- Я не думала, что медики - могут быть такими свирепыми! И это как раз подтверждение именно тому, что с виду люди - а по-настоящему - нелюдь - те, кто готов убивать, как вы!
- Да заткнись ты, без тебя тошно! - взвизгивает бесцветная звезда. Ему дурно...
Молчим. А что тут скажешь. Либерастия - тяжелая хворь...
Колонна из наших трех машин втягивается в город. Саша, повернувшись, спрашивает - не хотим ли мы глянуть из его закрытого бронированным стеклом оконца. Звезды отказываются, Надежда тоже не рвется, а я пробираюсь вперед. Честно говоря - не хочется смотреть на мертвый город, где все знакомо с детства. Надо бы быть готом для получения от похорон удовольствия, а я не гот... И потому знакомое и дорогое лицо, ставшее мертвым - тяжко видеть. Но вот снять маршрут - надо, хотя это получится дублирование оператора - профессионала.
БТР идет впереди, распихивая стоящие как попало машины, периодически пробивая колонне дорогу сквозь пробки - дури в этом агрегате - чудовищно. Несколько раз попадаются движущиеся машины - но контактировать с нами они не рвутся, а в паре случаев резко уходят в сторону, избегая встречи. Совершенно неожиданно что-то шлепается нам на крышу, Серега дергается и лепит длинной очередью из ПКТ.
- Ушел, сволочь! Проворный, как обезьяна! И сообразил от очереди увернуться.
Веселуха, однако.
Пытаюсь понять, как мы ехали - пока прикидываю - вваливаемся в какой-то парк. Спрашивать у Вовки неловко, обязательно съехидничает. Простая душа.
Просветление ума наступает, когда вижу павильон метро 'Пионерская'. Это мы, значит, по Удельному парку пилили.
У метро зомби кучей. Успеваю заметить, что и внутри битком...
Даже не хочется думать, что творится внизу.
Прибавляем газу - и я определенно хренею, увидев нескольких эльфов. Мертвых эльфов в причудливой одежде, причем вроде как у одного из них видны длинные уши - и дальше страшно окровавленный - гном. Гномша, то есть. Своими вычурными одеждами они странно выделяются среди обычных мертвых горожан. Толстая гномиха стоит как тумба. Что за дьявольщина...
- Тут у Черной речки толкинисты собирались, ролевики. Видно не помогли мечи. - замечает тоже удивившийся Саша.
Ну да, деревянными-то мечами не навоюешь...
Николаич вызывает Вовку. Замедляем ход. Величественное здание Военно-Морской Академии горит. Как-то неспешно, с достоинством горит. Огонь не рвется полотнищами, не жрет торопясь добычу - но видно, что сгорит все дотла...
Не к месту вспоминаю рассказ деда о том, как в блокадную страшную первую зиму горел дом на углу Разъезжей улицы и Лиговского проспекта - медленно, спокойно - этаж за этажом почти месяц...
А на первом этаже была библиотека и умирающие от голода и холода сотрудницы выносили книги и упрашивали редких прохожих взять эти книги, чтобы те не достались огню...
Вот рассказать об этом маленьком человеческом подвиге обидевшейся пигалице - так ведь не поймет, ляпнет привычно уже что-нито о тупых совках, погибавших зазря во имя мерзкого тоталитаризма...
- Странно - ни одного курсанта не видно - ни живых, ни мертвых - замечает Серега.
- Были бы живы - Академия бы так не горела...
Трудно передать, как приятно после проскока по Петроградской стороне выкатить к стенам наших тет-де-понов. Быстро въезжаем в ворота и очень скоро останавливаемся на площади у собора. Володька под конец отмачивает неожиданный трюк - вылезает из люка по пояс и, дав задний ход, рулит ногами, встав на рулевое колесо. Когда вылезаем - оцениваем его виртуозность - так многие четко и легковушку не припаркуют.
Встречающих понабежало много. Николаич тут же организует разгрузку, причем по каким-то критериям часть вещей складывают на площади, часть волокут к нам в караулку, а часть прибирает команда грузчиков пришедших с Хранителем фондов.
