* * *
Капитан Верещагин был очень далек от идеи насмехаться над ГРУ. Его бил озноб. Сидеть становилось больно, лежать - тоже: руку приковали довольно высоко от пола. Артем понимал, что все-таки свалится, но пока что он сидел, обхватив колени рукой и сохраняя остатки тепла между бедрами и грудью.
…Они с Востоковым старательно обходили эту тему: что будет, если он провалит задание и попадется. Верещагин не собирался проваливать задание и попадаться. Тем более он не собирался попадаться, выполнив задание. Но ведь Востоков - профи. Он должен был понимать, что ни один из вариантов развития событий исключить нельзя. Он это понимал и все же не затрагивал этой темы. И тогда Артем сам поднял вопрос…
"Пойте, капитан. Не нужно сопротивляться. Спасайте свою жизнь".
Он знал, почему Востоков обратился к нему, к непрофессионалу. Пойте. Рассказывайте все как на духу. Это не страшно.
Потому что вам никто не поверит.
Вернее, поверят. Но не сразу.
О, господи!
Они все равно это сделают. Наркотики, боль, унижение - изо дня в день. Они это сделают просто для того, чтобы подстраховаться. Он не вымолит пощады и не купит ее.
Ну и черт с ними. Артем лег на левый бок, лицом к стене, и попробовал заснуть. Удалось, как ни странно: сутки без сна, мозг требовал свое.
Он проснулся от боли. Затекла рука, пришлось встать, но чтобы опереться спиной о стену - не могло быть и речи. Артем стоял на коленях, прислонившись к стене лбом, прижавшись грудью к холодной батарее - пока не отошла кисть. Тогда он сел и прислонился к стене боком. Дрожь переходила порой в дергание. Чтобы отвлечься, он вспоминал стихи и солдатские маршировки, то молился шепотом, то матерился. Была мысль вывести сержанта из себя, чтобы тот измолотил его до потери всех чувств. Он орал на выцветшего спецназовца и ругал его самыми черными ругательствами. Сержант сидел на стуле неподвижно и смотрел на Артема своими вкрутую сваренными глазами. Из-за этих глаз хорошее, в общем, лицо казалось страшным.
Любой серьезный спортсмен - эксперт по части боли. Он чувствует ее оттенки, как дегустатор различает сорта вина. Подвергая свое тело экстремальным нагрузкам, он должен уметь терпеть боль, когда это нужно, и вовремя останавливаться, когда боль сообщает: все, дружок, ты взял через край!
Он думал, что у него есть опыт. Ему случалось обмораживаться и разбиваться, была трещина в лодыжке и перелом предплечья, был скверный случай с взорвавшейся газовой горелкой… И всегда выход был только один: встань и иди. Как бы хреново тебе ни было - встань и иди. Боль - та цена, которой ты купишь себе жизнь.
Но весь опыт бесполезен, когда никакой ценой ты себе жизнь не купишь. Бесполезен, когда нельзя встать и некуда идти. Бесполезен, когда знаешь, что дальше будет только хуже, и речь пойдет даже не о сроке сдачи (он уже сдался), и не об условиях (условия ставят они), и не о том, что ему удастся сохранить (ему ничего не удастся сохранить).
Наконец усталость опять взяла свое: он впал в забытье и оставался там до тех пор, пока новая инъекция не вогнала его в химическое бодрствование.
Спецназовский капитан снова желал побеседовать.
"А все-таки, сволочь, не я тебя позвал, а сам ты прискакал".
- Энью, оставь нас вдвоем.
На этот раз капитан не предложил ему перебраться в кресло. Сел туда сам, закурил. Достал из кармана еще одну сигару - дешевую "Тихуану" с мундштуком.
- Будешь?
- Нет.
- Ладно, хватит выебываться.
- Я не выебываюсь, гражданин капитан. Я просто не курю.
