– Я образно говорю. На секунду представь, что у тебя нет больше науки и тех знаний, которые ты долгие годы зубрил. Ты же с голоду умрешь. Ты ведь больше ничего не знаешь и не умеешь, – дед в раздражении не заметил, как перешел на "ты".
– Какое вы имеете право меня оскорблять? – возмутился Петр Андреевич.
– А я не оскорбляю. Оскорбляют – это когда говорят откровенную ложь или клевещут на человека, а я констатирую факт, и этот факт очевиден, даже не вдаваясь в подробный психологический анализ вашей личности.
– Знаете, что я вам скажу! – окончательно вскипел профессор. – Вы – антиобщественная личность! Где это видано, чтобы человеку не положено было работать? Вы – червь, съедающий общество изнутри! Если бы не было таких, как вы, наша страна была бы богаче и намного лучше, чем она есть, и общество состояло бы только из чистых и светлых людей.
Василий Александрович спокойно откинулся на спинку дивана и, не повышая голоса, продолжил:
– Если бы не было таких, как я, многоуважаемый профессор, то таких, как вы, интеллигентов, грабили бы и убивали беспредельщики. На улицах наступил бы хаос, анархия поселилась бы в умах молодежи. Есть страны, где полицейские работают честно и добропорядочно, а у нас каждый мент – это бандит. Они лишь называются правоохранительными органами. На самом деле они ничьих прав не охраняют, они их нарушают на каждом шагу. А отморозки и беспредельщики их вовсе не боятся. А чего их бояться? Они – свои. Ручку менту позолотил и – твори, что хочешь. Они нас боятся больше, чем ментов. Они не самой тюрьмы боятся, а того, что с ними там сделают за беспредел. И если бы ларьки, предприятия, заводы не платили нам, то кто бы смог это все удержать от расхищения и банкротства? Власть? Менты? Не смешите! Их давно никто не боится. Они беспомощны и потеряли свой авторитет в глазах народа. К ним давно никто не обращается за помощью. А ваш институт?..
– А при чем тут наш институт?! – изумился профессор.
– Вы думаете, охранная фирма, которая его охраняет, это кто? – дед прищурился и лукаво посмотрел на профессора. – Да все те же. Ни одна охранная фирма не смогла бы никого охранять, если бы не была под кем-то. Запомните это.
Профессор был разбит и сидел, опустив голову. Он понимал, что все сказанное Василием Александровичем не является правдой. Но и привести веские доводы, чтобы опровергнуть его слова, не мог, он потерялся в своей некомпетентности и сдался. Дед торжествовал. Разгоряченный, с видом победителя, высоко подняв голову, он ходил по комнате, искоса посматривая на побежденного противника.
– Вы закончили? – заговорил Синицын. – Тогда позволю себе перейти к намеченному плану. Я составил необходимый список снаряжения и продовольствия. С размерами одежды пусть каждый разбирается сам. Предлагаю разделиться, половина – за снаряжением, половина – за едой…
– План не одобряю, – возразил Василий Александрович. – Тем, кто был засвечен, лучше не вылезать в город. У нас есть парни, которых никто не видел. Предлагаю их разделить на две бригады и отправить в магазины.
– Согласен, – кивнул Синицын. – Вот необходимый список, – он передал список старшему из парней. – Уточните у всех размеры… Адрес магазина – на листке.
Не теряя времени, ребята записали размеры одежды для всех, их пожелания и уехали за покупками. Мы же опять приготовились ждать. Оставшиеся парни предложили развеяться и сыграть во дворе в волейбол, и все с радостью приняли эту идею. Кроме профессора – он сидел насупившись и смотрел на всех из-под густых бровей недружелюбным взглядом. Я раньше таких черт характера в профессоре никогда не замечал. В моей жизни он был авторитетом номер один, особенно после отъезда родителей. И если мне не к кому было подойти и спросить совета, я шел к профессору. Когда меня как-то за драку загребли в милицию, туда приехал профессор, поручился за меня и забрал к себе. Он в каком-то роде заменял мне отца. А теперь для меня открылось в нем что-то новое, и я не понимал – хорошее или плохое. Мне очень трудно было определить это новое – уж очень сильно держало старое. Но одно чувство я различил отчетливо – в тот момент мне его стало жалко. Все время, пока мы играли, я думал о профессоре, его поведении, явной неприязни к деду и вообще о том, кем же он все-таки является.
Глава 18
За игрой время пролетело очень незаметно, и нас отвлекли от нее лишь парни, вернувшиеся с продовольствием.
– А что, филина своего вы все-таки отпустили? – спросил один из них, подходя к нам.
– Какого филина? – не понял Василий Александрович.
– Ну, профессора этого.
– Он в доме оставался… – сказала Анфиса.
