Содержание:
Глава первая 1
Глава вторая 6
Глава третья 10
Глава четвертая 13
Глава пятая 17
Глава шестая 19
Глава седьмая 22
Глава восьмая 25
Глава девятая 28
Глава десятая 30
Норман Хьюз
Месть волчицы
Глава первая
Она устала так, что готова спать трое суток без перерыва. Сон - точно прохладная, кристально-прозрачная вода в горном озерце… внизу желтеет песок, недвижимый, застывший, как она сама застыла сейчас, погрузившись в пучину, а вода такая чистая, что невозможно определить ее глубину. Только когда нырнешь, понимаешь, что до дна не рукой подать, а много, много дальше… Она достигает дна. Она ложится на дно. Ей не хочется шевелиться, не хочется думать ни о чем. Сон-вода едва уловимо колышется в бесконечной высоте, в такт дыханию, в такт замедлившемуся пульсу, в такт ее отсутствующим мыслям. Она отдыхает. Она не хочет ни о чем вспоминать.
Видения порой мелькают совсем рядом, на расстоянии вытянутой руки, но она не пытается их ловить. Видеть ни к чему. Она достаточно навидалась за эту луну. Так минует целый день, а за ним следует ночь.
…Стук. Громкий, настойчивый. Соня вскакивает мгновенно, словно и не нежилась только что в постели, - роскошь, от которой успеваешь быстро отвыкнуть за время разъездов. Она натягивает на себя первое, что подворачивается под руку: длинную тунику со шнуровкой на груди, - рубаха доходит почти до середины бедер, - и, не заботясь о том, чтобы искать штаны, тем более, что ей противна сама мысль натягивать на себя пропитанную конским потом одежду, она распахивает дверь.
Стевар на миг замирает, делает шаг назад. Ей нравится, как он краснеет, этот северянин. Лицо заливает краской, так что веснушки выступают на нем белыми пятнышками, словно россыпь крохотных монеток, затем краснеют уши, шея и даже затылок. Он смущенно прячет в рукава свои крупные крестьянские руки, отводит глаза, не зная, куда себя девать.
- Ну что встал-то, заходи, - она отступает на шаг, едва ли не силой затягивая парня в комнату. Потом, решив, что не стоит так уж издеваться над этой невинной душой, оглядывается по комнате в поисках, чего бы надеть.
И тут же хмурится. На сундуке в изножье кровати стопка сложенной одежды. Чистой, пахнущей лавандой…
Это Мийна добавляет повсюду свои травы, - всегда знаешь, что ты дома, когда надеваешь рубаху с очередным цветочным ароматом. Мужчины, обитатели Логова, помнится, сперва возражали, орали во всю глотку, что не желают, чтобы от них несло, как от дешевой шлюхи, но Мийна обиделась всерьез, надулась, уступать отказалась наотрез, и, очутившись перед выбором: ходить ли в грязном, или смириться с ненавистным ароматом, парни все же благоразумно выбрали последнее. Для Сони, впрочем, такой вопрос не стоял изначально.
Ухватив легкие домотканые штаны, яркими красными узорами расшитые понизу, она натягивает их и хмурится, не обращая внимания на гостя.
- Ты чего злая-то такая?
Стевар уже слегка оправился от смущения, алые пятна постепенно сползают с лица.
- Могу и уйти, коли не вовремя.
Соня пренебрежительно машет рукой.
- Да нет, ты тут ни при чем. Просто я, видно, совсем уже чутье потеряла. Ко мне кто-то заходил сегодня, раз одежду чистую принесли, а я даже не слышала!
