Пустоши Пиктов были самым глухим и варварским местом на всем Туранском континенте, здесь не проходили торговые и морские пути, не строились города, не возделывались сады. Это были земли лесных охотников и рыбаков, не знавших бронзы и железа. Зингара лежала в двадцати днях езды южнее, Аквилония - в пятнадцати восточнее. Ближайшие поселения людей с белой кожей были только у истоков Громовой, на границе Боссона. Кому могло понадобиться свозить скарб в пещеру среди лесной глуши? До сих пор он был уверен, что чужаком на вересковых пустошах пиктов скитается он один. Приглядевшись, Конан увидел, что медные пластины на ларях сплошь покрыты сложной и изящной чеканкой. Плеть, скарабей, змея с огромным глазом над рогатой головой, коленопреклоненный раб… Иероглифы! Откуда в этом краю стигийское добро?
Зная козни стигийских магов, он не стал трогать сундуков, а осторожно приблизился к двери. Странное дело - на ней вместо иероглифов оказались вырезаны привычные письмена, в основном руны. Кое-какие из них Конану были знакомы: заклятия против воров и охранные чары. Похоже, только сам клад был с берегов Стикса, прятали его здесь скорее всего обычные разбойники…
Он нажал на дверь плечом, и та легко подалась. В пещере за нею было гораздо темнее и сырее, чем в тоннеле, но зато источник ее слабого, призрачного света Конан разглядел сразу: огромный, величиной в женский кулак, ясный, как звезда, белый камень, покоящийся на подставке посреди круглого стола. Заглядевшись на камень, Конан не сразу заметил темные фигуры, сидящие вокруг. Он выставил вперед нож и шагнул назад за дверь - но уже в следующий миг сообразил, что за все это время никто из сидящих даже не пошевельнулся. Зато шевельнулась голубоватая дымка, парящая над камнем. Конан сузил глаза, силясь хоть что-нибудь толком рассмотреть. Танец пылинок, словно притянутых лунным светом кристалла, завораживал, как чары стигийских жрецов…
Но тут Конан заметил на столе нечто, очень напоминающее бутыль с вином, - и шагнул через порог.
- Призраки вы или мумии, я все же воспользуюсь вашим гостеприимством, - произнес он вместо приветствия. От звука его голоса один из сидящих рухнул на каменный пол бесформенной грудой трухи и пыли. Дымка над камнем всколыхнулась, как ряска на болоте, потревоженная брошенным камнем.
Конан не обратил на все это ни малейшего внимания. Взор его притягивала бутыль на столе.
Удача сопутствовала ему и здесь. Заткнутая плотной пробкой, бутыль была наполовину полна. Судя по толстому слою пыли на ней и на стаканах, стоящих перед безмолвными стражами, к ней не прикладывались уже очень давно. Выложив нож на стол, Конан выдернул пробку и принялся с жадностью пить…
Голубоватая дымка уплотнилась, из нее вынырнули два красных глаза, горящие, как уголья.
Вино застряло у Конана в горле, когда, пресекая дыхание, ему сдавили шею чьи-то огромные черные руки.
Глава 2. Корабль
Домья Белеза, единственная наследница знатного зингарского рода, дочь двенадцати поколений грандов, одна из самых богатых и прелестных невест Кордавы, томилась скукой. Бездумно глядя на маслянисто переливающуюся гладь моря, она сидела на теплом песке, обхватив рукой колени, и швыряла мелкие камешки в ленивую, едва накатывающую утреннюю волну.
Солнце только-только поднялось из-за прибрежных скал, утренняя дымка, нежно-розовая, как край раковины рапана, еще не истаяла, мир казался призрачным и волшебным. Можно было вообразить, что ты на прекрасном острове фей, перенесенная сюда чарами доброй колдуньи, которая вызволила тебя из лап жестокого отчима и пообещала руку и сердце самого знатного и красивого гранда Зингары. И вот-вот появится на горизонте белый парус…
Белеза вздохнула. Когда-то она любила сидеть так у кромки воды и мечтать о сказочном принце. Но вместо доброй феи ее опекал на этом пустынном берегу ее дядя, граф Валенсо. Он заменил ей рано умерших отца и мать, и души не чаял в племяннице, но на все ее просьбы уехать куда-нибудь из опостылевшей бухты только печально качал головой. Куда мог податься изгнанник?
