- Три часа. Я посмотрю схемы, может быть уложимся в два с половиной. Еще примерно полчаса на то, чтобы разгорелось. Через полтора часа с момента запуска в центре не останется ничего, более точно посчитать…
- Сойдет, - Боргар естественным образом принял общее командование. - Теркильсен, свяжитесь с башней астропатов, коли вы их там блокировали и заперли. Выбейте из них район, любой ценой, любыми способами. Я выдвигаюсь с севера к центру со своими.
- Нет, - сказал комиссар. - Не так. Держи север Танбранда, как и планировали. На полицию и так надежды мало, а будет еще меньше. На штурм пойдем мы.
- Если придется пробиваться с боем, то понадобятся все силы, - арбитр уже успел проникнуться кратким описанием боевых возможностей генокрадов всех разновидностей.
- Не здесь. Тут все решат быстрота и опыт. Твои энфорсеры хороши. Но они не имели дела с Пожирателем. А если у нас получится… Город пойдет вразнос. Окончательно. И не забудь про Чуму. Надо сохранить под контролем хотя бы основные позиции. Держи север и главный транспортный узел. Бент, на тебе и твоей гвардии юг плюс промышленная дорога. А мы пойдем поджигать.
Комиссар немного помолчал и закончил, прежде чем арбитр успел сформулировать возражение и критику:
- Надо понимать. Тот, кто пойдет к танкам и насосам, назад не вернется.
- Все так, - подтвердил Инженер - Археолог. - Если… когда загорится, брандеры попадут под выхлоп первыми.
- Танбранду понадобится каждый боец, - заметил комиссар. - Моя команда сильнее в схватке с нидами. Вы - лучше справитесь с городскими беспорядками. Так лучше. Не спорьте, времени нет.
Губернатор снова витиевато выматерился и отключился.
- Сможешь повести своих на смерть? Не дрогнут? - спросил Боргар, глухо и безнадежно. В воздухе повисло несказанное, но отчетливое "и пойдешь сам?.."
- Я достаточно пожил, - сказал комиссар. - А мои наемники - Савларские Псы.
- Понял. Действуем.
И после секундной паузы Боргар с неистовой верой в голосе проговорил:
- Мы не боимся зла, мы не боимся смерти, потому что что Сам Император направляет нас.
- Пройдя долиной смертной тени, не убоимся зла, - откликнулся комиссар. - Ибо Он с нами, Его клинок и воля Его укрепляют нас.
Как оказалось, голосовой синтезатор Комиссара позволял распараллеливать сигналы, поэтому одновременно с литанией Владимир услышал отдаленное:
"Васкез, Дрейк - хемоганы, в авангард. Хедсон и пулеметчики - по флангам."
* * *
"Душепресс", как после обозвал его Александров, закончился также внезапно, как и начался. Ушел, оставив Волт в состоянии, схожем с палатой буйно помешанных. Холанн заполз под стол и там тихо приходил в себя. А комиссар, маленький, растрепанный и злой, похожий на разъяренную крысу, ринулся наружу с пистолетами наголо - восстанавливать порядок и дисциплину.
Загрохотала под его шагами металлическая клепаная лестница, проходящая снаружи, по стене радиорубки. Где‑то на краешке сознания Уве зародилась неприятная, назойливая мысль о том, что после всех его недавних возмущений статус коменданта просто обязывает тоже что‑нибудь сделать. Или по крайней мере изобразить деятельность. Но делать ничего не хотелось. Хотелось лежать на боку, поджав ноги, как ребенок под одеялом, и наслаждаться болезненным состоянием не - болезни и не - здоровья. В голове свинцовая тяжесть, желудок словно выкрутили на прессе, руки и ноги ватные, но по сравнению с недавними страданиями это просто блаженство, как у святого, прильнувшего к Золотому Трону.
Медленно, с большим трудом Холанн перевернулся на живот, удержал подкативший к горлу ком. Встал на четвереньки и подполз к двери, которую Тамас только прихлопнул, но не закрыл на штурвальный запор. Упершись мокрым горячим лбом в холодный металл, Холанн переждал очередной приступ тошноты. Сглотнул, насколько мог, горько - кислый привкус во рту и трясущимися пальцами толкнул дверь.