Мне в этой кутерьме делать нечего, а вот проверить - что там у нас в медпункте - стоит. Нагоняю Надежду, идущую туда же - ну да, там же она и живет...
Спрашиваю - не хочет ли перебраться к нам. Отвечает сразу:
- Две медведицы в одной берлоге не уживутся. Лучше я уж здесь.
- Не очень это здорОво. Весь день пациенты заразу всякую таскают.
- Я проветриваю.
- Не очень мне это нравится.
- Э, я в таких условиях последние годы жила, что это - санаторий во дворце. Не меньше.
- Я все - таки...
- Коллега, давайте прекратим? Я ненавижу бабские общежития, женщины хороши поодиночке, а собранные в кучу становятся бабами. Знаете, какая руготня в Трубецком бастионе? Такая коммунальная квартира - аж тошно. Оставим?
- Хорошо, оставим. К слову - все как-то времени не было спросить - вы медсестра или?
- Или. Четыре курса мединститута. И некоторая практика в военно-полевых условиях.
- Ясно.
Хотя вообще-то ни черта мне не ясно.
В медпункте все по-домашнему спокойно. Народу много, но теперь как-то даже и без брани. Оказывается мои подчиненные, которым надоела ругань за дверью, ультимативно потребовали спокойствия - пригрозив буянов не принимать. И угрозу выполнили, в чем помог и муж одной из них, поработав патрулем некоторое время...
В общем - все уже накатано.
Иду домой - и вижу, что 'Найденыш' быстро выкатывается из Крепости. Поспешаю.
У ворот сталкиваюсь с нашим снайпером Андреем. Киваем друг другу.
- Сюда прет такой же БТР, как вы пригнали. Решили подстраховать крупнокалиберной машинкой, если будет неадекватным.
Подстраховка оказывается лишней. Машина гостей, покрытая нелепыми бежевыми пятнами по зеленому фону, остается под стенкой Крепости, а заодно и под присмотром нашего агрегата, а трое гостей заходят в Никольские ворота.
Одеты в серо-голубой камуфляж, характерный для МВД. У двоих зеленые колпаки без забрал, третий - гораздо меньше ростом - в черном берете. Когда проходят мимо - вижу на спинах надпись ОМОН. Странно, я почему-то считал, что омоновцы выбираются по росту здоровенными, а этот как-то слишком обычен. Двое тех, что в колпаках - те да, по росту подходят, только один сухощавый, жилистый, а другой наоборот - не толст, но крупный, в теле.
Их как раз останавливает патруль из комендантских. Обмениваются приветствиями, потом после паузы гости отдают свои автоматы. Замечаю, что и гарнизонные на взводе - если б гости рыпнулись - прилетело бы по ним с нескольких сторон. Но гости ведут себя спокойно, демонстративно миролюбиво.
- По нашивкам судя - эти из 'Бастиона' - замечает оказавшийся рядом сотрудник Артмузея Павел Александрович.
- ОМОН?
- Да, у них база неподалеку - между Новой Голландией и Мариинским дворцом. А как вы съездили? Судя по технике и тому, что все кроме вашего милиционера вернулись - уже хорошо?
- А убыток в виде милиционера считаете пустяком?
- Ну, мы же знаем, что его там напрягли по основной специальности. Был бы ранен - вряд ли смог работать. А чем это вы таким надушились?
- Дезодорант 'с Херсона'. Заменяет запах пота.
- Не в обиду вам будь сказано - но пот был бы предпочтительнее. Тошнотворная, честно говоря, смесь.
- Пришлось заглушать запах в 'Найденыше' - так прозвали наш БТР. Просто внутри было четыре человека, а к нашему приходу остался один разожравшийся морф.
- Интересно!
- Да чего интересного - то?
- Видите ли, вы много что видели в ходе своего рейда. Конечно, нам любопытно, мы же из Крепости ни ногой.
