Глава 10
- Вы можете совершенно не опасаться, что ваше начальство нагрянет сюда с инспекцией, - говорил следующим утром профессор за чашкой чая, - В бытность мою на острове за те двенадцать лет, что он находится во владении каких-то непонятных контор, такого ни разу не случалось. Это вам не советские времена мрачного тоталитаризма, когда человеку просто не дали бы загнуться просто так. Это вам времена ласкового либерализма – уплачено и выживайте, как знаете, никто не вспомнит о вас до весны следующего года. – Но что они здесь делают летом? – Да ничего не делают. Люди, которые здесь крутятся, называют себя учеными, но они так же похожи на ученых, как я – на Мэрилин Монро. Считается, что они проводят какие-то исследования в области гидрологии. Но по моим наблюдениям они просто весело проводят время – купаются, загорают, катаются на досках. Ну и флиртуют, конечно. – И за все эти годы вас ни разу не обнаружили? – С достоверностью – ни разу. Хотя среди них кочует байка о каком-то приведении, но они сами в нее не верят, просто пугают своих подружек. Откуда им знать? Я – истинный хозяин и коренной обитатель острова, я здесь был уже тогда, когда здесь еще ничего не было, а они – перелетные птицы, временные насельники. Откуда им знать, что из себя представляет это сооружение? – Вы изучали здесь турбулентность? – Какую к черту турбулентность? "Турбулентность" - это кодовое название, маскировка. Мы изучали здесь психофизиологические возможности человека. – И для чего понадобилась эта сумасшедшая чаша? – Чаша? – профессор усмехнулся, - Чаша появилась совершенно случайно, как и котлован в море, это просто побочный продукт экспериментов, потом уже к делу приспособили. – И что же это были за эксперименты такие? – Профессор задумался, подергал себя за бороду, - Вы знаете, я с вами беседую здесь лишь по той причине, что вы – человек, дошедший до последней крайности, я просто не мог бросить вас там, на причале. Лицо у вас интеллигентное и я точно знаю, что мог бы излечить вас от ваших проблем, как я это уже сделал для множества других людей. Но вот секреты раскрывать повременю. – Опасаетесь, что продам врагам? – Опасаюсь, - с вызовом сказал профессор, - Любое правительство, любой страны мира не задумываясь, начнет атомную войну, чтобы завладеть, - профессор постучал себя пальцем по лбу,- Этими секретами. – Тогда почему ваше руководство оставило это, - он указал на профессорскую голову, - Беспризорным на этом беспризорном острове? – Потому, что я беспризорник и есть, - профессор ухмыльнулся, - У меня нет, и никогда не было никаких родственников. Я приехал сюда сорок семь лет назад, молодым, двадцатишестилетним ученым и с тех пор не покидал острова. – Ни разу? – Ну, не то, чтобы совсем ни разу. Выезжал, раз пять, но мне не понравилось. Здесь же было все: чистая постель, великолепная библиотека, столовая с такими деликатесами, которые не во всяком ресторане найдешь. – А женщины? – Сколько угодно и вполне дружелюбно настроенных – солнце, знаете ли, морские купания. На какой курорт мне было ехать, когда курорт был у меня под ногами и притом бесплатный? – Но вам платили? – Конечно, платили, и очень неплохо, тем более что я стал сначала кандидатом, а потом и доктором наук. – Не выезжая с острова? – Почти не выезжая. Зачем? Практически все специалисты по темам сидели на этом острове, да и диссертации были закрытыми. – Не скучали? – Отчего скучать? Здесь были уникальные условия для работы, сюда привозили фильмы, которые не шли ни в каких кинотеатрах, здесь были видеомагнитофоны и спутниковые антенны, когда никто и слыхом не слыхал о таких вещах. – И вас оставили сторожить все это? – Профессор помрачнел, - Нет. Я сам остался. Когда все начало рушиться, я задумался. У меня не было ни дома, ни семьи, ни друзей, а в последствии не стало и Родины – идти мне было некуда. Я был вполне обеспеченным человеком, но мои законопослушные деньги, как вы понимаете, вскоре накрылись под обломками сберкассы. Однако еще до того я начал готовиться. На острове возникла некоторая неразбериха, механизм еще функционировал, но признаки декаданса уже стали явными: заменили одного начальника, потом другого, люди уезжали и уже не возвращались. В конце концов, появились работники, которые не могли передвигаться по подземным сооружениям без карты в руках и почти не знакомые между собой. В этих условиях не так уж трудно было оборудовать себе тайное убежище и склад провианта. Но впоследствии все мои хлопоты оказались бессмысленными. – Почему? – Да потому, что они просто бросили здесь весь НЗ, рассчитанный на два года для пятидесяти человек. Учитывая, что я питаюсь в основном продуктами моря и выращиваю овощи в гидропонной установке, мне этого запаса хватило бы еще лет на десять, если бы я рассчитывал прожить так долго, начиная с сегодняшнего дня. Вы знаете, эта их