Ты, кто похитил мое сердце,
Не избегай моего взгляда, моя любовь.
Изменив мою жизнь,
Совсем не меняй себя, моя любовь.
О, ты унес моё сердце, о, моё сердце.
О, забрав мое сердце, не завлекай меня.
Первый зверь вскочил с колен и стал вытанцовывать вокруг, небрежно ломая деревья. Явно от волнения. А певица продолжала пугать облака своим высоким, пронзительным голосом:
Ты, кто похитил мое сердце,
Не избегай моего взгляда, моя любовь.
Изменив мою жизнь,
Совсем не меняй себя, моя любовь.
Став весной, я приду однажды в твой мир.
Пусть этот день не пройдет в этом желании.
Ты мой, ты мой.
Сегодня пообещай мне хоть столько, уходя.
Ты, кто похитил мое сердце,
Не избегай моего взгляда, моя любовь.
Изменив мою жизнь,
Совсем не меняй себя, моя любовь.
Едва дождавшись, когда последняя трель сшибет с веток чудом уцелевших деревьев стаю пернатых, самец приосанился и взвыл густым басом:
О, даже если я разорюсь, я украшу ветви твоего тела.
Кровь моего сердца отдам красноте твоих красивых губ.
Что такое верность, этому миру однажды я, влюбленный, покажу.
Ты, кто похитила мое сердце,
Не избегай моего взгляда, моя любовь.
Изменив мою жизнь,
Совсем не меняй себя, моя любовь.
О, ты унесла моё сердце, о, моё сердце.
О, забрав моё сердце, не завлекай меня.
Ты, кто похитила мое сердце,
Не избегай моего взгляда, моя любовь.
Последние звуки стихли над рекой, и танцоры повалились там, где и выплясывали. Только эти двое солистов, переплелись носами и скрылись в глубине джунглей. Ошеломленные силой, а самое главное – громкостью искусства, ватажники отходили от бортов, восхищенно тряся головами.
– О как надо! – назидательно поднял палец Рысь. – Спел и всё! А у нас… эх…
– Ты про подтанцовку не забудь, – поддел его младший брат. – Вот представь, поёшь ты под окнами у Любавы, а вокруг ватажники коленца выкидывают.
Бац! Подзатыльник был братским, то есть от него младший улетел далеко.
– Когда я пою Любавушке, то мне никто рядом не нужен, – назидательно ответил старший и, подумав, добавил: – А коли наши ещё и плясать начнут, то леса не хватит. Ведь нет нам удержу ни в чём, ни в любви, ни в песне.
– Кроме нас самих, – тяжелая рука атамана легла на плечо Рыся. – Так что, пане-братия, давайте делами заниматься.
– Дело у нас может быть одно, – устало возразил Непейвода. – Выбраться побыстрее из этих попаданий и вернуться домой.
– Не спеши, мой друг, – атаман был торжествен и строг. – Нас никогда не кидает бесцельно, и если мы здесь, значит, кто-то нас ждёт.
– Я знаю, кто меня ждёт, – насупился козак. – Ждёт меня Украина, где в степи моя шашка лишней не будет.
– А ты и здесь не лишний, – подал голос сусанин. – Давайте пока волхва поспрошаем. И где мы, и что нас ждёт?
– В джунглях мы, на реке великой, – констатировал Иван, не сводя глаз с переломанного леса.
Ватажники недоверчиво осмотрелись, некоторые даже перегнулись через борт ладьи, чтобы быть полностью уверенными.
– Хм-м-м, – многозначительно кашлянул атаман.
– Ну не знаю я, как страна эта называется и как реку зовут! – взмолился волхв. – Людей здесь видимо-невидимо, и все на разных языках разговаривают. И звери разговаривают, и поют, и танцуют. А богов здесь ещё больше.
– И тоже танцуют? – уточнил Спесь Федорович.
– Ага, – обреченно ответил Иван.
– Пусть их, – отмахнулся Кудаглядов. – Река эта в океан впадает?
– А куда же ей деваться? – хором удивились сусанин и волхв.
– Вот и ладненько! – воскликнул атаман. – Значит, идём по течению, а по пути делаем, что должно, и пусть будет как будет!
