Конан являл собой жуткое зрелище. По мокрому от пота лицу текла кровь из-под пробитого шлема. Кольчуга на правом боку была прорвана, по одежде расползалось багровое пятно - но в страшных глазах его Бараккус явственно прочел свой приговор. Ему тотчас вспомнились кошмарные россказни о былых деяниях киммерийца. Струсив, Бараккус повернулся и кинулся наутек. Хрипло рассмеявшись, Конан подбросил свой меч, поймал его за лезвие - и метнул, как дротик. Конец меча проломил латы на спине у Бараккуса. Изменник подломился в коленях и рухнул лицом вниз. Меч торчал кверху из его неподвижного тела, по полу растекалась кровь…
Окруженный телами мертвых или потерявших сознание врагов, Конан позволил себе ненадолго расслабиться, но чуткое ухо почти тотчас уловило сзади какой-то звук, и киммериец стремительно обернулся, ожидая нового нападения.
Но это был всего лишь толстяк хозяин, вошедший через заднюю дверь. Он ахнул от ужаса при виде разгрома и горестно заломил пухлые ручки:
- Помилуй, добрый господин, что вы учинили в моем доме? Всюду кровь! И мебель поломана…
Конан в два широких шага оказался перед трактирщиком и ткнул его кинжалом под подбородок, рыча:
- Ты тоже приложил к этому руку, скулящая шавка? Без твоей помощи они не сумели бы устроить засаду!
- Пощади, господин!.. - заплакал хозяин. - Они пригрозили, что перережут мне глотку… Хотя, кажется, лучше бы уж перерезали… Они говорили, что разделаются с тобой тихо и быстро…
Конан дал ему оплеуху, отшвырнувшую трактирщика обратно к двери. Тот едва устоял на ногах, из прокушенной губы закапала кровь.
- Молчи, ничтожество! - слегка остывая, пророкотал киммериец. - Скажи спасибо, что я не вздумал содрать с тебя шкуру вершок за вершком!
- Да, да, господин… - пролепетал трактирщик, заливаясь слезами от ужаса.
- А теперь, - приказал Конан, - живо принеси бурдючок вина, лучшего, какое у тебя есть. Шевелись, пока не раскроил тебе башку! Да захвати чистого полотна - перевязать эти царапины…
Подстегиваемый страхом расправы, хозяин со всех ног кинулся исполнять его волю. Конан пинком отшвырнул с дороги чье-то мертвое тело и тяжело опустился на лавку. Неожиданная мысль посетила его: а где, собственно, та смазливая девка, с которой все началось? В комнате ее не было…
Вернулся толстяк и, дрожа, подал Конану мех с вином и оловянный бокал. Досадливо выругавшись, Конан выхватил у него бурдюк и, запрокинув голову, вылил содержимое в свое пересохшее горло. Брови хозяина изумленно поползли вверх: Конан единым духом опорожнил мех и отбросил его прочь. Утерев рот окровавленным рукавом, Конан смерил трактирщика зорким взглядом прояснившихся голубых глаз.
- Всякий раз нападает жажда, когда приходится убивать, - сообщил он толстяку. - А теперь отвечай: куда делась девчонка, что была здесь с этими молодцами, прежде чем я вошел?
Хозяин таверны позеленел от страха и затряс головой:
- Благородный господин, я сам впервые увидел ее только вчера. Когда она явилась в гостиницу, на ней было дорогое, богатое платье… потом она переоделась в своей комнате там, наверху. Я не знаю ее имени… я вообще ничего не знаю о ней…
Конан поднялся на ноги. Раны, которые он получил в этой схватке, обычного человека на много дней приковали бы к постели, но он их едва замечал. Он выдернул меч из тела Бараккуса и прогремел:
- Ну так веди меня туда, да поживей! И если там окажется еще одна западня, твоя паскудная душонка мигом отправится в преисподнюю!
Ханариец покорно засеменил вверх по лестнице; его жирные коленки тряслись. Конан шел следом, с волчьей подозрительностью оглядывая каждую трещину. Поднявшись на верхний этаж, хозяин остановился возле одной из дверей и разыскал нужный ключ в огромной связке, висевшей у него на поясе. Отперев дверь, он широко распахнул ее перед недоверчивым варваром, показывая, что никакой ловушки там нет.