- Хорошо, только рассказ будет нудным и скучным. Да еще видеомагнитофон старый нужен - у меня записи на кассетах.
- Найдем. Как насчет через пару часов?
- Годится. А в виде ответной любезности - ответите на пару вопросов?
- Извольте.
- У Вас ведь это Штурмгевер 43?
- Нет, этот - уже 44. Югославский, под наш патрон.
- А Вы могли бы показать, отличается он от АК или нет?
- Доктор, вы то уж могли бы не городить такую ахинею! Это совершенно разные агрегаты, разве что оба под промежуточный патрон и по компоновке несколько схожи. Причем только внешне!
- Лучше б раз увидеть...
- Ладно. Где разборку произвести?
- А у нас, в караульне.
Разборка наглядна до удивления. Когда Павел Александрович отщелкнул пистолетную рукоятку, снял деревянный приклад, куда входила возвратная пружина и разложил затвор и прочие детали, даже мне стало ясно - совершенно разные машины.
Остальные тоже заинтересованно смотрели на это действо, бросив на время знакомство с новой мебелью - нам установили двухэтажные нары и какие-то штукендрачины у окон.
- Все понятно, полагаю?
- Почти все. Кроме одного - почему не заткнули пасть этим вралям, утверждавшим, что АК - копия Штурмгевера? Разок вот так разобрать - и всех дел.
- На этот вопрос ответить никак не могу.
Уйти Павел Александрович не успевает. Кто-то деликатно стучит и вваливается в комнату. Тот самый - здоровяк омоновец. У него добродушная круглая рожа с носом картошкой и круглыми глазенками. Совершенно простецкий вид, только вот глаза с обликом не совсем совпадают - если присмотреться - диссонируют глаза с общим видом, как у медведя - пухлый, пушистый, медлительный, а глаза - серьезные, быстрые. И не поймешь, что может в следующий момент сделать.
- Здрасте! Мне бы с Павлом Александровичем поговорить.
- Это я. А что вы хотите?
- Тут такое дело... Я давно интересуюсь фехтованием. Особенно мне нравятся двуручники, но по ним мало сведений.
У меня создается впечатление, что эти двое моментально опознали друг друга по каким-то не видным для непосвященных приметам, во всяком случае, Павел Александрович даже как-то лицом просветлел.
- Это немудрено. Мастера двуручного боя - немцы да швейцарцы. Среди благородных это оружие считалось грубым и простонародным, разумеется, потому и описаний мало.
- Вот-вот, у Альфьери всего шесть мулине, а мне кажется, что это слишком скудно, да и у Сильвера...- радостно говорит омоновец.
- Альфьери описывает чуждый вид оружия, потому у него дан минимум данных, так, для соблюдения энциклопедичности труда. Я лично уверен, что фехтование двуручем включало и ряд приемов характерных и для длинного меча уж всяко - колющие удары и удары яблоком, удары крестовиной... - легко подхватывает разговор Павел Александрович.
- И я о том же! Если уж у Калаша три ударные точки, то уж двуруч еще более разнообразен...
Парочка выкатывается из караулки.
По-моему они явно счастливы. Странные люди.
- Что это они толковали про три ударные точки у Калаша?
- Это, Саша в рукопашном бою можно бить прикладом автомата, штыком - или стволом, если штыка нет и концом магазина. При навыке получается шустро и больно. А вот откуда тут все эти усовершенствования?
- Нары? Нары пчеловод этот, пасечник сделал со своей бригадой. Вечером зайдет потолковать. Дело у него какое - то.
- А у окон?
- В случае нападения щиты задвигаются - а в них части орудийных щитов. Броня от пуль. Солидно все.
- Это здорово. А вот ужин когда?
- Как Николаич придет. Уже готово все.
Cтаршой задерживается. Андрей как-то очень задумчив. Успел обмолвиться, что поругался с Демидовым, нашим воспитанником из беспризорников. Того все гнет стрелять по-пацански. Поэтому инструктор своего ученика от лица нашего отсутствующего коллектива вчера нарек чином 'Озорной рукожоп'. Но, по-моему, нашего снайпера что-то гнетет другое. Его уже успели озадачить снайперской винтовкой с подмоченной репутацией и он аккуратно разбирает девайс, подложив чистую тряпочку, руки работают сноровисто, но вид у него отсутствующий.