– В доме его нет!
Все ринулись в дом на поиски Петра Андреевича. Обыскали все. Ни его, ни Золотого цветка. Выходит, профессор удрал, прихватив с собой наш драгоценный артефакт.
– Что же он делает? Куда он мог уехать, да еще и с Цветком? Зачем он ему? Без ключа к тому же… – причитал Синицын.
– Куда бы он ни сунулся, его везде примут менты. Нам надо их опередить. Куда он мог поехать? – обратился дед ко мне.
– На дачу… в институт… домой… Больше не знаю… – ответил я. – Вероятнее всего – в институт…
– Поехали! – скомандовал Василий Александрович, срываясь с места. – Нельзя терять ни секунды, – крикнул он уже в дверях.
Все, кроме Анфисы и Синицына, погрузились в машины и помчались к институту.
Петр Андреевич понимал, насколько важно отвезти Золотой цветок, и его нынешние действия совсем не связывались с личностью, которую я привык в нем видеть. Может быть, профессор хотел отдать Золотой цветок федералам и тем самым очистить свою персону от всякого преследования со стороны закона? Но в этом случае Цветок может попасть в руки недругов, и профессор знал, что тогда – всему конец. А может быть, он хотел воспользоваться Золотым цветком в научных целях, заявив тем самым о себе на мировой научной арене, чтобы весь мир его признал как великого ученого. Но без ключа воспользоваться Цветком невозможно. Получается, что оба варианта абсолютно глупы и безрассудны…
Мы остановились за два квартала от института. Дедовы ребята пошли на разведку. Через какое-то время один вернулся и доложил:
– Институт пасут… Двое в машине…
– Скорее всего, – предположил Василий Александрович, – профессор не звонил сюда, а направился своим ходом. Если бы звонил, эти двое тут уже не паслись бы, а направились за ним. А если он позвонит и они направятся к нему, мы поедем за этими соколиками. Если, конечно, он не отдыхает уже в другом месте…
Как только дед закончил фразу, я увидел на другой стороне улицы, идущего быстрым шагом, почти бегом, своего наставника. Под мышкой у него находилась сумка с Золотым цветком. Профессор направлялся прямо к институту.
Я крикнул, указывая пальцем:
– Вот он!
Василий Александрович и сидевший у нас в машине пацан разом резко повернулись в указанную мной сторону и, увидев профессора, не раздумывая ни секунды, выскочили оба из машины и рванули за ним. В этот момент я увидел бегущего навстречу профессору еще одного здоровяка из нашей компании. Поравнявшись с профессором, он, не останавливаясь, на полном ходу, размахнулся и нанес тому удар рукой в голову. Мой научный наставник не видел этого маневра, так как ритмично шагал, опустив взгляд себе под ноги. Удар настолько сильно отбросил его назад, что Петр Андреевич перевернулся в воздухе так, что его ноги мелькнули над стоящей возле тротуара машиной.
– Убил! – схватился за голову я.
Подскочившие Василий Александрович и один из его архаровцев схватили обездвиженное тело профессора и поволокли к машине.
Я опомнился, выскочил из машины, открыл дверь и помог загрузить профессора в машину. Золотой цветок он, даже будучи без сознания, крепко держал под мышкой.
– Забирайте парней и – обратно! – скомандовал дед своим ребятам, запрыгнул в машину, и мы, особо не торопясь, поехали обратно в коттедж с обесчувственным профессором на заднем сиденье.
– Посмотри, дышит? – попросил меня Василий Александрович.
Я пощупал пульс, сердце билось.
– Дышит, – глухо ответил я.
– Цветок на месте? – опять спросил дед, взял из рук профессора сумку и проверил: – На месте! Слава Богу!
Профессор начал подавать признаки жизни, зашевелился и что-то промычал.
– Что, гнида ученая, проснулся? – рявкнул дед. – Что же ты, чмо поганое, делаешь?
Петр Андреевич зашевелил головой и открыл глаза. Он посмотрел на меня пустым, ничего не понимающим взглядом и потрогал челюсть.
– Вот червь, который поедает общество изнутри. В зеркало посмотрись, и ты увидишь его, – продолжал Вася сыпать комплименты в адрес профессора.
– Что вы хотели сделать с Цветком? – спросил я у профессора.
Он молчал, непонимающе озираясь.
– Отвечай, когда тебя спрашивают! – рявкнул Василий Александрович.
Профессор отвернулся, устремив свой взор в окно, иногда потрагивая место удара.
– Ну, сука! – процедил сквозь зубы дед. – Короче, он нам больше не нужен – с собой не возьмем, оставить тоже не можем, он сдаст наши планы. Обществу такая мразь и подавно не нужна, так что никакой ценности в этом мире он больше не предоставляет. Отвезем его на завод. В печке пускай погреется, – дед говорил вполне серьезным тоном, и профессор заерзал на заднем сиденье.