В лицо Верещагину полетело что-то большое, зеленое и прямоугольно-крылатое. Он успел заслониться рукой. Предмет, которым в него швырнули, оказался легким и спокойно упал к ногам Артема, шевельнув страницами.
Папка-сшиватель. Досье под номером 197845\XD.
- Правду, конечно, говорить легко и приятно! - спецназовец чуть ли не наехал на него креслом. - А рукописи, конечно, не горят! Но мне очень не нравится, что ты держишь меня за полного идиота. Представь себе, я не поленился спуститься вниз и найти твое личное дело. Представь себе, я его прочитал.
Арт ждал вопроса.
- Допустим, я тебе поверил, - сказал Резун. - Допустим, ты - действительно обычный ротный из четвертого батальона горно-егерской бригады. Обычными ротными мы не занимаемся, но в порядке исключения я тебя выслушаю. Когда ты вышел на контакт с Востоковым?
Артем следил за прихотливой игрой дымной пряди, рождающейся на красно-сером столбике пепла.
- Когда ты вышел на контакт с Востоковым?!
Тамара в "Пьеро" была одета в красное платье и серый жакет… Где она? Что с ней?
- Отвечай, скотина! Почему вдруг замолчал?
- Передумал…
У советского капитана были серые глаза, а рисунок радужной оболочки напоминал изморозь на стекле.
- Не самый подходящий момент, - сказал он. - Понимаешь ли, друг мой, я как раз решил выслушать тебя внимательно, и не стоит меня разочаровывать.
- Знаю. У тебя есть газорезка.
- Не в ней дело.
- И это знаю. Вы не занимаетесь простыми ротными. Если ты притащишь в Москву простого ротного, что с тобой будет?
- Ты что, меня пожалел? - Владимир засмеялся. - Ты себя пожалей!
- Оснований не вижу. Простой ротный отправится в лагерь для военнопленных.
- Вот тебе! - Резун продемонстрировал тот же жест, что и майор Лебедь. - Никакой ты не военнопленный, понял? Это - советская территория, а ты - изменник Родины, статья шестьдесят два, расстрел. Если тебя пожалеют - десять лет. А пожалеют тебя, если ты согласишься сотрудничать.
- Иди в жопу.
- Выбирай выражения. Там, куда ты попадешь, тебя могут понять очень буквально.
- Хорошо, тогда иди в пизду.
Оплеуха отбросила бы его влево, если б не наручники.
- Я пытаюсь тебе помочь, - умело дозируя злость, сказал спецназовец. - А ты играешь героя. Знаешь, как ломаются такие? С треском. Тебя выпотрошат, как цыпленка. Есть масса способов, и перебирать их будут, пока не найдут нужный. Но к тому времени ты будешь уже никакой. Полуидиот со сгнившим от всякой химии нутром, не говоря о прочем.
- Так что ж ты вокруг меня пляшешь вместо того, чтобы применить все эти безумно эффективные методы?
- Да потому что жалко мне тебя! Жалко мне дурака, которого втянули во все это, а потом вышвырнули, как использованный гондон.
- Жалко у пчелки в попке, товарищ капитан. Речь идет о твоих драгоценных погонах. Ты крутишься тут, пытаясь понять, что я такое и сколько стоит моя шкура. Потому что обычному ротному, которого втянули, использовали и выбросили, полагалось бы уже подыхать от отчаяния и валяться у тебя в ногах. Но у людей разный запас прочности. Может, у меня он чуточку повыше? Или меня, как и тебя, научили разным таким штукам? Кто я такой - спецагент, валяющий дурака, или дурак, валяющий спецагента?
- Ты - просто дурак. Досье агентов выглядят иначе.
- Ага. Так выглядят досье простых ротных. У каждого крымского ротного на чердаке валяется краповый берет, чего уж там. Я - самый типичный капитан форсиз, типичнее некуда.
- Час назад ты пел по-другому.
- Час назад ты мне не верил.