Ибо их поспешный отъезд из Кордавы, где граф занимал при дворе блестящее положение и был одним из десяти грандов, имевших право голоса на королевском совете, - их отъезд, больше напоминавший бегство, мог быть объяснен только внезапной королевской опалой. Это было, впрочем, не так уж удивительно, ибо король Зингары нрав имел вспыльчивый и жестокий. А как известно, чем выше ты стоишь, тем ниже падаешь…
Из-за гребня невысокой скалы донесся звук рога - и Белеза невольно обернулась, хотя знала, что это значит всего лишь, что дядя ее проснулся, и в форте начался новый день трудов, которые ей, немного избалованной девушке, виделись унылой и бесполезной работой. У нее, в отличие от всех остальных обитателей форта, не было никаких особенных обязанностей. Обычные девичьи занятия - шитье, рукоделие… Постылые, как свинцовая гладь моря.
Поднявшись на скалу, Белеза задумчиво смотрела на грубое на ее вкус сооружение, вот уже полтора года именовавшееся ее домом. При всем желании она не могла оценить его по достоинству. Единственным признаком жилья знатного гранда было знамя с гербом ее рода - красный сокол на золотом фоне, гордо реявший на самой высокой башне форта. Юной девушке были безразличны прочность постройки, удачное местоположение - на высоком холме, одной стороной отвесно обрывавшемся в море. Чьи осады здесь выдерживать, с кем воевать? Первые несколько месяцев пикты, конечно, беспокоили их, но на форт нападали лишь дважды, предпочитая засады в лесу. Но граф Валенсо да Корзетта быстро дал понять этим полуголым дикарям, что с ним лучше жить в мире. Несколько решительных вылазок - и пикты сами прислали своих друидов просить мира…
С гребня своего утеса Белеза могла видеть, как выходят из форта люди на работы в лесу, в поле или в море. Несмотря на все лишения жизни на берегу южной границы Пустоши Пиктов, в глухомани и безлюдье, люди весело болтали, слышался смех. Этого Белеза понять не могла. Чему можно радоваться, влача жалкое, полунищенское существование?
Но жалкой такая жизнь казалась одной лишь ей, привыкшей к столичной роскоши. Валенсо взял с собой в изгнание только тех из челяди и рабов, кто сам захотел разделить с ним его судьбу. А поскольку хозяин он был справедливый и щедрый, люди любили его, и всех желающих отправиться со своим сюзереном просто не вместил корабль. Конечно, первая зима, когда еще не были окончены постройки и снят только один урожай, далась тяжело всем, а не одной Белезе. Но вскоре дела пошли на лад, скот дал обильный приплод, земля стала отзывчивее к упорным трудам, и на весенний праздник Митры был устроен настоящий пир. За полтора года в форте было сыграно три свадьбы и появилось пятеро детей.
Но домья Белеза была равнодушна к радостям крестьянской жизни. С тоской вспоминала она родовой замок, дворец в Кордаве с двумя сотнями слуг, балы, пиры на частых празднествах, маленькие знаки внимания со стороны инфанта, от которых мгновенно вспыхивали щеки и становилось так томительно-сладко на сердце… Белезе было всего семнадцать лет, а чувствовала она себя в этой глуши несчастной тридцатилетней вдовой, у которой все уже в прошлом.
Снова и снова спрашивала она себя, только ли королевская опала заставила графа Валенсо оставить родовые поместья побочным отпрыскам рода Корзетты и удалиться почти на край света. Если да, то ведь король может когда-нибудь смилостивиться. Если попробовать написать влиятельным родственникам и уговорить верного человека довезти письмо. Тонкий детский голос вывел ее из задумчивости. Белеза улыбнулась. С легкостью молодой козочки перепрыгивая с камня на камень, к ней бежала девочка лет семи, смуглая, тонконогая и худенькая, с волосами, мокрыми после недавнего купания. Она бежала нагишом, не боясь наколоться на каменном крошеве босой ногой. Свои платье и сандалии она держала в руках.