По лестнице он скорее скатился, нежели сошел. Кое‑как выполз на более - менее чистый, не очень утоптанный снег и сел. Волт потихоньку приходил в себя. Комиссар орал так, что его, наверное, было слышно до середины трассы между Базой 13 и Танбрандом. Временами даже стрелял в воздух, очевидно полагая, что громким незлобливым словом и пистолетом можно добиться больше, чем просто словом. Кто‑то о чем‑то рапортовал, кто‑то получал короткие указания и односложно вопил "слушаюсь". Уве прямо шкурой чувствовал, как Волт возвращается к привычному режиму, перекручивая и пережевывая недавнюю панику, как мясорубка жует брикет низкосортного протеинового концентрата. И Холанн здесь был не нужен. Он был лишним.
Ветер усиливался, он резал невидимым лезвиями открытое лицо, леденил мокрый от пота лоб. Суточная щетина и мышиная челка коменданта подернулись инеем с крошечными кристалликами льда. Холанн набрал в ладонь горсть рассыпчатого, хрусткого снега и обтер лицо. Одинокая слеза скатилась по щеке, за ней другая. Сидя в снегу, Уве заплакал.
Ветер жег лицо холодом, а слезы - огнем, словно капли горящего прометия. Здесь и сейчас, видя (точнее главным образом слыша), как Хаукон Тамас приводит в чувство свою маленькую крепость, счетовод - комендант в полной мере осознал, насколько он смешон и нелеп. Особенно со своими претензиями на какую‑то "комендантскую" роль. В одном мизинце Тамаса оказалось больше смелости и воли, чем Холанн мог бы собрать за всю свою жизнь.
Уве припомнил все свои нехитрые достижения за минувшую жизнь, присовокупил к ним комендантство на Базе 13 и зажмурился, тихо, со всхлипом выдохнув. Если еще немного посидеть, если не думать о том, что нужно дышать…
Тихо, спокойно… даже тепло… Серое забытье обволакивало его, неспешно и мягко уносило куда‑то вдаль.
- Господин комендант… Комендант… Холанн!
Уве вздрогнул, осознав две вещи, одну за другой. Первое - он замерз. По - настоящему, до потери чувствительности в пальцах. Слезы на лице обледенели и болезненно стянули кожу. Скосив глаза, Холанн заметил, что кончик носа у него стал снежно белого цвета. Второе - что его довольно резко трясут за плечо.
- Комендант, очнитесь!
Голос казался очень знакомым, но в то же время совершенно неизвестным. Шея поворачивалась с трудом и чуть ли не со скрипом, как хорошо заржавевший подшипник. Однако все же повернулась.
- Ну наконец‑то, - обрадовалась Туэрка, шмыгнув носом. - Вставайте, нечего вам тут сидеть. Идет буран, замерзнете. Пока Хаук наводит беспорядки, мы тут лишние.
- Я… - произнести что‑то более внятное не получилось, горло пересохло, слова, которые Холанн еще не успел придумать, застряли в самом начале.
- Я… сейчас, - вторая попытка оказалась более удачной. - Да…
- Пойдемте, - я угощу вас чаем.
- Чаем, - глуповато повторил Холанн. - А что такое "чаем"?
- Увидите, - улыбнулась она и довольно требовательно потянула за рукав. - Вставайте.
У Туэрки оказался свой собственный домик, точнее двухэтажная пристройка к большому приземистому складу. Собрана она была грубо и криво, на старой арматуре, из разнокалиберных, неровно обрезанных пластиковых листов на клеевой сварке, но вполне прочно и функционально. Похоже, пластик располагался в два слоя, а между листами был проложен какой‑то утеплитель из минеральных волокон, так что в домике Туэрки было очень тепло. Первый этаж представлял собой одну большую мастерскую с длинными столами - верстаками вдоль трех стен. На столах были в беспорядке (по крайней мере видимом беспорядке) разбросаны разнообразные инструменты, среди которых Холанн узнал только плоскогубцы и несколько гаечных ключей - такими пользовался Иркумов. На кривом табурете в углу примостилась стопка брошюр с литаниями и молитвами Адептус Механикус. Книжки щетинились обрывками шнурков, которые девушка - механик использовала вместо закладок. На втором располагалась спальня, она же столовая, вторая мастерская, склад, архив и все остальное. В целом обстановка напомнила дом Иркумова, от этого Холанну стало чуть теплее на душе. Словно он опять вернулся в Танбранд, к привычным размеренным занятиям, расписанным на десятилетия вперед.