бесхозяйственность долгое время вызывала во мне надежды, смешанные со страхом. – Отчего же? – Оттого, что она вызывала впечатление обдуманной хозяйственности, они оставили не только НЗ, они оставили генератор, горючее, медикаменты, только намертво закупорили тоннели – и я полагал, что они вернутся. Но они не вернулись. – Много чего произошло за эти двенадцать лет. – Верно. Возможно, что и некому стало возвращаться, на так уж много людей было посвящено в проект. – Но как вам удалось исчезнуть? – Просто. Суда приходили и уходили, и никто не считал по головам отъезжающих и сопровождающих грузы. Здесь ведь много чего было, помимо указанных мелочей - холодильные установки, радиолокационная станция, причальное оборудование и все это вывезли. Я взошел на одно из судов с открытым забралом, а выскочил в рабочей одежке, с шапчонкой, надвинутой на нос. Затем, проник внутрь горы через только мне известный, замаскированный вход и дождался последнего гудка. Вот и все. – Вас не искали? – Здесь не искали. А на Большой Земле, где меня, человека без адреса, было искать, на территориях, которые только-только начали делить под государства? – Не могу поверить, чтобы ученый, всю свою жизнь посвятивший научным исследованиям, мог вот так, запросто, похоронить себя в бетонной горе. – А я и не похоронил, - ухмыльнулся профессор, - Я продолжаю заниматься научными исследованиями. – И что же вы изучаете? – Атлантиду.
Глава 11
- В первой серии экспериментов, - рассказывал профессор, - Испытуемый находился на глубине трех метров, на дне бассейна, заполненного морской водой. Тогда задачей ставилось продление времени пребывания человека под водой без дыхательных аппаратов до двенадцати и даже до пятнадцати минут. – Теперь профессор мог отдохнуть от своей конспирации, и они степенно прогуливались берегом моря, на обоих были полосатые пижамы и комнатные туфли, отчего они выглядели, как двое отдыхающих из солидного дома отдыха 60-х годов прошлого века, где-нибудь в Крыму. – Уже тогда было известно, - продолжал профессор, - Что в состоянии гипнотического внушения человек способен оставаться под водой не стандартные минуту-полторы, а от трех до шести минут. Были известны многочисленные факты реанимации утопленников, находившихся под водой с заполненными легкими до сорока минут, а в отдельных случаях до полутора часов, если вода была холодной. С физиологической точки зрения, это никак не объяснялось, учитывая, что в мозгу происходят необратимые изменения, если он остается без кислорода более трех минут. Поэтому была принята гипотеза о том, что человеческий организм в принципе способен усваивать кислород из воды, дышать водой. Препятствием же к такому способу дыхания является не функциональная неспособность легких, а отсутствие тренировки и самое главное – страх. Человек теряет сознание, вдохнув воду не от удушья, а от шока. Но страх не является врожденным, это результат кондиционирования. Человек не может бояться воды изначально, поскольку он, в принципе, существо водной среды. Он не только зародился в воде, он выныривает в этот сухой мир из воды – из вод материнского чрева. Таким образом, сочетая гипнотическое внушение с постепенной, капельной, так сказать, тренировкой. Можно было рассчитывать приучить человека некоторое время дышать водой. – Профессор промолчал, - Мне неприятно об этом говорить, но в нашем распоряжении были лабораторные журналы нацистов, которые проводили такие эксперименты на военнопленных и получили впечатляющие результаты. Но я, - профессор остановился и вздернул вверх палец, - Никогда не был причастен к таким вещам, я работал только с добровольцами. – Некоторое время он шел молча, теребя бороду, - Мы оптимизировали эксперимент. Мы стали использовать психотропные вещества, которые не были известны нацистам. – ЛСД? – Нет, не ЛСД. Вам пока незачем об этом знать. Сейчас вам следует ухватить общую идею, чтобы вообще что-нибудь понять. – Я вас очень внимательно слушаю. – Слушайте, слушайте, потому, что это касается вас самым непосредственным образом. – Меня? И каким же… - Не перебивайте! – Профессор досадливо отмахнулся, - Итак, однажды мы стояли возле бассейна, в котором на глубине трех метров находился испытуемый. Вдруг он выскочил из воды, подобно дельфину и изрыгнул из себя воду, находившуюся в его легких. Затем он завис на расстоянии полуметра от поверхности воды и начал вращаться против часовой стрелки. При этом руки его были разведены в стороны, глаза закрыты, а лицо повернуто к небу. Мы застыли с раскрытыми ртами. Через тридцать секунд он открыл глаза, на лице его появилась презрительная гримаса, и он быстро сказал что-то на незнакомом языке. Затем он как бы сделал над собой усилие, сглотнул и сказал ясно и отчетливо, по-русски, - Мудаки вы все. – После этого он обрушился в бассейн и начал тонуть так, что нам пришлось его спасать.
