Ловкач закатил глазки и подумал. Потом возвестил: "Укрывшись в океане, вместилище од, приступили они к уничтожению тройственной вселенной. Каждую ночь, разъяренные, пожирали они подвижников, обитавших в пустынях и славных святилищах. И явилось тут трехглавое, девятиглазое, трехликое, шестирукое сверкающее существо с волосами, горящими, как солнце…"
- Спятил ты, - с сожалением сказал киммериец. - Смотри не ляпни что-нибудь такое прилюдно; камнями побьют и из града погонят. Или запрут в скорбный дом и водой холодной поливать станут. Пока не очухаешься.
- А, пустое, - Ши Шелам беспечно махнул ладошкой и уселся по-турански на пол. - Пришло мне в голову, о достойный сын своего отца, что не худо бы заняться торговлей, делом почтенным и весьма прибыльным. Ибо занятие сие издавна служит к пользе и взаимному удовольствию как продающих, так и приобретающих, а также ко всеобщему процветанию государств и народов, их населяющих…
- Сдается мне, див привесил тебе лишний язык, - прервал его киммериец, - ты можешь сказать толком, что задумал?
- Толк толку рознь, о внимательный юноша, - значительно молвил Ловкач Ши, который еще недавно умел более-менее складно говорить лишь со скупщиками краденного да крашеными девками, - и не всякий усмотрит его там, где он есть. Я же, со свойственной мне проницательностью, усматриваю толк в вещах на первый взгляд весьма обыденных…
- Сейчас ты получишь от меня обыденную вещь, крысеныш, - пообещал Конан. - Затрещину хорошую…
- Свое убежище покинула она, не видел зрелища горше и грустней… - со скорбной миной нараспев произнес Ши Шелам и тут же, заметив, что киммериец приподнялся, протестующе выставил вперед ладонь.
- Не гневайся, о нетерпеливый юноша, позволь изложить тебе несколько мыслей, могущих показаться весьма небесполезными…
Когда Ловкач кончил излагать, Конан понял, что див засунул под немытую шевелюру его приятеля гораздо больше, чем можно было надеяться. Более всего привлекало, что хитроумный план Ловкача, суливший бескровное изъятие немалых ценностей у некоего содержателя постоялого двора возле Северных Врат, предполагал недолгую отлучку из Шадизара, а это было сейчас кстати, если принять в расчет давешний бег по крышам. И хотя некоторые сомнения оставались, душа молодого варвара, склонного к всевозможным авантюрам, уже рвалась на простор…
* * *
Солнце ласково тронуло веки киммерийца, и он проснулся. Ши Шелам посапывал рядом, свернувшись калачиком и подложив под щеку немытые кулачки. Конан с наслаждением потянулся, напялил сапоги и аквилонскую кирасу, которую вчера, поелику возможно, начистил мелом, потом толкнул приятеля в бок. Ши зачмокал губами, махнул ладошкой, словно комара отгонял Однако досмотреть утренние сны ему не удалось: варвар тряхнул его за шиворот, и Ловкачу пришлось вернуться из царства грез на землю.
Они ночевали возле древнего могильника под навесом скалы, вверив повозку с товаром попечению двух тощих каменных идолов с полустертыми временем и ветрами лицами. До селения Усмерас, куда лежал их путь, оставалось совсем немного, но к вечеру пошел густой дождь, с дырявого полога потекло за шиворот, и приятели решили переждать непогоду. Поужинали пресными лепешками, запив остатками кислого вина из ветхого бурдюка, и улеглись.
- Места, подобные сему, хороши тем, что отваживают воров мрачностью и зловещими сказаниями, - глубокомысленно произнес Ши напоследок. - Духам же, ежели таковые здесь водятся, наш товар ни к чему.
- Ладно, умник, - проворчал Конан, - спи давай. Повозку отсюда видно, пригляжу.
Но он проспал всю ночь под затихающий шум дождя, так ни разу и не проснувшись. И то сказать: какой дурак попрется по непогоде могильнику красть штуки полуистлевшей материи? нежить Конан нутром чуял и был спокоен: не было здесь нежити.