Она раздосадованно трясет рыжей головой. Стевар сочувственно кивает. Для него это не девичья блажь, не прихоть, он прекрасно понимает, чем так встревожена воительница. Сегодня ты не слышишь, как служанка принесла тебе чистую смену одежды, завтра не учуешь подкравшегося убийцу…
- Да ладно, - наконец пожимает он плечами. - Тебя ведь ждали еще несколько дней назад. Разара себе все когти сгрызла, дозорных отправляли на дорогу каждое утро. Наверное, загодя и принесли твое барахло…
Соня знает, что это не так, потому что аромат слишком свежий. Сейчас он раздражает ее, как прямое свидетельство преступного небрежения. Этот запах хуже, чем удар кинжала. Теперь она подозревает, что всегда, стоит лишь ей унюхать аромат лаванды, у нее будет такое ощущение, будто ей надавали оплеух. Ну, может, оно и к лучшему. Куда безопасней спохватиться сейчас, впредь будет осторожнее!
Мгновенно отбрасывая все неприятные мысли, ибо не таков обычай воительницы, чтобы подолгу надсаживать душу по поводу собственных оплошностей, она широко улыбается Стевару, ударяет его в плечо кулаком.
- Ну что, волчонок, рассказывай, как тут у вас. Скучал?
Здоровяк-северянин трясет кудлатой головой, расплываясь в широкой ухмылке.
- Не-е, не скучал.
Простая душа, он даже не понимает, что слова его могут показаться кому-то обидными. По счастью, Соня ему не подружка, не любовь всей жизни. Ей совершенно не обязательно, чтобы Стевар, пока она в отъезде, мучился и не находил себе места от тоски.
- А чего заявился тогда с утра пораньше, если не скучал? - подкалывает она парня.
- Ну, так бегать вдвоем веселее, в одиночку я замаялся, да и не то совсем. Пойдешь?
Сейчас ей меньше всего хотелось бы выбираться на улицу, где, как она видит через узкое окно, еще лишь отчаянно неохотно пробиваются первые предрассветные лучи, тусклым серым светом заливая просторный двор Логова, черепичные крыши служб и золотой купол храма. Постройки выделяются из тьмы едва различимыми перламутровыми тенями. Кажется, дунь и исчезнут… Иногда ей хочется, чтобы они исчезли. Сейчас особенно.
Но не в ее привычках раскисать… В углу, как обычно, стоит таз и медный кувшин с водой для омовения. Не обращая никакого внимания на жмущегося к окну Стевара, она начинает умываться, затем тщательно расчесывает костяным гребнем свои роскошные рыжие кудри, отмечая попутно, что слишком давно не уделяла нужного внимания волосам, и они опять безобразно отросли. Безобразно, по меркам Сони, означает почти до поясницы. В таком виде их не спрячешь ни под капюшон плаща, ни, тем более, под шлем. Пачкаются в любой грязи, в лесу цепляются за ветви, - сущее безобразие! Порой ей вообще хотелось бы остричься налысо, но жалко. И к тому же насколько быстро они растут! Никогда и ни у кого не видела подобного. Со вздохом она прикидывает, успеет ли вечером заглянуть к Мийне: помимо обязанностей прачки, та всегда помогает желающим справиться и с этой заботой.
Соня стоит перед зеркалом долго. Вообще, это зеркало - ее гордость. Великолепно отполированный пласт тончайшего серебра, закрепленный на медной основе. По краям - изящная чеканка в виде каких-то диковинных птиц, цветов с листьями, маленьких загадочных фигурок… порой Соне кажется, что они все время меняются, каждый раз, когда она смотрит на них. И вообще, это зеркало, пожалуй, одна из самых ценных вещей, какими она владеет, если не считать оружия, разумеется. Но сейчас она вертится перед зеркалом не для того, чтобы собой полюбоваться. Она и так знает, - что там увидит, и по счастью, не достигла еще того возраста, когда поутру смотреть в зеркало столь отвратительно, что стараешься оттянуть эту процедуру как можно дольше.
Дело не в этом, Стевар ее старый друг и приятель, он появился в Логове всего на полгода позже ее самой. Она знает его, как облупленного, и сейчас ясно чует, что с парнем что-то не так. Не обязательно что-то плохое, нет. Просто - он не такой. И, исподволь наблюдая за ним, пока делает вид, будто прихорашивается, Соня пытается понять, мерещится ей это спросонья, или, и впрямь, дело нечисто.