Снизу из кухни пахнет невыразимо вкусно. С удовольствием бы нажал кнопку или что там нажимали собаки Павлова...
- А что ты говорил про сексуальных маньяков? - осведомляется Саша. Ему по молодости еще видимо, интересны эти нелюди. Вообще - публике почему-то малоинтересны нормальные люди, хотя как раз у нормальных-то людей жизнь куда как впечатляет - и раньше как раз о нормальных - то писатели и создавали свои захватывающие романы - хоть 'Капитан - Сорви Голова', хоть 'Робинзон Крузо', хоть 'Дети капитана Гранта'. Это сейчас - 'Парфюмер' да прочая жбонь имеет успех. Хотя как лекарю мне смешно - описывающие маньяков интеллектуалы создают совершенно нежизнеспособные ходульные образы вроде Ганнибала Лектора - то есть описывают себя, Любимых, если бы они этим занимались. А настоящие маньяки - серые убогие личности с убогими фантазиями, у каждого есть какой - нибудь пунктик и шаблон, как у Цюмана - черные колготки - и фантазия у них отсутствует. Чуя этот диссонанс и состряпали писательницу - практика - в 'Основном инстинкте'...
- А что я говорил?
- Но интересно, как он мог кого-то насиловать, если был импотентом?
- А он и не насиловал в принятом смысле этого слова. К нормальному половому акту он способен не был чисто физически. Спесивцев пытался себе сделать парафиному в члене - по блатным мифам это делает сверхмужчиной. А получилось сильное нагноение, член накрылся. Но импотенция - это как раз характерно для серийников - сексуалов. Вспомни того же Чикатило - он тоже не насильник. Для них как раз подходит фраза Хрущева "власть - слаще бабы!".
Ну а власть над бабой - слабой, беззащитной, унижаемой и мучимой так, как только в его гнилых мозгах придумать можно - вот где оргазм. Нет ни одного серийного маньяка сексуала, чтоб он мог похвастаться половой мощью. Оне все - убогие. Вот и изобретают заменные способы - типа например имитации полового акта ножом, или палкой - как у Пичужкина... Типа засунул в рану трупу какую-нито фигню - а оргазм, как у нормальных.
- Слушай, так вот надо этим было либералам - правозащитникам и показывать такие случаи, чтоб они не так рвались маньяков защищать!
- Саша, ну ты наивен до безобразия. Либералу - маньяк серийник - идеал и предел мечтаний. Для либералов - уголовники - самые близкие люди. Они одной крови.
- Ну, это ты залупил!
- Элементарно доказывается. Жрать нам все равно пока не дадут, так вот для чесания языка практика. Раньше западная цивилизация была цивилизацией Долга. Хорошим в понимании общества был тот, кто исполнял Долг - перед своими родителями, своими детьми, своим городом, церковью, руководством. В пример обычно приводят римлян - но те же американцы недалеко ходить - тоже блестяще это показывали. Взять хотя бы их безнадежные атаки - на устаревших машинах с необученными летунами против отлично подготовленных япов. Послали древние торпедоносцы против японского авианосца - знали американцы, что не вернутся - а полетели и атаковали бесстрашно. Всех сбили, ни один не струсил. Сейчас такое можно представить? Да нифига, потому что сейчас Запад создал цивилизацию Прав. У людей теперь нет долга, а есть права. Причем долг - может иметь границы, а права - границ не имеют. Потому что права - это разнообразные хотения и прихоти, а хотения безграничны.
- Типа самурай присягал одному господину и более никому?