– Может, не стоит? Придумаем, что с ним сделать… – попросил я.
– Ради него еще мозги напрягать?! – резко отозвался Василий Александрович.
– Я вам могу еще чем-то пригодиться… – послышался невнятный просящий голос профессора.
– Ты нам можешь пригодиться только в горах, когда съедим тебя… Да и то – я тухлятину есть не стану… – съязвил дед.
Он был очень заметно зол. Если бы не вел машину, наверное, добавил бы профессору по другой стороне.
Во мне снова проснулась жалость к моему учителю. Но как только я вспомнил о его поступке, она пропала. В моих глазах предательство превратило этого человека в низкое и падшее существо. Но прошлое все же держало: я обернулся, взглянул на своего учителя и снова ощутил чувство жалости к нему. Петр Андреевич смотрел на меня исподлобья, взглядом прося понять его и простить.
И вдруг именно в этом взгляде мне отчетливо стала ясна причина его поступка. Большой ученый, он за все свои труды не получил никакой серьезной международной известности и славы. Почет и уважение в своей стране он заслуженно имел, но хотел да и заслуживал большего. Конечно, по этой причине его могли бы назвать человеком недостаточно духовно богатым, легко поддающимся мирским страстям и желаниям. Тысячи людей погубило их стремление оказаться на вершине славы, чтобы именно к ним были обращены взоры поклонников и почитателей их таланта. Их обуревает непомерное тщеславие, желание чувствовать себя выше других людей, и они редко задумываются, почему именно они умеют достигать вершин знания, а другие – не умеют. И мой профессор тоже встал в ряды не понимающих, что Господь Бог создал всех людей всякими, с их конкретными, но тоже разными жизненными задачами и целями, что просто талант, знание, богатство, власть, слава не делают человека выше остальных людей. Даже нищета не делает человека ниже – он просто другой. Но каждый, будь он в богатстве или нищете, славе или безвестности, глупым или умным, должен понять и сделать в жизни что-то свое, положить в свой рюкзачок нужный кусочек знаний и опыта, для того чтобы двигаться дальше. И для меня стало очевидным, что мой профессор, несмотря на все его научные заслуги, не сумел одолеть мудрости понимания мира с духовной точки зрения, и поэтому жалость к нему как к личности трансформировалась во мне в обыденную жалость к непонимающему человеку.
Мы подъехали к коттеджу.
Дед бесцеремонно вытащил профессора за воротник из машины и затолкнул в дверь коттеджа.
– Поймали! – обрадовался Синицын, увидев профессора. – С Цветком?
Я показал сумку.
– Слава Богу! Что же вы, Петр Андреевич, творите? – в негодовании спросил Синицын.
Профессор сел на диван и опустил голову, не говоря не слова.
– Надо его на завод отвезти, – обратился дед к своим парням.
Профессор встрепенулся и жалостно посмотрел на него.
– Что ты, пес, на меня так жалостно смотришь? Никто тебя убивать не будет, пошутил я, – сказал Василий Александрович профессору и, обратившись к парням, добавил: – Пускай в офисе недельку посидит, скажите, чтобы за ним приглядели и покормили, а через неделю можно отпустить.
– Что вы с Цветком сделать собирались? – обратился Синицын к профессору. – У вас ведь ключа нет…
Петр Андреевич бросил взгляд на Синицына.
– Я думал, что смогу открыть его… – пролепетал он себе под нос.
– Тамплиеры всю жизнь в горах просидели, открыть не смогли… – заметил Синицын.
– Технологии были другие… – все так же прошелестел профессор.
– Ты в своем уме?! Технология ты паршивая! Что ты открывать собрался?! – вскипел дед. – Ты же даже не знаешь, что это такое! Как начнешь открывать, оттуда такое может выскочить, что через миллионы лет только бактерии снова начнут появляться на Земле. Открывальщик, блин… Везите его на фиг… С глаз долой – от греха подальше!
– Поехали, ученый… – сказал один из парней, взяв профессора под руку.
Петр Андреевич встал и покорно пошел к двери, искоса поглядывая на нас и, казалось, хотел что-то сказать, приостановился, но передумал и скрылся за дверью.
– Анфисе тоже придется посидеть недельку без вылазок, – сказал Вася, когда профессора увезли. – А если ты им попадешься, расскажешь все, что знаешь…
– Да, я понимаю, – ответила она. – А как же отец?
– Придется потерпеть… Сама понимаешь…
– Понимаю, – грустно ответила девушка.