Тогда мы не обратили никакого внимания на слова, произнесенные атлантом. Мы полностью сфокусировались на феномене левитации. Мы много слышали и читали об этом, но никто никогда не видел, могу вас уверить – в первый раз это действительно впечатляет.
Этот испытуемый впоследствии ничего не вспомнил, но мы начали усиленно работать с ним. Он, кстати, был не мальчишкой, а взрослым мужиком сорока семи лет, очень заслуженным морпехом, с кучей медалей, успевшим прихватить ту еще войну. Он мог бы плюнуть и на нас и на все эти эксперименты. Но не плюнул, ему все это нравилось. – Профессор задумчиво подергал себя за бороду, - Этот человек, который тогда мне в отцы годился, был честным, умным, добрым и смелым. Я помню его по сей день, земля ему пухом. Так вот, наши усилия долгое время ни чему не приводили, он просто высиживал под водой шесть-семь минут и все. Но однажды после гипнотического внушения он вдруг развалился в кресле и спросил спокойно и презрительно, - Какого хера вам от меня надо? – Мы несколько опешили, но не слишком. Мы решили, что имеем дело с Федором Филипповичем, который по каким-то причинам не воспринял внушение. Я вел эксперимент, поэтому я и ответил, - Ну, хотелось бы увидеть, как вы летаете. – В ту же секунду Федор Филиппович вознесся над крессом. Я хочу особо отметить, что и этот и предыдущие эксперименты фиксировались на пленку.
- Ты это имеешь ввиду, собачий кал, педераст, гниющие испражнения жабы. – Он произнес еще около десятка таких определений, которые я даже не могу вспомнить сейчас. Но тогда я твердо ответил, - Да, именно это я и имею в виду. – Ну вот, ты это и получил, - сказал атлант, - Что тебе еще надо? – Меня начала колотить нервная дрожь, на подсознательном уровне я начал понимать, с чем имею дело. Но рядом со мной находился коллега, физик и он спокойно сказал, - Мы хотим углубить бухту, можешь помочь? – Насколько ты хочешь углубить бухту, дешева, грязная, низкая, никчемная тварь? – спросил атлант. – На девятнадцать метров, - ответил физик. Сразу же вслед за этим мы ощутили сильное нагревание воздуха, которое быстро прошло и сменилось холодом. – Сделано, - сказал атлант, - Иди, проверь, червяк. – Я проверю, - сказал побледневший физик, - Я проверю, сука. И если ты еще раз назовешь меня червяком, я пробью тебе башку вот этой штукой, - он взвесил в руке тяжелый микроскоп. – Ты это брось, - сказал я с истеричным смешком физику, с которым был знаком лет, примерно, с семи, - Башка-то Федорова. – Мы вусмерть перепугались, а девушка-биохимик, которая была с нами, вообще находилась на грани обморока, но держались, как могли. – Вы, говнюки, - сказал атлант чистым, нормированным русским языком, - Еще раз Федора дерните, и я сгною вас, всех троих, в самых нижних, в самых грязных, в самых вонючих, в самых тяжких кругах ада. – Мы не дергаем, - сказал я, - Он сам хочет, ему это нравится. – Нет, не хочет, - упорно ответил атлант, - Мужик не понимает, что вы, козлы, с ним делаете. Не сметь! – вдруг заревел он, - Не сметь тыкать, не сметь обращаться с нами, как с материалом для ваших фуевых экспериментов! Это вы материал, в слизь превращу, в идиотов, говно свое жрать будете, твари! – Профессор усмехнулся, - Признаюсь, я перепугался так, что чуть не обмочился, а девушка обмочилась-таки, - Федор был крупным, здоровым мужчиной, и о нем было известно, что во время войны он задавил голыми руками около двух десятков фрицев в рукопашных схватках, если бы он захотел, то мог бы порвать нас на куски и без всякого атлантского колдовства. – Профессор подергал себя за бороду, - Тогда еще не было никакого каратэ, но морпехов учили убивать людей без затей - быстро и надежно и мы все это знали, мы же общались с ними постоянно. Если бы Федору взбрело в голову встать с кресла, мы бы перестали существовать в течение нескольких секунд, включая физика с его прибором. Но физик оказался единственным, кто не перепугался до смерти, он вообще был слегка чокнутым, этот физик, с детства – ничего не боялся. И надо сказать, он боготворил Федора. Он был евреем, этот физик и оказался