И все же дурак нашелся. Когда утром они подошли к повозке, обнаружили, что весь их товар пропал. Не было и мула, тощего и слепого на один глаз, которого приятели выменяли в Шадизаре на чучело макаки у какого-то чудака.
- Ленивый вор, однако, - растерянно сказал Конан, - мог бы заодно и повозку слямзить.
- Не ленивый, а умный, - поправил Ши, - оси-то у нас скрипучие, вот он и смекнул, что может разбудить хозяев. Смышленый воришка.
Он не стал упрекать киммерийца: проспал и проспал, что теперь делать.
- Что делать будем, умник? - спросил Конан.
Ши поднял свои узкие глазки к солнечному небу и задумчиво поковырял в носу.
- Во всей округе только одно селение, Усмерас, - сказал он. - А значит, воры были оттуда. Отправимся туда и вернем нашу собственность.
- Ну что ж, - согласился киммериец, деловито поправляя кинжал на поясе, - это лучше чем твоя торговлишка. Признаться, мне уже наскучило быть купцом. Вот только объясни мне, источник мудрости, как ты собираешься искать свое барахло? Или мы станем ходить по домам и спрашивать: кто спер материю, кто этот негодный проходимец? А что если воры были не из Усмераса, и наш косой мул путешествует сейчас куда-нибудь еще?
- Да на кой ляд серьезным людям такая пакость?! - искренне изумился Ши. - Материальчик-то весь моль поела… Нет, тигр моей души, то был кто-то из местных селян. Отправимся же в путь, а по дороге что-нибудь я придумаю. Видать, мой ум еще не отошел ото сна, надо погреть голову на солнышке, глядишь…
- Не напрягайся, - прервал его Конан, - вон топает суфей, а у суфеев, как всем известно, ума побольше, чем на три дня. Спроси у него совета.
Действительно, по каменистой дороге к могильнику приближался худой человек в полосатом халате, подпоясанном малиновым кушаком. На голове путника красовался оранжевый тюрбан с маленьким перышком, в одной руке суфей держал резной посох, другой прижимал к впалой груди объемистый деревянный футляр. За спиной у него висела тощая котомка.
- О горе, горе мне, он строен и высок, у мрачных скал стоит, сжимая свой клинок… - пробормотал вдруг Ловкач Ши, раскачиваясь, словно в трансе.
- Кто? - не понял киммериец.
- Ты, о барс северных снегов, - быстро проговорил Ши, оглядываясь по сторонам. - Пришло мне на ум, что не стоит нам обременять достойного мудреца расспросами… Пришло мне на ум, что стоит нам позаимствовать у него одежду, посох и свисток.
- Ограбить суфея?! - Конан был искренне изумлен. - Солнце слишком напекло твою голову! Я, конечно, не особо чту местные обычаи, но если в Шадизаре узнают, что мы напали на бродячего мудреца, нас не поймут даже самые отпетые негодяи Пустыньки.
- Я ведь не сказал "ограбить", сказал "позаимствовать". Предоставь все мне, недоверчивый юноша. Только стой сзади и гляди мрачно.
Они спустились от скалы к дороге и подождали, пока путник приблизится. Суфей глянул на них мельком, пробормотал слова традиционного приветствия и намеревался следовать дальше, но Ши Шелам выступил вперед и заговорил сладким голосом:
- Привет тебе, о достойнейший из достойных, привет тебе, светоч знания и родник справедливости, дозволь осведомиться, о изумруд учености, куда держишь ты путь свой?
На костистом лице суфея мелькнуло удивление. Он остановился, оглядел замухрышку Ши от макушки до босых пяток, погладил длинную бороду и ответствовал:
- Во имя Митры милостивого держу я свой путь в селение Усмерас, откуда получил приглашение справить там суд согласно обычаям народа нашего. А вы, добрый люди, кто будете и по какой надобности остановили свою повозку в места, не пользующихся расположением светлых богов?
Он быстро глянул на мочащего варвара и тут же отвел взгляд.