Впрочем, кто их разберет, этих оборотней. Конечно, Стевар - волколак не чистокровный, таких, должно быть, даже в самых глухих заимках Пограничного королевства уже не осталось, и сам он затрудняется определить, сколько именно у него человечьей, а сколько волчьей крови в жилах, так все перемешалось… Пограничное королевство давно уже не является тем странным наростом на теле Хайборийской цивилизации, каким оно было четыре века тому назад, когда оборотни-волки в буквальном смысле сумели прогрызть себе дорогу к трону, перенесли столицу в Вольфгард и основали новую династию, уверенные, что это - на века. Увы, как оказалось, так надолго их не хватило. Умерли первые короли-оборотни, пришел черед уйти на Серые равнины их прямым потомкам, и всё… развратились, обрюзгли, обленились. В отличие от людей, сытый волк не бегает, не суетится, не ищет поживы. Он сыт - значит, всем доволен. Может отдыхать, пока не проголодается. И волки Пограничья успокоились. В отличие от своих соседей-людей.
Первым, кто заметил слабость Пограничного королевства, оказался немедийский король Гихор. Но его отряды были встречены рассерженным ополчением, состоящим не только из оборотней, но также из людей, коим вполне вольготно жилось и при столь чудных правителях, и даже подгорных карликов-гномов, которым отнюдь не улыбалось, чтобы какие-то чужаки пришли на эти земли, принялись устанавливать свои законы, требовать новые налоги в казну… превыше всего, коротышки всегда ценили покой, и на защиту этого покоя двинулись всей своей немногочисленной, но не по росту упорной и крепкой ордой. В общем, немедийцы убрались несолоно хлебавши.
…Подумав немного, Соня принимается заплетать волосы в тугую косу: меньше будут мешать при беге. Одна прядь, другая, третья. Одна, другая, третья... Да, третий немедийский король. Третий из Гихоров. Он был умнее, этот парень с лисьей мордой, чьи портреты до сих пор украшают множество казенных зданий в немедийской столице, да и не только там. Пожалуй, Гихор Третий в памяти многих останется как один из самых хитроумных, безжалостных и удачливых правителей за последние два, если не три века.
Он начал с того, что заслал в Пограничье своих жрецов. Митрианцев сперва там встречали в штыки, но они были людьми мирными, драк ни с кем не искали, и мало-помалу их оставили в покое. После чего они принялись доходчиво разъяснять заблудшим душам Пограничного королевства, какой грех те совершают, подчиняясь нелюдям, живя с ними бок о бок, торгуя, собирая урожай, да еще хуже того, порой вступая в браки. Жрецам не слишком противоречили, их, пожалуй, скорее не замечали. Так, бурчат себе что-то под нос, да и Митра с ними. Но почувствовав, что к их проповедям народ мало-помалу привык, те сделались агрессивнее. Пошли в ход угрозы, обещания кары небесной и прочие подлые приемчики. Да тут еще вышел недород в Пограничье… дело, в общем-то, совершенно обычно при тамошнем климате, весьма скупом на солнце, зато щедром на дожди, снега и прочую погибель для урожая. Однако зерно, в буквальном смысле, упало на подготовленную почву, и наконец к митрианцам прислушались. Еще год прошел, еще один плохой урожай, и многие уже всерьез начали роптать против тогдашнего короля-оборотня Вольфера, а латники Гихора уже стояли на границе …
В общем, королевство упало Немедии в жадные руки, как перезрелый плод. Но на этом Гихор не успокоился. То ли он был так умен и дальновиден, и опасался, что разбитые оборотни неминуемо вновь поднимут голову, в особенности, памятуя о былых бунтах так называемых Бешеных Вожаков, во время которых пролилось немало человечьей крови, то ли и впрямь он был религиозным фанатиком, каких мало, - кто может сейчас сказать?.. В любом случае, Гихор перед ликом солнца, что есть самая торжественная клятва для митрианца, поклялся, что не успокоится и не будет спать в мире и довольстве, покуда на земле останется хоть один проклятый выродок из этого ненавистного волколачьего племени.
