- Ну как тебе? - Хэнк тут же протянул бокал дымящегося коктейля. - Этого ты ожидал?
Взглядом широко распахнутых глаз тот дал понять, что друг угадал, задумчиво покивал, осторожно и с опаской пробуя незнакомый напиток. В голове и так шумело после нескольких банок пива, выпитых еще дома, так что неожиданная отключка ему сейчас была весьма некстати. Хотя, сказать честно, здесь ему начинало нравиться, словно животная натура просыпалась, разбуженная тамтамами музыкантов. Стивен сдал свой плащ официанту, и они уселись на высокие барные стулья.
- Может, все-таки передумал? - Дэйч многозначительно подмигнул, извлекая из потайного кармана голубую пластинку. В ответ Стив нахмурился и отрицательно замотал головой. - Ну, как знаешь…
Дэйч откусил половину, запивая из стакана.
- Сейчас мы полетаем, моя маленькая Мэри. Сейчас мы окажемся рядом с Богом. - Хэнк быстро прикончил коктейль, соскальзывая со стула. - Ну, ладно, дружище, ты как знаешь, а я на охоту. Встретимся здесь же, ровно через час. Отрывайся - не теряйся! Цепани кого-нибудь, старик, расслабимся, я приглашаю в гости…
Он ободряюще хлопнул друга по плечу и покинул сектор, оставив Стива расплачиваться за выпивку. Тот еще раз пригубил вкусный, леденящий губы напиток и сразу заказал второй бокал. Находиться в относительно тихом секторе, подумал Стив, почти то же самое, что сидеть на эксклюзивных островках. Можно спокойно и незаметно рассматривать клуб, сохраняя рассудок в покое, не заражаясь безумием и хаосом, буквально витающим в воздухе основного сектора. Изучать людей. Выбирать себе цель для знакомства, в конце концов. Но и подвигаться Стив сегодня тоже собирался. Вот только допьет…
Вертясь на стуле, он неспешно шарил глазами по залу, медленно потягивая коктейль. В голове уже шумело, краски стали ярче, звуки понятнее.
Прямо за баром, почти на границе основного сектора "Алькатраса", находился очередной "остров власти". Стив склонился к стакану, стараясь не встретиться с прощупывающими зал взглядами охраны. Живописная картина. Стандартный круг широких диванов, круглый стол в центре возвышения, высокие бутылки и дорогая посуда, стаканы и светильники. Без особого удивления Стив заметил широкую чашку переносного звукоблокиратора. А среди всего этого бардака, ловко переставляя точеные ножки между нагромождениями стекла и пластика, двигаясь под нежные ритмы неслышной музыки, танцевала полуобнаженная девушка. Танец был неспешен и загадочен, жесты и движения приковывали взгляд, кроме элементарного желания пробуждая целую бурю чувств. Девушка стояла спиной, и ее длинные темные волосы, словно струи дождя, медленно змеились по голым круглым ягодицам.
А танцевала она для одного-единственного человека, сидящего за столом. Откинувшись на спинку дивана и лениво покуривая дорогую сигару, тот внимательно наблюдал. Стив заставил себя отвлечься от танцовщицы и рассмотреть ее хозяина. Азиат (какой именно, Стив не разбирался). Блестящие черные волосы гелем убраны назад, в правом ухе блестит камень. Черный же матовый пиджак накинут прямо на голое тело. А еще Стива поразила длина ногтей азиата - больше двух дюймов каждый, украшенных узорами и сверкающих лаком. Он изредка и лениво, по-хозяйски улыбался, одним из ногтей манерно почесывая идеально выбритый подбородок.