- А будем мы шадизарскими ворами, - все так же елейно проворковал Ши Шелам, - служителями Бела будем мы, о достойнейший.
Суфей поудобнее перехватил свой тяжелый посох и снова зыркнул на киммерийца. Потом, сделав постное лицо, заговорил:
- Благость Митры простирается и над падшими, свет Его согревает души заблудшие подобно семенам, брошенным в мерзлую землю. Ежели вы хотите испросить через меня, недостойного слугу Его, отпущение…
- Отпущение нам, конечно, не помешает, - прямо-таки пропел Ши, - но испросить хотим мы, сирые, одежду твою, посох и свиток. Такая вот у нас надобность.
Лицо мудреца помертвело. С плюгавым нахалом он справился бы без особых усилий, но вот его спутник, человек явно дикий и, возможно, незнакомый с местными обычаями, представлялся гораздо большим затруднением.
- А ведомо ли тебе, гусеница, - гаркнул мудрец, стараясь придать голосу побольше устрашения, - что суфейский посох способен поражать нечестивцев, коими вы, как вижу, являетесь, Силой Небесной?!
- В ведомо ли тебе, о яхонт добромудрый, что существуют в мире воины столь закаленные, что не страшны им ни стрелы, ни копья, ни магические молнии? - уверенно парировал Ловкач. - Погляди на броню этого достойного юноши: она пробита во многих местах, но на теле его не осталось ран, могущих повредить его драгоценному здоровью. Хочу еще заметить, что сей воитель ни слова не понимает по-нашему, а явился он оттуда, где каждый берет себе, что ему захочется. И потом, кто тебе сказал, что мы собираемся учинить разбой? Мы воры, а не грабители, и дело, кое совершить намерены, угодно богам…
- Как прикажешь тебя понимать? - несколько растерянно спросил мудрец.
- Видишь ли, - деловито принялся объяснять Ши Шелам, - я, хоть и вор, но грамоту ведаю, так как собираюсь податься в ученики в какому-нибудь достойному суфею. Да вот хоть к тебе, если соизволишь. Прочел я в Заветах Митры, коим следуют все суфеи, равно как и мудрецы запада: "Что принадлежит одному, принадлежит всем", прочел и задумался. Выходит, все эти обили, купцы и прочая жирная публика живет не по-божески. Не хотят они делиться с ближним и все тут. И заключи я в сердце своем, что стану служить верой-правдой тому мудрецу, кто соблюдает Заветы. И служить буду к славе его. И открылось мне по милости богов, как сотворить сие благое дело…
Суфей уже смекнул, к чему тот клони. Еще он понял, что может с честью вывернутся из передряги. Замухрышка на удивление умен и красноречив, его не переговоришь. Не драться же, в самом деле, с этими разбойниками! Тем паче, что посох-то самый что ни на есть обычный, если не считать железного заостренного наконечника, но такое оружие против грозного варвара явно слабовато. А одежда - дело наживное…
- Одежда - дело наживное, - заливался тем временем Ловкач, - да не всякий с ней добровольно расстанется. Таковое деяние, соверши его кто, приведет души людей в восторг и умиление! Вот и мыслю я: ежели ты, о кувшин добродетели, поделишься с сирыми платьем своим, а сирые, придя, скажем, в Усмерас, станут рассказывать людям об этом духовном подвиге, не послужит ли сие к славе твоей? Не станут ли в другой раз люди охотно приглашать тебя на суд и праздники и щедро одаривать столь достойного во всех отношениях суфея?
Тут Конан, чтобы подавить душивший его смех, прокашлялся и смачно сплюнул себе под ноги.
Суфей сделал вид, что обдумывает слова Ловкача, хотя для себя уже все решил.
- В твоих речах усматриваю я жемчужное зерно, - молвил он степенно, прикидывая, где будет ловчее снять платье без особого ущерба для собственного благочестия. - Объясни мне лишь, на кой ляд сдался тебе мой свиток?
- А как же! - воскликнул Ловкач. - Сказано в Заветах: "Жизнь человеческая коротка есть…" Вот и не стану я терять драгоценное время, а стану я денно и нощно припадать к источнику мудрости.