Отряды их так и назывались - Волкодавы. Одетые в серое, в плащах, на которых вышито было золотой и алой нитью солнце с четырьмя лучами, изогнутыми к югу, северу, западу и востоку, в шлемах с султанами из белоснежного конского волоса - вот когда разбогатели конезаводчики! - они прошли по всему Пограничному королевству, точно коса жнеца по колосящемуся полю, а дойдя до его пределов, повернули обратно и прошлись по нему еще раз, уничтожая всех тех, кто умудрился уцелеть в первый раз и теперь имел глупость вновь поднять голову.
Так продолжалось добрых три десятка лет. Население Пограничья сократилось едва ли не втрое. Разумеется, не все были убиты, многие просто разбежались, кто в Бритунию, кто в Замору, кто еще дальше Что же касается оборотней, то те, кому удалось уцелеть, ушли в леса, многие там окончательно одичали, перестали перекидываться в человечье обличье, навсегда забыв, что когда-то имели способность ходить на двух лапах. Другие… те нашли приют в самых дальних деревнях и заимках на болотах, куда Волкодавам добраться было нелегко, ибо лошади их оказывались слишком тяжелы, чтобы пройти по хлипким гатям. Там оборотни оседали, заводили хозяйство, женились… и чаще всего, естественно, на местных. Так постепенно размывалась кровь, и через сто пятьдесят лет после безжалостного Гихора Третьего, которого в Пограничном королевстве до сих пор именовали Кровавым, в то время как в Немедии он славился эпитетом Мудрейший, волколаков на севере не осталось вовсе, и о них все забыли.
Вплоть до нынешних дней, когда о них вспомнил орден Волчицы.
Стягивая заплетенную косу под налобную повязку, Соня принимается искать свою любимую обувку, которую всегда натягивает в лесу для упражнений. Для постоянной носки в городе совершенно непригодные, эти полусапожки-полусандалии на очень толстой кожаной подошве, изумительно охватывают ногу со стороны пятки и в носке, совершенно не стесняя движений.
Кроме того, подошва у них достаточно гибкая, чтобы при беге идеально принимать форму стопы. Пошарив под кроватью. Соня выуживает оттуда обувку, с брезгливой гримаской сдувает пыль и принимается зашнуровывать сандалии. Все это время Стевар неподвижно стоит у окна. Пожалуй, за это время Соня, вообще, могла бы забыть о его существовании, и это еще одна из поразительных особенностей приграничников. Человек - обычный человек - даже если постарается стоять смирно, затаить дыхание, притихнуть, едва ли сумеет по-настоящему замереть, если не считать, конечно, специально обученных лазутчиков, проводящих по полжизни в лесах. Человек все равно шевельнется. Там затечет рука, там хрустнет сустав… даже сам не заметит, как дернется, как выдаст себя. Стевар - совсем иное. Он может прекратить движение полностью, совершенно, став не то что даже деревом или стеной - став воздухом, просто окрашенным в тон человека. Казалось, даже мысли его замирают в такие секунды, хотя Соня никогда не осмеливалась спросить, о чем он думает в это время.
Однако о другом ей спросить сейчас хотелось бы.
- Слушай, Стев, - бросает она весело, притоптывая ногой, чтобы проверить, как сидят сандалии. - А почему из всего вашего племени в Логове только ты один? Ведь если вдуматься, вы - полуволки, здесь богиня - Волчица, вам бы тут самое место…
Северянин пожимает могучими плечами, и литые мышцы перекатываются под домотканой безрукавкой.
- Во-первых, не один, - бурчит он. - Еще двое есть, Малика и Тавер, впрочем, ты их не знаешь, да и не важно. - Он запускает веснушчатую пятерню в белоснежную шевелюру, - Видишь ли, они приходили к нам, ну, эти, посланцы Волчицы. До самих наших заимок, конечно, не добрались, туда, вообще, никому не добраться, но в городах ходили, расспрашивали, что, где, где волки, как найти… - он хмыкает то ли презрительно, то ли… Но нет, скорее все же презрительно. Соня усмехается тоже. Ясное дело, какой деревенский поверит горожанам вообще, а тем более таким, как посланцы Волчицы, странно одетым, ведущим какие-то загадочные речи. Чего хотят эти люди, что им нужно - кто разберет? Да и кому придет в голову идти за ними?