Вот танец окончился, и девушка изящно сошла со стола, присаживаясь рядом с когтистым азиатом. Сама она тоже оказалась азиаткой, а ее узкие хищные глаза были эффектно подведены яркими красками. Владелец столика повернулся, что-то приказав стоящим внизу охранникам. Один из них низко и почтительно поклонился, тут же растворяясь в окружающей помост толпе. Стив едва удержался, чтобы осуждающе не покачать головой - эти китайские парни, похоже, вообще не боялись закона - одетые в тефлоновые жилетки и черные костюмные брюки в стрелку, крепко сжимая в руках одинаковые автоматические винтовки, они зорко осматривались по сторонам, поигрывая голыми бицепсами. А на бицепсах… Стив заморгал от неожиданности и удивления. Руки всех охранников, прямо от кистей, были сплошь покрыты голографическими татуировками. Пестрые и объемные, словно живые, по человеческой коже, причудливо извиваясь, ползли усатые разноцветные драконы. В своих движениях они хитроумно переплетались с цветами и символами, не оставляя голой ни единой пяди тела. Тонкость работ вызывала неподдельное восхищение, а ни один рисунок не повторялся дважды.
В своем изучении татуажа Стив невольно столкнулся взглядом с одним из "змееруких" и поспешно отвернулся, снова прикладываясь к напитку. Не хватало еще, чтобы эти ребята с винтовками что-нибудь подумали. Что-нибудь не то… Он отставил пустой стакан на желтый пластик барной стойки, взялся за второй, снова повернулся к азиатам и замер.
3:2:4 В этот миг словно кто-то щелкнул выключателем, моментально вырубая в клубе всю акустику и прожектора - именно таким внезапно стал его мир - немым и черно-белым. Время забыло о том, что нужно бежать вперед, и даже круговерть света перестала так сильно бить по глазам. Стив увидел ее. Виржинию. Его Джину. Стэнделл медленно опустил стакан, едва не промахнувшись мимо стойки.
Слева от китайского ареала, медленно двигаясь под неслышные ему ритмы, в толпе мелькнула Джина. Здесь - в мифическом "Алькатрасе", куда люди по полжизни пытаются достать пригласительный билет. Именно сегодня. Прекрасная Виржиния, его жена, пока еще жена. Если ее вообще можно так называть. Будущая бывшая.
Вечер мгновенно протух.
Девушка была не одна. Спортивный парень, отдаленно чем-то похожий на Хэнка, с набриолиненными темными волосами, разодетый в светящийся пластик и фольгу, залихватски отплясывал рядом с Джиной. Ежесекундно заглядывал ей в лицо, беспрерывно улыбаясь и что-то лепеча. И она (больно, да?) улыбалась в ответ. Отвечала, танцевала и улыбалась - его Джина.
Словно в тревожном и мрачном сне, Стив отодвинул стакан от края стойки и на негнущихся ногах пошел к краю сектора. Прыщавый диджей в кепке что-то загундел в микрофон, подбадривая немногочисленную публику своего сектора, и даже бросил несколько слов в спину Стива, отчаянно шоркая винилом. Но Стэнделл ничего не слышал. Перешагнув светящуюся на полу черту сектора, он мгновенно провалился в океан грохота и криков. Звенели цепи, ревели динамики, толпа орала и толкалась в танце. Но Стив, словно одержимый или лунатик, не слыша и не видя ничего вокруг, продолжал пробиваться вперед, монотонно работая локтями. Туда, где мелькнула она, словно редкая рыбка в темной воде ядовитого моря.
Когда Стивен подошел, Джина стояла спиной. Он остановился, тупо глядя, как она двигается. Все выпитое за вечер внезапно навалилось, словно открыли кран, разом гася сознание. Набриолиненный паренек замедлил движение, озадаченно заглядывая Джине за плечо, и что-то спросил, наклоняясь к ее уху. В этот момент Стив больше всего на свете хотел врезать по его светящейся от счастья роже… Девушка остановилась и медленно повернулась. Теперь мир замер и для нее.
Было глупо и бесполезно что-либо говорить. Тем более что слов в этом аду звуков все равно было почти не слышно. В итоге они не сказали ни слова. Просто набриолиненный как-то вдруг замешкался, словно что-то понял, помялся на месте и отошел поглубже в толпу. А они молча стояли среди танцующих людей, глядя друг другу в глаза, в которых застыл одинаковый вопрос.