После завтрака народ дружно занялся работой. Ведь если ты сам не найдёшь себе занятие, то тебя найдёт атаман. И это правильно. Когда человеку нечем занять руки и голову, то он начинает чудить. И пусть никогда не наступит время жестоких чудес.
Иван сидел на доске, которая висела на крепких (хотелось бы верить) веревках за бортом ладьи. Под ногами кипела вода, протестующе вспениваясь под носовым брусом ладьи. Время от времени отдельные волны подпрыгивали и хватали волхва за ноги. Одно хорошо, он заранее разулся, поэтому нахалки только омывали ступни и разочарованно плюхались обратно. Крепкий дуб лениво поддавался ножу, но четыре буквы уже были вырезаны. Сейчас волхв, стиснув зубы, резал букву "Р", а сверху сыпались советы, не всегда благопристойные. Из воды комментарии были не слышны, но рыбы подплывали часто, с любопытством высовываясь, и широко открывали рты. Иван подозревал, что они смеялись над его стараниями, но одно хорошо: если и смеялись, то беззвучно.
Тучи выпрыгнули на небо, как целая стая чёрных-чёрных кошек – на одну единственную мышку. Но, в отличие от кошек, они не передрались и сейчас катались по небу, гордо демонстрируя свои мускулы и время от времени взрыкивая от избытка сил. Но, кроме быстро затихших пернатых певцов, на всю эту котобанду никто внимания не обратил. По-прежнему монотонно стучали киянки под палубой, забивая слезившиеся швы бережно хранимым с родины мохом. Так же гневно распекал кого-то Лисовин, а сусанин гулким шепотом спорил с атаманом. Геллер и Непейвода рывком вытащили волхва на палубу, не дав закончить урок.
– Успеем ещё, – строго сказал Володимир. в ответ на возражения парня. – Это, конечно, не Шамбо с его танцами, но понапрасну удалью нечего хвалиться.
Гроза выступила блистательно. Её, конечно, уже ждали, но всё равно первая блискавица и от души свирепое рычание грома были внезапными. Молнии летали над джунглями, сворачиваясь в клубки, расчеркивая небо в самых неожиданных местах и ослепляя всех наблюдателей. Гром не замолкал ни на миг и, в конце-то концов, слился в непрерывное урчание гигантского кота.
Но зрители были всё равно недовольны.
– Тю-ю-ю, – скептически протянул казак. – Я молчу за Украйну, но даже у Дыка было красивее. Вона глянь-ка, какая худющая молунка, даже смотреть стыдно.
– А не боишься, казаче, что тебя услышат?
– Кто, боги? Пусть слушают, критика всегда полезна! Ни, хлопцы, вы только пабачьте… Дерево они сломали, ха. Да на такое дерево даже наш Охламон лапу задирать не стал бы. Побоялся бы, что оно свалится. Но хватит об этих малышах, пусть развлекаются, а мы Молчуна послушаем. Рысь! Хватит мокнуть, иди к нам!
– А смотреть?
– Младшой поглядает. Заодно и порастёт, под дождем-то.
– Я и так большой! – недовольно воскликнул младший Рысёнок, но покорно остался на носу ладьи.
Молчун мрачно покосился на Непейвода, но откашлялся и заговорил:
– Тут меня спрашивали про того чудака в горах. Не был я раньше здесь, но когда зимовали на дальней заставе, то оставили нам купцы прихворнувшего охранника. Странный народ эти желтолицые, так вот просто кинули человека и дальше пошли. Но не в этом дело, того парня мы на ноги поставили. Воин он хороший, многому нас научил, лёгкий, конечно, но это дело наживное. Остался бы у нас – поправился бы. А так – как начнёт руками-ногами махать, ажно подойти страшно, но плюхи не держит. Улетает сразу и далеко. Звали его как-то непотребно, но человек хороший. Вот он и рассказывал нам про этих незамерзающих. Страшно это, друзья. Человек бросает всё и всех, становится равнодушным к делам земным, и всё ради чего? Ради блаженства в будущей жизни.
– Так, может быть, он богом становится?
– Нет. Тут всё гораздо сложнее, да и, на мой взгляд, противнее. Непрерывно произнося священный слог, он приближается к богу, но никогда им не станет. Всегда найдётся очередная ступенька, на которую он должен стать в следующей жизни, и всегда найдутся препятствия, которые столкнут его с этой лестницы. А препятствия называются жизнью. Эти немерзляки хуже слуг Чёрного! Те хоть живут и борются, а эти уходят в сторону, и ничто их не беспокоит. Позор!