- Кара Белеза! - выкрикивала она на бегу. - О, кара Белеза!
Слова зингарской речи звучали странно в ее произношении - словно сглатывались и приглушались все звонкие и раскатистые звуки этого языка. Неудивительно, подумала Белеза, глядя на воспитанницу с нежностью почти материнской, ведь она только полгода назад начала действительно говорить по-зингарски, а не отвечать односложными, неправильными фразами. Белеза сама занималась с нею и поражалась, с какой легкостью и удовольствием впитывает девочка знания - будь то язык или те начатки географии и истории, которыми владела Белеза.
А ведь когда дядя, уступая ее капризу, купил племяннице Тхемнетх на невольничьем рынке Кордавы, это был самый угрюмый и неразговорчивый ребенок, какого только можно представить. Скорчившись, сидела она под соломенным навесом, равнодушная ко всему, и ее поза и медный ошейник с цепью, прикрепленной к стене, делали ее похожей на маленькую больную обезьянку. Тхемнетх была родом из Стигии, страны черных магов, и напряженный взгляд ее огромных кошачьих глаз внушал безотчетный страх всем прежним владельцам. Она сменяла уже троих хозяев к тому времени, когда ее купил Валенсо. Но два года, проведенных бок о бок с Белезой, волшебно преобразили малышку. Ее скуластое личико не стало округло-умильным, а черные как смоль прямые волосы не посветлели и не завились в локоны, но она похорошела, начала понемногу улыбаться, стала оживленнее и общительнее. Всю нерастраченную любовь рано осиротевшего ребенка она отдала Белезе, и та тоже искренне привязалась к маленькой стигийке, правда, переименовала ее на свой лад - в Тину.
- Что случилось, детка? Успокойся и расскажи.
Синие глаза Тины горели радостным возбуждением.
- Корабль! - выдохнула девочка, указывая на море. - Корабль! Он плывет с юга, я видела, как он огибает мыс Кораблекрушения!
Мысом Кораблекрушения граф в сердцах назвал южный мыс, закрывающий бухту от яростных зимних ветров. Именно о его скалы разбился в шторм корабль изгнанников, когда они приплыли сюда с юга. Бухта оказалась вполне удобным для форта местом, и другого пристанища искать не стали.
Тина, пританцовывая на месте, тянула Белезу за руку. Вместе они взбежали на самый гребень утеса, и Тина ткнула смуглым пальчиком в горизонт:
- Смотрите, вот он, кара Белеза!
Белеза ждала увидеть белый парус, наполненный ветром, изящные очертания корабля, золотого на фоне синевы моря. Но из-за мыса Кораблекрушения разворачивалась против ветра галера с черными, как сажа, парусами. На черном полотнище, едва шевелимом утренним бризом, красовался красный контур: ладонь с пальцами, сложенными вместе, словно великан приложил и обвел гигантской кистью свою руку. Было в этом знаке что-то неприятное. Даже пугающее.
Но что бы ни нес с собою этот парус, его появление было событием, выбивающимся из однообразия тусклых будней. С замирающим сердцем смотрела девушка, как, вспенивая морскую гладь, идет корабль к бухте со всей скоростью, на какую способны гребцы.
- Они приближаются, - угрюмо сказала Тина. - Там нет человека, которого боится граф, но это - плохие люди.
Каждый раз, когда Тина говорила вещи, которые не могла знать заранее, Белезе становилось не по себе. Этот дар девочки иногда бывал полезен - когда пропадало любимое кольцо или терялся в лесу человек - но чаще просто пугал. Вот и сейчас Белеза вздрогнула и, развернув Тину к себе, легонько встряхнула ее за плечи.
- Что ты такое говоришь, маленькая ведунья! С чего ты взяла, что мой дядя кого-то боится?
Девочка отрешенно пожала плечами. Глаза ее смотрели растерянно - подчас она сама не понимала вырвавшихся у нее слов.
- Не знаю… Но они - плохие, они желают нам зла!