Прошла вечность, а затем Джина устало улыбнулась, отшатнулась от него на шаг, еще раз улыбнулась, на этот раз пряча глаза, и растаяла, словно мираж. Толпа сомкнулась, подобно океанской волне, навсегда отсекая их друг от друга. Стив обернулся и пошел обратно, все так же не разбирая дороги. Не хотелось ни думать, ни говорить, ни действовать. Диджей под потолком казался полным кретином, на ходу сочиняя какую-то рифмованную пургу, обращенную непосредственно к Стиву. Не хотелось ни жить, ни умирать. Хотя внезапно для себя он осознал, что хотелось выпить. В образовавшуюся в душе пустоту сейчас можно было побросать штук десять "Алькатрасов", и еще осталось бы место. Внезапно Стэнделл подумал, что сейчас потеряет сознание.
Но до стойки все же дошел. И выпил. И еще. И еще немного.
Когда через почти час в сектор ввалился едва передвигающий ноги Дэйч, тискающий сразу двух подружек неопределенного возраста (и, сказать честно, пола), Стив уже сидел под стойкой, упорно пытаясь дотянуться губами до зажатой в руке бутылки. Рыжий прыщавый диджей разошелся вовсю, сегодняшний вечер старинной музыки посвятив непосредственно Стиву. Заходившие в сектор понимающе качали головами, сочувственно выпивали со Стэнделлом, предлагали улететь, оторваться и так далее, недолго сидели рядом и уходили танцевать, освобождая место другим. Дэйч разом отпустил подружек и, растолкав разномастную тусовку, попробовал поставить звезду вечера на ноги.
Что делал и говорил ему друг после этой, размыто запомнившейся минуты, Стив не мог осознать вовсе. Огни перед глазами мелькали все быстрее, ни на секунду не останавливаясь, в ушах гудело, взор блуждал. Стивен Стэнделл нажрался в стельку, но главного так и не достиг. Словно наказание божье, перед внутренним взором его то и дело возникала Джина, смеющаяся, танцующая и исчезающая в толпе дикарей.
Стив резко, как это умеют только пьяные, вырвался из рук Хэнка. Упал на колени, и его глубоко, до самой первой банки пива, вырвало. Мгновенно нахлынули опустошение, усталость и чувство отрешенности. Дэйч осторожно подхватил укладывающегося спать друга под руки и медленно повел к выходу, качая головой под сочувствующие реплики окружающих. Стиву же не осталось ничего, кроме как беспрекословно смириться со своим никчемным состоянием. Свесив голову на плечо друга, он безропотно отдался течению несущих его волн. Наступила темнота.
ГЛАВА 4
…Они все наивно полагали, что отправляются в военный поход, по окончании которого смогут запросто вернуться домой, к своим женам и детям, навсегда забыв войну. Это великое заблуждение! Крестовый Поход - это новая жизнь, на которую обрекает себя любой честный христианин, это поиск и скитание, это образ существования, и вам никогда не покинуть вселенной, состоящей из обжигающего песка, ветра и свинца "Сарацинов"…
Ульрих фон Зейненгем, маршал Тевтонского ордена, командующий операцией "Знамение".