– А что, с этим охранником случилось потом? – робко поинтересовался Иван.
– Ничего, – пожал плечами Молчун. – Весна пришла, попрощался он с нами честь по чести и пошёл домой. Счастливый он, ему было куда идти.
Молчание окутало ладью, сочувственное молчание. И тем неожиданней был дикий крик вперёдсмотрящего. Выскочив наружу из под навеса, люди смогли увидеть только чёрно-рыжую тень, панически удаляющуюся в джунгли.
– Ты пошто животину пугаешь? – возмутился старший, грозно замахиваясь полуочищенной рыбиной над головой брата.
– Он меня сам напугал, – возмутился младший. – Вылетел из леса, глаза – во-о-о! – парень развёл руки на ширину плеч. – Ревёт что-то, усы топорщатся, а на хвосте…
– Что на хвосте?
– А на хвосте у него какая-то трещотка привязана!
– Так вот кто котам у нас трещотки привязывал! – возмущено закричал Рысь, обличающее указав на своего младшего.
– Это не я! – испуганно воскликнул парень, стараясь слиться с дубовым брусом.
– А кто? – нависая над братишкой и засучивая рукава, вопросил гневный защитник котеек.
– Не знаю! – хлюпнул носом вперёдсмотрящий. – А узнаю – прибью!
– За что? – удивился Рысь. – Ты же их не любишь.
– Я к ней только потянулся губами, а тут… – горестно вздохнул юноша. – Вылетает такое… Орущее, мявкающее, гремящее… До утра ловили и хвост от трещотки откручивали. Никогда не думал, что у кошки бывает столько когтей и лап.
– Сколько? – заинтересовано спросил кто-то из проливаемой дождем темноты.
– Очень много! – горестно ответил младшенький Рысёнок.
– Эй, на носу! – донесся с кормы рык сусанина. – Смотреть в оба!
– Куда смотреть-то? – вздохнул Лисовин. – Пусто кругом.
– Да? – скептически поинтересовался кормчий. – А то, что на берегу вам машут, я должен видеть?
– Ой, волк, – искренне удивился Рысёнок. – А что он такой маленький?
Иван посмотрел на берег. Дождь уже превратился из водяной стены в обычный дождик, и можно было рассмотреть стоящего на берегу немаленького зверя.
– Какой он тебе махонький? – недоумённо посмотрел на младшего глазастого атаман, – Явно ведь не щенок. А кстати…
Спесь Федорович нагнулся и взял за ухо щенка.
– А ты чего не гавкаешь, а?
Пёс лениво встал, покосился на берег и пару раз лениво махнул хвостом.
– И это всё?! – с восторженным недоумением спросил Кудаглядов. – Ну ты, парень, совсем обленился! Сегодня же займёмся воспитанием! Молчун!
– Слушаю.
– Воспитай своего обормота, чтоб сторожевым псом был, а не ковриком для ног!
– Не будет он гавкать на волчицу, – вмешался волхв, внимательно вглядывающийся в застывшего на берегу зверя. – Ему своя шкура дорога.
– А-а-а, это да, – согласился атаман. – На женщин гавкать… хм-м-м… чревато. Слушай, Рысёнок, ты так и не сказал, почему она – маленькая?
– Так зайцы здесь ого-го! – замялся младший Зоркий Глаз. – Как же она на них охотится?
– Гриць! Рули до берега, явно ведь нас ждут, – распорядился Кудаглядов и, повернувшись к глазастому смотрящему, ответил: – А вот счас сам и спросишь.
"Валерия" ткнулась носом в невысокий обрывчик берега, и стоящий впереди волхв степенно поклонился волчице:
– Приветствую тебя, мать. Чем мы можем помочь тебе?
Серые глаза внимательно осматривали стоящих на ладье мужчин. Взгляд пробежал, не останавливаясь, по смиренно поджавшему хвост псу, на мгновение задержался на Михайле, уважительно остановился на сусанине, моргнул при виде атамана и вернулся к волхву.