С этим Белеза не спорила. У нее тоже было предчувствие, что не просто так проделал этот корабль долгий путь, чтобы зайти в бухту Корвелы - так по имени своего родового поместья граф назвал эту местность. На всем побережье Пустоши Пиктов не было ни одного порта, здесь не проходили торговые пути, с которых можно было сбиться, штормов не было уже полторы луны. Зачем-то галере нужна была именно эта бухта.
- Надо сообщить дяде, - пробормотала Белеза, разглядывая черный парус. - Рыбаки еще не вышли в море, кроме нас галеру, должно быть, пока никто не видел. Одевайся скорее и побежали.
Белеза еще раз озабоченно посмотрела на корабль, потом взяла Тину за руку, и они поспешно спустились с гребня. Едва они миновали ворота форта, по всей бухте прокатился тревожный сигнал рога, и все, за каким бы делом ни застал их трубный зов, бросили начатую работу и помчались к частоколу. Мир с пиктами был зыбок, и все присные Валенсо были в любой миг готовы к нападению. Женщины подхватывали детей и скрывались в домах, мужчины разбирали оружие и занимали свои места на помосте и под помостом у частокола. По цепочке людей бежал к дежурным стражникам у ворот один и тот же вопрос:
- Что случилось? Пикты? - Но очень скоро корабль, входящий в бухту, стал виден всем жителям форта. Каждый понимал, даже не обладая, как Тина, даром ясновидения, что ничего хорошего появление в бухте чужих изгнанникам не сулит. Если бы это - вдруг - была долгожданная весть из Кордавы, на мачте реял бы королевский флаг. Все же остальные были - враги.
С площадки дозорной башни, на мачте которой плескал на ветру герб Корзетты, смотрел, как огибают мыс и входят в бухту незваные гости, граф Валенсо-и-Медозо-и-Лузия. Это был пятидесятилетний мужчина, выглядевший лет на сорок пять, худощавый, широкоплечий, с лицом властным и суровым, с профилем хищной птицы и осанкой настоящего аристократа. С тех пор, как умер отец Белезы, его старший брат, он не снимал траура, и черный наряд его, нарушаемый лишь белоснежным кружевом ворота и манжет, еще более оттенял его смуглую, словно навеки сожженную загаром кожу. В волосах графа давно пробилась седина, а у крыльев горбатого носа легли глубокие морщины, но темные глаза смотрели остро и ясно, как у юноши. Рядом с ним на площадке стоял Гальборо, домоправитель и правая рука графа. Отплывая из Зингары, Валенсо нанял его и его приятеля, раскаявшегося капера, Зингелито. Им нужно было как можно скорее спасти шеи от топора палача, а Валенсо нуждался в опытном кормчем. Гальборо и Зингелито, несомненно, знали западные моря как свои пять пальцев, что и доказали во время плавания. Оба сначала казались графу изрядными мошенниками, но, видимо, искренне благодарные за спасение голов, бывшие головорезы выказывали ему преданность и услужливость, сравнимую только с собачьей. И если Зингелито был просто вздорным драчливым петухом, то Гальборо отличался умом, отвагой, житейской мудростью и хваткой прирожденного руководителя. Никто лучше его не умел распределить людей на те или иные работы, погасить возникшую ссору, подбодрить отчаявшегося. Очень скоро он сделался незаменим и постепенно вошел в доверие к графу. И еще ни разу Валенсо не обманулся в своем домоправителе.
- Что скажете, Гальборо?
- Это - барахская карака, боевая галера на сто весел, ваша светлость. Если я не ошибаюсь… - Он сощурил глаза, вглядываясь. Корабль уже обогнул мыс и плыл наискось через бухту ритмичными рывками. Парус обвис, но Гальборо все же разглядел рисунок на черном полотнище. - Да, если не ошибаюсь, это - "Красная Рука" Строма по прозвищу Заячья Губа. Что ему, интересно, здесь понадобилось?
- Кто он такой? - резко спросил граф.
- Пират, как все барахцы, - пожал плечами Гальборо. - На какую поживу он здесь надеется?
- На что бы он ни надеялся, у нас, судя по всему, нынче будет жаркий день, - проворчал старый воин.