Впрочем, нет. Уве не мог сказать, что изменилось в нем, и изменилось ли вообще. Но отчего то ему казалось, что к прежней жизни счетоводу уже не вернуться… Впрочем, оформить беглую мысль в какое‑то более - менее внятное рассуждение Холанн не смог. Или не успел. Или и то, и другое сразу. Слишком тепло и мирно было у Туэрки. Словно и не случилось совсем недавно жутковатого и непонятного происшествия.
Девушка указала Холанну на стул с круглым продавленным сидением и дала несколько салфеток, пропитанных каким‑то душистым составом. Только теперь комендант почувствовал саднящую боль в голове. Несколько прядей он таки ухитрился вырвать в процессе катания по полу в радиорубке. Пока Уве кое‑как приводил себя в порядок, Туэрка скинула верхнюю часть комбинезона, оставшись в сильно вытертой синей рубашке из плотной ткани крупного плетения. Рукава комбинезона она завязала вокруг талии, как пояс. И поставила на маленькую прометиевую плитку кастрюльку с обломанной ручкой и неродной плоской крышкой. В воздухе поплыл непонятный запах, ощутимо травяной, но неизвестный Уве.
- Это… "чаем"? - уточнил Холанн, подумав, что надо как‑то завязать разговор.
- Да, - улыбнулась она, вздернув нос. - Только не "чаем", а просто "чай".
- А - а-а… - изобразил понимание Уве. Тепло проникало под комбинезон, счетовод подумал, что тоже может снять его хотя бы частично. Но устыдился своих тощих телес и штопанной фуфайки, которую надел, рассчитывая, что все равно никто не увидит.
Вместо чашек у механессы использовались латунные или медные выточенные изнутри цилиндры. То есть Холанн подумал, что они медные или латунные, потому что были металлическими, с характерным оттенком и блестели на свету.
Загадочный настой оказался горячим, темным и очень терпким на вкус. Скорее неприятным, нежели наоборот. Но ради короткого общества милой механессы Уве был готов хлебать даже пресловутый орочий 'дык' (который, естественно, не пробовал ни разу, но каковой периодически поминал Иркумов, когда ремонтируемые механизмы отказывались работать).
- Это… местное? - спросил он, грея ладони о сосуд. Руки в общем то и не мерзли, но само ощущение теплого гладкого металла было очень приятным.
- Нет, - Туэрка села напротив и сделала глоток. - Это Виктора. Александрова. Такое пили у него на родной планете. Он его терпеть не мог, но хранил в память о… доме. А потом подарил мне. Мне нравится.
- А где его мир? Что с домом? - спросил Холанн. Ему вспомнилось, что хирург вроде как с некоего Сталинваста, но название ничего не говорило счетоводу.
- Нет у Виктора больше дома. Давно нет, - вздохнула и насупилась Туэрка, всем видом показывая, что обсуждать тут больше нечего. Растрепанные волосы торчали в стороны, как перья большой желтой птицы, и Уве подумал - а как она пережила те страшные минуты общего безумия?
- Извините… - пробормотал он. - Я не хотел…
- Ничего, - беззлобно отозвалась она. - Понятно, что не хотели. Просто… не спрашивайте его об этом. Виктору много пришлось пережить.
- А вам? - неожиданно спросил Холанн и тут же смутился. Он спрятал нос в латунную (или медную) кружку, покраснев как раскаленный движок сланцевой дрезины.
- Знаете… - против ожиданий, Туэрка совершенно не обиделась и похоже вообще очень спокойно восприняла бестактный вопрос. - Здесь - отстойник. Если говорить прямо. Люди без тяжелых проблем сюда не попадают. Как сказал однажды Витя, мы тут живем, занимаясь взаимной психотерапией. У каждого есть в прошлом что‑то…
Она глубоко и печально вздохнула. оборвав фразу на полуслове, предоставив собеседнику самому домысливать несказанное.
