нету у меня никого! А печку топлю - так постирушки у меня! Вон, смотри, целую лохань воды натаскала…
- Постирушки, говоришь? - Заскрипели половицы под тяжелым полицаем, принявшимся бесцеремонно ходить по хате. - Нету никого, говоришь? - вновь повторил он. - А это что? Что это, я тебя спрашиваю? - неожиданно зарычал он.
Вовка осторожно раздвинул занавески - посмотреть, что происходит в хате. Над сидевшей на лавке хозяйкой нависал полицай своим дородным телом. В руке Рябченко сжимал драное Вовкино пальтишко.
- Молчишь? Тогда я сам тебе скажу: щенка-побирушку пригрела! Да знаешь, что я тебе за это сделаю?
- Да делай что хочешь! - заявила тетя Вера. - Мне уже все равно…
- Где он? - потрясая пальтишком, взвизгнул полицай, замахиваясь для удара. - Где заховала? А?
- Чё разорался? - Вовка раздвинул занавески и сел на лежанке, свесив ноги с печи. - Здеся я. А тетеньку не замай - хорошая она.
- Вот и свиделись, сопеля! - радостно оскалился Рябченко. - Думал, от меня сбежать легко?
- Ничё я не думал, - нахохлился Вовка. - Просто в интернат не хочу.
- А тебя никто и не спрашивает! На-ка вот, - он бросил Вовке пальто, - напяливай свою рванину и пошли…
- Егор, побойся Бога! Дай мальцу хоть помыться! - взмолилась тетя Вера. - Он ведь завшивел совсем!
- В интернате вымоют, - буркнул полицай. - У них там с этим строго.
- Ну будь ты человеком, Егор! - не отставала хозяйка. - Пока он мыться будет, я тебе стол накрою. Ты ведь и не обедал, наверное?
- И правда, похарчить, что ль? - задумался Рябченко. - Все дела, дела… А пожрать толком времени-то и нет. Наливочки своей фирменной, сливовой, нальешь?
- Сливовая кончилась, - огорчила полицая хозяйка, - зато есть первач, два раза сквозь опилки пропущенный!
- Эх, давай, Верка, свой первач! - облизнулся полицай, которому страсть как хотелось выпить.
Сидя за накрытым столом, полицай зорко следил за Вовкой, не давая мальчишке ни одного шанса для побега.
"Ну ничего, - думал Вовка, сидя в кадушке с теплой водой, поставленной в углу хаты за занавеской, - сейчас эта сволочь хлебнет теть-Вериной самогоночки, захмелеет. А от балдого я в два счета свинчу - и поминай меня как звали!"
Так и вышло: пока Вовка мылся, вытирался и одевался, рябой полицай в одного выкушал литровую бутыль самогона. Глазки осоловели, а язык начал заплетаться.
- Теть Вер, - позвал хозяйку Вовка, - спасибо вам! Пора мне…
- Куды эт-т-то т-ты н-намылился? - невнятно произнес Рябченко.
- Так мы ж с вами, дяденька, в интернат собралися, - тоненьким голоском ответил Вовка, наивно хлопая ресницами.
- А-а-а, - протянул полицай, тяжело поднимаясь из-за стола, - Верка, и вправду пора нам. - Он покачнулся, хватаясь рукой за бревенчатую стену избы. - А может, еще самогонка есть?
Вовка, так, чтобы не видел полицай, отрицательно покачал головой. Хозяйка поняла мальчишку без слов:
- Нету больше первачка, Егор Силыч. Вот через недельку…
- Недосуг тогда мне с тобой тут сидеть! - Рябченко взял с лавки тулуп и, с трудом попав в рукава, напялил его на себя. - А может, поищем еще чего-нибудь? Вместе… - Он похабно подмигнул женщине. - Ты ж без энтого уж к-который г-годок… Небось свербит…
- Ишь, чего удумал! - нахмурилась тетя Вера. - Если и свербит, то не по твою честь!
- Т-ты подумай, я ить и жениться могу! - Рябченко попытался обнять хозяйку, но она ловко увернулась от пьяного полицая. - Где еще такого мужика найдешь? И при должности…
- Идите, Егор Силыч, а то опять за мальчиком недосмотрите.
- Ну-ка, малец, стой! - Егор ухватил Вовку за ворот пальтишка и толкнул другой рукой дверь. - От меня, сопля, сбежать еще никому не удавалось!
- Теть Вера, спасибо вам за доброту, может, когда-нибудь свидимся еще. Прощевайте и не поминайте лихом!