- Я и сейчас тебе не верю, сволочь. Тебя взяли в дело, чтобы ты засыпался, попался, запел и впутал в это КГБ. Ты - обманка, пустышка, нулевой вариант. И молчишь ты только потому, что набиваешь себе цену, разве не так?
- Браво, маэстро! Значит, ты потерял вертолет ради того, чтобы захватить пустышку? Поздравляю! Да за пустышку тебе не то что майора - полковника дадут!
Резун снова ударил его по лицу. На этот раз - для симметрии? - по левой щеке, так, что он долбанулся головой о батарею. Носом опять пошла кровь.
Спецназовский капитан оттолкнулся ногой от стены, отъехал в центр комнаты, закурил и задумался.
После второй сигары капитан Владимир Резун принял решение.
Черт с ними, с майорскими погонами. В следующий раз.
В Москву пленник попасть не должен.
План действий, на удивление простой и изящный, сложился быстро. Варламова в него лучше не посвящать: еще решит рискнуть и связаться с этой фальшивкой. А если у него не выгорит, на кого он укажет как на главного виноватого? Отож.
Держать его в бессознательном состоянии. При наличии шприца из индивидуального пакета и бутылки "Смирнофф" сделать это было очень просто.
Верещагин, увидев иглу, попробовал сопротивляться. Резуну не понадобилась даже помощь сержанта Ныммисте. После инъекции он подождал минут десять и, убедившись, что мертвi бджоли не гудуть, покинул кабинет.
Хорошая легенда для продажи была готова. - Задачу облегчило то, что большая ее часть была правдой. А еще задачу облегчила неожиданная помощь капитана Берлиани.
* * *
- Это мы еще посмотрим, - прорычал Князь. - Ну-ка включи эту холеру, штабс!
- Ваше благородие, - тоном возражения произнес Хикс. - Я не знаю, как к этому отнесется полковник Кронин…
- Чихал я, сигим-са-фак, на полковника! Это не полковник выволок меня с того света на Эвересте, ясно?
Хикс ругнулся и включил советскую рацию.
- Вам за это врежут по голове. И мне тоже, - печально сказал он. - Не стоит так поступать, Георгий.
- А как стоит, ребята? Как стоит? - Берлиани сжал кулак. - Вы слышали, что сказал этот? - Небрежный кивок в сторону советского полковника. - Пока мы будем искать Кронина, спрашивать разрешения, то да се, Артема отошлют в Москву. И все.
- Да почему обязательно в Москву? - недоумевал Хикс. - Colonel Yefremov очень хочет домой, поэтому вешает нам на уши дерьмо, чтобы мы поскорее его обменяли. Все очень просто. Скальпель Оккама.
- Расшиватель Оккама, - буркнул полковник Ефремов.
- What do you mean? - вскинулся морпех. - Что ты хотел сказать, а?
- Ара, генацвале. Догадайся с трех раз.
- Откуда он знает фамилию? - спросил Берлиани у круга егерей. - Откуда? Откуда ты знаешь фамилию?
- От верблюда, - съязвил полковник. - Читал в приказе. Черным по белому. Передать. Капитана. А. Точка. Верещагина. В руки. Гэ. Рэ. У! - каждую фразу полковник подтверждал тычком пальца правой руки в ладонь левой. Словно расставлял точки в приказе. - Ты знаешь, что такое Гэ-Рэ-У, кацо? Или тебе рассказать?
- He’s got you, - тихо сказал Хикс. - Он понял, где на тебя можно давить.
Полковник не расслышал его слов, но общий смысл просек и решил дожать.
- Наши его не раскололи, крепкий орешек оказался. Ничего. В ГРУ и не такие пели, кацо. Тенором.
- Он может на меня давить, да? - переспросил Князь. - Может, ничего не скажешь. Может…
- Главштаб на связи, - сказал Хикс.
Князь вцепился в наушники.
- Алло? - услышал он. - Волга-один слушает. Прием.
- Капитан Берлиани, морская пехота, Остров Крым! - отрывисто сказал Князь в микрофон. Из наушника в ответ не донеслось ни звука.