– Ты еще юн, человек. Но ты говоришь первым. Мне это непонятно. Стае нужна помощь. Пойдём!
Иван растерянно оглянулся на товарищей, но на палубе, кроме него, остался только один сусанин. Зато из трюма доносились звуки торопливых сборов.
– Ты куда бочку тянешь, Михайло? Поставь, где взял! Не трогай тулуп! Пусть лежит! Котёл бери! Кому говорю, рыжий! Бери котёл!
Громкий голос Лисовина перекрыл бас атамана.
– Не хватайся за топор, Володимир! Что, "зайцы"? Ну, ты ска-а-ажешь! На зайца с топором?!! Уважай оружие! Как динозавра – так кулаком, а на зайца, пусть и большого, секиру надо брать?
Волчица снисходительно обнюхала подползшего к ней щенка и разрешающе махнула хвостом. Иван помог сусанину закрутить веревки вокруг прочных на вид деревьев и теперь нетерпеливо топтался на берегу. Споров о том, идти или нет, не было. Да и не могло их быть, ведь просили о помощи.
Небольшая группа людей с шумом продиралась через переплетенные лианами джунгли. Конечно, волчица вела их по тропинкам, но дорога та была для зверей. Первым шёл Михайло, с треском обламывая сучья и разрывая грудью лианы. Одна из древесных веревок, протянувшаяся на пути, сердито зашипела и попыталась укусить человека. Небрежно отмахнувшись, Михайло забросил змею куда-то в глубь леса и, судя по громкому воплю, в кого-то попал.
– Висят тут всякие, – пробурчал дружинник, но стал осторожнее и теперь предварительно отводил лианы в сторону. Геллер ломился следом, хмуро поглядывая по сторонам. По всей видимости, зайцы выше его ростом доверия не внушали. Рысёнок мрачно брёл, демонстративно сгибаясь под начищенным котлом, со злорадством стукая им по всем деревьям.
Очередной "бум" продолжился звуком подзатыльника.
– Хватит капризничать! – сурово сказал старший брат. – И так всё зверье распугал.
Рысёнок горестно вздохнул, но греметь перестал. Атаман и волхв по дороге беседовали с волчицей. Впрочем, беседой это было назвать трудно. На вопросы самка отвечала односложно – "нет", "да", "вожак скажет", а потом вообще сверкнула глазами цвета стали и умчалась вперёд.
– Что ты думаешь, Иван?
– Ничего я не думаю, – ответил волхв, пытаясь вытянуть ногу из особо густой травы. – Скоро придём, там нам всё и расскажут.
– Почему скоро?
– Зверьём пахнет сильно, – объяснил парень и с размаху уткнулся носом в крепкую спину Геллера. – Пришли!
Обойдя застывшего Володимира Иван увидел поляну, с огромным камнем в центре. Большая волчья стая заполнила немаленькую поляну почти полностью, только у камня было пусто. Там лежал огромный седой волк и рядом сидел, уткнувшись лицом в колени темнокожий человек. Негромко, но как-то весомо, над поляной плыла песня:
Призрачно всё в этом мире стремительном,
Есть только волк, за него и держись!
Есть только волк, страж меж прошлым и будущим,
Именно он называется жизнь!
Вечный покой волка вряд ли обрадует,
Вечный покой для замшелой скалы,
А для волков, что летят за добычей,
Именно бег называется жизнь!
Серою мглою стая по следу несётся,
Белою искрой – вожак…
Гулкий звук ударившегося о дерево котла поставил многоточие в гимне стаи, и очень многим это не понравилось. Ощетинились сидящие на краю поляны молодые волки, но, увидев оскаленные клыки волчицы, моментально поджали хвосты. Лежащий у скалы зверь медленно поднял голову и взглянул на источник переполоха.
– Песню оборвали… О, темпера, о, морес… Кто будет говорить?
– Шерхан! – донесся чей-то визг из темноты, – Пусть скажет своё слово великий и сильный Шерхан!!!
– А где он?
– Он… Он сейчас будет, он очень занят! – визжащий голос потомственного лизоблюда бил по ушам, и Иван обратил внимание на то, что многие волки презрительно морщатся.
– А кто такой Шерхан? – негромко спросил волхв у матери-волчицы.
– Тигр, – нервно дернула ухом собеседница и подозрительно взглянула на Ивана. – Ты его видел? Он желтый, полосатый.