Палестина, 2063 год
4:1 Как и следовало ожидать, муниципальная аптека на шестом уровне снова не работала. Я в бессильной злобе выдохнул сквозь плотно сжатые зубы и подошел поближе, разглядывая листок бумаги, прилепленный к разрисованной шпаной витрине. Администрация аптеки несла что-то там про переучет и поставки новых лекарств. Что завтра все у нас будет, а сегодня, мол, сегодня - извините…
Над головой сердито переговаривались воробьи, имитатор погоды неубедительно создавал атмосферу солнечного осеннего дня. На скамейке сидели несколько старушек, смеривших меня взглядом, более проницательным, чем сканер в офисе Талбатова. Еще раз, уже более спокойно и обреченно, шумно вздохнув (в моменты похмелья нет ничего прекраснее, чем жалеть самого себя), я повернулся и неспешно поплелся к секциям лифтов. Приборная панель была почти выломана и выжжена сигаретами, но я все же умудрился вызвать кабину подъемника, утопив оплавленную зажигалками кнопку. Затрещали лампы над входом в шахту. В глубине Монолита захрустели моторы, страдающие последней степенью аритмии. За моей спиной с криками пронеслась стайка мальчишек. Они пробежали через аптечную площадку, остановились, что-то разглядывая у отключенного ржавого фонтана под тремя рахитными осинами, загомонили и полетели дальше, скрывшись в галерее зоны отдыха шестого яруса. Я отвернулся от псевдопарка, уставившись в кривой, неплотно прикрытый шов лифтовой двери. Кому-то это может показаться любопытным, а ведь некоторые из этих пацанов до сих пор не покидали пределов Монолита…
Значит, Князь опять останется без лекарств. Плоховастенько, нужно признать. Но до следующей аптеки сегодня я уже не успею. Это на одиннадцатом, в Восточном блоке комплекса, а через минут тридцать на дневной перерыв отрубят питание лифтов и ослабят освещение площадок. Перспектива добираться из Восточного блока пешком меня не привлекала, поэтому Игорю сегодня придется еще немного поболеть…
А разболелся Князь сильно. Почти как тогда, когда отмечали открытие княжьим друганом собственного небольшого ресторанчика на Затулинке. С тошнотой, непереносимостью жизни в целом, страхом солнечного света и всеми сопутствующими симптомами. Сегодня утром (нужно заметить, что после целых десяти часов сна), когда пора было начинать приходить в норму и возвращаться к жизни, Князь внезапно не смог встать с постели. И хотя мне казалось, что вчерашнее разливное пиво, заботливо принесенное Игорем с точки на втором уровне комплекса, сделало свое дело, подлечив наши перетруженные организмы, после сна Князю вдруг стало совсем невмоготу. Он с трудом дотаскивался до туалета, где долго и со знанием дела пугал раритетную фаянсовую технику, и снова падал на диван, постанывая и прося ухи. Вскрытие домашней аптечки желаемых результатов не принесло (ну не сомитаксом же его кормить), и я отправился выручать друга. Но тоже безрезультатно.
Просторная пассажирская кабина (к моему удивлению, пустая), расписанная маркерами и распылителями, со скрипом и стоном тросов унесла меня вверх. Фанерные двери разошлись, я привычно шагнул на родной ярус. И замер, едва не отшатнувшись обратно в лифт, подумав было, что ошибся этажом.
Плотно, практически плечом к плечу, живой стеной перегораживая довольно широкую площадку-улицу, ведущую от лифтов к бытовым лавкам и дальше, к жилым секторам, передо мной стояли люди. Их было довольно много, может быть, даже больше сотни, и я невольно удивился, не ожидая встретить столько народу так высоко - администрация Монолита в целях безопасности не разрешала проводить митинги и демонстрации выше четвертого-пятого. Поэтому обычно толпы собирались значительно ниже.
Не успев закончить мысль про демонстрации, митинги протеста или очереди за промтоварами, я чертыхнулся за невольный испуг. Отрицать бессмысленно - как только увидал всю эту живую массу, сердце совершенно неожиданно ухнуло в пятки. В недобром предчувствии слыша, как закрываются двери кабины, я двинулся было вперед, когда внутри снова екнуло. Не сделав и трех шагов, я опять замер, непонимающе вглядываясь в стену людей.
Господи, да это же старики. Одни старики. Мужчины и женщины, чьи лица изрыты сетками глубоких морщин. Все как один невысокие, одетые в старье, кое-где изодранное; похожие на крупных крыс, что сгрудились стаей - серой и бесформенной, но многочисленной, решительной от отчаяния и… злой. Ну конечно. Даже странно, что я сразу не понял, что именно напугало меня. От толпы веяло злобой. Она плескалась в мутных старческих глазах, протекала сквозь сжатые артритные пальцы, сочилась через язвы на сморщенной коже. Старики стояли, подпирая друг друга, стояли молча, лицами к лифтам, словно готовились к атаке эскадрона жандармов.