Конану хватило одного взгляда, чтобы понять: в узенькой комнатке в самом деле невозможно было устроить засаду. Из мебели там были только стол и кровать. На кровати лежало шелковое зеленое платье, золотой пояс, полотнище тюрбана, снабженное изумрудной булавкой, и прозрачная кисея. Конану вдруг померещилось во всем этом нечто знакомое… Да, так одевались знатные гирканские дамы, уроженки громадной и неустанно разраставшейся Туранской империи - жительницы Акифа, Шахпура и самого Аграпура.
Конан круто повернулся и зашагал вниз, размышляя над этой новой загадкой.
Он вышел из таверны на темную улицу, настороженно раздувая ноздри и держа меч наготове. Однако все было тихо, и даже конь стоял на том самом месте, где он его оставил. Тело слегка онемело от ран, правый бок, пробитый кинжалом, пульсировал болью, но у Конана было еще вполне достаточно сил, чтобы вскочить в седло и взять в руга поводья.
Загадочное нападение не шло у него из головы. Что ж, он хорошо знал, сколь многие люди самого разного вероисповедания, общественного положения и цвета кожи жаждали его крови, сколь многие были бы счастливы поджарить его на медленном огне. Но в это путешествие он отправился тайно, ехал быстро и никому не открывал своего имени. Только Троцеро и Просперо знали, куда он направился - а уж их верность не вызывала сомнений… И вот вам пожалуйста - не успел приехать в Ханарию, как напоролся на вооруженную до зубов засаду. Кто-то - или что-то - свело Бараккуса, уроженца Запада, с этой дочерью Востока, и надоумило их покончить с ним сообща.
Загадка выглядела неразрешимой, и с хладнокровным фатализмом истого варвара Конан в конце концов перестал думать о ней. Он подождет, пока выплывет что-нибудь новое и разрозненные части мозаики составят вразумительную картину.
Конь легким галопом нес его через ночной город. Зоркие глаза Конана подозрительно пронизывали каждую тень. Улицы были темны, лишь кое-где из окон домов проникал слабый свет. Конан снова вспомнил женщину, едва не заманившую его в зубы к смерти. А ведь как вспыхнула его кровь при виде ее точеной фигурки! Разделавшись с ее обидчиками, он собирался потребовать в награду самое меньшее поцелуй. Но она исчезла… исчезла, точно по волшебству.
Выбравшись на широкую безлюдную площадь, при свете подернутой облаками луны Конан разглядел впереди остроконечную башню, похожую на палец, указующий в небеса. Ночная тьма все больше сгущалась, но башня слабо мерцала, словно ее еще касался отблеск заката. Это была та самая башня, где укрывался от шумного людского общества Пелиас.
Золотистую башню окружали широкие лужайки и тщательно ухоженный сад. Не было ни стен, ни забора, ни наглухо закрытых ворот. Впрочем, их и не требовалось. Ханарийцы предпочитали держаться подальше от своего чародея: кто же не слышал историй, от которых волосы шевелились на голове, особенно под вечер, - историй о башнях волшебников, куда смелый воришка вполне может проникнуть, но назад нипочем не возвратится!
…Конанов жеребец шарахнулся от края зеленой лужайки и заплясал, испуганно храпя и роняя пену с удил.
- Кром!.. - проворчал киммериец. - Не иначе у Пелиаса гости прямо из преисподней. Ладно, пойду пешком…
Он спрыгнул с коня и пошел по узкой мощеной дорожке, озираясь и на всякий случай держа руку на рукояти меча. Некромантические обряды, совершаемые в ночи, притягивали безымянных чудовищ, как падаль - стервятников. Конану не раз приходилось сталкиваться с существами, рожденными в иные времена и даже в иных мирах. Многих из них могло умертвить лишь заколдованное оружие или заклинание, почерпнутое в пыльных древних томах, начертанных на рассыпающихся от ветхости пергаментах… Конан, впрочем, всю жизнь старался поменьше связываться с колдовством, предпочитая всем на свете магическим ритуалам - хорошо отточенный меч…
Но в эту ночь ни одно порождение темных миров не встало у него на пути. Он добрался до башни, так и не заметив ни малейшего признака жизни ни в кустах, ни среди цветников.