- Давай топай! - Полицай дернул Вовку за воротник. - А ты, Верка, подумай, пока к тебе такой жоних подкатывает!
- Береги себя, сынок! - Женщина на прощание перекрестила мальчишку. - Береги…
- Спасибо, тетенька… Спасибо!
Когда они вышли на дорогу, Вовка поинтересовался:
- Дяденька, куды мы сейчас?
- Для начала в к-комендатуру зайдем, а после в интернат тебя определим…
- Мож, не надо в интернат? - вновь затянул свою "песню" Вовка. - Боязно мне…
- Заткнись, сопля! - Полицай вновь с силой дернул мальчишку за воротник, да так, что тот затрещал. - Не тебе меня учить… Училка не выросла!
Пока они шли, Вовка зыркал глазами по сторонам, прикидывая, как ему лучше сбежать от пошатывающегося конвоира. Вскоре по левую сторону дороги показался очередной разрушенный дом с поломанным забором. Пора, решил Вовка, с силой дергаясь всем телом. Ветхий воротник затрещал и оторвался. Мальчишка не устоял на ногах и упал, больно ударившись коленкой о ледяной надолб дороги. Полицай от неожиданности тоже поскользнулся и свалился в дорожную колею. Путилов на карачках дополз до дырки в заборе и шустрой рыбкой нырнул в пролом.
- Стой, утырок! - завопил Рябченко, потрясая зажатым в кулаке воротником. - Я тебя…
Дальше Вовка уже не слушал, он мчался к свободе сквозь запущенный огород разрушенного дома. Проскочив огород, он выскочил на параллельную дорогу. Но удача неожиданно отвернулась от него - на дороге стоял патруль. Вовка выскочил прямо к ним в руки. В этот раз сбежать ему не удалось. Через десять минут к патрулю присоединился и поддатый Егор.
- Что, уродец, добегался? - почти ласково спросил Рябченко, отвешивая Вовке тяжелую затрещину.
Мальчишка легко увернулся от первой зуботычины, направленной в лицо, но удар коленом в грудь от одного из полицаев патруля вышиб из легких весь воздух. Вовка, задыхаясь, упал на землю.
- На тебе еще, чтоб знал! - Озлобленный Рябченко пнул мальчишку ногой в голову.
Все вокруг померкло. Вовка потерял сознание.
- Тихо ты, Рябой, убьешь пацана! - остановил озверевшего Егора один из полицаев патруля.
- Да и хрен с ним! Меньше бегать будет, спортсмен хренов! - выругался Рябченко. - Два раза от меня свинчивал, козлина! О! Смотри, Жека, очухался… - Полицай присел перед Вовкой на корточки, и, ухватив мальчишку за волосы, спросил: - Не будешь больше бегать? А?
- Не буду, дяденька! - испуганно прошептал Вовка, а про себя подумал: "Держи карман шире! Не сейчас, так позже сбегу!"
Он с трудом поднялся на ноги - раскалывалась голова, каждый вдох болезненным уколом отдавался в ушибленных ребрах.
- Топай впереди! - распорядился Жека. - И смотри, не балуй больше! - предупредил он Вовку. - А то Рябой тебя, в натуре, забьет! Он у нас контуженный на всю башку!
- Не буду, дяденьки, не буду! - плаксиво запричитал мальчишка. - Только не бейте больше!
- Не боись, - ухмыльнулся Жека, - че мы, звери? Вот вздернуть на березе пару партизан - это да, это мы могем! А об такую соплю руки пачкать неохота. Рябой, ты куды его вел?
- В комендатуру к Георгичу. После в интернат определим…
- Ты бы, Рябой, щас к Георгичу бы не совался в таком виде, - посоветовал Рябченко Жека. - У тебя же два выговора…
- Да вы и сами датые, - обиделся Рябченко.
- Мы-то чуть-чуть, греемся, - парировал патрульный, - а вот ты в последнее время постоянно "на кочерге". Лучше нос в комендатуру не суй - себе дороже будет!
- Ладно, уговорил, - махнул рукой Рябченко. - Пацана только сдайте, не фиг ему по улицам бродить.
- Иди уж, сделаем! Давай, пацан, топай!
Комендатура - бывшее здание районного отдела милиции, находилась почти в самом центре поселка. Возле крыльца стоял, лениво потягивая цигарку, хмурый мужик в форме "Шума".
- О! Георгич, а мы до тебе! - обрадованно произнес Жека.
- А вы где сейчас быть должны! - накинулся на патрульных Георгич. - Я вам чё сёдни приказал?