в детском доме вместе со мной по той же причине, что немцы убили родителей в Мукачеве. Он мог обругать матом даже руководителя темы, но к Федору, который давил фашистов, как котят, относился с глубоким почтением. Он сказал, - Мы будем обращаться к вам на "вы", сэр, милорд. Но и вы извольте держать себя в руках. – У самого-то физика руки тряслись мелкой, бешеной дрожью. Плевать ему было – атлант, не атлант. Его оскорбили, и он был готов драться с кем угодно, хоть с чертом. И атланта, надо полагать, впечатлила такая щенячья храбрость. Он ухмыльнулся и спросил голосом Федора, - Чего ты хочешь, Юрчик? – у Федора был глубокий, штыковой шрам через всю щеку, он редко улыбался, зная, что эта его ухмылка может вогнать в дрожь кого угодно. – Ответьте, пожалуйста, будьте добры. Кто вы такой? - спросил физик. – Да я бы ответил, - сказал атлант, продолжая ухмыляться, - Но ты все равно ничего не поймешь, дурачок. – А вы попробуйте, начальник, - просительно сказал физик, - Я ведь все-таки отличник и кандидат наук и красный диплом, опять же. – Тогда атлант быстро произнес что-то на неизвестном языке. – Благоволите перевести, пожалуйста, будьте любезны, - попросил физик. – Ну, жрец, - сказал атлант, - Ну, колдун. Ну, доктор наук, - он расхохотался, - А почему ты, собственно, Юрчик не хватаешь свой лот и не летишь в бухту, чтобы замерить глубину? Я ведь сделал то, о чем ты просил. – Я верю, - сказал физик, - Упаси меня бог сомневаться. Но если это связано с ядерной реакцией, не могли ли мы получить серьезную дозу? – Атлант нахмурился, - Ты меня за кого принимаешь? – Хорошо, хорошо, - заторопился физик, - Извините, пожалуйста. А скажите, будьте любезны, как вас называть? – Федором называй. Я и есть Федор. – Это как же? – Хватит! – вдруг заорал атлант, - Надоел ты мне, красный диплом. И льстить ты не умеешь, у тебя зрачки дрожат от злости. Теперь слушать и запоминать. Вот вещество, - он схватил со стола лист бумаги и нацарапал карандашом формулу, - Которое я люблю. Будете давать мне его. При этом называть на "вы" и кланяться. Водки не давать, и бассейн мне ваш на хер не нужен. Увижу бассейн, убью, понятно? – мы кивнули все втроем. – Если захочу – сам приду. Не лезть ко мне со шприцами и порошками, ясно? – Ясно, - мы снова кивнули. – Это, - он ткнул пальцем в формулу, - Буду принимать, растворенным в вине, самом лучшем вине, усвоили? – Усвоили. – Много мяса, свинины, жаренной на вертеле. Воды привезете нормальной, а не то дерьмо, что вы тут пьете. "Боржоми" пусть будет, ясно? – Ясно. – Если кто-то из вас нальет Федору спирт, особенно ты, - он ткнул пальцем в физика, - Загрызу зубами, понятно? – Понятно. – Федор почему-то любит тебя, - он снова ткнул пальцем в физика, - Он тебе все простит. Но он не совсем нормален, по вашим понятиям. Он держится, но у него в любой момент может съехать крыша. Он все время на войне, ты можешь это понять, клоун? – Могу, - физик кивнул и закрыл лицо руками. – Ему нельзя запредельных перегрузок, а он лезет, он воюет таким способом, но у него сорвется предохранитель от твоих долбаных экспериментов и он превратится в машину для убийства. И я с удовольствием ему помогу. Ты понял, диплом? – Понял, - физик кивнул, не отрывая рук от лица. – Ты знаешь, что у него тяжелая травма головы, что у него жена и двое детей на берегу, девочка умрет через два года от рака прямой кишки, ты знаешь это? – Откуда же…, - физик все закрывал лицо руками, но было видно, что он плачет. – Так знай. И знай, что я – это он, хотя тебе и не понять этого твоими дипломированными мозгами. И знай, что он убил на войне не два десятка, а шестьдесят одного человека и никак не может понять, почему сейчас нельзя решать проблемы таким способом. Но я решал эти проблемы за десятки тысяч лет до того, как вы, недоумки, выползли из ваших загаженных пещер. Все. За нарушение инструкций покараю страшнее, чем смертью. Теперь вон отсюда, дверь закрыть и не беспокоить, Федор будет спать. – Вот таким, - профессор помочалил в ладонях свою винтом закрученную бороду, - Было первое собеседование с атлантом.