Тут луна выглянула из-за кисеи облаков, и Конан разглядел наконец, чем был вызван золотистый блеск башни: оказывается, в известковый раствор было вмуровано множество золотых монет. Конан пригляделся к тем, что были вровень с его глазами, не узнал ни одной и заподозрил, что мог бы облазить всю башню в тщетных поисках знакомой монетки. Все они выглядели ужасающе древними: с иных неумолимое время стерло все знаки и письмена, оставив лишь гладкие отполированные кружки…
Конан знал - золото, особенно в виде монет минувших эпох, считалось у волшебников немаловажным подспорьем в их ремесле. "Здесь собраны реликвии давно канувших в прошлое королевств, - подумалось Конану. - Королевств, которыми силой ужаса правили колдуны и жрецы. Кричащих девушек волокли в мрачные подземелья и совершали над ними омерзительные обряды. Тысячи пленников обезглавливали на городских площадях, и дымящаяся кровь ручьями бежала по сточным канавам…"
Конан содрогнулся: да, здесь в самом деле было собрано немалое зло… Он протянул руку к железной двери.
Тяжелая металлическая плита бесшумно отъехала внутрь. Конан обнажил меч и вошел. Все его чувства были до предела обострены, словно у охотящегося тигра. Слабый свет, проникавший в растворенную дверь, позволил ему разглядеть внутри башни две лестницы. Одна спирально поднималась вверх, другая пропадала во тьме подземелья, и тонкий нюх киммерийца уловил чуть заметный запах мускуса, долетавший оттуда. Должно быть, этот запах шел из лабиринта пещер, располагавшихся под башней. Глаза варвара нехорошо сузились: он вспомнил похожие запахи, носившиеся в посещаемых призраками катакомбах Птейона в Стигии, где в ночи бродили жуткие тени… Конан тряхнул головой - так трясут гривами разгневанные львы.
Он даже вздрогнул, когда послышался глубокий, рождающий эхо голос:
- Добро пожаловать, Конан! Поднимайся по ступеням наверх. Следуй за огоньком!
Конан сердито огляделся, но найти источник голоса так и не смог. Казалось, он шел отовсюду, отражаясь от стен, точно звук храмового гонга.
Потом перед самым носом Конана вспыхнул огненный шарик, да так неожиданно, что он инстинктивно отшатнулся прочь. Шарик ярко горел, вися в воздухе безо всякой видимой опоры. Только теперь Конан увидел, что стоит в большом зале, увешанном шпалерами со странным и явно очень древним узором. Одну стену сплошь занимали полки, уставленные сосудами разнообразных и удивительных форм - из камня, серебра, золота и гагата! Сосуды стояли в полном беспорядке: украшенные драгоценными камнями соседствовали с простыми.
Светящийся шарик медленно поплыл над лестницей, и Конан последовал за ним без дальнейших колебаний. Никто не может заранее знать, что там на душе у чародея - но, кажется, Пелиас к Конану относился неплохо… Киммериец чувствовал себя чуть спокойнее прежнего, но меча из рук не выпускал, и ни одна ступенька не скрипнула под ним, пока он поднимался наверх.
Лестница привела его к двери, окованной медью. Тайные знаки усеивали красноватую поверхность металла, сплетаясь в прихотливый узор. В некоторых из них Конан, немало побродивший по свету, тотчас узнал могущественные волшебные символы, предметы тайного знания давно вымерших рас. Он нахмурился: все это не внушало ему доверия. Но тут дверь тихо отворилась, а светящийся шарик погас. Он был больше не нужен - Конан вступил в большую, ярко освещенную комнату. Мебель и стенные украшения в ней были сплошь драгоценными произведениями искусства, доставленными из множества стран. Мягкие ковры устилали пол.