- Георгич, мы по делу! - обиженно засопел Жека. - Рябой мальца поймал. Бродягу. Вот мы его и притараканили…
- На хрена мне этот побродяга сдался? Тащите его сразу в интернат! Да, кстати, где сам Рябченко? Опять "на кочерге"?
- Да не… Вроде нормальный он… - промямлил Жека, глядя в сторону. - Обход у него…
- Чё ты мне горбатого лепишь? - Георгич бросил окурок на землю и с ненавистью раздавил его каблуком сапога. - Обход у него… Нажрался небось, как свин… Ох и допрыгается он у меня. Да и вы тоже!
- А мы-то здесь при чем? - уязвленно заявил Жека.
- Ты мне тут зубы не заговаривай! Чё я, не чую, что ль? Перегарищем от вас тоже за версту несет! Вы вот это читали? - Георгич ткнул пальцем в большой плакат, висевший над входом в участок.
Надпись на плакате гласила: "Помни, что алкоголь не меньший твой враг, чем большевики!"
- Так греемся мы, Георгич! Холод собачий - даром что апрель на дворе!
- Достали вы меня, во как достали! - Главный полицай чиркнул себя большим пальцем по горлу. - Мне уже господин комендант давно на вид поставил, всю плешь из-за вас проел, алкаши несчастные!
- Да герр гауптманн сам выпить не дурак! - возразил старшему Жека. - Вспомни, как он отметил очередную годовщину взятия Сталинграда? Мало никому не показалось! Весь поселок кровавыми соплями умылся…
- Ты начальству-то в задницу не заглядывай! - поставил на место подчиненного Георгич. - Он пусть, что хочет, то и творит. Он ариец - высшая раса.
- Ага, что позволено Юпитеру…
- Поумничай еще у меня! Герр Янкель хоть и надирается безмерно, но лишь по большим праздникам, а вы - кажный божий день глушите!
- Так то он - ариец, а мы-то - недочеловеки, унтерменши паршивые, нам можно, - вновь парировал выпад Георгича Жека.
- Я не понимаю, чего вам, сволочам, не хватает? И живете, по сравнению с остальными, как сыр в масле: доппаек, поблажек куча… Разгоню вас к чертям и нормальных наберу - непьющих…
- Где же ты их возьмешь, Георгич? - усмехнулся Жека.
- Не твоя забота, - отмахнулся полицай. - Подам прошение, по лагерям поезжу. Сейчас многие готовы служить - чай не сорок первый на дворе. Коммуняки хоть и огрызаются, но скоро их и из Сибири выдавят. Немцы - вояки знатные! Я знаю, как-никак в Шутцманншафте четыре года оттрубил под командованием герра Янкеля. - Георгич гордо ткнул пальцем в нарукавную нашивку "Шума" - свастику, окруженную словами Treu, Tapfer, Gehorsam - Верный, Храбрый, Послушный.
- А то мы не воевали, Георгич, - обиженно засопел Жека, - правда, по принуждению и на другой стороне…
- Тогда лучше меня понимать должны - возврата к прошлому нет. Немцы у нас надежно окопались. На века… Так что завязывайте бухать, пока я вас не разогнал! Такого тепленького местечка хрен где больше найдете. Яволь?
- Яволь, герр Георгич!
- Тогда тащите этого сопляка в интернат и - по местам!
- Пошли, пацан! - Жека бесцеремонно толкнул Вовку в спину. - И не дергайся, от нас не сбежишь!
- Я иду, дяденька, иду, - послушно произнес мальчишка.
Сбежать от патруля не было действительно никакой возможности. Жека внимательно следил за каждым движением мальчишки. Да и второй - молчаливый полицай - не спускал с Вовки глаз. По дороге к интернату Жека от нечего делать принялся расспрашивать Вовку:
- Слышь, пацан, а ты откедова такой нарисовался? Наша-то мелюзга уже давно по интернатам.
- Из Козюкино я, дяденька, - вновь выдал свою легенду Вовка.
- Козюкино, Козюкино… - задумался полицай. - Далековато же ты забрался! Чего понесло-то к нам?
- Бабка померла, кушать нечего было… А к вам я так, мимо шел… Люди, чай, помереть не дадут…
- Эх, пацан, ничего-то ты о людях не знаешь! Люди, они подчас хуже диких зверей… Как вот мы, например, - хохотнул Жека, - правда, Немтырь?
- Угу, - согласно кивнул второй полицай, молчавший всю дорогу и, по-видимому, по этой же причине заслуживший прозвище Немтырь.