Я сделал шаг в сторону, а лифтовая кабина за спиной умчалась по вызову. Я беспомощно шарил глазами по стене людей, стараясь отыскать хоть малейшую брешь, чтобы найти проход к собственной квартире. Разум же лихорадочно пытался обрести хотя бы минимальное понимание происходящего. Оно опять перестало казаться реальным, как вчера в ванне, где Князь рассказывал мне небылицы. Все, что я слышал, помнил и видел со вчерашнего дня, вновь предстало каким-то нелепым кошмаром. Причем кошмаром, главный ужас которого заключается в полной неразберихе. Я с растущим беспокойством изучал людей перед собой, и мне казалось, что я всего лишь рассматриваю страницу комикса. Не хватало только подрисованных над головами пузырей с текстами внутри… Во рту появился кислый вкус, словно под язык положили медную пластинку. Одновременно с ощущением сна пришла шальная мысль. Эти старики стояли тут, у лифтовых шахт, не просто так. Старики ждали именно меня.
Ни одного знакомого лица в оборванной престарелой толпе. Какое там - эти были совершенно (это ощущалось во всем), совершенно чужими, неместными здесь, на моем уровне Монолита. Похожими между собой, словно из одного инкубатора, рассматривавшими меня одинаковыми взглядами глубоко спрятанных среди морщин глазок. И все они (больше сотни, да, определенно больше), эти жуткие люди, каким-то невероятным образом наверняка знали, что сейчас из лифта появлюсь я. Дикая мысль задела самым краешком, и я невольно согласился - отправься я даже к аптеке на одиннадцатый в Восточном блоке, старики все равно дождались бы. Или просто нашли…
Толпа внезапно качнулась вперед, словно живую стену повело. По ней как будто побежала трещина, и люди медленно двинулись, шаркая ногами по бетону псевдоулицы. Я вздрогнул, чувствуя неприятную резь в животе, и обернулся, вглядываясь в потемки коридора, уводившего к подсобкам и аварийным лестницам. Где-то там, среди нагромождений старых систем отопления, должна быть некогда заколоченная, а сейчас сорванная шпаной дверь выхода к лестничным системам. Медленно надвигающиеся старики заставили меня отшатнуться.
4:1:2 Так же неожиданно, как перегородившая площадку толпа принялась наступать, она вдруг остановилась. Еще миг, думал я позже, и я бы наверняка побежал. Но старики замерли. А затем словно выстрелили из своей сердцевины низенькой сгорбленной старухой. Вытолкнули из строя, как волна выталкивает на берег так и не сумевший утонуть мусор. Крохотную, горбатую, с перекошенным от старости лицом. Та в несколько шагов приблизилась ко мне, от неожиданности оцепеневшему окончательно. Оглушительно щелкая, в голове отключались системы управления и анализа. Я в ужасе ощущал, что мое тело почти не слушается меня, с гримасой отвращения разглядывая бабку сверху вниз.
- Не делай того, что тобой делают другие! - Словно чучело серой, потрепанной временем и грызунами вороны, старуха неловко запрыгала по площадке перед лифтом, отсекая меня от аварийной лестницы. В тональность карканью горбатой протяжно завыли моторы лифтов, словно аккомпанируя. - Никогда, никогда, мой мальчик! Ты и сам не знаешь, что ты есть, когда они делают, что хотят! Поверь, мой мальчик, поверь старенькой Александре! Ты в опасности, если такие, как ты, вообще могут быть в опасности. Идем с нами, мальчик, и мы покажем тебе истину.
Я постарался отодвинуться от старухи и ее приторного дыхания, долетавшего до моего лица, но не смог. С нарастающим испугом я продолжал рассматривать кружащуюся вокруг меня ведьму, назвавшуюся Александрой. Ноги наотрез отказывались двигаться, во рту пересохло, а вкус кислого металла лишь усилился. Кошмар определенно затягивался, через край выплескиваясь в реальность. Изо всех сил стараясь не запаниковать, я отчетливо представил, как сознание тонет в густой жиже страха и неверия в происходящее. Александра извернулась, подскакивая еще ближе, и вдруг очень быстро схватила мою руку, сжав ладонь в сухих холодных пальцах. По руке побежали мурашки, а от старческого прикосновения меня едва не стошнило. Тем не менее, странный транс, не дававший мне сдвинуться с места, все не проходил, заставляя смотреть и чувствовать.