Внизу раздавались команды офицеров, расставляющих людей к бойницам. Массивные ворота были крепко заперты, под них навалили поперек огромные стволы - на случай штурма. Домочадцы графа действовали быстро и слаженно, что говорило о долгой практике. Форт мог выдержать не одну неделю пиктской осады, с расчетом на это он и строился. Но еще ни разу надежность маленькой крепости не проверялась штурмом барахских головорезов, вооруженных, несомненно, гораздо лучше, чем пикты с их кремниевыми стрелами и топорами. Сто человек гарнизона форта, невольно затаив дыхание, следили за маневрами корабля. Не пожелав расстаться со своим господином, они испытали все тяготы жизни в глуши и немалому научились за эти полтора года. Настоящих воинов, в кольчугах и кирасах, хорошо владеющих мечом, среди них было немного, но за прошедшие месяцы, постоянно охотясь и обороняясь, все мужчины форта стали великолепными лучниками. На скорое возвращение домой никто не рассчитывал, их домом ныне и впредь был форт. Здесь жили их жены и дети, здесь жил человек, которого они почитали как родного отца, а известно, что для любого зингарца, будь он нобиль или простой землепашец, нет ничего дороже чести и ничего страшнее проклятия родителей. Известие, что приближающийся корабль - барахец, еще подлило масла в огонь. Пираты Барахских островов, совершающие регулярные грабительские рейды на всем побережье Зингары, издавна считались самыми заклятыми врагами зингарцев.
Галера подплывала все ближе. Уже можно было различить отдельные фигуры на палубе. Солнце сияло на стальных кирасах пиратов, тонко взблескивали обнаженные мечи у них в руках. Велев племяннице, стоявшей здесь же рядом с ним на площадке, немедленно идти в дом, граф Валенсо спустился к частоколу. Он не стал надевать доспеха, и его непокрытая седая голова издали была видна защитникам форта. Они встретили хозяина приветственными криками. Подойдя к одной из бойниц, граф следил за барахцем, осторожно продвигающимся в незнакомой бухте.
Белеза и Тина поднялись на крышу Главного Дома, выше которого во всем форте была только дозорная площадка. Девочка дрожала от возбуждения, и Белеза крепко держала ее за плечи, боясь, что малышка, увлекшись происходящим, неловко ступит и упадет вниз.
- Они бросают якорь, дальше им не пройти! - воскликнула Белеза, увидев, что галера остановилась. - До берега довольно далеко, им придется спускать шлюпки… Да вот они уже и начали. Не бойся, моя маленькая, им не под силу штурмовать наш форт. Смотри-ка, в шлюпку высаживаются только пять или шесть человек! Может быть, им всего лишь нужна питьевая вода, и мы напрасно испугались?
- Плывут к берегу! - возбужденно выкрикивала Тина. - Плывут к берегу! Как быстро! Кара Белеза, я боюсь! Неужели они нас и в самом деле съедят? - Мысль эта была столь нелепа, что Белеза, несмотря на собственные тревогу и страх, от души расхохоталась.
- Конечно, нет! Кто тебе только сказал такое!
- Зингелито, - серьезно ответила Тина. - Он рассказывал, что барахцы везде хватают женщин, чтобы сварить и съесть, а маленькие девочки у них - самое изысканное лакомство.
- Что за глупая шутка! Барахцы не более чем пираты - алчные, жестокие, конечно, но не людоеды. Зингелито и сам был капером, а зингарские каперы мало чем отличаются от барахских пиратов.
Тина обиженно насупилась.
- Хорошо, что пикты продырявили ему его глупую башку, - проворчала она сердито. - Так ему и надо, вперед будет знать.
Но Белеза не слушала ее - она жадно рассматривала новые лица. Пусть это были лица пиратов - "алчных и жестоких" - но их появление вносило хоть какое-то разнообразие в ее унылое существование. К тому же, до сих пор Белеза не видела столько барахских пиратов разом и живьем - обычно они встречались ей поодиночке на плахе на дворцовой площади.
- Смотри, Тина, они уже высадились на берег. Вон тот, высокий, что идет к воротам, должно быть, сам капитан Стром.