- И у комиссара?
Туэрка задумалась, прихлебывая "чай".
- Не обижайтесь на Хаука, - очень мягко, почти просительно вымолвила она наконец. - Поверьте, не нужно.
- Я заметил, - буркнул Холанн, вспоминая холодный, мертвый взгляд разжалованного комиссара.
"… если не будешь помогать мне в меру своих сил и способностей, ты - не нужен."
- Я уже поняла, у вас как‑то сразу не заладилось, - прыснула она в ладонь, так, что Холанн невольно улыбнулся, настолько мило. почти по - детски это выглядело. Но почти сразу посерьезнела, тени легли под глазами, и счетовод впервые задался вопросом - сколько же ей лет?
- Я не о том, - продолжила Туэрка, подливая себе чай. Вопросительно глянула на Уве, тот качнул головой в отрицании. Напиток был не настолько противным, чтобы не пить вообще, но убывал прямо скажем, не быстро. - Хаук… он… понимаете…
Она задумалась.
- Он человек войны. Тамас никогда не жил мирно, ведь комиссаров готовят с раннего детства, в особых схолах. Он прожил долгую жизнь, непрерывно сражаясь. Он…
Туэрка снова сделала паузу, очевидно пытаясь выразить суть вещей понятными сугубо гражданскому собеседнику словами.
- … Привык все мерить только мерой жизни и смерти. Никакой середины. Он обидел вас, оскорбил, я знаю.
Холанн опустил голову и закусил губу. Речь девушки больше напоминала проявление жалости - еще одно унижение за долгий и отвратительный день. Может быть Туэрка заметила его реакцию, может быть нет, но продолжила она еще тише и еще мягче:
- Это не от того, что он плохой и жестокий. Просто… Понимаете, вот такой он. Вы бы поняли, если бы сами повоевали. Ему приходится быть жестоким к каждому, чтобы спасать всех. Таких командиров ненавидят в мирной жизни, но боготворят на войне.
- А… вы… ты… вы, - Холанн запутался и, стремясь восстановить душевное равновесие, сделал большой глоток. Закашлялся и поперхнулся ядреным настоем. Туэрка определенно не собиралась ему помогать, наблюдая за метаниями коменданта. В ее светлых глазах плясали крошечные веселые демонята.
- А вы? Вы воевали? - Уве все‑таки решил остановиться на более почтительном и нейтральном варианте.
- Нет. Но очень хорошо его понимаю. Я с Фрументы Прим.
- Фрумента! - выдохнул Уве с невольным восхищением. Но запнулся.
В Танбранде давно и стихийно считалось, что Фрумента Прим - место, коего, наверное, коснулась длань Бога - Императора. Там было все то, о чем Ахерон мог только мечтать - мягкий теплый климат, фактическое отсутствие времен года - из‑за близкого к нулю угла наклона к орбите. Мелкие океаны, отсутствие вредоносной флоры и фауны - люди заселили Фрументу прежде, чем на ней успела сформироваться собственная богатая и разнообразная биосфера. Пропаганда губернатора Теркильсена описывала, разумеется, совершенно обратную картину, но никто не верил, а правоохранители Ахерона особо и не усердствовали в насаждении. Теркильсен понимал, что людям надо иметь какую‑то отдушину, хотя бы относительно легальный и допустимый слив напряжения и недовольства. Кроме того, если люди очень сильно хотят куда‑то уехать, они гораздо лучше работают, ведь дорога стоит больших денег.
Как и большинство танбрандцев Холанн рос в неявном, но достаточно четком представлении - на Фрументе хорошо, и было бы очень славно когда‑нибудь накопить денег и переехать туда. Или хотя бы помечтать, потому что Теркильсен в полной мере пользовался правом планетарного правителя устанавливать 'excambium', то есть взносы за право купить билет с Ахерона. Но само по себе наличие Туэрки перед ним, ее грустные слова никак не вязались с мыслями о теплом дружелюбном рае, засеянном пшеницей цвета солнца. Кто в своем уме покинет такое замечательное место и переедет в ледяной ад Ахерона?..