После того, как вернулись все участники мероприятия, мы в последний раз обсудили план действий, присели на дорожку и, не теряя времени, тронулись в путь, оставив Анфису, проводившую нас со слезами на глазах, одну в коттедже. Мне было грустно с ней расставаться – за то короткое время, что мы провели вместе, я пережил больше эмоций, чем за последние несколько лет монотонной жизни. Я настолько сильно к ней привязался, как будто знал ее долгие годы, а не несколько дней. Меня, несмотря на то что Василий Александрович пообещал, что к Анфисе будет приезжать доверенная персона, сильно беспокоило то, что она остается в коттедже одна, в неведении о своем отце и о нас. Опека доверенной персоны, конечно, немного успокаивала, но уверенности, что с девушкой будет все хорошо, не придавала. Во-первых, Анфиса все еще находилась в очень тяжелом эмоциональном состоянии и могла наделать глупостей, которые неизвестно к чему приведут, а во-вторых (и это, пожалуй, было главным) я понимал, что полюбил эту замечательную девушку и не хотел с ней расставаться. Однако необходимость собраться и сконцентрироваться на главной нашей задаче не позволила мне показать свое волнение.
Наша экспедиция состояла из одиннадцати человек. По плану на трех машинах с прицепом сперва мы должны были заехать за спрятанным археологом ключом от Золотого цветка, а затем тронуться в сторону Горного Алтая до военной базы – по расчету три дня пути на машинах. Затем – с военной базы на вертолете.
Ключ от Золотого цветка Синицын спрятал на старом складе, где, как он сказал, никто и никогда его искать не будет. Но в целях безопасности прежде, чем войти в склад, дед отправил туда разведку, которая вернулась и доложила, что все чисто. Только потом отправился Синицын. Мы приготовились к долгому ожиданию, но, на удивление, он вернулся уже через пару минут, держа в руках черный пакет.
Мы с Василием Александровичем уставились на профессора в ожидании, что он его развернет и покажет. Но тот вопросительно смотрел на нас.
– Что?.. – спросил он.
– Ну, покажи хоть, как он выглядит… – дед был весь в нетерпении.
Синицын развернул пакет.
Ключ представлял собою точную копию символов на Золотом цветке, и из такого же материала.
– Он сверху вставляется… и из центра выдвигается колба… – объяснил Синицын. – А в ней сам Цветок.
Синицын прикрыл глаза, словно от удовольствия.
– Что – так прямо Цветок? – спросил Василий Александрович.
– Да. Золотой. Ромашка. Такой же формы, как коробка, – не открывая глаз, ответил археолог.
– На месте увидим, – заключил дед и резко нажал педаль газа так, что Синицына бросило на сиденье.
На выезде из города нас остановил патруль дорожно-постовой службы. Под лопаткой заныло, по телу пробежала холодная испарина. Любопытный инспектор, без приветствия и предварительного представления, воткнул в салон автомобиля через широко открытое дедом окно свою бесстыжую рыжую голову и стал с любопытством разглядывать каждого пассажира. Когда очередь дошла до меня, гаишник стал вглядываться особо пристально, мне показалось, что при этом его глаза немного выпучились и он вот-вот завопит. Я вдавился в сиденье – захотелось куда-то спрятаться, выскочить из машины, убежать или залезть в багажное отделение – только бы не видеть этого ментовского взгляда.
Выручил опять дед, рявкнув на инспектора так решительно, что даже мы все дернулись, а гаишник от неожиданности стукнулся головой о потолок и отскочил от машины.
– Ты чего пялишься?! – продолжил свой рык Василий Александрович.
– Ты… чего?.. – Инспектор пытался оклематься.
– Почему не представился? И вообще – кто ты такой? – резко спросил его Вася. – Ты что, не знаешь, что, так разглядывая людей, ты поступаешь некультурно и тем самым порочишь достоинство работника ДПС?! Ты ведешь себя, как быдло деревенское, а не как представитель власти. Еще не хватало, чтобы ты слюну в салон машины пустил! Кто твой начальник? Федосеев? – командным тоном продолжал Василий Александрович.
Инспектор растерялся.
– Я тебя спрашиваю, кто твой начальник? – рык деда не предвещал ничего хорошего.
– Ф-ф-ф-федосеев… – заикаясь ответил сотрудник.
– Вот я и поинтересуюсь у него про тебя. Пусть принимает меры, – уже более спокойно сказал Василий Александрович.
– М-меры?.. Какие м-меры?.. – не понял инспектор.
– Воспитательные! Какие же еще! – Дед не спеша тронул машину, не спуская с гаишника сурового взгляда.
Отъезжая, он продолжал наблюдать в зеркало бокового вида, как инспектор все в той же в растерянности стоял и смотрел вслед уезжающей машине.
Из меня словно спустили воздух, все тело расслабилось и обмякло.
– Вот это стрем! – это было все, что я смог выдавить из себя.