- Так что вы почесали в затылке и решили, что себе дороже, да?
Стевар разводит руками.
Ну, а ты как думала? Впрочем, они настырные оказались, эти волчатники. Ну, ты же их знаешь. Пару наших все же отыскали. Тут и оказалось, что мы им уже вроде как не подходим. Те, что в лесу, чистоту крови хранили. В тех больше от волка стало, чем от людей. Да и какая там чистота крови, если каждый год по весне они с волчицами валяются.
У Сони округляются глаза.
- Да неужто?
Стевар как будто смущен, вновь начинает краснеть. Пятна, прятавшиеся под рубахой, ползут по шее, заползают на щеки.
- Ну, врать не буду, сам не видел. Говорят так. Да и какая разница. В общем, волчатники сказали - нет, сильно дикие.
- Ну, а как же насчет вас?
- А мы слишком люди, тоже, стало быть, не подошли. Мне просто любопытно стало, - добавляет он после недолгой паузы. - Надоело на болотах сидеть, что там увидишь? Отец орет что ни день, мать пилит, жениться заставляют, в общем - плюнул я на все, котомку собрал, пошел волчатников искать. В город прихожу - их уже и след простыл. Пока я прособирался, да пока из трясины своей вылезал, они уехали уже. - Он усмехается. - Ну, ты меня знаешь, мы народ настырный, пошел за ними. Пешком, босой, как привычно, припасов взял с собой всего на три дня, не знал же, что так все сложится. Денег Опять же, ни медяка…
Соня выжидательно смотрит на него, но Стевар, похоже, не намерен продолжать. Он опять застыл у окна в какой-то странной позе, приподняв голову, левую руку закинув за спину, а левую ногу согнув в колене, точно цапля. Странная поза, чтобы погружаться в воспоминания. Она решается все же вырвать его из забытья.
- Ну, нашел все же, раз ты здесь?
- А то… - Он внезапно спохватывается, срывается с места, тащит ее за рукав. - Ладно, хватит сидеть-то. Сказал же, бегать будем. Пошли.
Соне и самой уж невмоготу находиться в этой комнате. Здесь все пропитано сном. Воздух кажется затхлым, каким-то медленным, свет сочится сквозь единственное окно, окрашенный странной тревогой. Она не находит здесь себе места - возможно, здесь не ее место? - и, запретив себе оглядываться, вслед за Стеваром она выходит в коридор.
Коридор жилых покоев Логова узкий и длинный, в него открывается не меньше трех десятков дверей, за каждой из которых комната, подобна Сониной. Впрочем, на одного человека - это большая роскошь. В большинстве, своем они рассчитаны на троих-четверых, и, насколько может судить воительница, сейчас, в большинстве, своем они заняты. В Логове неслыханный приток новобранцев. Неужто и впрямь готовится что-то любопытное?
Но Стевар не тот человек, у которого можно узнать последние новости. Как правило, он полностью погружен в себя, в собственные немудреные дела и заботы, и любой разговор сворачивает именно на это. Как спутник в дороге он хорош, отлично также биться с ним бок о бок, если уж, не дай Небо, приведется такое, но вот как соглядатай в стане врага… Нет, это не для Стевара.
Полутемный зев коридора внезапно раскрывается ярким световым пятном. За то время, пока она прихорашивалась у зеркала, да предавалась пустым размышлениям, оказывается, уже взошло солнце, но во дворе Логова пока еще пустынно. Лишь слева, у кухонь, вовсю уже царит суета, там колют дрова, тащат полные ведра воды, готовя все к утреннему завтраку, когда в Логове пробудится сотня голодных ртов, и все толпой устремятся требовать свою долю.