- Ага. Ну а с правами - началось-то вроде б с разумного - право на голосование у женщин, право на свободное волеизъявление, право на свободу слова, а потом понеслось - право на брак у гомосексуалистов, право на проведение гей-парадов, право на то, право на се... Аппетит-то во время еды приходит. Как у старухи с корытом... Потому вот читаешь либеральных литераторов - наших например Аксенова да Ерофеева - с таким упоением они описывают палачество, так у них палачи кончают от восторга, что задумываешься. Палач-то - это обычный работник, делает свое дело изо дня в день. Ну-ка токарь оргазмирует, обтачивая деталь? Или штукатур при укладке штукатурки?
- У палача все-ж другая работа... - в разговор вступает Андрей.
- Типо мясо, кровь, боль? Так и хирурги не кончают в штаны при операциях, и стоматологи этому чужды. Даже мясники - и те... Либерал, ничерта в жизни не делавший руками живет в своем мирке, фэнтезийном. Почитали бы Сансона мемуары... Скучная работа по живому материалу. Человеческий столяр... Так вот я уверен - вся эта эскалация прав венцом имеет право на безнаказанное убийство для собственного удовольствия. Вот это - венец мечтаний либералов.
- Думаешь, потому и маньяков защищают так усердно?
- Да, идеал либерала - таки уголовник отмороженный. Потому что уголовник взял себе право делать то, что хочет. Либерал пока законов боится, всех этих мусаров, которые развернуться не дают, государства в целом. А вот уголовниками - восхищается и боготворит их.
- Ну, это уж очень...
- Я лично уверен, что все либералы - готовые серийные убийцы и потому сочувствуют не жертвам, а преступникам. И у меня есть тому свидетельство осязаемое.
- Что руками можно пощупать?
- И руками тоже. Даже ногами попинать.
- И где?
- А рядом - в скверике у 'Дома Политкаторжан' стоит здоровенный валун. Мемориальцы наши поставили. Это памятник репрессированным - и что очень характерно - надпись там замечательная: 'ЖЕРТВАМ ГУЛАГА'.
- И что? В чем тут соль?
- Да в том, что ГУЛАГ - это вся система наказаний в СССР с 1930 по 1960 года. Для всех! А теперь прикинь - сколько там было уголовщины, сколько там было с обывательской точки зрения ПРАВИЛЬНО посаженных и наказанных - и палачей вроде Ягоды и Ежова и банальных грабителей, убийц, людоедов - и маньяков. Но памятник -то поставлен не невинно пострадавшим. Которые тоже за тридцать-то лет были - а ВСЕМ. Оптом.
- Тогда что ж либералы начинают так вопить, когда их уголовщина обидит?
- Чудак человек! Они ж уголовщину 'своими' считают! Когда вор вора обкрадывает - это ж по понятиям западло?
- Эк ты повернул!
- Да как есть. Именно поэтому либералы так свое государство ненавидят. Мешает оно хотения исполнить. Отсюда непримиримая ненависть к ментам, копам, вертухаям и прочим гадам, из-за которых нельзя безнаказанно хапнуть девчонку на улице и три дня неторопливо ее мясничить, пуская слюни от счастья... Отсюда все вопли о свободе и утеснениях оной. Что у нас, что в Европе и Штатах.
- Но менты нередко критиковались справедливо.
- Разумеется. Тоже люди и ничто человеческое...
- Столкнулся я тут с одним знакомцем - либералом - глухо говорит Андрей, глядя в сторону.
- И что?
- Ничего...
Что-то не верится мне в это 'ничего' Темнит Андрей. Но тормошить его без толку.
Закончив завтрак, совершенно счастливая Ирка обошла стол и уселась Виктору на колени.
- Скажи, что ты меня любишь! - сказала она, глядя на Виктора сияющими глазами.
- Вот еще - буркнул Виктор, спихивая ее с колен.
- Ну не порть мне праздник. Скажи!
- Да ну тебя! Отстань!
- Ладно, посидишь у меня на консервах с солониной недельку, по-другому заговоришь. К слову - когда мы будем детей заводить?
Виктор поперхнулся.
- Ты чего? Какие еще дети?
- Обычные человеческие детеныши. По возрасту нам самое время...
Виктор офигел еще сильнее.