- Слушай меня внимательно и передай своим командирам. Полковник Ефремов у нас в руках. Офицеры его штаба - тоже. Мы предлагаем обмен. Человека за человека. У вас наш офицер, капитан Артемий Верещагин. Верните его. Мы вернем вашего полковника. Я жду вашего ответа пять минут.
- П-подождите немножко, - потрясенный связист на том конце провода надолго умолк.
Князь снял наушник.
- Я даже боюсь представить, чем это для вас кончится, Георгий.
- Миша, - тихо сказал Берлиани. - Вот послушай, Миша, как это было. Я скис на спуске с Эвереста. Я сидел жопой в снегу и отказывался встать. Шамиль пробовал тащить меня, ругал, бил по морде - я сидел, как пень, и хотел только одного - умереть. Тогда Шэм ушел… Я бы умер быстро, мороз был, начиналась метель… Меня опять начали трясти, я решил, что вернулся Шэм… Но это был не он. Арт поднялся туда от штурмового лагеря, и все повторилось: он тряс меня, сделал укол, просил подняться и идти… До лагеря было не так уж далеко, я бы дошел, если бы нашел в себе силы встать… Физических сил мне хватало, но я… я просто сдал.
- И что? - спросил штабс-капитан.
- Понимаешь, он знал, чем сможет меня поднять. Я не буду повторять тебе, что он мне сказал и что сделал. До сих пор стыдно. Но я встал и пошел. И теперь я жив. Ты понял?
Хикс вздохнул, и тут засигналила рация.
- Я слушаю, - сказал Георгий, нацепив наушники.
- Можете подавиться Ефремовым, беляки, - услышал он чей-то незнакомый, не связиста, голос. - Не получите вы своего Верещагина. Он уже в Москве. А вам скоро пиздец придет.
- Держите его, guys! - успел крикнуть англо-крымец, когда князь выскочил из БМД и бросился на полковника.
Предупреждение несколько запоздало: Князь успел вцепиться Ефремову в горло. Общими усилиями удалось не допустить нарушения Женевской конвенции. Хотя Ефремов потом кашлял еще около получаса.
* * *
- Вот такие пироги, - майор Варламов положил телефонную трубку. - Вова, а в руках-то у нас не абы какая цаца. Только что Драчеву предложили полковника Ефремова в обмен на твоего орла.
- Ефремова?
- Полк уничтожен. Разбили вдребезги, к едреной фене. Встретили на марше. Спаслось тридцать человек. Ефремов захвачен в плен.
Он вперил в Резуна внимательный взгляд. Ожидал, скажет ли капитан то, о чем майор уже наверняка думает.
Пора убегать. Уходить, спасаться. Мотострелки не удержат город, если белые пойдут в наступление. В лучшем случае смогут прикрыть отход командования и спецназа.
Слишком долго Драчев тянул. Он и теперь будет тянуть, цепляться за соломинку, удерживать город и тогда, когда это потеряет смысл… Резун знал характер комдива.
Он отошел к окну, закурил. Далеко вверху собирались тучи. Плотный облачный фронт царил над городом.
На улице было пусто. Еще вчера Симфи напоминал военизированный карнавал, а сегодня словно вымер. От вчерашнего празднества остались только сиротливые разноцветные флажки и такие же сиротливые красные флаги.
"Так вам и надо, идиотам, - злорадно подумал Резун. - Будете знать, как заигрывать с этой властью. Эта власть, братцы мои, не шутит, а сразу ставит раком".
Он докурил и выбросил сигару в форточку. На душе было гадко.
Варламов еще раз позвонил в аэропорт и долго с кем-то ругался. Потом положил трубку.
- Сказали, до трех ни один самолет не вылетит, - сообщил он. - Грузят хабар для товарищей начальников.
- Пашин "Мерседес"?