- Там… не так хорошо, как говорят? - прозвучало довольно неудачно и скомкано, но Холанн не придумал, как выразиться яснее. Впрочем, девушка прекрасно его поняла.
- Там хорошо, - протянула она с затаенной грустью и посмотрела вверх, туда, где за склеенным пластиком скрывалось невидимое черное небо. - Фрумента прекрасна, это правда. Только вот… Понимаете…
Наверное, ей нравится это слово - "понимаете" - подумал Холанн. А может механесса низкого мнения о его умственных возможностях, поэтому регулярно призывает к внимательности и сосредоточенности… Первый вариант представлялся куда приятнее для самолюбия.
- Понимаете, это сложно описать, если коротко. Теркильсен суров, часто жесток. Но он относится к Ахерону как к собственному дому. И ведет себя как глава большого семейства. Кроме того, здесь мало людей, поэтому приходится поневоле беречь их. Фрумента же… Владетельная Семья считает ее кормушкой, кошельком, но не домом. Мечта Семьи - о ней все знают - выжать из планеты достаточно денег, подняться в администрации субсектора, получать доходы уже с нескольких планет и со временем переехать на Терру. Уже достаточно скоро, лет через пятьсот. Кроме того, на Фрументе всегда хватает людей, их можно не беречь. Поэтому…
Она передернула худыми острыми плечами под свободной синей рубашкой.
- Хаук как‑то обмолвился, что хуже Фрументы только Сеферис Секундус. А он знает, о чем говорит.
Уве почесал затылок. Название "Сеферис Секундус" ничего ему не говорило. Но судя по услышанному, место и в самом деле было преотвратным. Если уже Ахерон показался уроженке сказочной Фрументы куда более приятным местом… Интересно, как комиссар побывал на планете - житнице? Наверное, транзитом, по пути к Ахерону.
Холанн вспомнил последние слова девушки и отметил, как изменился ее голос. Что‑то здесь было не так. Словно Туэрка говорила о чем‑то очень личном… или пересказывала что‑то личное, услышанное от Тамаса. Быть может, это как‑то связано со странным черным пятном в биографии комиссара?
Он взглянул на девушку. Видимо Туэрка думала о том же, и поэтому Холанн прочитал в ее больших светящихся глазах отчетливый ответ.
"Не спрашивай - и не услышишь неправды… или грубости".
Взаимная психотерапия. Так, кажется, она сказала. Медик Александров - человек, лишенный дома. Комиссар Тамас - человек войны. Туэрка Льявэ - иммигрантка с планеты, которая, судя по ее словам, оказалась отнюдь не сказкой. а скорее наоборот. Интересно, какие демоны в прошлом священника Фация? Воистину, Волт и в самом деле прибежище странных людей.
Кружка в руках Холанна наконец показала дно, и тут в голову счетовода пришла новая мысль. Полоснула, как узким, бритвенно острым жалом.
А может быть это не гарнизон такой? Может быть все дело наоборот - в самом Уве Холанне? Холанн снова припомнил свою не сказать, чтобы короткую жизнь, перебрал ее основные события и вехи, как бусины четок на незримой нити. Ранняя смерть родителей, приют, школа. Затем самое важное событие для каждого танбрандца - Большая Распределительная Машина. И вот на заветной карточке прокол напротив "администрирование низ./ср. разряда; учет и бухгалтерия". А затем долгие годы однообразной службы. Иногда знакомства с женщинами, очень редкие. Обида на их невнимание и пренебрежение - тяжелая, медленно проходящая горечь. И снова работа.
Быть может, как раз люди, что собрались на Базе - совершенно нормальны? Именно у них - настоящая жизнь? Но кто тогда он, Уве Холанн… И что можно сказать о нем?
От этих мыслей Холанну показалось, что и без того больная голова сейчас закипит. Он стиснул пустую кружку и закрыл глаза, стараясь выгнать непрошенные сомнения. Впрочем, безуспешно.
И тут что‑то запиликало.
- Туэрка, ты дома? - скрипнул откуда‑то из‑под потолка голос комиссара.