Посередине комнаты красовался огромный, заваленный подушками диван. На диване возлежал Пелиас - высокий, худой седовласый человек в одеждах ученого. У него были темные глаза мыслителя, узкая, прекрасной лепки голова и небольшие, изящные ступни и ладони. По всей видимости, Конан оторвал его от ученых занятий: на обширных книжных полках зияли пустые места, на полу возле дивана лежало несколько пухлых томов, а стоявший рядом большой стол был сплошь завален пергаментными свитками. Во всяком случае, пергаментными они казались: Конану было хорошо известно, что, по мнению волшебников, самые чудодейственные заклинания следовало записывать на выделанной человеческой коже… А еще на стене висело зеркало - ничем не примечательное зеркало в простой железной оправе.
Конан ничуть не удивился роскоши обстановки. В отличие от большинства других чародеев, Пелиас не был приверженцем аскетизма и знал толк в земных удовольствиях.
- Добро пожаловать, Конан! - воскликнул маг. - Друг мой, вот уже почти четыре года… - И осекся, заметив тяжелую поступь гостя и то, как он убрал в ножны меч. Э, да ведь ты ранен! И недавно - кровь совсем свежая. Погоди-ка, сейчас я подыщу для тебя кое-что покрепче вина…
Вскочив с дивана, Пелиас стремительно проследовал к резному деревянному шкафчику и открыл одну из множества крохотных дверок. На свет появился хрустальный флакон, до половины наполненный жидкостью дымчатого цвета. Чародей щедрой рукой отмерил этот напиток в бокал вина и протянул Конану со словами:
- Выпей, друг мой. Это снадобье приготовлено из тайных трав Туманных Островов, смешанных с зельями дальних стран за пределами Куша. Оно излечит твои раны и прогонит усталость.
Одним глотком Конан осушил чашу и на мгновение сморщился: голова закружилась, по жилам промчался огонь. Но эти ощущения тотчас сменились великолепным самочувствием и легкостью. Казалось, сто пудов свалилось с его плеч. Только теперь он как следует понял, до какой степени изнемог от застарелой усталости и от ран.
Стащив помятый шлем, Конан осторожно пощупал сквозь повязку рану на голове. В волосах было полно запекшейся крови, но его пальцы не нашли не только никакой раны - даже и шрама. Он прислушался к себе: и бок, и порезанная саблей рука тоже перестали болеть. Он сказал:
- Вот уж вправду волшебное снадобье, Пелиас!
- Да, в него многое вложено, - ответствовал маг. - Смешав чудесные ингредиенты, я прочел над ними множество заклинаний, дабы пробудить к жизни их полную силу…
Конан стащил с плеч кольчугу и проворчал:
- Сколько было у меня случаев в жизни, когда этот флакончик пришелся бы как раз к месту…
- Скажи лучше, что тебя сюда привело? - спросил Пелиас. - Почему ты приехал один, почему так поспешно? Что-то я не слыхал, чтобы на северо-западе затевались великие войны, в которых тебе могла бы пригодиться моя помощь…
- Будь это какая следует война, я вполне управился бы и без магии, - буркнул Конан. - Вся штука в том, что на меня ополчились какие-то потусторонние силы. Можешь ли ты указать мне злодея и объяснить, как до него добраться?
И он короткими, точными фразами, не тратя попусту слов, поведал чародею о происшедшем в Тарантии.
Молча выслушав гостя, Пелиас подпер рукой подбородок, прикрыл глаза и надолго задумался. Конан, однако, хорошо знал - несмотря на кажущееся спокойствие, мозг чародея работал с нечеловеческой проницательностью и быстротой. Но вот наконец Пелиас вновь открыл глаза и заговорил:
- Твою королеву утащил демон - порождение мрака, явившееся в наш мир из-за Гор Ночи. Я знаю, как вызвать подобную тварь. Однако до сих пор я полагал, что на всем Западе этим знанием обладаю лишь я…
- Ну так призови этого демона - и вытрясем из него правду!
- Не горячись, друг мой, не горячись… Прежде чем бросаться навстречу опасности, надо ее хорошенько разведать. Ясно, что демона использовал в своих целях необычайно могущественный маг. Если я сотворю заклинания и вызову сюда это крылатое существо, нам придется иметь дело не только с ним, но и с его хозяином, и я не уверен, сумеем ли мы справиться с обоими сразу. Нет, я знаю иной, более верный способ. Зеркало Лазбекри даст нам ответ!