Старец пожевал тонкими губами, потом изрек:
- Хоть ты и невзрачен с виду, но смышлен и достоин обучаться у суфея. Я отдам тебе свою одежду, посох и свиток, а когда ты разгласишь о моем деянии в Усмерасе, можешь вернуться, и я возьму тебя в ученики. Буду ждать тебя под этой скалой три дня и три ночи.
И он величественно направился в сторону могильника, лелея слабую надежду, что этот чудак с большой дороги и вправду чего доброго решил просветиться и, чем Бел не шутит, захочет возвратить присвоенное.
Ловкач устремился вслед за суфеем, выражая невнятными криками свой восторг и благодарение Митре за то, что встретил наконец достойного исполнителя Заветов Его, и вскоре скрылся вместе со своим будущим учителем за скалой.
Когда он появился, Конану снова пришлось кашлять и плеваться. Оранжевый тюрбан сидел на маленькой головке Ловкача, как горшок на огородном пугале, полы халата мели землю, а посох вздымался над головой на добрых два локтя. Деревянный футляр с мудреным свитком Ши водрузил на плечо, а под мышкой его алели туфли с загнутыми носами, слишком большие, чтобы украшать собой грязные ноги шадизарского воришки.
Приблизившись, Ловкач передал это богатство варвару и в изнеможении утер со лба пот.
- Видит Бел, - сказал киммериец, даже не пытаясь скрыть свое восхищение, - подарок дива чего-то да стоит! Грабанули суфея, но никто не скажет, что мы нарушили обычай не трогать этих словоблудных! Да старикашка и рад, поди, еще и прославиться. Будет сидеть здесь до изнеможения и ворон считать…
- Не говори там, друг мой, - печально молвил Ши Шелам, - всякая старость достойна уважения. Склоняюсь я, когда дело будет окончено, вернуть почтенному Куббесу его добро и навсегда удалиться с ним в пустыню, чтобы постигнуть Истину.
Варвар чуть не поперхнулся. Он уставился на Ловкача так словно увидел рыбу, разгуливающую посуху.
- Ладно, - проворчал он наконец, - послушаем, что ты запоешь через пару дней, когда из твоей башки выветрится вся та чушь. Сейчас-то что делать будем?
- Сейчас я нуждаюсь в твоей силе, о скала мышц. Следует погрузить на повозку каменных истуканов, стерегущих могильник, и отвезти их в Усмерас.
Воцарилась тишина, только где-то высоко в небе вовсю заливался жаворонок.
- Погрузить, значит, - зловеще проговорил Конан, сверля приятеля взглядом своих синих глаз, - погрузить и оттащить… Слыхивал я, что в скорбном доме некоторых умников не только водой ледяной окатывают, но и по-другому учат!
И он демонстративно глянул на свои мощные кулаки.
Однако это не произвело на Ловкача должного впечатления: он все еще пребывал в мечтательной задумчивости.
- Именно так, юноша, - сказал он, почесываясь под суфейским халатом, - иначе мы не сможем вернуть наше добро, выгодно обменять его, вернуться в Шадизар и заработать по мешку золота. Вот послушай…
Конан послушал.
Не успел бы кто поплоше и кубка осушить, а "скала мышц" уже вовсю ворочал каменных истуканов и грузил их на повозку. Идолы были не слишком велики, и весу в каждом было не больше, чем в двух мешках муки. Потом ухватившись за постромки телеги, но без особых усилий покатил ее в сторону Усмераса. Ловкач, сославшись на недомогание, вызванное чрезмерными усилиями, улегся в повозке, но этот груз и вовсе можно было не брать в расчет.
Последнее, что разглядел киммериец, впрягаясь вместо исчезнувшего мула, была худая фигура суфея, торчащая, словно жердь, возле белой скалы. Из-под засаленных обносков, которые еще недавно красовались на Ловкаче, торчали кривые волосатые ноги. Мудрец простирал вперед старческие длани, не то благословляя, не то проклиная своих грабителей.