- Забирай выше. Намного выше. Так что сидеть нам тут…
Варламов был рад случаю прокатиться в Москву и оттарабанить туда заодно свой новоприобретенный "Рено". Пленник пришелся кстати, и даже попытку влезть поперед батьки в пекло он Владимиру простил.
Резун прислушался к шуму в коридоре.
- Мне здесь не нравится, - сказал он. - Десантники на взводе, могут натворить дел…
- Да брось ты, - отмахнулся Варламов. - Ну напьется Драчев. Звезд у него теперь прибавится, только вот в размерах они будут поменьше. Он теперь грабежом займется, карьера-то накрылась, так что нахапать надо побольше. Короче, веселая будет жизнь.
Резун ничего не ответил, направился к двери.
- Ты куда? - спросил Варламов.
- Пойду проверю Ныммисте на его боевом посту, - сказал Владимир.
* * *
- Сегодня я слышу эту фамилию слишком часто! - разозлился Кронин. - Запомните, Берлиани: в первую очередь у вас были обязательства перед армией, перед страной, перед морской пехотой, и лишь потом - перед вашим другом. Вы не имели права выходить на связь с советским командованием! Вы не имели права предлагать пленника к обмену. И вы не имеете права заявлять, что это ваш пленник. У нас тут не Грузинское царство, слава Богу!
Берлиани был аж бронзовый от гнева, но помалкивал. Он понимал, что неправ, но признавать этого не желал. В конце концов Кронин - не его командир, и если бы не лично он, Георгий Берлиани, то Кронин до сих пор прокисал бы на гауптвахте своего же полка. И гораздо больший вклад в освобождение полковника внес Арт. Так что Кронин мог бы как минимум не говорить про своего офицера через губу.
Берлиани понимал жестокую логику войны. Понимал, но не мог ее принять.
- Уезжайте, капитан, - примирительно сказал Кронин. - Вы выполнили свой долг, и мы вам благодарны. Но теперь вам нечего делать здесь. Поверьте, все будет хорошо. Мы готовим штурм Симферополя, и если Верещагин жив, мы обязательно вытащим его. Разведка сообщает: в последние часы ни один самолет не стартовал из Аэро-Симфи. Его еще не отправили в Москву. Возвращайтесь в полк и займитесь своим делом. И запомните: до военного трибунала вам было - как это по-русски? - рукой поддать. Если вы вернетесь и станете выполнять свой долг, вы принесете больше пользы всем. В том числе и своему другу.
Когда брифинг для младших командиров закончился, в штабе остались только Кронин и Ровенский.
- Это сводит с ума, - вздохнул Старик. - Дел столько, что не знаешь, за что браться. Готовим штурм. Ведем два десятка мелких драк одновременно, стоит затихнуть в одном месте - начинается в другом. Полно раненых. Продолжают сползаться резервисты, приводят пленных. А я тут должен разбираться с этим… рыцарем в тигровой шкуре.
Ровенский не ответил. Это было явным признаком того, что он с чем-то не согласен.
- Вы с чем-то не согласны, подполковник?
- Сэр, вы имели право снять с Берлиани голову. Но не при всех. Вы, наверное, не понимаете, что означает фамилия Верещагин для младших командиров и рядовых.
- Для меня она означает изжогу, - скривился полковник. - Черт возьми, что происходит? Почему всех заботит судьба этого авантюриста, но никого не волнует судьба операции в целом?
- Операцию в целом мало кто видит. Солдату нужен простой и понятный символ того, за что он сражается. Причина, по которой он ненавидит врага, и человек, за которого он согласен умереть. Верещагин - уже легенда.
Полковник в двух словах высказал свое мнение о легендах вообще и об этой - в частности.
Ровенский не ответил.
Полковник посопел.
- Собачья работа, - пожаловался он. - Но вы-то хоть понимаете, как все это глупо?
- Понимаю, - искренне посочувствовал Ровенский. - Но и вы поймите. С легендой нельзя бороться. Но ее можно использовать.