Поднявшись, он вновь направился к шкафчику и извлек тускло поблескивавшую чашу, по краю которой были нанесены какие-то странные письмена. В прежних своих странствиях Конан научился худо-бедно разбирать написанное на множестве языков, но эти буквы ему прежде не попадались.
Волшебник отсыпал в чашу красного порошка из небольшого кувшина. Поставив затем чашу на низкий эбеновый столик, стоявший против зеркала в железной раме, он засучил широкий шелковый рукав и начертал в воздухе таинственный знак.
Синий дым заструился из чаши. Он густел и густел, пока его клубы не заполнили весь покой. Конан смутно различал неподвижный силуэт чародея, замершего в трансе, в предельном сосредоточении. Казалось, минула вечность; ничего не происходило. Конан нетерпеливо заерзал, но в это время Пелиас прошептал:
- Наш враг надежно укрылся от посторонних глаз… нам не совладать без помощи свыше. Какому богу поклоняется твое племя?
- Мой бог - Кром, угрюмый бог киммерийцев, - пробормотал Конан. - Хотя, если честно, я уже много лет не обращался к богам… Я не лезу в их дела и предпочитаю, чтобы они не лезли в мои.
- Помолись же своему Крому! Попроси его помощи!
Конан послушно зажмурился и принялся молиться - в первый раз за несколько десятилетий: "О Отец Кром, дарующий нам бессмертные души… дарующий мужество жить, сражаться и убивать… не оставь своего сына в борьбе с демоном, похитившим его подругу…"
И ответ не заставил себя ждать. Прямо в мозгу прозвучал суровый, неласковый голос:
"Много, много лет ты не обращался ко мне, о Конан! Однако по делам своим ты достоин называться моим сыном. Гляди же!"
Конан открыл глаза. Дым начал рассеиваться, и, уставившись в зеркало, киммериец, к своему удивлению, не увидел в нем отражения Пелиаса. Оно вообще ничего не отражало. Его поверхность показалась Конану темно-серым занавесом, готовым вот-вот распахнуться в запретные измерения. Пелиас тихо и монотонно запел заклинание на языке, которым жрецы Стигии пользовались при своих церемониях, скрытых от мира темными стенами Кеми. Конану когда-то доводилось слышать его.
И вот - медленно, медленно, почти незаметно для глаза - в зеркале начало появляться изображение. Сперва оно было расплывчатым и неясным, потом внезапно обрело невероятную четкость. Пелиас и Конан увидели комнату с голыми каменными стенами и человека в просторном одеянии с капюшоном, со свитком в руках сидевшего за низким столиком.
Изображение росло - они как будто придвигались все ближе к человеку в надвинутом капюшоне. И вдруг он вскинул голову и взглянул им прямо в лица. От резкого движения капюшон свалился с него, обнажив лысую, обтянутую желтой кожей макушку; их взгляды скрестились с холодным взглядом узких раскосых глаз. Потом тонкие бесцветные губы растянулись в жуткой усмешке. Рука желтокожего метнулась в складки одежд и извлекла сияющий шарик. Человек замахнулся, чтобы метнуть его…
Тяжелый меч Конана мелькнул с силой и скоростью молнии: по счастью, киммериец предвидел возможную опасность и на всякий случай взял его в руки. Свистящий удар рассек надвое железную раму, и Зеркало Лазбекри осыпалось на пол мириадами звенящих осколков.
Пелиас вздрогнул и встряхнулся, точно спросонья.
- Клянусь Иштар, - обратился он к Конану. - Друг мой, ты спас нас обоих! Та сверкающая штуковина была опасней целого гнезда кобр. Если бы он успел бросить ее сквозь зеркало, от нас не осталось бы ни клочка… да, пожалуй, и от половины города - тоже. А я не мог ничего сделать, ибо предельная концентрация налагает на тело оковы!
- Ну и дьявол с ним, - проворчал Конан, так и не выучившийся галантно принимать похвалы. - Скажи лучше, что все это значило? Какое отношение этот кхитаец имеет к моему путешествию?
Взгляд Пелиаса, обращенный на киммерийского великана, стал очень серьезен:
- Друг мой, дело куда значительнее, чем мне думалось поначалу… Не исключено, что от тебя зависит судьба всего мира.