– Полосатый? – Геллер повернулся к Рысёнку. – Тот, в дожде, полосатый был?
– Не приглядывался, – наконец-то опустил свою ношу младший Рысь. – Он так быстро бежал и так громко визжал, что, кроме трещотки, я ничего и не увидел.
– Трещотка?! – совсем по-человечески ахнула волчица. – Ну, Лягушонок! Ну, Маугли, сейчас я тебя выпорю!
Последние слова она почти выкрикнула, и вся стая стала оборачиваться на неё. Человек у скалы вздрогнул и подвинулся поближе к вожаку. Плечи его начали вздрагивать, будто бы он плакал.
– Ах, он еще и смеется!! – рассвирепела хоть приёмная, но мать. Волки торопливо уступали ей дорогу, но она никого не замечала – хулигана нужно было наказать!
Но Маугли остался безнаказанным, Молчун с Лисовином что-то нашли в кустах и сейчас с радостью тащили длинную веревку, громко радуясь, что такая вервь очень в хозяйстве нужна. На громкое шипенье из зарослей внимания они не обращали. Внимание стаи опять отвлеклось, и почти никто не повернулся к Скале Совета, когда по традиции второй раз объявили о необходимости говорить. Волчица резко остановилась и с тревогой спросила:
– А вы зачем сюда Каа тащите?
– Какого-такого Каа? – недовольно спросил Лисовин. – Веревка это, вещь в нашем хозяйстве нужная, а у вас она всё равно без дела валяется!
– Угу, – подтвердил Молчун, резким рывком выдирая из ветвей свирепо шипящую голову, почему-то присоединенную к вожделенной верви. – Ой…
– Говорите, свободные волки! – напрасно взывал глашатай, старательно отворачивающийся от вожака.
– Я сча-а-ас скажу-у-у, – злобно прошипел Каа, поднимаясь над ошеломленными добытчиками. – А потом догоню, и ещ-щ-щё скажу… Слуш-ш-шайте меня, бандерло-о-оги…
– Как неловко-то вышло, – расстроился Лисовин. – Ну ладно, сейчас вернём на место…
Сноровисто ватажники свернули удава в колесо, аккуратно поместили голову в центр и быстро покатили его на прежнее лежбище. Густой кустарник скрыл подробности, но, судя по глухим ударам, дорогу они не выбирали. Тем временем, на краю поляны попытался встать чёрный медведь, но ему на плечо легла рука Михайлы:
– Ты сиди, пацан. Пусть сначала старшие слово скажут.
Зарычав, медведь всё-таки поднялся и недоумённо уставился в волосатую грудь человека. А тот, скептически осмотрев зверя, добавил:
– Что-то ты маленький, кормили, что ли плохо? Посиди пока здесь в холодочке, потом поговорим.
А Охламон, уже освоившись среди волков, старательно крался к тёмной груде меха, скромно лежащей под деревом. Груда шевельнулась, и сразу стало видно, что это лежит огромная атласно-чёрная пантера. Сверкнули янтарные глаза, пёс замер, нерешительно помахивая кончиком хвоста, и в этот момент из-под лапы пантеры выкатился пятнистый клубочек. Гордо задрав хвостик, он, с его точки зрения, стра-а-ашно запищал, защищая свою маму. От неожиданности Охламон плюхнулся на свой хвост и растерянно обернулся на Молчуна:
– Испугайся, – посоветовал тому хозяин, пряча улыбку в седые усы. – Малыш ведёт себя как мужчина, так что пугайся и убегай ко мне!
Пёс вернулся к человеку и замер возле ноги.
– А ты не боишься, что в следующий раз этому "защитнику" не попадётся тот, кто не оценит его храбрости, – негромко спросил Лисовин, нагибаясь, чтобы погладить щенка.
– В следующий раз ему мама поможет, – Молчун поклонился большой кошке, поощрительно вылизывающей своего сыночка, и та довольно уркнула в ответ.
– Акела промахнулся-я-я-я!!! – опять заверещал мелкий зверёк со сгорбленной спиной, боком-боком прыгающий к скале. – Новый вожак нужен стае!! Новы-ы-ый! Пусть им будет великий Ше-е-ерха-а-а…