* * *
Ши Шелам заглянул в лежащий на коленях свиток и изрек:
- Хамнаар хамы чуве Кара дуне хамнаар чуве!
Под крышей сельского дома тридцать человек затаили дыхание, внимая мудрым словам.
Ловкач поскреб грязным ногтем по пергаменту и объявил:
- В переводе с магического это значит вот что.
О, горе, горе мне:
Проворен, как марал,
Тот недостойный вор,
Что мой товар украл!
- Кто, спрашиваю я вас, тот недостойный вор, что украл ткань у этого доброго человека?!
Взмахнув рукавом суфейского халата, Ловкач величественным жестом указал на стоявшего возле помоста со скрещенными на груди руками Конана.
Поднялся благообразный старейшина селения Усмерас, и, почтительно поклонившись, ответствовал:
- Мы не ведаем, о мудрый, кто обидел этого достойного юношу. Среди нас нет воров, мы люди тихие, закон и обычаи почитаем. Видать, пришлыми были тати ночные, не иначе горцы со скал Карпашских.
- Старший ты тут? - вкрадчиво спросил Ши.
Старик солидно кивнул.
- А коли голова седая, так нечего чушь пороть! Станут горцы бегать по равнинам да тряпки воровать, делать им больше нечего! Ваши прохвосты слямзили, провалиться мне к Нергалу!
Тут Ловкач понял, что несколько вышел из роли, и заговорил более велеречиво:
- Ответствуй, молодой купец, достойный всяческих похвал за усердие в деле своем, имеешь ли ты свидетелей, кои могут разъяснить нам это темное дело?
- Имею, - сказал киммериец и сплюнул. - В повозке дожидаются.
Пока все шло как по маслу. В виду селения они с Ловкачом расстались, и варвар в одиночестве вкатил тележку на единственную улицу Усмераса. Над селением витал запах гари, среди домов темнело обширное пепелище: недавно здесь бушевал славный пожар. Зрелище не было неожиданным, слух о несчастье усмеранцев давно дошел до Шадизара, а сметливость, обретенная Ловкачом благодаря подарку дива, подсказал Шеламу, как использовать сие обстоятельство в целях корысти.
Конан дотащил повозку к дому старейшины, которому и заявил, что этой ночью у него украли товар, предназначенный на продажу, и он как честный и порядочный, хотя и начинающий негоциант жаждет суда и справедливости.
Суд и справедливость явились вскоре в образе щуплого суфея, назвавшегося сподвижников мудрейшего Куббеса, каковой Куббес, захворав, отправил вместо себя в Усмерас достойнейшего из учеников своих. Халат, тюрбан, посох и свиток произвели должное впечатление, молодой суфей с притирающимися почестями был препровожден в дом старейшины, накормлен от пуза пресными лепешками и козьим сыром, а затем усажен на деревянный помост, покрытый облезлыми коврами, откуда селянам было объявлено, что их мелкие надобности отказываются на потом, а дело молодого купца будет рассмотрено незамедлительно.
- Ибо торговля есть основа всякого государства, и покушавшийся на торговца покушается на устои, - заявил Ши, вызвав священный трепет в сердцах селян, знакомых с устоями через свирепых сборщиков податей и лошадей знати, вытаптывающих их чахлые урожаи во время многочисленных охот.
Ловкач распорядился собрать на суд ровно тридцать человек, не считая самого старейшины. Сейчас, услыхав об имеющихся у купца свидетелях, все тридцать напряженно затихли.
- Какого они роду-племени? - вопросил Ши.
- Роду они каменного, - отвечал Конан, как было условленно, - а племени идольского. Ночевал я возле могильника, так что никто, кроме обветренных болванов, не видел вора.
Испуганный вздох понесся к скатам соломенной крыши.
- Привести! - распорядился Шелам. - То есть, я хочу сказать: принести!
Четверо селян были отряжены за идолами и вскоре вернулись, сгибаясь под их тяжестью. Истуканов уложили на помост, Ловкач, многозначительно выпятив нижнюю губу, склонился, их осматривая.